Киевичи в истории славянской державности 1 страница

Значительный исторический материал, посвященный становлению государственности Древней Руси, проникнутый идеей автохтонности, естественно-исторической основы данного процесса, содержится в фундаментальной работе Н.М. Карамзина “История государства Российского”, в которой отмечалось: летописец относил начало Киева, рассказывая следующие обстоятельства: “Братья Кий, Щек, Хорив с сестрою Лыбидью жили между полянами на трех горах, из коих две слывут, по имени двух меньших братьев, Щековицей и Хоревицей; а старший жил там, где ныне (в Несторово время) Зборичев взвод. …Но Кий начальствовал в роде своем: ходил, как сказывают, в Константинополь, и принял великую честь от царя греческого; на возвратном пути, увидев берега Дуная, полюбил их, срубил городок и хотел обитать в нем; но жители дунайские не дали ему там утвердиться, и доныне именуют сие место городище Киевцом…” Н.М. Карамзин акцентирует внимание на том, что “два обстоятельства в сем Несторовом известии достойны особенного замечания: первое, что славяне киевские издревле имели сообщение с Цареградом, и второе, что они построили городок на берегах Дуная еще задолго до походов россиян в Грецию. Дулебы, поляне днепровские, лутичи и тиверцы могли участвовать в описанных войнах славян дунайских, столь ужасных для империи. И заимствовать там разные благодетельные изобретения для жизни гражданской” [11, т. I, гл. III, с.19].

Применительно ко времени своего проживания, Нестор делает блестяще аргументированное исследование происхождения топонима “Киев”: “Яко же бысть древле цесарь Рим и прозвался в имя его град Рим. И паки Антиох – и бысть Антиохия …и паки Александр и бысть и имя его Александрия. И много места тако прозвани быша грады в имена цесарь тех и князь тех. Тако же и в нашей стране прозван бысть град великий Киев в имя Кия”, – так автор “Повести временных лет” объясняет происхождение топонима “Киев”. Показательно, что топоним “Киев” олицетворяет связь восточного и западного славянства, славянской цивилизации с Западноевропейской. Так известно, что у стольного града Киева много “тезок” в западнославянских землях [25].

Вот, что сообщает по этому аспекту М.Ю. Брайчевский: “...село Киево имеется в земле Хелмской, в Средском уезде их – два. В Иновроцлавском уезде кроме Киево имеется также населенный пункт Киевица и село Киевская Воля. На территории Пенчовского уезда имеются села Кияны и Кии. Села с названием Киев есть в Ново-Радомском уезде и в Силезии. В Мазовше есть село Киевицы. Села Кияны имеются в Западной Волыни и в южных районах Литвы. Села с названием Киевец – в уездах Слуцком и Бяльском. Город Киев есть и в Маравии, село Киев – в Венгрии. Село Кий есть в сербской Лужице”. Научные данные не дают основания заключать, что у каждого из них был свой Кий – основатель, или считать, что все они названы так в честь столицы Киевской Руси. Ряд авторов, рассматривая происхождение топонима “Киев”, связывает его с “переправой”, с перевозом людей. Так, В. Янович подчеркивает: “Остается предположить, что топоним “Киев” отражал какую-то специфическую особенность или функцию соответствующих поселений. Вероятнее всего, следующую. Известен способ переправы через реку на лодках и плотах, когда вместо весел используют жердь – кий, которым отталкиваются от дна. Таким образом можно перевозить груженные телеги, скот. В некоторых местах Украины и сегодня занятие этим перевозом являются промыслом, и называется “киюванням”. Так могли получить свои названия многочисленные “тезки” нашей столицы” [46, с. 19–20].

