Советуем прочитать. Лупанова И. Полвека: Очерки

Лупанова И. Полвека: Очерки. — М.: Дет. лит., 1969. — С.5-308.

Шварц Е. Превратности характера: Рассказ-воспомина­ния о Борисе Степановиче Житкове//Вопросы литературы. — 1987. - № 2. - С.192-213.

Галанов Б. Пишу на ту же тему по-своему//Галанов Б. Книжка про книжки. — М.: Дет. лит., 1974. — С. 30—42.

Смирнова В. А.Н.Толстой — детям//Книги и судьбы. — М.: Сов. писатель, 1968. — С.331—350.

Лавут П.И. Маяковский едет по Союзу: Воспомина­ния. — М.: Сов. Россия, 1969.

Воспоминания о Константине Паустовском/ Сост. Л.Ле-вицкий. — М.: Сов. писатель, 1975.

Левицкий Л. Константин Паустовский: Очерк творчест­ва. — М.: Сов. писатель, 1977.

Треф ил о в а Г. К. Паустовский — мастер прозы. — М.: Худ лит., 1983.

Зотов И.А. Человек и природа в творчестве М.Пришви­на: Пособие для учителя. — М.: Просвещение, 1982.

Мотяшов И. Михаил Пришвин. — М.: Сов. писатель. 1965.

Пришвин М. Сказка о правде. — М.: Мол. гвардия, 1973. Ватин М. П.Бажов: Жизнь и творчество. — М.: Худ. лит.,

1963.

Мастер, мудрец, сказочник: Воспоминания о Бажове. — М.: Сов. писатель, 1978.

Пермяк Е. Долговечный мастер: О жизни и творчестве Павла Бажова. — М.: Дет. лит., 1978.

Горький М. О детской литературе. — М.: Дет. лит., 1968.

Горький детям. — М.: Мол. гвардия, 1976.

Овчаренко А.И. Горький и литературные искания XX столетия. — М.: Сов. писатель, 1978.

Гурченко О. М.Горький — детям//Советская детская ли­тература. — М.: Просвещение, 1968. — С.5—27.

Крупская Н.К. О детской литературе и детском чтении. - М.: Дет. лит., 1979.

Глава 2. КОРНЕЙ ЧУКОВСКИЙ (1882-1969)

Уникален творческий путь Корнея Чуковского (настоя­щее имя — Николай Васильевич Корнейчуков). Сын укра­инской крестьянки и питерского студента, он был изгнан из гимназии по циркуляру о «кухаркиных детях». Но затем экс­терном, вопреки сопротивлению кичливых педагогов, от­лично сдал все экзамены за гимназический курс. Самостоя­тельно в совершенстве овладел английским языком и стал первым переводчиком на русский язык американского поэ­та Уолта Уитмена. Полюбив читать в раннем детстве, Коля Корнейчуков упивается литературой, поглощая без разбора Достоевского, Пушкина, Лескова и Ницше, Шопенгауэра, Дарвина, Михайловского, Спенсера... Особенно дорог был юному посетителю одесских библиотек (в Одессе прошли детство и юность Корнея Чуковского) А.П.Чехов. В 1901 году — первая статья Чуковского об искусстве в «Одесских новостях». А в 1903 году газета командирует ее автора кор­респондентом в Лондон. Не имея достаточно денег, он жи­вет там в ночлежке вместе с ворами, бездомными, но еже­дневно работает в библиотеке Британского музея, вызывает восторг и сочувствие английских коллег. Ему поручают не­ожиданный выгодный заказ — составить каталог русских книг. Его выполнение не только дает деньги, но и позволя­ет с головой окунуться в библиотечные книжные сокровища — в литературу. Именно ей и детям он был беззаветно предан всю жизнь.

