Прекращение. Далее следует отрывок из неизвестного мне источника

Далее следует отрывок из неизвестного мне источника.

***

Готама учит, что достижение полного прекращения возникновения всех феноменов,
всех совокупностей так, что они ПРЕКРАЩАЮТ появляться, возможно. Однако это исчезновение не порождает небытие. В тот момент проявляется иная реальность, другой феномен, иная категория явлений. Это именно то, что открыл Будда. Он увидел, что, когда совокупности прекращают появляться, там остается что-то еще. Это открытие было сделано под деревом, которое называется деревом пробуждения, поскольку Будда назвал этот опыт пробуждением. Он увидел, как возникают совокупности, и что действительно происходит, когда они прекращают появляться. Он увидел, что это не является ни аннигиляцией, ни небытием.

Посмотрим, на пример, что происходит с волной, которая гибнет на берегу. Вода не исчезла, песок не исчез, скалы не исчезли. Однако волны больше нет. Посмотрим, что происходит с погасшим огнем: пепел не исчез, камни вокруг пепла и тепло огня не исчезли. Но огонь исчез без остатка. Тем не менее, все остальное на месте. Растущие рядом деревья и галька – все там, хотя огонь погас. Точно так же, когда в комнате выключен свет, ничто не исчезло, хотя ничего и не видно. На этом сравнения заканчиваются, поскольку все имеет свой предел.

Один шаг вперед

То, что ощутил Будда, было полным прекращением всех видов образов, звуков, запахов, вкусовых и тактильных ощущений, и что было особенным – это прекращение всех видов умственного сознания, фактически, всякого восприятия. Готама, можно сказать, сделал шаг вперед и увидел исчезновение сознания, которое некоторые именуют трансцендентным, возвышенным, безграничным, он увидел исчезновение того восприятия. В том, в чем видят бога, он увидел не-бога. В том, в чем видят " буддовость", он увидел его отсутствие, он увидел ее исчезновение. В том, в чем видят нирвану, он видел отсутствие нирваны. В том, на что указывают как на запредельное, абсолютное состояние, состояние всеведения, просветления, он увидел исчезновение всего этого. Тогда, что же остается?

То, что остается, в полной мере невыразимо, но, все же, это есть нечто. Это настолько объект, что Будда поместил его в категорию объектов, которые составляют эту вселенную. Он говорит, что эта вселенная состоит из четырех универсальных категорий. Они универсальны в том смысле, что проявляются везде, что они везде есть, и что о них везде знают. Это – материальные феномены, обычно называемые материей.

Это – психические феномены – восприятия, ощущения, воображения, концепции и т.д. Это – сознание, которое обладает способностью познавать материальные и психические феномены. Наконец, к ним относится и четвертый объект, который абсолютно реален. Это то, чего мы не видим. Мы не видим его, потому слушаем звуки, видим образы или забавляемся духовными, мистическими или запредельными состояниями. Мы не видим его, потому что мы осознаем что-то еще. Что мы осознаем? Мы осознаем материальные и психические феномены.

Происхождение слова " ниббана"

Как только процесс возникновения совокупностей прекращается, остается как раз этот четвертый объект, который обнаружил пробужденный Готама. Он назвал это состояние ниббаной, не нирваной. Он использовал конкретное слово " ниббана". И то, что он сделал, было не случайным. Он употребил слово, которое до него не употреблял ни один из его современников. Как только не пытались переводить слово " ниббана" – и как " отсутствие привязанности", и как " остановленное дыхание" и т. д. Но пытаться переводить это слово – абсолютно не интересно. Надо просто им воспользоваться, поскольку оно выражает определенный объект. Поскольку это – объект, его нужно обозначить каким-нибудь термином.

Мы часто слышим, что состояние пробуждения безымянно, неизреченно, запредельно всему. Ерунда! О чем вы говорите? Будда никогда не говорил, что оно что-то трансцендентное, запредельное понятиям, запредельное всему. Он сказал просто, что это – одно из четырех составляющих вселенной. И он назвал его ниббаной. Он употребил то же слово, которое применялось в отношении риса, который охладел после того, как его вытащили из печи, или углей, остывших после того, как погас огонь. Будда взял это слово из обыденной речи. Что можно сказать, на пример, об остывшем рисе, когда спрашивают: " Где рис? " Рис в " ниббане".