Версия о происхождении города Киев от “киева перевоза” имеет серьезное подтверждение и в “Повести временных лет”: “Ини же несведуще, реша, яко Кый есть перевозник. У Кыева бо бяше перевоз тьгда с оноя строны Днепра – тень глаголаху: “на перевоз на кыев”. Нестор не возражает против того, что назывался он “киев перевоз”, но не соглашается с тем, что Кий был простым перевозчиком по следующей причине: “Аще бы Кый перевозьник был, то не бы ходил Цесарюграду. Но се Кый княжане в роде своем и приходившю ему к цесарю, которого не свемы, но тькмо о сем вемы, якоже сказають, яко велику честь принял, есть от цесая, при котором ходив, цесари. Идущю же ему вспять, приде к Дунаеви и взлюби место сруби градък мал и хотяше сести с родъм своим и не даша ему ту близь живущий. Еже и доныне наречють дунайти “городыще Киевець”. Кыеви же пришедшю свой град Кыев, ту живот свой сконьча” [25].

Выдвигается версия о том, что благодаря перевозу Киев стал центром торговых отношений Азии и Европы. Значение Киева не только для близживущих, но и для далеких народов трудно переоценить. Благодаря перевозу Киев становится центром контроля торговых путей, связывавших север и юг, восток и запад, сосредоточием торговли товарами с четырех сторон света. Обмениваться товарами здесь было удобней, чем отправляться с ними за тридевять земель при непредсказуемом результате. В связи с этим появились фактории иноземных купцов, склады, торги, крепости, военная дружина для защиты всего этого от грабительских набегов и для взимания мыта с не желающих его платить.

О начале Киева “Повесть временных лет” говорит: “И быша 3 братья: единому имя Кий, а другому Щек, а третьему Хорив и сестра Лыбедь. Седяще Кий на горе, где же ныне увоз Боричев, а Щек седяше на горе, где же ныне зовется Щекавица, а Хорив на третьей горе, от него же прозвяся Хоревица. И створиша град во имя брата своего старейшего, и нарекоша имя ему Киев. Бяше около града лес и бор велик, и бяху ловяще зверь, бяху мужи мудри и смыслени, нарицахуся поляне, от них же есть поляне в Киеве и до сегодне” [25].

Нет сомнений, что Кий попал в Константинополь морем – спускался на ладьях Днепром, выходил в Черное море и, двигаясь вдоль западного берега, попадал в бухту Золотого Рога. При этом нельзя с уверенностью утверждать – воевал он с императором или нет [46, с. 20].

Византийские, а также один грузинский источник свидетельствуют, что в 626 году восточные славяне (русы) как союзники аваров, очевидно подневольные, принимали участие в нападении на Константинополь. Этот поход был разгромлен греческим флотом.

Византийские хроники с уважением отзывались про военное мастерство и навыки славян на море. Боевые ладьи однодеревки русичей вмещали до сорока человек, хорошо управляли, шли под парусами или на веслах. Казаки-запорожцы использовали подобные корабли до XVI–XVII вв. [46, с. 20].

Автор Никоновской летописи утверждает, что Кий ходил в Константинополь “с силой ратной”, и эти слова русский историк В.М. Татищев считал свидетельством военного похода Кия на столицу великой империи.

Три с половиной столетия между периодами, когда жили Кий и Аскольд, заполнить достоверными фактами не представляется возможным, однако с византийских источников известно, что в период княжения Кия – в первой половине VI столетия – славяне, в том числе и восточные, особенно часто угрожали южным рубежам империи. Как воевал Кий – неизвестно ибо этих данных в источниках нет [46, с. 12].

Характерно, что анты были чрезвычайно многочисленным народом. Маврикий считал, что победить их можно лишь тогда, когда эти племена разъединены. “Разделяй и властвуй! ” – был принцип Византийской империи по отношению к восточным славянам.

Сын своего времени – Маврикий был убежден “Поскольку у них много князей, и они между собой не имеют согласия, то выгодно некоторых из них привлекать на свою сторону, чтобы они не сплотились вместе и не выступили под одним руководством” [46, с. 19].

