Искусство Новгорода и Пскова

XIII век начался на Руси тревожно. Еще ни одно копыто татаро-монгольского коня ни ступало на Русь, а слухи о непобедимых ордах уже витали над княжествами и вселяли ужас.

В 1227 году Русь облетела весть о смерти непобедимого язычника, монгольского хана Чингиса. Его, семидесятидвухлетнего повелителя Азии, зарезала ночью молодая женщина, которую он отнял у мужа. Боясь расправы за содеянное, она утопилась.

Планы Чингисхана были поддержаны преемниками: совместно покорить мир.

Знамения над Русью становились все более частыми и грозными. Засухи и лесные пожары, хвостатые кометы и голодные моры, землетрясения там, где их никогда прежде не бывало - от подземных толчков в Киеве и Владимире на Клязьме дрожали иконы
и светильники.

1230 год ознаменовался солнечным затмением: многоцветные огненные столпы блуждали по небу, а в Киеве от столпа отделилось облако огня, понеслось к княжескому дворцу и упало в Днепр.

Август 1237 года - новое затмение.

В декабре 1237 года внук Чингисхана Батый осадил коня у ворот Рязани. Он отправил к рязанскому князю Юрию неизвестную женщину-чародейку и двух воинов с требованием десятины во всем: от князей до коней. Юрий послал на переговоры к хану Батыю своего сына Федора.

«Говорят, у тебя красавица жена. Пришли ее мне», - ответил Батый на попытку князя Федора вести переговоры.

Возмущенный муж отверг предложение Батыя и тут же был зверски убит. Напрасно с ребенком на руках ждала мужа юная княгиня Евпраксия, глядя в степь с высоты храма Святого Николы. Из Батыева стана ей пришла весть, что князь убит.

Ничего не сказала княгиня. «Вместе с дитем ринулась из высокого храма на землю и зарá зилась» - убилась насмерть. Храм с той поры стали звать храмом Николы Зарá зского.

Так, смертью молодой матери с младенцем на руках началась трехсотлетняя история нашествия татаро-монголов на Русь.

История нашествия полна слухами о пожарах и грабежах, насилиях над женщинами, детьми и стариками.

Киев превратился в груду развалин. Европа тряслась от страха при одном упоминании об ордах.

Англичане перестали ловить селедку у своих собственных берегов, боясь встречи с надвигающейся человеческой чумой. Полки Батыя было двинулись в Венгрию, Германию, но после нескольких сражений вернулись на Русь и, не умея жить в лесах, отошли к Нижней Волге, поселились в степи, устроив там свою столицу – Сарай.

Видя падение киевского колосса и отход Орды в низовья Волги, Европа стала слать своих воронов на русскую добычу: зашевелились Литва, Швеция, наконец, римский папа начал проповедовать крестовый поход против разоренной Руси. В битвах с крестоносцами засияло имя Александра Невского, прямого потомка Владимира Мономаха по отцу.

Во второй половине XIII - начале XIV века после многовековой атмосферы беспорядка во время татарского ига установилось подобие некоторой унылой упорядоченности. Ханский Сарай выглядел как центральная власть, и князья, косясь друг на друга, вереницами тянулись туда за золотым ярлыком - правом на великое княжение. После нескольких веков феодальной раздробленности появилось далеко не святое, но весьма определенное место, где можно было приобрести то или иное право на то или иное превосходство над сыном, братом, соседом - пожаловаться, получить удовлетворение. Ханы дивились недружественности русских князей и как могли использовали ее себе не во вред.

Несколько измельчавший род Рюриковичей выправил свою стать
в фигуре Александра, новгородского князя, прозванного Невским за победу над шведами у слияния рек Ижоры и Невы в 1240 году.
В 1242 году на льду Чудского озера он разбил немецких рыцарей. Тевтонские рыцари-крестоносцы были в тяжелых доспехах, и у них была своя тактика боя. Им ничего не стоило пробить брешь в позициях русского войска. Непонятно, почему они вообще оказались на льду, они же понимали, что лед не сможет их выдержать. Но рыцари словно ослепли и оказались в невыгодной позиции.

Отдаленность Новгорода и Пскова как от Киева, так и от Владимира и, наконец, от Москвы была одной из причин, предопределивших их особую судьбу.