Итак, Будда позаимствовал это слово из повседневной речи. Отвергнув религиозную терминологию жрецов и духовных гуру того времени, он пользовался языком из обихода повара, охотника, мясника или рабочего. Согласно его учению, весь этот мир состоит из четырех категорий:

1) Сознание, которое обладает способностью познавать
2) Материальные феномены, познаваемые сознанием
3) Психические феномены, познаваемые сознанием
4) Ниббана (париниббана)

***

В вышеприведенном отрывке воплощены чаяния Будды на некоторое, по крайней мере, логически возможное и по определенным причинам наиболее желанное состояние бытия. Суть в том, что бытие не может стать не бытием, оно, так или иначе, может только менять свою модальность. Будда парировал элиминативистам, порицая их веру в небытие. В сансаре эта модальность – движение, но сансара – страдание, значит, это движение нужно (единственно логически возможный вариант) перевести в покой. Этот покой, как говорят буддисты, за гранью даже самого сознания, как такового. Нирвана – «угасание», значит, как утверждается, при прекращении горения, остаются все элементы для горения. Другими словами – это чистый потенциал, это некоторое пред-бытие, и только из него оно и возможно, как в знаменитой притче про «хлопок одной ладони»: для хлопка (бытия – звука) нужна еще одна ладонь, но эта вторая – простое удвоение первой (которая являет собой некий самостоятельный принцип, потенциал), т.е., процесс «самореализации ладони» (и тишина для буддиста желаннее «хлопков»).

Но это состояние есть и сейчас и все мы в него уходим корнями, мы «вырастаем» из него. Оно очень пригодится здесь, живущим людям. Мечта Будды: всеобщая нирвана – отсутствие сансары, всё – покой, словно замерший единый океан, ровная гладь воды, ни одной рябинки на поверхности, никакого движения, никогда, во веки веков. Опять таки, нет причин не любить такую концепцию, не желать ее, но она невозможна, исходя из факта нашего бытия, на поверхности этого океана бушует ураган жизни, нам было бы очень полезно знать, что мы из себя представляем, но усмирить этого ураган – не в нашей власти. В чем именно может быть полезность? – Все в том же удалении трех омрачений – неведения, страсти и гнева. Без обретения такого видения мы подобны опавшей листве, которую уносит в ту сторону, куда подует ветер. Поэтому необходимо закинуть якорь в нирвану, нас не унесет тогда бурный поток гнева или страсти, и ко всему можно будет относиться с иронией, и к несчастью и к счастью, и к самой смерти. Как мне кажется, обрести такое самообладание не самое сложное, может быть множество ситуаций, когда человек будет несчастлив при любом расположении духа, например, в неизлечимой болезни.

Для меня учение Будды мало отличается от учения стоиков и киников древней Греции с их атараксией. В том то и дело, что можно войти в состояние отрешенности, но оно едва ли может быть источником счастья, ведь счастье – интенционально, оно направлено на объект, например, мы должны любить кого-то, нельзя любить любовь. Хотя некоторые и сообщают об экстатическом опыте «любви ко всему», этот опыт – ничто, если адепт не имеет намерения воплощать свою любовь, это – аванс, никто не сможет просидеть в медитации всю жизнь «любя все живое», при этом чураясь людей и не проявляя реального сострадания и участия. Нужен реальный контакт. Так обстоит с нирваной. Она, безусловно, важный элемент жизни, но не достаточный.

С жаждой существования все, более менее, понятно, оно нам обеспечено и небытия следует бояться меньше всего. Сейчас я даже нахожу забавным то, как верующие стремятся «заработать» себе вечную жизнь или нирвану. Лично мне без разницы – обрету я небытие или нирвану. Пусть бешеное число праведников там «купаются», только я могу и без нее обойтись, смерть - не зло, небытие того, что когда то уже было небытием - не зло. Я не вижу личных путей отдельных существ, протянувшихся через бесконечность. Что, если все, что есть, это только «мыльные пузыри» и что-то неподвижное, никогда не сходящее со своего места – какое-то поле, в котором разворачивается психическая деятельность индивидов?

Однако есть еще кое-что – жажда не существования. Устранить ее намного сложнее, ведь буддистами как раз и движет желание не существовать в сансаре, а «устранение жажды не существования» в их понимании я понимаю, скорее, как «технический термин», то есть, это готовность претерпеть любые неприятности, но не просто ради самого претерпевания, это бессмысленно, а ради заветной цели. Пациент, терпящий боль на приеме у врача, знает, что процедура ведет к выздоровлению и сама боль для него просто «опыт» (практически это не всегда возможно, потому что пациент может и не знать достоверно, что врач грамотный и не навредит ему, поэтому боль несет еще сильный семантический компонент – «опасность»), где цель - состояние без боли. Так как я вижу эфемерность психофизического конструкта, который из себя представляю, то в случае нестерпимых обстоятельств, не вижу смысла терпеть боль, потому что смерть, так или иначе, все аннулирует, не будет дальнейшей моей истории (я в это верю), а значит, если жизнь хороша - живи, обстоятельства безнадежно ухудшились - смело можно испить яду! В этом я вижу высшую свободу для человека, не «я» себя убивает, а его «трансцендентное я» решает больше не пребывать в «плохих условиях», как сказал Б.Рассел: «глупо досиживать скучный фильм, когда можно встать и уйти.» Моя концепция работает в обе стороны: «если тебе плохо - умри, ты свободен, не будет больше боли, если жизнь в радость - возрадуйся, ты будешь жить вечно». Кажется, это сложнее понять, чем «трудись, достигай просветления – положи конец страданиям», этакая наивная прямолинейность.