Таким образом, наряду с нескончаемыми ордами, выплескиваемыми из глубин Азии и огнем разрушения опаливавшими восточных славян, с Запада, от великой державы того времени – Византии – шли перманентные попытки разобщения, стравливания славян, направления против азиатских орд.

Благодаря исследованиям историков, археологов, филологов и фольклористов возникла научная гипотеза, в соответствии с которой Кий жил и действовал в конце V – первой половине VI веков. По одной из версий Кий выведен в работе византийского писателя VI столетия Прокопия Кесарийского “Война с готами” под именем Хильбудия и, возможно, слово “Кий” означает палицу, дубину, молот и прочее распространенное в древности оружие, что было прозвищем удачливого славянского полководца. По аналогии непобедимый король франков Карл был прозван Мартеллом – т.е. Молотобойцем [46, с. 11].

“Повесть временных лет” говорит, что Кий шел на Балканы с “родом своим”. Отсюда поясняется природа балканских названий славянских объединений (северян, дреговичей, возможно волынян). Нельзя не напомнить и о славянах, союз которых именовался смоляне.

Нахождение славянства в эпицентре противостояния западной и восточной линии развития мирового цивилизационного процесса, постоянные волны нашествий, войн и разорений, неоднократно ставившие этнос на грань ассимиляции, гибели, исчезновения, обусловили особую форму государственного устройства славян, имеющая ряд характерных особенностей.

Неразвитость классообразующих факторов в экспрементальных условиях перманентной борьбы славянства за этническое выживание, обусловили особый, соборный тип потестарной государственности славянских народов. Образно характеризуя славянский тип соборной потестарной государственности, можно определить его как государство-воин, главная задача которого – коллективное выживание народа, этноса. Доминирование же классобразующих факторов при образовании государственности европейских народов при аналогичном сопоставлении можно охарактеризовать как государство-полицейский, главная задача которого состоит в недопущении конфронтации, доходящей до возможности уничтожения этноса классами-антагонистами. Лишь в случаях крайней необходимости, когда над обществом нависает угроза гибели, европейская государственность меняет свой мундир полицейского на облачения воина.

Славянская государственность в случае классовых потрясений внутри общества также порой брала в свои натруженные мечом ратные руки жезл полицейского, однако функция обороны, защиты этноса превалировала над регулятивными классовыми функциями.

При этом славянская потестарная государственность, возникнув в глу­бине тысячелетий, в случае необходимости принимала черты конфеде­-ративного устройства в «империях» скифов, аваров, зачастую именуемая наз-ваниями данных этносов, которые были в перспективе ассимилированы сла-вянством, включены как составляющие элементы в гамму этнической мозаики.

На протяжении тысячелетий славянская государственность, подобно речке в пустынной местности, то, усыхая до маловодного ручейка, то, разли-ваясь полноводной рекой, служила гарантом этнической самобытности, его выживания как народа.

Государственность восточного славянства в своем развитии прошла ряд этапов перманентного становления, прерываемых волнами нашествий, накатывавшихся как с Запада, так и с Востока и уничтожавших цвет само-бытной державности славян, отбрасывая огнем пожаров войн и разорений славянскую цивилизацию, государственность на предшествовавшие этапы развития, заставляя вновь и вновь проходить ранее пройденные этапы развития процессов государствообразования.

Время человеческой жизни – миг;

ее сущность – вечное течение;

ощущение – смутно; строение тела –

бренно; душа – неустойчива; судьба –

загадочна; слава – недостоверна.

Жизнь – борьба и странствие по чужбине,

посмертная слава – забвение.

Марк Аврелий

И они народ сильный и могучий. Храбрость их и мужество хорошо известны, так что один из них равноценен многим из других народов.

Шараф аз-Замана аз-Марвази

РАЗДЕЛ 9.