Само географическое положение избавило их от непосредственного давления князей, претендовавших на главенство над Русью,
и от участия в княжеских раздорах. Густые леса и болота, их окружавшие, спасли Новгород от монголо-татар. Быт этих городов развивался более свободно, независимо, чем быт других русских городов. Близость к главным речным бассейнам с прямым водным путем в Финский залив и в Балтийское море способствовала их оживленной торговле не только с русскими удельными княжествами, но и с чужими краями. Новгород стал на несколько столетий торговым посредником между европейским Западом и азиатским Востоком. Владения Новгорода были обширны, простирались до Урала и Ледовитого океана, и он осознавал свою величавую обособленность. Все это взрастило у новгородцев привычку к самостоятельности, развило дух свободы, практичности, трезвый рассудок и четкость мысли в сочетании с предприимчивостью и удальством.

Основываясь на традициях архитектуры домонголького времени (церковь Спаса на Нередице, 1198 г.), новгородские зодчие вели поиск новых художественных и строительно-технических решений. Направление этих поисков определилось уже в самой первой постройке, возведенной после значительного перерыва, - в церкви Николы на Липне (1292 г.). Зодчие внесли много нового в традиционный тип четырехстолпного одноглавого храма кубической формы. Они заменили позакомарное покрытие трехлопастным, отказались от членения фасадов лопатками, уменьшили число апсид с трех до одной, опустив ее до половины высоты храма. Это придавало зданию массивность и монолитность. Новгородские строители перешли к кладке из грубо отесанных известняковых плит с использованием валунов и частично кирпича, что еще более усиливало впечатление силы и мощи.

И.Э. Грабарь дал замечательно точную характеристику новгородского искусства: «Одного взгляда на крепкие, коренастые памятники Великого Новгорода достаточно, чтобы понять идеал новгородца, доброго вояки, не очень обтесанного … но себе на уме … В его зодчестве такие же, как сам он, простые, но крепкие стены, лишенные узорочья, которые с его точки зрения «ни к чему», могучие силуэты, энергичные массы. Идеал новгородца - сила, и красота его - красота силы. Не всегда складно, но всегда великолепно, ибо сильно, величественно, покоряюще. Такова же и новгородская живопись - яркая по краскам, сильная, смелая, с мазками, положенными умелой рукой, с графами, прочерченными без колебаний, решительно и властно».

Новые искания и старые традиции отразились в церкви Спаса на Ковалеве (1345)и церкви Успения на Волотовом поле (1352). Это промежуточное звено в процессе складывания того стиля в новгородском зодчестве, который представлен постройками второй половины XIV века. Классическими образцами этого стиля являются церковь Федора Стратилата (1360-1361) и церковь Спаса на Ильине улице (1374). Характерная черта этого стиля - нарядное внешнее убранство храмов. Их фасады украшены декоративными нишами, треугольными впадинами, скульптурными вкладными крестами. Многие ниши были заполнены фресковыми росписями.

В дальнейшем новый архитектурный стиль почти не изменялся. Более того, в XV веке проявилось стремление к воспроизведению архитектурных форм XII в. В этом возрождении культурных традиций проявился сепаратизм новгородской аристократии, ее стремление сохранить «старину» независимой Новгородской боярской республики.

В Новгороде велось и крупное гражданское строительство.
В Кремле в 1433г. немецкие и новгородские мастера построили Грановитую палату, предназначенную для торжественных приемов
и заседаний Совета господ. На владычном дворе была возведена Часозвоня (1443) - восьмигранная башня на прямоугольном основании. Некоторые новгородские бояре строили себе каменные палаты с коробовыми сводами. В 1302г. в Новгороде был заложен каменный детинец, который впоследствии несколько раз перестраивался. Были возведены укрепления Старой Ладоги, Порхова, Копорья, Яма, Орешка.

Новгород, избежавший ужаса дикого монголо-татарского разорения, стал жертвой разорения, быть может, еще более яростного и губительного в своей обдуманной целеустремленности, учиненного на нашей земле немецкими захватчиками во время Великой Отечественной войны. Их артиллерия била по пригородным церквям, расположенным на правом берегу Волховца, который тогда являлся передним краем обороны наших войск. В груды развалин были превращены такие прославленные памятники новгородского зодчества, как храмы Спаса-Нередицы, Успения на Волотовом поле, Спаса на Ковалеве, Благовещения на Городище с их бесценными фресками XII-XIV вв. Были разорены десятки других памятников, сорваны металлические кровли с уцелевших древних построек, сожжено богатейшее убранство многих церквей.