Тем, кто согласится с моей концепцией, будет не просто в определенных жизненных ситуациях, ведь в моей схеме есть глубоко бессмысленные страдания, единственный путь разрешения которых – смерть. Для буддиста суицид – глупость, если принять во внимание их веру в некую линейную преемственность карм отдельных индивидуумов. А страдания – желанная стезя, катализирующая процесс «очищения». Не помешает мимоходом немного критики христианской концепции «воскрешения» (то есть, возвращения человека к Богу путем избавления от греховности). Человек не может стать чем-то большим, чем он уже является, он не может напрямую что-то делать со своей душой (предположим, что я принял это понятие), скорее, он просто освобождает ее от загрязнений этого мира, человек может только «убрать лишнее» - свои грехи, страсти, пороки и очистить душу, он не создает чего-то сверх того, что у него было, поэтому, когда душа святого попадает к Богу, она девственно чиста и не несет в себе отпечатка или какого-то конструкта этого мира, потому что этот мир ничего не может дать душе и Богу. В противном случае получиться, что сам Бог зависит от этого мира, от всей его грязи и мерзости, а его творения должны что-то приносить ему (и себе) из мира. Противоположная аналогия кажется логичнее: мир - это «грязевая лужа» и чтобы зайти в «дом», надо сбросить всю запачканную одежду перед этим. Все идеи о «развитии души» просто бессмысленны изначально. Где, спрашивается, «развивался» сам Бог? Он ведь изначально само совершенство, чтобы человеку быть красивым, ему не надо перед этим быть уродливым. Сравнение с бабочкой и гусеницей едва ли уместно: бабочка имеет стадию гусеницы только лишь потому, что она не может сразу рожать бабочек, если бы из яйца вылуплялась маленькая мошкообразная бабочка, ее рост и развитие занимали бы много времени, в течение которого она находилась бы на виду и вероятность погибнуть была бы гораздо больше, а так она растет, скрываясь в листве. Потом, будет правильнее сказать, что суть жизни бабочки как раз в ее «гусеничном» состоянии, у гусеницы нет «цели» стать бабочкой, это только наше искаженное понимание, которое ставит то, что после – как главное и видит красоту в бабочке, отказывая в ней гусенице. На самом деле быть гусеницей, прячась в листве, куда выгоднее и безопаснее, чем порхать у всех на виду. Стадия бабочки нужна только для поиска партнера и размножения, поэтому данная метафора о росте – пустая, как и все другие, ей подобные.

Этот мир существует уже потому хотя бы, что он мог бы существовать, он просто есть, потому что может быть и ему никто в этом не мешает. В христианстве мы имеем детсадовскую теорию о том, что этот мир - песочница для какого-то эфемерного «развития» какой-то не менее эфемерной души с подачи какого-то космического чудака – Бога, который очень любит играть в прятки, и не любит женщин и гомосексуалистов. Мне претят идеи развития, как таковые вообще. Возьмем пример, скажем, почти научно фантастический. Что если из обезьяны методом генных манипуляций сделать очень умное животное с развитым мозгом, по своему развитию превосходящему многих людей? Обезьяна, как субъект, как «хозяин мозга» никак не изменится, но мы имеем поразительные преобразования, которые она никак «не заслужила», она получила их просто так. Почему же мы должны что-то делать в аду на Земле, чтобы получить что-то не просто так для своей так называемой души? Где здесь справедливость? Разве дети заслуживают любовь матери? Тогда почему Бог с нами так играет? Делает нас такими тупыми, жалкими, злобными скотами, которые, конечно, не будут, да и не смогут, следовать его заветам. Хотели бы вы иметь умственно отсталых детей, которые никогда не вырастут, которые будут вечно убогими и жалкими? Да, вы бы их любили, и они были бы счастливы, в точности, как домашние питомцы, но они не питомцы и не должны ими быть, они должны стать как вы, а может даже превзойти своего родителя. Вот поэтому я обеспокоен психическим здоровьем (личностного) Бога и чаю надежды на его отсутствие.

