Восточного славянства

Анализируя данный этап развития восточного славянства, Н.М. Карамзин акцентировал внимание на том, что не только классовые предпосылки, но и военные задачи – проблемы обороны населения, обеспечения колонизационного расширения территории обитания славянского этноса, обуславливали становление властных структур и, тем самым, возникновения протестарных форм государственности: “Вожди, избираемые общею доверенностью, отличие исскуствомъ и мужествомъ, были первыми властелинами въ своемъ отечествь. Дьла славы требовали благодарности отъ народа; къ тому же, будучи осльпленъ счастыемь Героевъ, онъ искалъ въ нихъ и разума отмьннаго” [11, т. I, гл. III, с. 44].

На основе вышеизложенного Н.М. Карамзин делает важный методологический вывод: “Наконецъ обыкновеніе сдьлалось для однихъ правомъ начальствовать, а для иныхъ обязанностью повиноваться. Если сынъ Героя, славного и богатого, имьл великія свойства отца, то онъ еще болье утверждалъ власть своего рода.

Сія власть означалась у Славянъ именами Боярина, Воеводы, Князя, Пана, Жупана, Короля или Краля и другими. Первое безъ сомньнія произходить отъ боя, и въ началь своемъ могло знаменовать воина отличной храбрости, а посль обратилось въ народное достоинство” [11, т. I, гл. III, с. 44–45].

Значительный интерес представляет рассмотрение Н. М. Карамзиным этимологии возникновения слова “Князь”: “Слово Князь родилось едва ли не отъ коня, хотя многіе Ученые производят его отъ Восточного имени Каганъ и немецкого Konig. Въ славянскихъ земляхъ кони были драгоцьнньйшею собственностію У Поморянъ въ среднихъ вькахъ 30 лошадей составляли великое богатство, и всякой хозяинъ коня назывался Княземъ, nobilis capitaneus et Princeps” [11, т. I, гл III, с. 45].

По мнению И.Я. Фроянова, в период зарождения древнерусской государственности военная сила и общественная власть еще не оторвались друг от друга, составляя единое целое. Власть принадлежала тому, кто представлял собой военную мощь. Видимо, в рассматриваемый момент существовало более или менее устойчивое равновесие сил между властью князя, опиравшегося на силу дружины, и властью веча, за которым стояла военная организация горожан [24, с. 80].

Роль дружины как ядра военной мощи славянства, при этом зачастую выполняющее некоторые управленческие функции предгосударственных образований, исключительно велика.

Значительный интерес представляет исследование Н.М. Карамзиным своеобразия властных институтов восточного славянства, соотносимых с западноевропейскими властными структурами (в том числе и в терминологии): “Избраніе Герцога, то есть, Воеводы въ славянской Каринтіи соединено было съ обрядомъ весьма любопытнымъ. Избираемый въ самой бьдной одеждь являлся среди народного собрания, где земледелецъ сидьлъ на престоль, или на большомъ дикомъ камнь. Новый Властитель клялся быть защитникомъ Въры, сиротъ, вдовъ, справедливости: тогда земледелецъ уступалъ ему камень, и всь граждане присягали въ вьрности. Между тьмъ два рода знаменитьйшіе имьли право вездь косить хльбъ и жечь селенія, въ знакъ и въ память того, что древніе Славяне выбрали первого Властелина для защиты ихъ отъ насилія и злодьйства” [11, т. I, гл. III, с. 47].

Н.М. Карамзин обращает внимание на индивидуально-своеобразное построение властных институтов славянства: “Главный Начальникъ или Правитель судилъ народныя дьла торжественно, въ собраніи старьйшин, и часто во мракь льса: ибо Славяне воображали, что Богъ суда, Прове, живетъ в тьни древнихъ, густыхъ дубов. Сіи мьста и домы Княжескіе были священны: никто не дерзалъ войти въ нихъ съ оружиемъ, и самые преступники могли тамъ безопасно укрываться”.

Ибн Русте в труде “ал-А’лак ан-нафиса” характеризуя структуру власти у древних славян, отмечал: глава их коронуется, они ему повинуются и от слов его не отступают. Местопребывания его находится в середине страны славян. И упомянутый Глава, которого они называют “главой-глав” (“ра’ис ар-руаса”), зовется у них свиет-малик, и он выше супанеджа (жупан), а супанедж является его заместителем. Царь этот имеет верховых лошадей и не имеет иной пищи, кроме кобыльего молока. Есть у него прекрасные, прочные и драгоценные кольчуги. Город, в котором он живет, называется Джарваб, и в этом городе ежемесячно в продолжении трех дней проводится торг, покупают и продают.

Далее Ибн Русте, конкретизируя свои сообщения о правлении на землях древних славян, писал: “Царь ежегодно объезжает их. И если у кого из них есть дочь, то царь берет себе по одному из платьев в год, а если сын, то также берет по одному из платьев в год. У кого же нет ни сына, ни дочери, тот дает по одному из платьев жены или рабыни в год. И если поймает царь в стране своего вора, то либо отдает под надзор одного из правителей на окраинах своих владений”.