Ученый, публицист, критик и поэт в Корнее Чуковском неразрывны. «Научные выкладки должны превратиться в эмоции», — писал он Горькому. В течение всего творческого пути писатель был верен этому принципу. Очарованный Че­ховым, в 1904 году он пишет о нем первую статью, а в 1969 году издает «Книгу о Чехове». Первые переводы Уитмена — 1905 год. Теоретическое исследование о сущности перево­дческого творчества — книга «Высокое искусство» — 1968, а работа «Мой Уитмен» — 1969. Первая статья о детях «Спаси­те детей» — 1909 год. В 1911 — книга «Матерям о детских журналах». Критические статьи и эта книга были смелым, сильным ударом по псевдолитературе, издававшейся в нача­ле века для детей, по лживой чувствительности «Задушевно­го слова» и других журналов для семейного чтения, произве­дений Л.Чарской, А. Вербицкой: «Я увидел, что истерика у Чарской ежедневная, регулярная, «от трех до семи с полови­ной». Не истерика, а скорее гимнастика... Она так набила руку на этих обмороках, корчах, конвульсиях, что изготовля­ет их целыми партиями...»

В это же время Корней Чуковский начинает тщательно изучать развитие русского языка, речи детей, их словотвор­чества. В 1928 году под названием «Маленькие дети. Детский язык. Экикики. Лепые нелепицы» выходит книга, которая уже в 1933 имеет третье, переработанное издание под загла­вием «От двух до пяти». В 1962 увидела свет книга «Живой, как жизнь. Разговор о русском языке». А в 1969 ее автор пи­шет уже к 21 -му изданию «От двух до пяти» приложение — «Признания старого сказочника». Это издание — класси­ческое исследование своеобразия поэзии для детей, приро­ды ее эстетического восприятия, психологии детской игры, возрастной типологии отношения дошкольников к искусст­ву и к жизни.

«Если бы детская психика была моим всегдашним достоя­нием, я написал бы не десять сказок, а по крайней мере сто или двести. Увы, приливы ребячьей радости бывают в чело­веческой жизни нечасто, и длятся они очень недолго», — пишет «старый сказочник», выводя таким образом читателя к пониманию доминантной особенности высокой литерату­ры для детей: она проявляет и утверждает их нравственно-эстетические отношения к действительности. По литератур­ным достоинствам стихи для детей «должны стоять на той же высоте, на какой стоят стихи для взрослых». «Качество дет­ских стихов нужно измерять теми же критериями, какими измеряются литературные качества всех прочих стихов». Ис­точником литературы для детей в соответствии с концепцией Корнея Чуковского являются талант, бесспорный вкус, общая культура, профессиональная эрудиция, личный творческий литературный опыт, национальный и мировой фольклор. До того как литератор позволит себе сочинять стихи для детей, он обязан впитывать с детства «океан стихов» разных больших поэтов: «Издавна я полюбил услаждать себя чтением Держа­вина, Пушкина, Некрасова, Баратынского, Полонского, Фета, а впоследствии Кольриджа, Китса, Роберта Браунинга, ранне­го Суинберна. Это чтение было для меня (и по сейчас остает­ся) одной из моих сильнейших потребностей. Вряд ли без это­го усвоения «взрослой» поэзии я мог бы написать хоть строку моих «Мойдодыров» и «Мух-Цокотух», — читаем в названном выше приложении к книге «От двух до пяти».

Возраст от 2 до 5 лет принято считать Чуковским: теорети­ки детского чтения, психологи, педагоги разных стран при­знали, что Чуковский универсально характеризует главные особенности развития личности ребенка в эти годы, его про­явление в игре, в творчестве, его мироощущение. Такой науч­ный и практический эффект достигнут автором в итоге напря­женного многолетнего целенаправленного научного труда и постоянного общения с детьми: «Не забудем также, что по милости великодушной судьбы мне посчастливилось прожить чуть не всю жизнь в непрерывном дружеском общении со сво­ими и чужими детьми. Без досконального знания их психики, их мышления, их читательских требований я едва ли мог бы отыскать верную дорогу к их сердцам». Сотни, тысячи его выступлений перед детьми в детских садах, школах, в лагерях и в больницах... Его постоянные игры с детьми дома, на пля­же, на улице, в гостях... Высокий, громкоголосый чародей — удивительно эмоциональный человек Корней Чуковский и дети были всегда взаимопритягательны. Об этом вспоминают все, кому посчастливилось встречаться с писателем.

