Деревенская проза (Фёдор Абрамов — «Пряслины»; Василий Белов — «Привычное дело»; Валентин Распутин — «Прощание с Матёрой», «Последний срок»).

Деревенская проза – направление в русской литературе 1960-1980-х годов, осмысляющее драматическую судьбу крестьянства, русской деревни в 20 веке, отмеченное обостренным вниманием к вопросам нравственности, к взаимоотношениям человека и природы. Хотя отдельные произведения начали появляться уже с начала 1950-х (очерки Валентина Овечкина, Александра Яшина и др.), только к середине 1960-х «деревенская проза» достигает такого уровня художественности, чтобы оформиться в особое направление (большое значение имел для этого рассказ Солженицына «Матрёнин двор»). Тогда же возник и сам термин. Крупнейшими представителями, «патриархами» направления считаются Ф.А.Абрамов, В.И.Белов, В.Г.Распутин. Ярким и самобытным представителем «деревенской прозы» младшего поколения стал писатель и кинорежиссёр В.М.Шукшин. Также деревенская проза представлена произведениями В. Липатова, В. Астафьева, Е. Носова, Б. Можаева, В. Личутина и других авторов.

Создаваемая в эпоху, когда страна стала преимущественно городской, и веками складывавшийся крестьянский уклад уходил в небытие, деревенская проза пронизана мотивами прощания, " последнего срока", " последнего поклона", разрушения сельского дома, а также тоской по утрачиваемым нравственным ценностям, упорядоченному патриархальному быту, единению с природой. В большинстве своем авторы книг о деревне - выходцы из нее, интеллигенты в первом поколении: в их прозе жизнь сельских жителей осмысляет себя. Отсюда - лиричность повествования, " пристрастность" и даже некоторая идеализация рассказа о судьбе русской деревни.

Термин «деревенская проза», включенный в научный оборот и в критику остается спорным. И поэтому нам необходимо определиться. Прежде всего под «деревенской прозой» мы подразумеваем особую творческую общность, то есть это в первую очередь произведения, объединенные общностью тем, постановкой нравственно-философских и социальных проблем. Для них характерно изображение неприметного героя-труженика, наделенного жизненной мудростью и большим нравственным содержанием. Писатели этого направления стремятся к глубокому психологизму в изображении характеров, к использованию местных речений, диалектов, областных словечек. На этой почве вырастает их интерес к историко-культурным традициям русского народа, к теме преемственности поколений. Правда, употребляя в статьях и исследованиях этот термин, авторы всегда подчеркивают, что он носит элемент условности, что пользуются им в узком понимании.

Однако писателей сельской темы это не устраивает, ибо ряд произведений значительно выходит за рамки такого определения, разрабатывая проблематику духовного осмысления человеческой жизни вообще, а не только деревенских жителей.

В 60-е годы «деревенская проза» выходит на новый уровень. Рассказ «Матренин двор» А. Солженицына занимает важное место в процессе художественного осмысления народного бытия. Рассказ представляет собой новый этап в развитии «деревенской прозы».

Писатели начинают обращаться к темам, которые раньше были запретными: Трагические последствия коллективизации («На Иртыше» С. Залыгина, «Кончина» В. Тендрякова, «Мужики и бабы» Б. Можаева, «Кануны» В. Белова, «Драчуны» М. Алексеева и др.). Изображение близкого и далекого прошлого деревни, ее нынешних забот в свете общечеловеческих проблем, губительное влияние цивилизации («Последний поклон», «Царь-рыба» В. Астафьева, «Прощание с Матерой», «Последний срок» В. Распутина, «Горькие травы» П. Проскурина). В «деревенской прозе» этого периода наблюдается стремление приобщить читателей к народным традициям, выразить естественное миропонимание («Комиссия» С. Залыгина, «Лад» В. Белова).

Таким образом, изображение человека из народа, его философии, духовного мира деревни, ориентация на народное слово — все это объединяет таких разных писателей, как Ф. Абрамов, В. Белов, М. Алексеев, Б. Можаев, В. Шукшин, В. Распутин, В. Лихоносов, Е. Носов, В. Крупин и др.