Надо полагать, что тот желанный мир, в который должна попадать душа кардинально отличается от нашего, он красивее, глубже и невероятно сложнее, а существо человека разворачивается в какую-то сложнейшую структуру, которая будет в состоянии обрабатывать тамошние информационные процессы. И все те «знания», которые он и мог бы тут обрести, там просто некуда применить, грубо говоря, летая в небе, вам не нужны знания о том, как ходить по земле. Будет ли там вообще какая-либо идентификация? Скорее всего, все жители образуют сплошной континуум, где чья прошлая жизнь не разобрать, все общее. И, может, даже никто и ничто и не помнит ни о какой прошлой жизни, ненужная пустая информация. Проблема этого мира в его жесткости и рамках, если бы все люди могли сливаться в какую-то гомогенную каплю, решать свои проблемы, а потом снова разделяться на временные индивидуумы, то не было бы ни войн ни конфликтов.

Если представить естественность таких миров (и нашего тоже), то с учетом того, что уже прошла целая бесконечность времени, а этот мир на месте (и те, надо полагать, тоже), возникает вопрос - а есть ли вообще какой-либо мост между мирами? Я называю это «проблемой роста». Этот мир живет и здравствует уже миллиарды лет и еще столько же простоит, он мог бы теоретически оказаться единственным. А существа, населяющие другие сферы, тоже пребывают там всю бесконечность времени, и если отсюда все разом уйдут туда жить, то там народу не прибавится, там уже бесконечно большое число «душ» (имеется ввиду не их «история», а их сущностная основа). Если бы это могло случиться, то за бесконечность времени это бы уже произошло. Но мир есть, а значит, либо это не происходит вообще, то есть мы тут заперты навечно, либо происходит постоянно и новые миры, подобные нашим, возникают вновь и вновь, и все его жители меняют место жительства на лучшее.

Складывается абсурдная картина, зачем вообще нужна такая динамика? Получается, просто никто и ничто не может остановить такой ход вещей! А если так и количество тут проживающих и там не меняется (оба мира всегда наполнены, ряд имеющих начало и конец во времени миров можно представить как один бесконечный во времени), а переход из одного в другой стирает индивидуальность (скажем, душа, попавшая туда, словно капля, слившаяся с океаном, и после этого уже не важно, где и кем она была, она сразу приобретает свойства существовавшего там сообщества), то можно представить, что эти миры вообще не связаны и между ними нет никакого перехода и моста, они оба (в максимально упрощенной схеме) вечны и изначальны и населяющие их континуумы так же не могут «переехать». Поэтому все, что мы можем - думать о том, как нам тут устроить свой быт, у нас для этого есть миллиарды лет в запасе, и кто знает, что это будет за жизнь? В этом я вижу устремление своей философии, если можно так сказать, что есть мы, все мы – одно большое Я, нам надо поскорее это понять и, вооружившись таким знанием, перейти на качественно новый уровень жизни. Можно предположить, что наши личности развиваются в других мирах после смерти, но нас это мало должно интересовать, заботясь о себе тут, относясь друг другу «как к самому себе», мы обеспечим себе лучшие из возможных «информационных алгоритмов», которые могут, что вряд ли, отправится для дальнейшего развития в другие миры. То есть загробная жизнь должна нас волновать как следствие в лучшем случае, но не быть целью, в конце концов, нам неизвестно о глобальных «правилах игры», мы понимаем только узкий спектр человеческих критериев земного счастья и на это только и остается ориентироваться.

Снова затрону тему суицида, Альбер Камю назвал это чуть ли не главным философским вопросом – стоит ли жить (вопреки страданиям) или нет. Смерть, весьма вероятно, – субъективный конец для нашей эфемерной личности. Однако, другие люди, с которыми я как S полностью тождественен, продолжат существовать. Это как если бы у меня был старый компьютер, очень плохо работающий и еще 7000000000 на складе, стал бы я дорабатывать на нем, пока он сам не умрет «естественной смертью», или стал бы я упорно доигрывать неинтересную мне игру, когда меня ждут еще тысячи других. Я даю себе «зеленый свет» в праве выбора дня моей смерти. Но если этот день не сегодня, тогда мысли о смерти – уже ошибка. Необходимо делать выбор в пользу либо жизни либо смерти, но если человек еще не чувствует готовности расстаться с жизнью, то ему ничего не остается, кроме как думать над решением тех задач, которые перед ним стоят и которые так его фрустрируют. Что я потеряю, если попробую что-то изменить? Какой смысл умирать, если остались еще варианты?

Как говорил Э. Уорхол:

Иногда люди позволяют одной и той же проблеме годами портить им жизнь, а между тем они могут просто сказать: «Ну и что». Это одно из моих любимых выражений: «Ну и что?»
«Мама меня не любила». Ну и что.
«Муж не хочет меня». Ну и что.
«Я преуспел, но до сих пор одинок». Ну и что.
Не знаю, как мне удалось выжить в те годы, когда я еще не научился этой премудрости. Мне понадобилось много времени, чтобы постичь ее, но когда я научился так мыслить, это осталось со мной навсегда.