ВОЙНА И КЛАССОВАЯ

ДИФФЕРЕНциАЦИЯ СЛАВЯНСТВА

В КОНТЕКСТЕ ГОСУДАРСТВООБРАЗОВАНИЯ

В истории средневековой Европы до X в. было два момента, когда судьбы славян вошли в особенно тесное соприкосновение с судьбами других европейских народов и государств. Первый раз это произошло в VI в. н.э., в ту бурную эпоху, когда молодые народы Европы обрушились на Восточную Римскую империю, ускоряя там процесс развития феодализма.

В.Ф. Малиновский (1765–1814 гг.) – русский просветитель, первый директор Царскосельского лицея в сочинении “Рассуждение о войне и мире” (1803) подчеркивал, что государственность этносов, ее своеобразие во многом зависели от такого негативного фактора человеческого бытия как война: “Война предшествовала учреждению обществ и составляла их случайно, как мороз внезапно останавливает быструю воду. Люди, прежде всего, повинуются природным нуждам и страстям. Внушения разума начинаются гораздо позже” [2, с. 292].

В период с 454 по 527 г. славяне руслами рек Сирет и Прут вышли к нижнему Дунаю и продвинулись к западу, вплоть до устья реки Олт. Таким образом, к началу правления Юстиниана I Великого русло нижнего Дуная на протяжении пятисот километров оказалось естественным рубежом, разделявшим славян и земли империи на Балканах.

В царствование Юстиниана I огромные массы славян продвинулись к северным рубежам Византийской империи. Они переходили Дунай, преодолевали линии пограничных укреплений и отвоевывали у империи плодородные балканские земли. Византийские историки красочно описывают вторжение в пределы империи славянских войск, уводивших пленных и увозивших богатую добычу, заселение империи славянскими колонистами. Появление на территории Византии славян, у которых господствовали общинные отношения, содействовало изживанию здесь рабовладельческих порядков и развитию Византии по пути от рабовладельческого строя к феодализму.

Успехи славян в борьбе с могущественной Византией свидетельствуют о сравнительно высоком для того времени уровне развития славянского общества: уже появились, очевидно, материальные предпосылки для снаряжения значительных военных экспедиций, строй же военной демократии позволял объединять крупные массы славян. Далекие походы содействовали усилению власти князей и в коренных славянских землях, где создавались племенные княжения [19, т. I, гл. III, с. 244].

Наш государственный строй не подражает

чужим учреждениям – мы служим образцом

для всеобщего подражания.

Перикл

9.1. ЕВРОПЕЙСКИЙ ВЕКТОР УСТРЕМЛЕНИЙ ВОСТОЧНОГО СЛАВЯНСТВА VI–VII вв.

Проникновенно повествует об этом периоде “бури и натиска” в истории славянства Карамзин: “С другой стороны, выходят на театр истории славяне, под сим именем, достойным людей воинственных и храбрых, ибо его можно производить от славы, – народ с шестого века занимает великую часть Европы, от моря Балтийского до реки Эльбы, Тисы и Черного моря. Уже в конце V века летописи Византийские упоминают о славянах, но только со времени Юстиниановых, с 527 года, утвердясь в северной Дакии, начинают они действовать против империи, вместе с угорскими племенами и братьями своими антами, которые в окрестностях Черного моря граничили с болгарами. Ни сарматы, ни готы, ни самые гунны не были для Империи ужаснее славян: Фракия, Греция, Херсонес – все страны от залива Ионического до Константинополя были их жертвою; только Хильвуд, смелый вождь Юстинианов, мог еще с успехом им противоборствовать; но славяне, убив его в сражении за Дунаем, возобновили свои лютые нападения на греческие области, и всякое из оных стоило жизни или свободы бесчисленному множеству людей, так что южные берега Дунайские, облитые кровью несчастных жителей, осыпанные пеплом городов и сел, совершенно опустели. Ни легионы римские, почти всегда обращаемые в бегство, ни великая стена Анастасиева, сооруженная для защиты Царьграда от варваров не могли удерживать славян, храбрых и жестоких. Империя с трепетным стыдом видела знамя Константиново в руках их. Сам Юстиниан, Совет Верховный и знатнейшие вельможи должны были с оружием стоять на последней ограде столицы, стене Феодосиевой, с ужасом ожидая приступа славян и болгар ко вратам ее. Славяне спокойно жительствовали в Империи, как бы в собственной земле своей, уверенные в безопасности переправ через Дунай” [11, т. 1, гл. III, с. 18].