Валентин Григорьевич Распутин (1937). Валентин Распутин родился в деревне Аталанка Иркутской области. Закончив местную начальную школу, он вынужден был уехать за пятьдесят километров от дома, где находилась средняя школа (об этом периоде впоследствии будет создан знаменитый рассказ «Уроки французского»). После школы поступил на историко-филологический факультет Иркутского университета. Дебютировал в качестве рассказчика (первые сборники “Край возле самого неба” и “Костровые новых городов” вышли в 1966 году). Первым произведением, принёсшим ему известность, стала повесть “Деньги для Марии” (1967). В полную силу талант писателя раскрылся в повести " Последний срок" (1970). Затем последовали повести " Живи и помни" (1974) и " Прощание с Матёрой" (1976), поставившие их автора в ряд лучших современных русских писателей. В 1981 году вышли новые рассказы: " Наташа", " Что передать вороне", " Век живи — век люби". Появление в 1985 году повести Распутина " Пожар" вызвало большой интерес у читателя. В последние годы писатель много времени отдает общественной и публицистической деятельности. Живет и работает в Иркутске.

Краткое содержание повести «Прощание с Матерой».

Простоявшая триста с лишним лет на берегу Ангары, деревня Матёра повидала на своём веку всякое. «Мимо неё поднимались в древности вверх по Ангаре бородатые казаки ставить Иркутский острог; подворачивали к ней на ночёвку торговые люди, снующие в ту и в другую стороны; везли по воде арестантов и, завидев прямо на носу обжитой берег, тоже подгребали к нему: разжигали костры, варили уху из выловленной тут же рыбы; два полных дня грохотал здесь бой между колчаковцами, занявшими остров, и партизанами, которые шли в лодках на приступ с обоих берегов». Есть в Матёре своя церквушка на высоком берегу, но её давно приспособили под склад, есть мельница и «аэропорт» на старом пастбище: дважды на неделе народ летает в город.

Но вот однажды ниже по Ангаре начинают строить плотину для электростанции, и становится ясно, что многие окрестные деревни, и в первую очередь островная Матёра, будут затоплены. «Если даже поставить друг на дружку пять таких островов, все равно затопит с макушкой и места потом не показать, где там селились люди. Придётся переезжать». Немногочисленное население Матёры и те, кто связан с городом, имеет там родню, и те, кто никак с ним не связан, думают о «конце света». Никакие уговоры, объяснения и призывы к здравому смыслу не могут заставить людей с лёгкостью покинуть обжитое место. Тут и память о предках (кладбище), и привычные и удобные стены, и привычный образ жизни, который, как варежку с руки, не снимешь. Все, что позарез было нужно здесь, в городе не понадобится. «Ухваты, сковородники, квашня, мутовки, чугуны, туеса, кринки, ушаты, кадки, лагуны, щипцы, кросна... А ещё: вилы, лопаты, грабли, пилы, топоры (из четырёх топоров брали только один), точило, железна печка, тележка, санки... А ещё: капканы, петли, плетёные морды, лыжи, другие охотничьи и рыбачьи снасти, всякий мастеровой инструмент. Что перебирать все это? Что сердце казнить?» Конечно, в городе есть холодная, горячая вода, но неудобств столько, что не пересчитать, а главное, с непривычки, должно быть, станет очень тоскливо. Лёгкий воздух, просторы, шум Ангары, чаепития из самоваров, неторопливые беседы за длинным столом — замены этому нет. А похоронить в памяти — это не то, что похоронить в земле. Те, кто меньше других торопился покинуть Матёру, слабые, одинокие старухи, становятся свидетелями того, как деревню с одного конца поджигают. «Как никогда неподвижные лица старух при свете огня казались слепленными, восковыми; длинные уродливые тени подпрыгивали и извивались». В данной ситуации «люди забыли, что каждый из них не один, потеряли друг друга, и не было сейчас друг в друге надобности. Всегда так: при неприятном, постыдном событии, сколько бы ни было вместе народу, каждый старается, никого не замечая, оставаться один — легче потом освободиться от стыда. В душе им было нехорошо, неловко, что стоят они без движения, что они и не пытались совсем, когда ещё можно было, спасти избу — не к чему и пытаться. То же самое будет и с другими избами». Когда после пожара бабы судят да рядят, нарочно ли случился такой огонь или невзначай, то мнение складывается: невзначай. Никому не хочется поверить в такое сумасбродство, что хороший («христовенький») дом сам хозяин и поджёг. Расставаясь со своей избой, Дарья не только подметает и прибирает её, но и белит, как на будущую счастливую жизнь. Страшно огорчается она, что где-то забыла подмазать. Настасья беспокоится о сбежавшей кошке, с которой в транспорт не пустят, и просит Дарью её подкормить, не думая о том, что скоро и соседка отсюда отправится совсем. И кошки, и собаки, и каждый предмет, и избы, и вся деревня как живые для тех, кто в них всю жизнь от рождения прожил. А раз приходится уезжать, то нужно все прибрать, как убирают для проводов на тот свет покойника. И хотя ритуалы и церковь для поколения Дарьи и Настасьи существуют раздельно, обряды не забыты и существуют в душах святых и непорочных.