Прежде всего надо перестать себя жалеть и отпустить свое прошлое: кто-то пережил систематические издевательства в детстве и теперь чувствует себя несчастным существом, которое получило травму на всю жизнь, но даже если это и так - ну и что? Девушку изнасиловали, и теперь она боится и презирает мужчин? Ну и что? Ведь не насилуют же до сих пор, да, она стала жертвой насилия, этот мир жесток и опасен, ну и что? Что теперь, умереть в одиночестве из-за этого? Всегда все должно быть просто - вы либо живете, как умеете, и делаете, что и как умеете, или петля на шею и до свидания ужасный мир, зачем болтаться где-то между жизнью и смертью, не выбирая ни того ни другого? Если у вас не получится жить, всегда (ну почти, если вы не парализованы полностью) можно выбрать смерть, но пока вы живете - ответ на все «ну и что» (он имеет продолжение - ну и что теперь делать? То есть этот вопрос нацелен на перенесение центра тяжести внимания с прошлого на будущее).

Устранить жалость к себе - вещь крайне необходимая, чувство жалости – это обида на несправедливость, ощущение будто «что-то пошло не так», «я достоин большего», «Бог оставил меня» и т.д. По умолчанию нас воспитывают в ключе избранности и исключительности, но суровая реальность рано или поздно дает понять, что это не так. И чувство жалости к себе – проявление нашего несогласия с таким «разжалованием». Но любая эмоция должна нести какую-то выгоду, даже несмотря на контрпродуктивность. Может быть, это некий немой призыв на помощь плюс боязнь ответственности? Когда ребенок разбивает коленку, он плачет громче, чем ему больно на самом деле, он зовет на помощь маму. Может и мы, придаваясь бесплодной жалости к себе, призываем Вселенную на помощь, не понимая, что никто не придет и нам надо будет рано или поздно встать и залечить свои раны самостоятельно. А потом, если никто не придет и мы никому не нужны, если мы всего лишь «пыль», как в одноименном фильме Петра Мамонова, ради чего вообще действовать? Сам факт того, что человек себя жалеет, ему же говорит о том, что он достоин снисхождения, любви. Но когда он стряхивает с себя сантименты и устремляется в бой, он остается один. Избавление от жалости к себе может привести и к исчезновению смысла жизни (по крайней мере, для того, кто не зомбирован коллективными идеалами, как японские камикадзе). Поэтому это непросто. Жизнь превращается в жестокую схватку с обстоятельствами. Когда мы продолжает унывать, то находимся в некой буферной зоне, где ничего не происходит, и только терпим до тех пор, пока не станет невыносимо. Тогда уже наступают решительные действия – и самоубийство одно из них.

Жалость к себе, пребывание в бездеятельности, пассивность, депрессивность – все это терпимо до определенного момента, примерно как терпит и подавляет спящий свое желание сходить в туалет до утра и ему снятся сны, где он никак не может справить нужду, либо справляет, но без облегчения. Чем больше ситуация пускается на самотек, тем больше у человека уверенности в своем бессилии. Наступает депрессия. Обыватели думают, что следует преодолевать саму депрессия – но она всего лишь эмоциональная реакция на жизненную ситуацию. Если у нее есть объективная причина, например, смерть близкого человека, то было бы глупо удивляться и сетовать, что не радуют привычные вещи. Они и не должны радовать, в таких случаях люди понимают, что им ничто не может помочь, но они также осознают, что проблема не в «депрессии», а в том, что в их жизни произошла страшная трагедия. Не имея желания жить с последствиями, кто-то решает умереть. Другие же ищут способ облегчить боль. В качестве самоцели, с болью необходимо работать лишь тогда, когда неустранима ее причина.

Причиной депрессии может быть фобия, «боязнь жизни»: «чтобы я не делал(а) - получится плохо». Факт в том, что жизнь довольно неоднозначная штука, она пугает. Скорее, вызывает удивление то, как можно не бояться всего на свете, а не то, что кто-то стал жертвой душевной болезни. Нас удивит, если мы задумаемся, как вообще возможен тот образ жизни, который ведут бомжи. Они гниют за живо, покрытые струпьями и язвам, вечно голодные–холодные и, тем не менее, они «привыкли». Неудивительно, что некоторые люди так и не могут «привыкнуть к жизни». Другие же просто не замечают опасности. Как скот, идущий на убой, не знают, что всех их зарежут и не задумываются, куда это уводят их товарищей из загона.