Из греческих источников следует, что у славян в VI–VII вв., двигавшихся на Балканы, были прекрасно организованные вооруженные силы. Отряды славян делились по родам войск и имели иерархическую систему управления. Среди славян были тяжеловооруженные воины, закаленные во многих сражениях. На морях действовали славянские флотилии, угрожавшие не только Фессалоникам, но и Византии. Кроме того, славяне имели навыки в строительстве осадных орудий и во взятии мощных крепостей.

Описывая экспансию восточного славянства на Запад, античные авторы отмечали: “...одни бросали камни из приготовленных камнеметов, другие тащили лестницы к стене, пытаясь ее захватить, третьи подносили огонь к воротам, четвертые посылали на стены стрелы, подобно снежным облакам” [34, с. 40].

Нет никакого имущества дороже друга.

Русская пословица

9.2. СЛАВЯНЕ И ВИЗАНТИЙСКАЯ ИМПЕРИЯ

Н.М. Карамзин подчеркивал, что для Византийской империи нашествия славян, повторяющиеся с закономерной постоянностью, представляли не меньшую опасность, чем нападения готов и гуннов: “Не желаніе славы, а желаніе добычи, которою пользовались Готы, Гунны и другіе народы: ей жертвовали Славяне своею жизнію, и никакимъ другимъ варварамъ не уступали въ хищности. Поселяне Римскіе, слыша о переходъ войска ихъ за Дунай, оставляли домы и спасались бьгствомъ въ Константинополь со всьмъ имьніемъ; туда же спьшили и Священники съ драгоцьнною утварію церковною” [11, т. I, гл. III, с. 35].

В годы правления императора Юстиниана I (527–565 гг.) Византия достигает вершин своего расцвета, став, по сути, региональной великой державой Евразийского субконтинента, сконцентрировав до 23% всего европейского совокупного богатства, имела могучую армию, флот. Невзирая на это, экспансия славян на Византийские владения оказалась для нее столь же значительной проблемой, как и нашествие готов, гуннов. Н.М. Карамзин, обобщая сообщения античных историков, отмечал: “Уже въ конць пятаго вька льтописи Византійскія упоминаютъ о Славянахъ, которые въ 495 году дружелюбно пропустили черезъ свои земли Ньмцевъ-Геруловъ, разбитыхъ Лонгобардами въ ныньшней Венгріи и бьжавшихъ къ морю Балтійскому; но только со временъ Юстиніановыхъ, съ 527 году, утвердясь въ сьверной Дакіи, начинаютъ они дьйствовать противъ Имперіи, вмьсть съ Угорскими племенами и братьями своими Антами, которые въ окрестностяхъ Чернаго моря граничили съ Болгарами. Ни Сарматы, ни Готы, ни самые Гунны не были для Имперіи ужаснье Славянъ” [11, т. 1, гл. III, с. 11–12].

Шараф аз-Замана Тахира ал-Марвази в труде “Табаи ал-хайаван”, характеризуя славянство, описывая их воинское мастерство, писал: “И они народ сильный и могучий и ходят в дальние места с целью набегов, а также плавают они на кораблях в Хазарское море, нападают на корабли и захватывают товары. Храбрость их и мужество хорошо известны, так что один из них равноценен многим из других народов. Если бы у них были лошади, и они были наездниками, то они были бы страшнейшим бичом для человечества” [39, с. 111–112].