Н.М. Карамзин следующим образом трактует факты, приводимые Ибн Русте: “О Славянахъ Российскихъ Нестонъ пишеть, что они, какъ и другiе, не знали Единовластiя, наблюдая законъ отцевъ своихъ, древнiе обычаи и преданiя, о коихъ еще въ VI вькь упоминаеть Греческiй Историкъ, и которые имьли для нихъ силу законовъ писанныхъ: ибо гражданскiя общества не могуть образоваться безъ установъ и догоровъ, основанныхъ на справедливости. Но какъ ciя условiя треуютъ блюстителей и власти наказывать преступника, то и самые дикiе народы избирають посредниковъ между людьми и закономъ. Хотя Льтописецъ нашъ не говорить о томь, но Россiйскiе Славяне конечно имьли Властителей, съ правами ограниченными народною и дрьвними обыкновенiями вольности”.

В ходе военных походов, колонизационного движения восточного славянства, в их общественном устройстве происходили значительные изменения. Так, до интенсивных военных походов и колонизационного движения, восточному славянству было характерно, по замечанию Н.М. Ка­рамзина, то, что “Сей народъ подобно всьмъ инымъ, въ началь гражданского бытія своего не знали выгодъ правленія благоустроеннаго, не терпьлъ ни властелиновъ, ни рабовъ въ земль своей, и думалъ, что свобода дикая, неограниченная, есть главное добро человька. Хозяинъ господствовалъ въ домь: отецъ надъ дьтьми, мужъ надъ женою, брать надъ сестрами; всякой строилъ себь хижину особенную, въ нькоторомъ отдаленіи отъ прочихъ, чтобы жить спокойнье и безопаснье. Льсъ, ручей, поле, составляли его область, въ которую страшились зайти слабые и невооруженные. Каждое семейство было маленькою, независимою Республикою; но общіе древніе обычаи служили между ими нькоторою гражданскою связію”.

При этом важную роль в жизни древних славян играли и общественные формы жизнеустройства: “Въ случаях важныхъ единоплеменные сходились вмьсть советоваться о благь народномъ, уважая приговорi старцевъ, сих живыхъ книгь опытности и благоразумiя для народовъ дикихъ; вмьсть также, предпринимая воинскiе походы, избирали Вождей, хотя, любя своевольство и боясь всякого принужденiя, весьма ограничивали власть ихъ, и часто не повиновались имъ въ самыхъ битвахъ. Совершивъ общее дьло и возвратясь домой, всякой опять считалъ себя большимъ и главою въ своей хижинь” [11, т. I, гл. III, с. 43].

Имущественная дифференциация “взорвала” патриархальность уклада бытия восточного славянства: “Въ теченіе временъ сія дикая простота нравовъ должа была измениться. Славяне, грабя Имперію, гдъ царствовала роскошь, узнали новыя удовольствія и потребности, которыя, ограничивъ ихъ независимость, укрьпили между ними связь гражданскую. Они почувствовали болье нужды друг въ другъ, сблизились жилищами и завели селенія; другіе, видя в чужих землях граді великольпные и веси цвьтущія, разлюбили мрачные льса свои, нькогда украшаемые для нихъ одною свободою; перешли въ Греческія владьнія и согласились зависьть отъ Императоровъ” [11, т. І, гл. ІІІ, с. 43].

Описывая время, когда происходил переход от родоплеменных отношений к государству, Нестор отмечал, что в различных восточнославянских областях были “свои княжения”. Это подтверждается данными археологии. По особенностям погребального обряда можно судить о границах территорий, которые занимали как небольшие племена, так и обширные племенные союзы.

А. Тойнби, развивая теоретические разработки Н. Данилевского и О. Шпенг­лера о факторах государственности, на широком историческом материале показал, что рождение цивилизации, в ром числе и государств, происходит при наличии двух специфических условий: присутствие в данном обществе творческого меньшинства и наличие среды, которая не является ни слишком неблагоприятной, ни слишком благоприятной.

Механизм зарождения цивилизаций (что, естественно, включает в свой контекст и государственность), в таких условиях представляет собой взаимодействие вызова и ответа на вызов: окружающая среда непрерывно бросает вызов обществу, и общество через творческое меньшинство успешно отвечает на вызов и находит решение проблемы. Затем следует новый вызов и новый успешный ответ – покою места нет, общество находится в движении, которое рождает цивилизацию, включая и феномен государственности [2, с. 44–45].

В аспекте проблематики становления потестарной формы государственности Древней Руси при еще неразвитых формах классообразования, значительный интерес в этом плане представляет концепция Герберта Спенсера о факторах, способствующих становлению структуры государства. Спенсер отмечал, что конфликты и войны сыграли решающую роль в становлении классовой структуры общества, так как война и труд, по его мнению, создали государство, причем, подчеркивает он, на начальных этапах роль насилия над человеком была доминирующей. При этом, потребость обороны и завоевания более всего сплачивала общество, структурировала его.

В дальнейшем, отмечал Г. Спенсер, в ходе разития общественного прогресса, насилие теряет свою доминирующую функцию, уступая место “внутреннему самоограничению”.

Данная теория во многом объясняет феномен образования государственности, позволяет осмыслить этапы становления потестарной соборной державности восточного славянства.

Лишь бы твои прославить

дела мне достало дыханья.

Вергилий “Буколики”