Почему так легко человека отправить в болевой ад (достаточно подковырнуть ноготь или просверлить зуб) и так сложно получить эквивалентный кайф? Более того, в природе не существует эквивалентного по сравнению с просверливанием зубного нерва удовольствия, равного по силе и противоположного по знаку, а чтобы добыть «крохи», должны сойтись многие обстоятельства - ум, здоровье, красота, удачливость, характер и т.п. Никто об этом не думает, но подсознательно мы это чувствуем – что-то с жизнью не так и это вызывает беспокойство, различные фобии, неврозы, депрессию. Подверженные душевным недугам в каком-то смысле более живые, чем эти упыри, которые, как ни в чем не бывало, принимают правила игры этого мира. Но, в конечном итоге, надо принять решение - жить или умереть, главное - не болтаться где-то между. Задайте себе вопрос - если бы вы были одним из самых умных (и бесстрашных) людей на Земле, как бы вы вышли из той или иной ситуации, не правда ли, что из нее есть выход, просто вы не видите его отчетливо? Поиск этого выхода - наша наипервейшая задача, принимая, конечно, попутно, что жизнь со всеми вариантам развития событий, и плохими и хорошими, быть может, не стоит того, чтобы с ней так «церемониться». Конец нашего отдельного «я» уравнивает все варианты, post factum. Возможно, то, о чем стоило бы беспокоиться на порядок выше – так это жизнь после нас. Ведь будущие поколения – это будем мы с вами. Не беспокоиться о будущем мира, равноценно тому, чтобы не задумываться о своем же завтрашнем дне.

Наша жизнь подобна сновидению, где все люди – это мы сами, где каждый – это я как нелокальный субъект. Особенность этого сна в том, что сам сон каузально не связан с бодрствующим состоянием, и оно не следует после окончания сна, оно параллельно, сон же просто заканчивается. Аналогия с реальным циклом сна-бодрствования не совсем уместна, потому что оба состояния взаимообусловлены напрямую. Бывает, человек, проснувшись, не помнит ничего из того, что ему снилось, чтобы это ни было, или если и помнит, это практически не влияет на его жизнь, речь именно о таком сне, который как бы причинно замкнут. Таков наш мир - это сон, который заканчивается ничем, жизнь же нелокального субъекта в иных мирах не имеет к нему никакого отношения. И если мне снится, что я сажаю яблоки на Марсе, проснувшись, я ими не смогу насладиться.

Всех после смерти ждет «рай»

Согласно традиционной точке зрения, каждый индивидуум после смерти будет пожинать плоды своих деяний при жизни, то есть он продолжит свое существование в «иных сферах» так, как будто отправился бы в другую страну, с сохранением своей индивидуальности. Однако уже тут возникает препятствие в виде неопределенности того, за какие деяния несет ответственность человек, а за какие в большей степени ответственны окружавшие его люди и обстоятельства. Совершенно невозможно отделить человека от его среды и совершенно не ясно, за что он должен отвечать вообще тогда. Тут встает и вопрос свободы выбора, предопределенности и т.п. Так вот, все эти вопросы потеряют свой смысл, если рассматривать смерть в рамках открытого индивидуализма. Каждый человек, умирая, обретает «дополнительное измерение» или перспективу, где он взирает не только на свою прожитую жизнь, но и на жизни всех когда-либо живших людей всех времен, отождествляясь со всеми ими не в меньшей степени, чем со «своей» жизнью. И так происходит с каждым умирающим. Не могу утверждать, что вообще что-либо происходит и есть ли какой-то «мост», который соединяет сознание, каким бы причудливым оно ни было, и совершенно не похожее на него состояние в нирване, которое стоит особняком. Мост должен существовать в любом случае, по определению (в круговой, не радиальной симметрии миров), но не факт, что он как-то субъективно переживается, то есть, что я, умирая, буду проходить какие-то стадии, в конечном итоге, «обретая» все новые и новые возможности к созерцанию усложняющейся панорамы реальности, может быть, сознание просто прекратится со смертью мозга. Если все же оно продолжится, тогда даже самый порочный человек ощутит себя так, словно он вынужден был играть навязанную ему жизнью роль и что все грехи ему «прощаются». Если он убивал, то делал это словно под гипнозом, можно заставить человека, сформировав у него зрительную иллюзию, увидеть в своих родных, к примеру, своих злейших врагов. Очнувшись и увидев раскроенные головы членов своей семьи, он, конечно же, будет повергнут в шок от того, как он мог такое сотворить. Сама жизнь играет роль такого «гипнотизера», внушая нам ненависть и другие негативные (и не только) чувства к другим людям, в то время как за всеми существами скрывается одно действующее лицо. Мир так задуман (условно выражаясь), чтобы насилие расцветало бурным цветом, чтобы люди жадно, с упоением и неистовым наслаждением, с раскаленной яростью терзали друг друга. И люди в основном не должны быть интеллектуально проникновенны, они должны быть грубы, тупы, злы, алчны и т.д., то есть роли для нас, грубо говоря, расписаны «заранее». А иначе мир будет недостаточно плох, чтобы «избранные» презрели его и стали искать выход из столь безрадостного бытия (ну, это не единственное объяснение зла, скорее даже, наименее вероятное их всех). Конечно, осознав это после смерти, злодей сразу перестает быть злодеем.