Страшно бабам, что перед затоплением приедет санитарная бригада и сровняет с землёй деревенское кладбище. Дарья, старуха с характером, под защиту которого собираются все слабые и страдальные, организует обиженных и пытается выступить против. Она не ограничивается только проклятием на головы обидчиков, призывая Бога, но и впрямую вступает в бой, вооружившись палкой. Дарья решительна, боевита, напориста. Многие люди на её месте смирились бы с создавшимся положением, но только не она. Это отнюдь не кроткая и пассивная старуха, она судит других людей, и в первую очередь сына Павла и свою невестку. Строга Дарья и к местной молодёжи, она не просто бранит её за то, что они покидают знакомый мир, но и грозится: «Вы ещё пожалеете». Именно Дарья чаще других обращается к Богу: «Прости нам, Господи, что слабы мы, непамятливы и разорены душой». Очень ей не хочется расставаться с могилами предков, и, обращаясь к отцовской могиле, она называет себя «бестолковой». Она верит, что, когда умрёт, все родственники соберутся, чтоб судить её. «Ей казалось, что она хорошо их видит, стоящих огромным клином, расходящихся строем, которому нет конца, все с угрюмыми, строгими и вопрошающими лицами».

Недовольство происходящим ощущают не только Дарья и другие старухи. «Понимаю, — говорит Павел, — что без техники, без самой большой техники ничего нынче не сделать и никуда не уехать. Каждый это понимает, но как понять, как признать то, что сотворили с посёлком? Зачем потребовали от людей, кому жить тут, напрасных трудов? Можно, конечно, и не задаваться этими вопросами, а жить, как живётся, и плыть, как плывётся, да ведь я на том замешен: знать, что почём и что для чего, самому докапываться до истины. На то ты и человек».

Анализ произведения: Очень важно название острова, где раскинулась деревня. Матёра – матерь – мать. Материнское начало жизни, основа – всё это соединяется с названием той части земли-матушки, которая должна уйти под воду, потому что строится гигантская плотина, разольётся великое рукотворное море. Какая же здесь трагедия, всего-то деревню переселяют, и не в чистое поле, не в дикий лес – в заранее выстроенный, современный посёлок, где и вода горячая из крана, и газовая плита на кухне – ведь радоваться нужно! Почему же так тревожно на душе матёринцев, почему событие воспринимается трагически? Возникает образ очень конкретный (с деревушкой вот что случилось) и обобщенный, философский (с миром что-то случилось!). Матёра – это и реальный остров со старухой Дарьей, с дедом Егором, с Богодулом и непутёвым Петрухой, с бабами и детьми) но одновременно это образ того многовекового уклада, который теперь уходит – навсегда? Но это и символ того исчезающего мира, где был остров Буян (недаром его вспоминает старуха Дарья), и тёмный лес, без которого русская жизнь невозможна, и болото с лягушками, да и сама Дарья не та ли Василиса Премудрая, постаревшая в тяготах жизни? Распутин явно готовит нас к чему- то очень важному, неспешно разворачивая историю Матёры. Так возникает очень важная для Распутина и традиционная ключевая в его творчестве тема вечного и естественного хода событий, течения жизни, той великой природной, исторической цепи, где каждый лишь одно из звеньев. А дальше – неожиданный слом естественного хода жизни, катастрофа для этого мира, причём Распутин ясно сознаёт трагичность происходящего: жизнь не остановилась, ГЭС строить надо, но продолжение новой жизни – гибель старой, воздвижение ГЭС – смерть Матёры.

