Философский ан-инкарнационизм.

В историю классической арабо-мусульманской мысли восточные перипатетики вошли как ниспровергатели эсхатологического инкарнационизма. В знаменитом «Опровержении философов» аль-Гязали (ум. 1111) отрицание телесного воскрешения называется среди трех главных «еретических» тезисов (наряду с извечностью мира и нераспространенностью Божьего знания на единичные предметы) перипатетиков мусульманского Востока в лице аль-Фараби (ум. 950) и Ибн-Сины (Авиценна, ум. 1037). Этот ан-инкарнационизм отвергает телесное бессмертие в любом его виде— как воскрешение в потусторонней жизни, наступающей после конца света, так и как перевоплощение души в новом теле…

Развернутое обоснование невозможности телесного воскрешення мы находим главным образом у Ибн-Сины. Можно выделить два типа ан-инкарнационистских аргументов — метафизические и физические.

Первый из метафизических доводов апеллирует к неизменности характера божественного действия. Бог, говорят мусульманские философы, распоряжается миром согласно извечному порядку, который, по свидетельству самого Корана, всюду действует одинаково (см. 54: 50), не изменяется и не нарушается (см. 17: 77, 33: 62; 35: 43). В частности, это относится к привычному модусу творения организмов, вразрез с которым идет утверждение о телесном воскрешении. Другой аргумент метафизического характера исходит из невозможности восстановления того, что ушло в небытие… В пользу подобного толкования приводят айаты, в которых говорится о создании «подобия» людям (3.6: 81), о замене кожи мучеников Геенны иной кожей (4: 56).

На невозможности существования бесконечного телесного основывается третий из аргументов данного типа. Материя, необходимая для восстановления тела, конечна и не подлежит увеличению. Души же, хотя в каждый момент числом ограниченны, вместе составляют бесконечное множество, а значит, не хватит материи для обеспечения их соответствующей материальной оболочкой. Физические аргументы против возможности телесного воскрешения концентрируются вокруг следующих трех тем.

… 2) Неидентифицируемость воскрешенных тел: ведь мертвый превращается в прах, который затем претворяется в растения, ассимилирующиеся впоследствии в организме другого человека (еще нагляднее пример с людоедством); таким образом, при воскрешении плоти в потустороннем мире в одном и том же теле оказались бы две души или более.

3) Невозможность метемпсихоза (перевтілення), к которому Ибн-Сина и другие мусульманские перипатетики приравнивают телесное воскрешение: в обоих случаях одна и та же душа воплощается в двух различных телах…

Ан-инкарнационизм восточных перипатетиков, однако, носил эзотерический характер, будучи адресован «избранным» (xâ ç ç a), a не непосвященным массам, «широкой публике» ('амма). Эта двойственность была отмечена Ибн-Туфейлем, который так писал о сочинениях аль-Фараби: «В книге „Добродетельная религия" он доказывает, что души злых после смерти обречены на нескончаемые муки, в „Политике" же он заявляет, что таковые исчезают и обращаются в ничто, а бытие посмертное предуготовано лишь душам добродетельным и совершенным, тогда как в комментарии к книге „Этика", говоря о том, как обстоит дело с человеческим счастьем, характеризует оное как то, что приходит только в здешней, посюсторонней жизни, и продолжает это рассуждение словами, смысл которых сводится к тому, что все прочее, о чем говорят, касаясь данного предмета, — бредни и суеверия старух».

Как мыслители, разработавшие социально-политические программы (идеал «добродетельного города»), восточные перипатетики рассматривали религию в качестве важнейшего «политического искусства», регулирующего морально-правовые отношения между людьми. Философские истины, считали они, могут быть достоянием лишь немногочисленной интеллектуальной элиты, в то время как общество в массе своей составляют люди, неспособные к концептуальному мышлению. Поэтому перед «широкой публикой» недопустимо разглашать правду об исключительно духовном воскрешении, о чисто интеллектуальном счастье в потустороннем мире, ибо надежды и страх, которые обычно связывает «широкая публика» с Судным днем, более возбуждаются телесными, нежели духовными, абстрактными образами…

Более того, защищая философию (восточный перипатетизм) от нападок аль-Газали, Ибн-Рушд, автор ответного труда «Опровержение Опровержения», выдвигает мысль о воскрешении как своего рода постулате «практического разума»... Божественный закон (шар'), говорит он, является основой для моральной жизни всего общества. Поэтому относительно основополагающих догм религии, таких, как существование бога и воскрешение, философ «не должен высказываться ни утвердительно, ни отрицательно». Вместе с тем в своих эзотерических трудах Ибн-Рушд разделяет критику его воеточноперипатетичеекими предшественниками «общепринятых» представлений о загробных воздаяниях как совершенно безнравственных с философской точки зрения. Ведь согласно общепринятой религиозной догме, замечает Ибн-Рушд в своем Комментарии к «Государству» Платона, людям надлежит отказываться от радостей и благ земной жизни и жертвовать собой во имя того, чтобы в потусторонней жизни сторицей возместить то, от чего они отказываются в дольнем мире. Более того, в этих представлениях стремление к добродетели сочетается с низменными целями, ибо «большинство образов, описывающих воздаяние, относится к разряду телесных наслаждений, словно человек призван быть храбрым, справедливым, правдивым, обладающим и другими добродетелями, чтобы [в загробном царстве] наслаждаться плотскими утехами, питием и яствами».