Время от времени мне снится, как я с особой жестокостью с кем-то дерусь, пытаясь ранить его ножом или искалечить тупым предметом, но после нескольких ударов я вдруг понимаю, что тот, кого я бью – вовсе мне не враг, внезапно я понимаю, что это мой кот, к примеру, или родственник. Я в этот момент вижу его агонию, и у меня разрывается от этого сердце, я искренне недоумеваю, зачем и почему я такое сотворил. Такие сны - маленькие откровения. Такое раскаяние - подобно тому, которое должен испытывать убийца после смерти, поняв, как он на самом деле всех любит (да и что все - это он). Всех нас после смерти ждет нирвана, как бы мы ни прожили, какими бы мы не были сволочьми, потому что моральные последствия - это только правила игры этого мира - жестокого сна, и мы все под наваждением, кого и за что судить? («После смерти» - это наше временн о е понимание того состояния, которое вне временно уже сейчас, вечно.)

Вот такие чувства раскаяния испытает после смерти плохой человек, он поймет, что был одурманен и не несет никакой вины на себе. То есть это не совсем раскаяние, так как все персонажи, которые участвуют в драме жизни – на самом деле, в реальности не существуют. Не существовало ни его в роли деструктивного персонажа, ни того, кому он причинял страдания, в такой перспективе нет вообще понятия вины, так как драма была заранее «спланирована» самим ее исполнителем для определенных целей (а может и без цели, просто жизнь не обязана оправдывать свое существованием чем-то еще, кроме ее самоподдерживающейся природы). И, естественно, этот исполнитель согласен с таким положением дел. Если раем считать наилучшее бытие, т.е. нирвану, то все персонажи после жизни «попадают» в рай, потому что все они – одно действующее лицо. Т.о., люди могут дальше без зазрения совести совершать свои злодеяния (конечно, другие им этого просто так не позволят), ведь они играют свою «роль», только и всего. В этой связи приходит на ум распространенное заявление некоторых особо мистифицированных святых о том, что они каким-то образом «менее достойны» Царствия Небесного или прощения, чем самые закоренелые грешники. Если посудить, святой человек уже приобрел понимание и благодать и его роль – самая завидная (так как он исполняет прямое «предназначение» этого мира - пробуждение сансары ото сна, либо просто нашел глубокое умиротворения в понимании того, как прекрасно и гармонично мироздание в целом и больше не страдает). Грешники же исполняют куда менее завидную роль, они своего рода «пушечное мясо», массовка, расходный материал, им несоизмеримо хуже и горше, поэтому святой так относится к грешнику, как пиршествующий богач к умирающему у его ног нищему. Однако, все это не имеет буквального смысла, потому что и тот и другой – одно существо, это некая «кольцевая иерархия», то есть схема, которая дает понять, что «самый верх» тот час же переходит в «самый низ», поэтому в другой точке отсчета грешник – «верх», а святой – «низ».

Все это сон…

Люди в большинстве своем уверены, что они здоровы и с ними «все в порядке». Я попытаюсь развенчать этот миф на примере небезызвестной патологии мозга под названием синдром Корсакова. При систематическом пьянстве случается так, что по каким-то причинам происходит изолированное поражение нейронов очень незначительной по объему, но крайне важной по функции, области мозга под названием миндалевидные тела. Они отвечают за, скажем так, консолидацию памяти, то есть за перевод воспринимаемой информации из краткосрочной памяти в долгосрочную. В тяжелых случаях больной помнит только последние несколько минут своей жизни. Так же характерно развитие ретроградной амнезии и подчас уже находящиеся в зрелом возрасте люди считают себя моложе на 10 -20 лет, чем они есть на самом деле. Они вынуждены находиться в «вечном настоящем». При этом остальные их умственные способности могут оставаться интактными. Стоит такому больному сообщить о его положении дел, он сперва будет очень удивлен, но через минуту уже забудет о своем удивлении и его внимание будет направлено на что-то еще и так далее. Его можно постоянно чем то «привлекать», то одной игрой, то другой и так далее, пока он не устанет или не проголодается.

Цитата из книги Оливера Сакса: «Этот человек заключен внутри единственного момента бытия; со всех сторон его окружает, как ров, некая лакуна забвения… Он являет собой существо без прошлого (и без будущего), увязшее в бесконечно изменчивом, бессмысленном моменте».