Памятники архитектуры по мере возможности были восстановлены. Любуясь ими теперь, мы преклоняемся перед упорным трудом, глубокими знаниями и пламенным энтузиазмом тех, кому мы обязаны их возрождением из пепла. Но памятники живописи … Ведь многих из них не восстановить. Они навсегда утрачены. И мы можем судить о погибших только по старым репродукциям. Великое искусство живописи … Как любили это искусство древние новгородцы!
И как органически вплеталось оно в их богатую красками жизнь,
с шумными гуляниями вдоль широкой реки, расцвеченной бесчисленными парусами, на богатых пирах - братчинах, где лились дорогие фряжские вина, а на столах сверкала расписная иранская посуда; жизнь в летний ли, солнечный день, когда радовало яркое небо, от которого еще ярче сияли купола, еще красивее ложились голубые тени на выступающую из зелени белизну храмов и заманчиво золотились хитрые женские украшения, вырезанные из прибалтийского янтаря; или в лютый мороз, когда жар иконописи казался созданным для того, чтобы утеплить и заиндевевшее окно, и саму душу; жизнь
в усердии долгих стояний при свете свечей перед алтарями; жизнь часто трудную, особенно для посадского люда, но все же с вечевой вольницей, с яркими впечатлениями, да с теми грезами, что тешили былинного новгородского гостя Садко, бившегося об заклад, что
в Ильмень-озере водится рыба - золотые перья.

В той же степени, как быт Флоренции или Венеции, весь быт Господина Великого Новгорода был радужно озарен живописью. Живописью, столь же лаконичной в своей графической точности, столь же ясной своим внутренним строем, столь же выразительной в каждой детали, как и новгородское зодчество. Иконописец стремился запечатлеть идею. Для новгородской живописи особенно характерно желание сделать идею предельно ясной, реально ощутимой, доступной.

Среди дошедших до нас самых ранних новгородских икон имеются шедевры мирового значения. Таков, например, «Ангел Златые власы» (Русский музей), написанный, вероятно, в конце XII в. В этом незабываемом образе чувствуется высокая, чистая красота. Здесь еще явственно влияние Византии, и нечто подлинно греческое светится в прекрасном овале лица с нежным румянцем под волнистыми волосами, разделенными золотыми нитями. Но печаль в глазах, такая лучистая и глубокая, вся эта милая свежесть, вся эта волнующая красота уже отражение русской души, готовой осознать свой особый удел с его трагическими испытаниями.

Новгородская живопись отмечена в конце XII в. характерным новшеством. Исчезают восходящие к византийско-киевской живописной традиции мягкие светотеневые переходы, придававшие некоторую объемность образу. Их сменяют так называемые светá, или пробелá - резкие белые блики, очень выразительные, усиливающие эмоциональное воздействие изображения.

Образ святого видоизменяется, обретая совершенно новые черты.

Две знаменитые новгородские иконы Св. Николая: одна, написанная в самом начале, другая - в самом конце XIII в., дают нам наглядное представление о происшедшем за этот промежуток времени развитии новгородского искусства в сторону его приближения к русскому народному мироощущению.

Первая икона украшает Третьяковскую галерею. Это великолепное произведение искусства. Византийская иконография создала аскетический облик Николая-чудотворца, отрешенного от мирской суеты, сурового. Именно таким изобразил его новгородский художник, заострив еще и углубив черты греческого прототипа.

Трепет и благоговение вызывал у верующих тонкий, изможденный лик с резко и как-то причудливо изогнутыми бровями, настойчивым взглядом. Образ Николая-чудотворца на этой иконе выражал непререкаемость его богословской мудрости.

Образ этого прославленного малоазиатского епископа получил особое распространение на Руси, где святой Николай превратился
в любимого народом покровителя обездоленных, на чью поддержку мог рассчитывать каждый страждущий.

Икона его, написанная в 1294 г. мастером Алексеем Петровым (в Новгородском историко-архитектурном музее-заповеднике) совершенно уникальна. Это первое произведение русской станковой живописи, имеющее подпись художника.