В V–VI вв. между славянами и Византийской империей наблюдалась не только конфронтация, но происходило и активное сотрудничество. Восточное славянство, высоко ценимое за воинскую доблесть и мастерство, активно привлекалось данной великой державой для защиты своих рубежей, для чего из них формировались целые воинские подразделения.

В 536 г. византийский император Юстиниан начал войну против королевства остготов в Италии. Армию империи возглавил Велисарий. В 540 г. столица остготов город Равенна пала, и король Витигис был пленен. Значимый вклад внесли в это и славянские отряды, воевавшие в составе византийской армии.

Прокопий свидетельствует: “...подошли Мартин и Велисарий, ведя 1600 конных воинов. И среди них больше всего было гуннов, и склавинов, и антов, которые обретаются за рекой Истром (Дунаем), недалеко от тамошнего берега. Велисарий же обрадовался их появлению и подумал, что им, наконец, следует сразиться с врагом”. Оборонял же Велисарий от готов Рим. Отряд гуннов и славян пришел на помощь Велисарию около середины апреля 537 г. [34, с. 29]. Их помощь была весьма существенна в решении тактических и стратегических задачь империи.

От Прокопия узнаем то, что анты “искуснее всех умеют сражаться в труднодоступных местностях”. Именно поэтому 300 антов в 542–547 гг. охраняли ущелье, ведущее в итальянскую провинцию Лукания.

Из приведенных выше данных можно сделать вывод о том, что в VI в. между Византией и антами существовал военный союз. Но едва ли он распространялся на “склавинов”, ибо в 548 г., согласно Прокопию, “войско склавинов, перейдя реку Истр, сотворило ужасное зло по всему Иллирику вплоть до Эпидамна (совр. г. Дуррес в Албании), убивая и порабощая всех взрослых людей, которые им попадались, и грабя имущество. Также удалось им овладеть там и многими крепостями, считавшимися раньше надежными, причем ни одна не оказала сопротивления; они рыскали в поисках (добычи) везде, где хотели. А архонты Иллирика следовали (за ними), имея пятнадцатитысячное войско, и тем не менее не осмеливались приблизиться к противнику” [39, с. 100].

Прокопий Кесарийский, характеризуя воинское искусство славян, подчеркивал: “Вступая в битву, большинство из них идет на врагов со щитами и дротиками в руках, панцирей же они никогда не надевают; иные не носят ни рубашек (хитонов), ни плащей, а одни только штаны, стянутые широким поясом на бедрах, и в таком виде идут на сражение с врагами. У тех и других один и тот же язык, достаточно варварский” [39, с.100–101].

Н.М. Карамзин, анализируя и обобщая труды античных историков, посвященные воинскому искусству восточных славян, акцентировал внимание на том, что: “Византійскіе Историки пишутъ, что Славяне, сверхъ ихъ обыкновенной храбрости, имьли особенное искусство биться въ ущельяхъ, скрываться въ травь, изумлять непріятелей мгновеннымъ нападе­ніемъ и брать ихъ въ пльнъ. Такъ знаменитый Велисарій, при осадь Авксима, избралъ въ войскь своемъ Славянина, чтобы схватить и представить ему одного Гота живаго. Они умьли еще долгое время таиться въ рькахъ и дышать свободно посредствомъ сквозныхъ тростей, выставляя конецъ ихъ на поверхность воды. – Древнее оружіе Славянское состояло въ мечахъ, дротикахъ, стрьлахъ, намазанныхъ ядомъ, и въ большихъ, весьма тяжелыхъ щитахъ” [11, т. I, гл. III, с. 34].