Сознание такого больного подобно нашему ощущению себя во сне. Мы в течение ночи постоянно обнаруживаем себя в центре какого-то сюжета, при этом никак не озадачены вопросом – как мы сюда попали, то есть нас как бы затягивает в водоворот событий, и мы уже себе не принадлежим, а только реагируем каким-то свойственным нам образом на происходящее. Но что такое наша обычная жизнь, как не «расширенное сновидение»? У нас у всех ретроградная амнезия и полная дезориентация, мы знаем лишь себя настоящих и то очень расплывчато. Нами постоянно руководят эмоции и другие импульсы – где то связующее звено, которое не позволит нам распасться на разрозненные части? Мы как больные синдромом Корсакова только и можем, что выдать реакцию. Каждый отдельный человек в масштабе человечества – это будто минута из жизни больного, маленькая жизнь, с обеих сторон ограниченная пропастью забвения. И мы так же бесхитростно проживаем эти свои жизни, целиком поглощенные «впечатлением минуты» (попадая в сети политических, религиозных, расовых, социально – бытовых, семейных разногласий, принимая на веру то, что мы все отдельные существа, наделенные какой-то самостью и т.д.; что все происходящее – единственная «настоящая реальность»). Да, мы помним себя с какого-то момента, но наши временные границы, пусть и включают в себя не минуты, как у больного синдромом Корсакова, и не часы, как во сне, все же не дают ровным счетом никакого понимания как нас самих, так и мира, в котором мы живем. Мы словно по умолчанию принимаем все происходящее как должное, и большинство из нас не задается вопросом – «что, собственно, происходит?», направляя все внимание на «раздражители». Не является ли такая жизнь не менее жалкой и ничтожной, чем жизнь описанного пациента? Каждый родившийся человек – беспамятен и беспомощен перед жизнью. Пациента можно каждую минуту смешить одним и тем же анекдотом, а нас можно обманывать одним и тем же обещанием счастливой жизни. Но у нас есть, все же, преимущество перед такими пациентами – мы можем осознать, что наша жизнь – сон, наваждение, шутка и вздор, и пронести это чувство до самого конца.

«Жизни не стоит придавать смысл, ибо это неизбежно приведет к выводу о том, что жить не стоит.» Альбер Камю.

Даже если есть загробная жизнь, другие миры, нирвана и прочее, МЫ туда не попадем. Мы - живая иллюзия, сон во сне, персонажи сна по пробуждению исчезают, со всеми своими проблемами, вопросами, желаниями и т.д. Наша судьба как эмпирического сознания - небытие. Поэтому, если мы хотим прожить как можно менее трагичную судьбу, как можно меньше лить слез и возносить руки к небу с криками «за что?» и «почему?», надо эту жизнь лишить смысла, лишить ее серьезности, значимости, относиться к ней, как к игре, не более. Если же, все-таки, придать ей смысл, то, как и говорит Камю, - мы увидим, что за этой жизнью прячется нечто большее, и жизнь будет вызывать у нас глубочайшее отвращение, так как будет казаться препятствием к «вечному счастью». В общем, так оно и есть, те, кому выпадает слишком много печалей, хотят смерти, но печаль была бы не так глубока и смерть не так желанна, если бы они поняли, что все это - сон...

Есть ноуменальный мир и его надо иметь ввиду любому думающему человеку, не придавать абсолютной реальности этому миру, потому что он - сущий вздор! Именно такая оппозиция и может немного «обезмассить» наши страдания, когда центр тяжести будет переведен в сферу истинной реальности. А жизнь в таком контексте покажется пустяком, и смысл, конечно, у нее есть, но только в рамках самой жизни, в понятиях того, как же ее прожить, или не прожить. Если жизнь поставить в центр внимания и попытаться такой ее условный смысл возвести в абсолют - то получиться абсурд, потому что все кричит о том, что у нашей жизни такого смысла нет. Поэтому должно иметь такой условный, «экзистенциальный» смысл, в виду, в терминах Камю его как бы и «нет», потому что на Смысл может претендовать только абсолютный смысл, а он нам недоступен, так как находиться в ноуменальном мире.

Жизнь обладает фрактальностью, как известно. Я когда, бывает, проигрываю сопернику в игре несколько раз подряд, впадаю в неистовство, словами не передать, тут и гнев, и желание себя убить и вся экзистенциальная боль на свете, конечно, это связано еще и с тем, что фоном служат какие-то проблемы из реальной жизни. А это, черт возьми, всего лишь игра. Но она имеет «смысл», эмоциональный. Наша жизнь - тоже игра, только более затянутая и боль может быть чудовищной! Но это ее правила! Это «всего лишь» правила всего лишь этой игры! Кто знает, какая (возможная) награда может компенсировать с головой самую дикую боль? В конце концов, если вас на живую расчленяет маньяк, то вы «подписались» заранее на эту боль, сам факт рождения об этом свидетельствует. Я против той точки зрения, что подобный «контракт» (не поймите не правильно, я исключительно фигурально выражаюсь) был подписан нами в «недееспособном» состоянии! Мы a priori согласны на все, тут происходящее. Такова цена бытия.