Какой добродушный, ласковый вид у Николы Алексея Петрова! Округлое русское лицо, все детали выявлены плавными линейными очертаниями. Милостивым, снисходительным, доброжелательным - вот каким представлялся русскому человеку той поры истинный святитель.

Две иконы. Тот же святой, и изображен он на них в полном согласии с древней иконописной традицией. Но какое полярное различие между двумя образами.

Так, личный темперамент художника, общий уровень и направленность искусства в данную эпоху и в данном художественном центре определяют внутреннее содержание и стиль иконы в той же мере, как и любого другого художественного произведения.

Большой вклад в развитие монументальной живописи древней Руси внес Феофан Грек, работавший сначала в Новгороде, а потом в Москве. Он приехал на Русь из Византии в 70-х годах XIV в. уже зрелым живописцем и отдал свое мастерство новой родине. О нем следует сказать особо. Во-первых, он был гениальным художником; во-вторых, что является для того времени исключением, мы имеем какое-то живое представление о его личности, и, наконец, а это самое главное, «он настолько тесно сжился с русскими людьми и настолько крепко вошел в русское искусство, что его имя в такой же мере неотделимо от последнего, как имена Растрелли, Кваренги
и Росси» (В.Н. Лазарев).

Лучшей работой Феофана, наиболее полно раскрывающей самобытность и мощь его творчества, является фресковая роспись церкви Спаса на Ильине улице. Для Феофана Грека характерны смелая живописная манера, свобода в обращении с иконографическими традициями, виртуозность исполнения, интерес к характеру, внутреннему миру человека. В своих персонажах он воплощал одухотворенность человека, силу его внутренней эмоциональности, стремление к возвышенному. Бурная, темпераментная живопись Феофана - яркое проявление экспрессивно-эмоционального стиля в русском искусстве этого времени.

Интересен образ Макария Египетского на фресках церкви Спаса Преображения на Ильине. Это грандиознейший образ новгородской монументальной живописи, образ, запоминающийся навсегда. Здесь поистине трагическая неуемность в его чертах, в жесте его рук. Неуемность и власть, но власть без минуты забвения, а в глазах затаенная мольба, скорбь и надежда. Разительный контраст темного лика, темных рук и белой шапки волос вместе со снежным потоком спадающей бороды.

Общий красно-коричневый тон, темные контуры, складки одежд, подчас образующие молниеподобные зигзаги, виртуозно брошенные (как раз в нужном месте, в нужном количестве) белильные «движки» и в результате - нервная, предельно динамичная живопись, передающая во всей реальности не самих людей, чьи фигуры условны,
а людские страсти, сомнения, раздумья, порывы.

К фрескам Феофана Грека в церкви Спаса на Ильине близки по манере исполнения фрески церкви Федора Стратилата. Одни исследователи считают их произведением Феофана, другие - работой его учеников.

Эти фрески отличались предельной динамикой в построении композиции, глубокой эмоциональной насыщенностью.

По иному выглядят фрески церкви Спаса на Ковалеве, которым свойственны черты аскетизма. Исследователи видят в них влияние южнославянской художественной традиции и считают, что они написаны сербскими художниками.

Обострение отношений Новгорода с Москвой во второй половине XV в. вызвало появление иконы «Чудо от иконы Знамения», которая более известна под названием «Битва суздальцев с новгородцами». Это - самое раннее в русском искусстве живописное произведение на историческую тему.

В 1169 году суздальское войско во главе с Андреем Боголюбским было разбито под Новгородом. Согласно легенде, новгородцы вынесли на крепостные стены икону Богоматери. Суздальцы начали стрелять в икону. Тогда Богоматерь повернулась ликом к городу: слепота поразила суздальцев, их захватили в плен или перебили.

Итак, тема композиции - страшное братоубийственное побоище, одно из тех грозных событий, что так долго мешали объединению Русской земли. Знаменательно, что именно в XV в. эта история была особенно популярна в Новгороде, боярская верхушка которого упорно сопротивлялась объединительной политике Московской державы. Суздальцы тут, очевидно, отождествлялись с москвичами.