В “Стратегионе” значительное внимание уделялось стратегии ведения боевых действий славянами: “Каждый вооружен двумя небольшими копьями, некоторые имеют также щиты, прочные, но трудно переносимые (с места на место). Они пользуются также деревянными луками и небольшими стрелами, намоченными особым для стрел ядом, сильнодействующим, если раненый не примет раньше противоядия или (не воспользуется) другими вспомогательными средствами, известными опытным врачам, или тотчас же не обрежет кругом место ранения, чтобы яд не распространился по остальной части тела” [39, с. 101].

Весной 550 г. три тысячи славян перешли Дунай (Истр) и реку Марицу (Тибр) и разделились на два отряда. Архонты Иллирика и Фракии, имея численное превосходство, вступили в сражение со славянами и потерпели поражение. Вскоре со славянами вступил в сражение телохранитель императора Юстиниана Асвад, командовавший отборной конницей. “И их склавины опрокинули безо всякого труда”. Асвада пленили, “а потом сожгли его, бросив в пламя костра, предварительно из спины этого человека нарезав ремней” [39, с. 30].

Отряд славян, одолевший Асвада, дошел до моря и штурмом взял город Топир (совр. г. Ксанти). Прокопий рассказывает о том, как славяне расправлялись с горожанами: “Очень крепко вбив в землю колья и сделав их весьма острыми, с большой силой насаживали на них несчастных, направляя острие кола между ягодицами и вгоняя вплоть до внутренностей человека... Кроме того, вкопав в землю на значительную глубину четыре толстых столба, привязывая к ним руки и ноги пленных, а потом, непрерывно колотя их дубинами по голове, варвары эти убивали (людей) наподобие собак, змей или другого, какого животного. А иных они, запирая в сараях вместе с быками и овцами, которых не могли угнать в родные места, безо всякой жалости сжигали”. Однако в этот раз славяне убили не всех попавшихся им на пути. Возвращаясь к Дунаю, славяне гнали с собой “бессчетные тысячи пленных” [39, с. 30].

В.Ф. Малиновский, определяя причины войн, отмечал: “В варварском своем состоянии находились народы в беспрестанном страхе друг от друга. Храбрость и все военные достоинства почитались превыше всех прочих” [2, с. 292]. На основании этого В.Ф. Малиновский заключал: “Если война есть неизбежное зло, то по крайней мере должно ограничить ее свирепость... Вначале люди против зверей, а после люди против людей соединились...” [2, с. 292].

Боевые навыки славян, их поведение на войне определялась их сакральными языческими воззрениями, мифологическими представлениями: “Поревит – бог войны, изображался с пятью лицами. Многоликость обозначала силу и непобедимость. Оборониться от него трудно – всяк брешь найдет; одолеть невозможно, с какой стороны не подойди, все видит. Умиротворен этот бог лишь тогда, когда меч обагрен кровью врага. Да и то ненадолго; проходит время, и снова Поревит требует жертву, и снова племя идет на племя, восхваляя своего бога” [44, с.153].

Руевит (Ругевит) – бог войны у балтийских славян (о. Рюген).Изображался семиликим с семью мечами на бедре и с восьмым в руке. Деревянные куколки этого бога воины брали с собой, когда отправлялись в поход. А большой деревянный идол стоял на возвышенности, угрожая врагам и защищая от всякой напасти. Руевиту жертвовали перед походом и после, особенно если поход был удачным. Многоликость бога у древних обозначала его всемогущество и неуязвимость [44, с. 167].

В ходе походов славянства на земли Византии, они осуществляли процесс колонизации части ее земель и при этом привлекались на службу империей. Н.М. Карамзин отмечал: “Они спокойно жительствовали въ Имперіи, какъ бы въ собственной земль своей, увьренные въ безопасной переправь черезъ Дунай: ибо Гепиды, владьвшіе большею частію сьверныхъ береговъ его, всегда имьли для нихъ суда въ готовности. Между тьмъ Юстиніанъ съ гордістю величалъ себя Антическимъ или Славянскимъ, хотя сіе имя напоминало болье стыдъ, нежели славу его оружія противъ нашихъ дикихъ предковъ, которые безпрестанно опустошали Имперію или, заключая иногда дружественные съ нею союзы, нанимались служить въ ея войскахъ и способствовали ихъ побьдамъ. Такъ во второе льто славной войны Готоской (въ 536 году) Валеріанъ привелъ въ Италію 1600 конныхъ Славянъ, и Римскій Полководецъ Тулліанъ ввьрилъ Антамъ защиту Луканіи, гдь они въ 547 году разбили Готскаго Короля Тотилу” [11, т. I, гл. I, с. 12].