Интересно, что накопление общекультурного духовного богатства, овладение ценностями «мудрых традиций родной и всемирной литератур» Чуковский рассматривает в одном ряду с тем, что дает непосредственное общение с детьми, потому что нормальное детство — талантливо и мудро. Оно наполнено любовью, готовностью к соучастию, к сострада­нию, без чего нет и не может быть большого искусства. Не случайно он пишет об особой значимости слушания поэзии:

«Мне выпал завидный жребий быть смиренно-восторженным слушателем лирических стихов и поэм в авторском чтении Блока, Ахматовой, Гумилева, Бунина, Маяковского, Ман­дельштама, Кузмина, Ходасевича, Иннокентия Анненского. Думаю, что здесь была для меня немаловажная школа лите­ратурного вкуса». И свои собственные стихи Чуковский лю­бил читать вслух, с эстрады. Сказочник Корней Чуковский — это своеобразный театр одного актера для детей. Он всегда был захватывающе естествен, переживая за доверчивую Муху-Цокотуху, схваченную злодеем-пауком, за доктора Айболи­та, словно наяву спеша вместе с ним к больным зверятам... Его стихи устремлены к слушателям: так они богаты дейст­вием, событиями, столкновениями, конфликтами. Они эмо­циональны и сценичны, экранны, зримы. В них — часто меняющиеся интонации, ритмы. Они изобразительны.

«Если я в своем воображении, как и подобает природному сказочнику, переживаю всем существом, всеми нервами каж­дое из тех действий, приключений, событий, о которых мне случается писать, я невольно, нисколько о том не заботясь, нахожу для каждого из этих эпизодов особую звуковую ок­раску, особый музыкальный напев», — рассказывает Чуков­ский. Заметим, нужная, наилучшая интонация, «особый му­зыкальный напев» появляются «сами собой» тогда, когда во­ображение поэта уже создало ситуацию, которую автор «переживает всем существом, всеми нервами»... Это — чрез­вычайно важное признание поэта, чье творчество не раз рас­сматривалось в критике как спонтанное, внерациональное, сугубо подсознательное. В подтверждение приводилось при этом признание Чуковского о том, что первую свою сказку «Крокодил» он сочинял в 1916 году неожиданно и непроиз­вольно под стук колес поезда по дороге из Хельсинки, стара­ясь отвлечь маленького сына от мучившей его болезни. Но это относится лишь к первой части сказки-поэмы. Далее по­шла работа, длившаяся более года. А в «Признаниях старого сказочника» их автор вспоминает историю создания «Кроко­дила» и пишет: «При новом издании сказки я хотел было заменить длинный монолог Крокодила... но редакторы вос­противились...» То есть работа над сказкой продолжалась даже после ее первой публикации.

Правда, в числе признаний Чуковского одно из самых за­мечательных то, которое воспроизводит, как именно на взле­те вдохновения была даже не написана, а, точнее сказать, молниеносно записана выплеснувшаяся из воображения сказ­ка «Муха-Цокотуха». Это было 29 августа 1923 года — «душ­ный день в раскаленном, как печь, Петрограде». «Поэму я задумал давно и раз десять принимался за нее, но больше двух строчек не мог сочинить. Выходили вымученные, ане­мичные, мертворожденные строки, идущие от головы, но не от сердца. А теперь я исписал без малейших усилий весь лис­ток с двух сторон и, не найдя в комнате чистой бумаги, со­рвал в коридоре большую полосу отставших обоев и с тем же чувством безумного счастья писал безоглядно строку за стро­кой, словно под чью-то диктовку».