Случилось что-то страшное со всеми нами, считает Распутин, и это не частный случай, это не просто история деревни, происходит разрушение чего-то очень важного в душе человека, и для писателя становится совершенно ясно, что если сегодня можно топором ударить по кресту на кладбище, то завтра будет можно сапогом в лицо старику.

Старуха Дарья знает, что её избу сjжгут – разбирать и перевозить ещё отцом поставленную избу немыслимо, да и посёлок новый сложен из кирпича, но когда зашёл к ней поджогщик, он застал её с кистью, потому что с утра Дарья белила печь.

- Ты, бабка, в своём уме? Жить, что ли, собралась? Мы завтра поджигать будем, а она белит. Ты что?

- Завтра и поджигай, поджигатель, – остановила его сверху Дарья суровым судным голосом. – И завтри, слышишь, и завтри придёшь поджигать – чтоб в избу не заходил. Избу чтоб мне не поганил. И выйдет оторопевший мужик, услышав этот голос сверху. Сверху, потому что на столе стоит Дарья, печь добеливая, но ещё потому, что неизмеримо выше она этого мужика, который вечное мужское – создавать, возводить, строить, совершать – сменил на разрушение, на уничтожение. Это мать, Матёра, судит блудного сына, забывшего, для чего предназначен на земле человек. А сама Дарья вымоет полы, добелив печь, занавески новые повесит, а потом, заметив, как быстро сохнет побелка, подумает горько: «Чует, чё к чему, торопится. Ох, чует, чует, не иначе». И в этот вечер она прощается с избой, с домом, как с живым существом, с родным.

В сознании детей Матёры ничто не дрогнет при мысли, что обречен родной уголок. Рвётся связь с землёй, с Матёрой, но рвётся и связь с матерью, и особенно ярко это видим мы в образе Петрухи, деревенского лоботряса, который и имя-то своё – Никита – потерял, откликаясь на прозвище. Сам этот Петруха сожжёт свою избу, чтобы получить страховку, и загорится материнский дом, а он матери отсчитает 15 рублей, чтобы пропить остальное.

Для Распутина совершенно ясно, что крушение, распад нации, народа, страны начинается с распада семьи, и страшно, что и порубщики, и пожогщики – это дети Матёры, дети деревни, как внук Дарьи Андрей, уезжающий строить ту плотину, которая погубит и Матёру, и дом, где он родился. Так опять, как в повести «Последний срок», рождается в «Прощании с Матерой» тема распадающейся связи поколений. Рвётся та вечная цепочка жизни, где каждый человек является звеном. Павел, сын Дарьи, жалеет мать, понимает её горе, но нет времени, нет сил что-то сделать. А Андрей, его сын, уже и понять не может чувств своей бабки. Автор использует приём параллелизма в раскрытии характеров и нравственных основ героев. Вот Дарья убирает огород, собирает картошку, хотя Павел твердит ей, что не нужна «эта картоха». Бросить посаженное, посеянное, не довести начатое до конца для Дарьи невозможно. А Андрей, отправившись на покос, вешает косу на берёзу и бежит ягоду брать, а потом уедет, и с горечью отметит Дарья, что внук даже Матёру не обошёл, не попрощался, в дом родной не заглянул. Порвалась великая цепь, и то, что было естественно для Дарьи, кажется глупостью, деревенской дичью для Андрея.