В середине лета 550 г., согласно Прокопию, полчище склавинов, какого еще не бывало, вступило в ромейскую землю. И перейдя реку Истр, они появились в окрестностях Наисса (совр. г. Ниш).

В это время в городе Сардике (совр. г. София) вновь назначенный командующий войсками империи Герман собирал силы для похода в Италию. Прокопий повествует, что “имя Германа снискало великую славу как раз среди этих варваров, и вот почему: когда царствовал Юстин, дядя Германа, анты, живущие поблизости от склавинов, перейдя реку Истр, огромным войском вторглись в землю ромеев”. Герман антов разбил. Славяне, узнав, что перед ними Герман, отказались от первоначального плана похода на Фессалонику и, пройдя горами Иллирии, оказались в Далмации.

Зиму 550–551 гг. славяне впервые провели в пределах империи, не отступив за Дунай. Селиться отдельные группы славян к югу от Дуная начали с начала VI в. О зимовке 550–551 гг. Прокопий сообщает, что славяне, “разделившись на три части, сотворили ужасное зло по всей Европе, не в набегах грабя тамошние области, но зимуя, будто в собственной стране, и не боясь никакой опасности”.

Император Юстиниан послал на славян армию. “Склавины стояли лагерем на горе, которая возвышается там, а ромеи – на равнине, неподалеку”. В произшедшем сражении византийцы потерпели сокрушительное поражение [34, с. 30]. Прокопий свидетельствует: “Там гибнут многие лучшие воины, а полководцы, едва не попав в руки неприятеля, насилу спаслись с остатками (войска), бежав, куда кто мог”.

Опустошив лежащую между городами Андрионополем и Филиппополем область Астику, славяне подступили к Длинным стенам. То был внешний рубеж обороны столицы, отстоящий от Византии в 50 км. Длинные стены брали начало на берегу Черного моря у Деркоса и тянулись до побережья Мраморного моря к Силимврии. Выстроены стены были в 512 году.

Осенью 551 г. и весной 552 г. славяне продолжали разорять Иллирию. Император Юстиниан послал войско, но оно не решалось вступить в сражение со славянами. Переправлялись на левый берег Дуная славяне при помощи германского народа гепидов. Гепиды “приняли их и преправили за огромные деньги: за каждую голову плата была – по золотому статиру”.

Прокопий пишет: “Думаю, что при каждом вторжении оказывалось более чем по 200000 погубленных и порабощенных там ромеев, скифская пустыня впрямь стала повсюду в этой земле...” [34, с. 30–31].

В.Ф. Малиновский, анализируя превратности, жестокости и ужасы войны как социальной аномалии, отмечал: “Привычка делает нас ко всему равнодушными. Ослепленные оною, мы не чувствуем всей лютости войны. Война заключает в себе все бедствия, которым человек по природе своей может подвергаться, соединяя всю свирепость зверей с искусством человеческого разума, устремленного на пагубу людей. Она есть адское чудовище, которому везде следует отчаяние, ужас, скорбь, болезни, бедность и смерть... Войны не соответствуют ни человеколюбию, ни просвещению”. На основании этого В.Ф. Малиновский заключает: “Войны могут быть извинительны для наших предков, когда они были погружены в варварство и не знали другой славы кроме той, чтобы разорять и убивать” [2, с. 291].