Композиция трехъярусная. Наверху - торжественное перенесение иконы из церкви Спаса на Ильине улице в «детинец». В среднем ярусе навстречу друг другу едут посланцы обеих сторон, между тем как суздальская рать вероломно пускает стрелы в икону. Внизу - мчится на врага новгородская конница, причем суздальцев охватывает смятение, и они поворачивают вспять. Тут проявляется одна из характерных особенностей новгородской иконописи: стремление увлечь зрителей яркой наглядностью повествования.

В Новгороде было найдено множество берестяных грамот. Общепризнано, что это одно из самых замечательных археологических открытий XX века.

«Большинство их, - пишет профессор В.Л. Янин, – сохранилось в обрывках… Открытие берестяных грамот не было связано с обнаружением какого-нибудь архива. Нет, они встречались в слое подобно таким привычным для археолога массовым категориям находок, как, например, железные ножи или стеклянные бусы. Берестяные грамоты были привычным элементом новгородского средневекового быта. Новгородцы постоянно писали и читали письма, рвали их и выбрасывали, как мы сейчас рвем и выбрасываем ненужные или использованные бумаги».

Значит, это - обрывки живой речи или деловой записи, отражающие какие-то нужды, чувства, решения, пожелания, расчеты, домогательства, споры, тяжбы, досады или радости людей того времени. Тут же отметим, что название «берестяные грамоты» отнюдь не произвольное: в текстах встречаются и слово «грамота»
и просто «береста» («Я послал тебе бересту, написав …»).

Вот интересное заключение Б.А. Рыбакова: «Существенным отличием русской культуры от культуры большинства стран Востока и Запада является применение родного языка. Арабский язык для многих неарабских стран и латинский язык для ряда стран Западной Европы были чужими языками, монополия которых привела к тому, что народный язык государств той эпохи нам почти неизвестен. Русский же литературный язык применялся везде - в делопроизводстве, дипломатической переписке, частных письмах, в художественной и научной литературе. Единство народного и государственного языка было большим культурным преимуществом Руси перед славянскими и германскими странами, в которых господствовал латинский государственный язык. Там невозможна была столь широкая грамотность, так как быть грамотным означало знать латынь. Для русских же посадских людей достаточно было знать азбуку, чтобы сразу письменно выражать свои мысли; этим и объясняется широкое применение на Руси письменности на бересте и на «досках» (очевидно, навощенных)».

Кто только не писал на бересте!

Вот, например, любовное послание XII в.: «От Микити ко Улиааниц. Пойди за мьне. Яз тьбе хоцю, а ты мене. А на то послух Игнат Моисиев …».

Расшифровка: Никита просит Ульяницу выйти за него замуж; он узнал от Игната Моисеева, что его любовь не осталась безответной.

«А ты, Репех, слушайся Домны» - гласит другая грамота.

Так, оборванные свитки бересты, пролежавшие шесть веков
в земле, - обрывки давнишних человеческих отношений, вдруг, как сама жизнь, проявляются перед нами во всей своей свежести.

И еще забавная для нас двухстрочная береста: «Невежя писа, не дума каза, а хто се цита …», то есть «Невежа написал, не думая показал, а кто это читает …». Это, очевидно, школьная шутка, при этом довольно хитрая, вначале поставившая в тупик ученых-исследователей: оказалось, что буквы обоих строк надо читать не подряд, а по вертикали! Хотя конец и оборван, ясно, что того, «кто это читает», обругали, по крайней мере, дураком.

Берестяные грамоты содержат множество бытовых подробностей, которых нет ни в летописях, ни в официальных актах, написанных на дорогостоящем пергаменте. Какой жизненный достоверностью дышат, например, такие расшифрованные строки, в которых речь идет, очевидно, о беглом холопе: «От Федора к Ксении. Если Матвея поймали, хорошо его скуйте, а цепи сумейте достать. Прикуйте в пивном подклете. Дайте его Константину, пусть сторожит до моего приезда».

Берестяные грамоты открывают нам доступ к той новгородской действительности, в лоне которой развивалось новгородское искусство. Из всех художественных центров средневековой Европы, пожалуй, пока что только Новгород столь щедро предоставляет такого рода возможность.

Псковское боярство было в своих притязаниях скромнее, и потому жизнь Пскова отмечена не только бó льшим демократизмом, но
и бó льшим спокойствием, бó льшей внутренней умиротворенностью. Однако - только внутренней. Псков ведь был западным рубежом Русской земли, передним краем ее обороны… Многострадальная Псковщина была обильно полита кровью, своей и вражеской.