Переехала Матёра, осталась в бараке до утра Дарья, старухи и мальчик. Утром приедет катер. Финальная сцена явно становится символической: Матёра, окутанная туманом, уходит, исчезает. Если до этого мы видели контраст: твердь – хлябь, земля – вода, то теперь -всё сгинуло в кромешной тьме тумана». Матёра окружена злом, и когда из этого тумана доносится голос Павла, сына Дарьи, потом голос Петрухи, на катере разыскивающих остров, не откликается ни мать, ни Матёра. «Кругом были только вода и туман. И ничего, кроме воды и тумана». 3ло затопило, захлестнуло добрый, тёплый мир Матёры, скрыло навсегда, как ушёл прежде от нашествия злых сил на дно святого озера Китеж-град. И точно так же, как Китеж является душам светлым и чистым, Матёра живет в сердце.

Последние строчки повести не просто символичны, они рождают необычные ассоциации. «… Сильнее запестрило в окне, сильнее засвистел ветер, и откуда-то будто с под низу донёсся слабый, едва различимый шум мотора». Мотор там, внизу, значит Матёра не потонула, а вознеслась? Или нет её больше на этой земле, которая забыла заветы предков, живёт лишь суетными заботами дня и о вечном не думает? Распутин создаёт финал- притчу, которая никогда не знает одного толкования, однозначного ответа, но ведёт прежде всего к осмыслению нравственных основ жизни. Если жить принципом «после нас хоть потоп», то этот потоп обязательно наступит, причём он сначала смоет в душах что-то очень важное. Если дед Егор ещё может сказать: «Я здесь хозяин. Я родился в Матёре. И отец мой родился в Матёре. И дед», – то покорителям при роды это ощущение корней, живой связи с миром просто неведомо. Притчевая, символическая основа повести имеет философскую, мировоззренческую почву: рушатся естественные связи поколений, нарастает ощущение утраты вечных ценностей, уходят старики – носители тех традиций, которые воспринимались и как главные, и как бесконечные. Принять те новые принципы жизни, которые предлагает ход событий, герои Распутина не могут. И не потому, что не хотят жить в кирпичном доме, мыться в ванне и покупать хлеб в магазине, а прежде всего потому, что за эти удобства от них требуют отдать Матёру. Эти герои Распутина не могут словами сформулировать свои чувства, но мы ощущаем, что гибель Матёры – это разрушение не просто патриархального, старого уклада, а крушение некой cсистемы, целого мироустройства, Старухе Дарье просто некому передать всё то, что несёт она в душе. Так возникает тема почвы и поросли, и она материализуется в образе вечного дерева – лиственницы, которую никто не называл так, но только «царь-дерево», «царский листвень». С каких пор жило поверье, что как раз им, царским лиственем, и крепится остров к речному дну, к одной общей земле, и покуда стоять будет он, будет стоять и Матёра-. Строители сносят деревню, срубают кресты на кладбище, но жителям Матёры нечего им противопоставить, кроме вспышки бессильной злости. А дальше пожогщики выйдут с топором на листвень.

Распутин увидел трагедию, он очень убедителен, когда, художественно осмысливая происходящее, доказывает, что социалистическая идеология неминуемо ведёт к формированию в людях сознания архаровцев, чей принцип прост: делать всё, за что платят деньги и дают премии. Для себя они давно сделали вывод: не нужны никакие глупые и бесполезные разговоры о почве, корнях, доме, нужно урвать и бежать дальше, страна большая, на наш век хватит, а после нас … Что противостоит этой нехитрой и подлой, бесчеловечной идейке? Распутин выстраивает в ситуации исчезновения (или, по крайней мере, размывания) системы ценностей свой особый нравственный мир, противостоящий и начальству, задумывающему великие преобразования, и архаровцам, их осуществляющим. Лишившись нравственных корней своих предков, не принимая новые представления о жизни, старуха Дарья и другие герои Распутина создают в противовес, в противопоставление новой цивилизации языческую по своей сути систему мироздания и мировоззрения. Входят в душу древние, из сказок, из песен, преданий образы, мысли, идеи, и листвень становится символом деревни, он держит её. Больше Дарье опереться не на что, поэтому этот мир обречён. Нет той идеи, которая объединит поколения, нет тех вечных ценностей, которые дадут нравственную силу и стойкость …