В сказке, как известно, два праздника: именины и свадь­ба. Поэт лихо отпраздновал оба, записывая соответствующие строчки на обрывке обоев и танцуя, хотя писать во время этого почти шаманского танца было очень неудобно. Анали­зируя творческий эффект таких взлетов вдохновения, Чуков­ский заключает: «Вряд ли я тогда понимал, что эти внезап­ные приливы безумного счастья есть, в сущности, возвраще­ние в детство. Горе тому детскому писателю, кто не умеет хоть на время расстаться со своей взрослостью, выплеснуться из нее, из ее забот и досад, и превратиться в сверстника тех малышей, к кому он адресуется со своими стихами». «...Пи­сатель для малых детей непременно должен быть счастлив. Счастлив, как и те, для кого он творит».

Этим заключением подвижник-гуманист Корней Чуковский дополняет ранее разработанные им тринадцать заповедей дет­ского поэта — «Разговор с начинающими», одна из глав ис­следования «От двух до пяти». До включения в эту книгу «За­поведи» были напечатаны в журнале «Книга детям» (1929, № 4).

Публикация «Заповедей» вызвала ядовитую реакцию пи­сателя Б.Шатилова. Примитивно истолковывая зов времени «писать по-новому о новом», не желая учитывать требова­ния детства и вытекающую из этого специфику литературы для малышей, критик «Заповедей» пытался высмеять и Кор-нея Чуковского, и Маршака, и Хармса, и В.Инбер. «Запове­ди» же прошли испытание временем, потому что они от­крывали законы мастерства поэта, адресующего стихи до­школьникам и, следовательно, обязанного учитывать особенности их эстетических отношений к жизни. Учиты­вать потребности, отвечать их надеждам. В числе основных ~ вера детей в победу добра над злом, свойственный им конструктивный оптимизм, диктующий готовность включать­ся в хорошее, интересное дело, идти на помощь страдающе­му, обиженному, слабому.

Почти все сказки были написаны Корнеем Чуковским в 20-х— начале 30-х годов: «Мойдодыр», «Тараканище», «Муха-Цокотуха» — 1923; «Бармалей» — 1925; «Чудо-дерево» — 1924; «Телефон», «Федорино горе», «Путаница» — 1926; сказка «Айболит» впервые вышла под названием «Приключения Айболита» (Еж. — 1929. — № 7, 8, 9)... Этим и не названным здесь сказкам свойственны острый конфликт, быстрое раз­витие фабулы, мажорное действие. Но всегда, как того хотят дети, хороший, веселый финал. Мысль сказок — поэтичес­кий рисунок, утверждающий, что победа добра непременна. Победа добра приносит радость всем. Детям нужна именно вселенская радость. Праздник для всех. Именно так приятны для них праздники Мухи-Цокотухи, счастье вылеченных Айбо­литом зверей. Так хорошо, что радостным, веселым может быть самое обычное, обыденное, кажущееся скучным только «из-за обязаловки» самое простое дело. Например, умыва­ние. Поэтому дети весело повторяют за поэтом его такие про­стые, искренние стихи:

Да здравствует мыло душистое,

И полотенце пушистое,

И зубной порошок,

И густой гребешок!..

Сказки лиричны. В них много юмора, даже ядовитой иро­нии. Встречается и сарказм. Разве не заслуживают его трус­ливые великаны-звери: крокодилы, слоны, носороги и акула, испугавшиеся таракана? И, конечно, прекрасен герой — Во­робей:

Взял и клюнул Таракана —

Вот и нету великана.

Поделом великану досталося,

И усов от него не осталося.

Ребенок не только бесконечно радуется победе Воробья. Он непроизвольно ставит себя на его место, чувствует, что и маленькая птичка может быть непобедимой, храброй, спо­собной выручить больших и взрослых. Как это приятно! Как вдохновляет! Как возвеличивает веру в самого себя!

Сам Чуковский так формулирует цель сказочного творче­ства: «По-моему, цель сказочников заключается в том, чтобы какой угодно ценой воспитать в ребенке человечность... Ска­зочники хлопочут о том, чтобы ребенок с малых лет научил­ся мысленно участвовать в жизни воображаемых людей и зве­рей и вырвался бы этим путем за рамки эгоцентрических интересов и чувств». Все творчество Корнея Чуковского та­лантливо отвечает этой архиактуальной гуманистической цели.