Все это повлияло на быт псковитян, на общее их мироощущение, следовательно, и на их искусство. На протяжении веков, обороняясь подчас без помощи Новгорода от ливонских рыцарей и от Литвы, Псков все шире и шире опоясывался мощными укреплениями. Но и далеко за пределами псковских городских укреплений воздвигались такие грозные твердыни, как Псково-Печерский монастырь, или же, как Изборск, у башен которого с поэтическими именами «Темнушка», «Рябиновка» не раз разбивались удары ливонского ордена.

Если не считать самых ранних псковских церквей, как, например, знаменитый Спасо-Преображенский собор (XII в.) Мирожского монастыря, все псковское зодчество питалось достижениями крепостного строительства. В 1330 г. были возведены каменные стены Изборска - одного из крупнейших военных сооружений Древней Руси. В самом Пскове был построен большой каменный Кремль, общая длина стен которого составляла около девяти километров. Строя быстро, так как время не ждало, строя прочно, так как дело шло о защите родных очагов, псковские зодчие - мастера военно-инженерного дела - из нетесаных плит широко распространенного на псковщине известняка воздвигали неприступные стены, величавая крепость которых восхищает нас по сей день. В этом строительстве они приобрели исключительную сноровку, прославившую их на всю Русь - ведь сама Москва впоследствии обращалась к их опыту.

Вся архитектура Пскова имела крепостной облик, здания были суровы и лаконичны, почти лишены декоративного убора. В 1365-1367 годах «на старой основе» храма XII в. был заново выстроен городской собор Троицы, при этом псковские мастера внесли много нового в традиционную схему крестово-купольного храма, придав верхней части сооружения динамичную устремленность ввысь.

Характерны для псковского зодчества каменные звонницы, состоявшие из нескольких пролетов. С них велось наблюдение за продвижением врага, и их колокола не раз возвещали тревогу.

Псковские мастера разработали особую систему перекрытия здания взаимно перекрывающимися арками, что дало возможность позднее освободить храм от столбов.

Как и Новгород с его владениями, Псков и вся Псковщина, благодаря своим памятникам архитектуры и монументальным росписям соборов монастырей Мирожского и Снетогорского, являют нам богатейшую панораму средневекового искусства.

Тревога и драматическая напряженность, которые сквозят
в псковской иконописи, самобытной по краскам и общему настроению, отражают те чувства, что должны были испытывать псковитяне перед лицом постоянной вражеской угрозы.

В отличие от новгородских икон, не пламенная киноварь,
а плотный, густо насыщенный зеленый цвет, напоминавший безбрежную зелень необъятных лугов Псковской земли, был любимым цветом ее живописцев. А напряженность и беспокойство явственно выступают в общем колорите и нервной подвижности отдельных фигур псковских икон. Особенно характерны в этом отношении иконы XIV века «Собор Богоматери» и «Сошествие во ад».

Получив первые уроки от византийских мастеров, местные иконописцы на протяжении XIII–XV веков выработали свои живописные и технические приемы, своеобразную иконографию (т.е. строго установленную систему изображения какого-либо персонажа, сюжетных сцен), наполнили традиционные образы новым эмоциональным содержанием. Использование местных красок минерального происхождения определило цветовую палитру псковичей. Привычными стали для них, помимо зеленых, сочетания оранжевых, темно коричневых и слепящих белых красок. Лики имеют темный коричневато-красный оттенок. На скулах, вокруг глазных теней кладутся сочные пробела. Этим приемом достигается особая сосредоточенность взгляда.

Псковичи любили декоративные элементы. Почти в каждой иконе можно видеть орнамент из крупных белильных кружков или разноцветных треугольников, квадратов, имитирующих жемчужную обнизь или драгоценные камни. Ими украшались одежды святых, крышки евангелий, архитектурные детали в иконах. Пронзительные резкие пробела на одеждах, энергичная манера письма, яркие блики, подобно вспышкам света освещают лики. Кажется, в них концентрируется вся духовная энергия. Такая сила эмоционального воздействия доступна лишь великим мастерам и высокому искусству.

Одно из первых мест среди святых покровителей Пскова принадлежит Дмитрию Солунскому.