Истоки российско-грузинского противостояния

Начиная с периода возрождения грузинского национализма и на протяжении всего пост-советского периода Россия воспринималась в Грузии как страна, заинтересованная в ослаблении грузинской государственности и превращении Грузии в безропотного исполнителя российской политики на Кавказе. С начала 1990-х годов это воспринималось в контексте общего стремления России к достижению гегемонической стабильности на пост-cоветском пространстве (более популярным в Грузии был термин «неоимпериализм») в результате его воссоединения с помощью такого механизма как СНГ. В первой половине 90-х годов безвозвратно потерянными для Москвы считались лишь прибалтийские страны. Расчёт в отношении остального пространства вырисовывался на создание в конечном счёте чего-то вроде конфедерации юридически суверенных субъектов с разной степенью привязанности к центру (главным тогда считалось достижение соответствующих соглашений с Белоруссией, Украиной и Казахстаном), но с акцентом и на такие страны, как Грузия, представлявшие интерес для НАТО. Главным орудием воздействия на Грузию в плане «мотивирования к реинтеграции» или, если по Оруеллу, «принуждения к единству» воспринимались разыгравшиеся на фоне распада советской системы этнополитические конфликты – абхазский и юго-осетинский – в разжигании которых, как практически все грузины убеждены до сих пор, Россия играла активную роль.

Уже в конце 1980-х «Круглый стол» Звиада Гамсахурдия объявил СССР «модернизированной Российской империей», а отрыв от неё – неотъемлемым условием восстановления грузинской государственности и разрешения споров с абхазами и осетинами. Здесь же необходимо заметить, что этнонационалистические лозунги Гамсахурдия сработали как динамомашина для стимулирования национализма в автономиях и как фактор отчуждения абхазов и осетин, боявшихся последствий восстановления грузинской государственности, и побудили последних активно искать поддержку Москвы в вопросе повышения статуса своих автономий с прямым подчинением Центру (об отделении от Грузии вопрос тогда ещё серьёзно не ставился). Когда Центр вдруг перестал существовать, Cоюз разделился на 15 отдельных субъектов, и всё на миг зависло в воздухе, страхи усилились. Настрой в автономиях несколько сменился - хотя недоверие и оставалось - после возвращения в Грузию Эдуарда Шеварднадзе в марте 1992 года, но продлилось это лишь несколько месяцев, до августа 1992-го, когда грузинские вооружённые подразделения были введены на территорию Абхазии, формально - с целью обеспечения безопасности железнодорожных путей. На самом деле, эта была больше демонстрация силы с целью воздействия на сепаратистские тенденции в Абхазии. Этот шаг имел катастрофические последствия для Грузии. Вооружённые столкновения, начавшиеся в результате ввода грузинских войск, привели к грузино-абхазской войне и центробежным процессам, которые оказались необратимыми.

Отношение к происходящим в Грузии процессам в России было неоднозначным. С одной стороны, Шеварднадзе, несмотря на существовавшее по отношению к нему раздражение, воспринимался лучше чем Гамсахурдия. С другой стороны, все грузины были плохими, поскольку они захотели жить отдельно. В Москве и за рубежом российские аналитики всерьёз вели академические дискуссии о том, почему это абхазы и осетины не имеют права отделиться от Грузии, если сама Грузия выделилась в отдельное государство в результате развала Союза. Несмотря на официально заявленную позицию в поддержку целостности Грузии, российская пресса и телевидение во время грузино-абхазской войны говорили не иначе как о «бандформированиях Госсовета Грузии», против которых воевали, защищая свою землю от агрессоров, «абхазские ополченцы». То есть симпатии и антипатии и кто на чьей стороне, было определено однозначно.

Несмотря ни на что, и во время грузино-абхазской войны 1992-1993 годов и даже после её трагического исхода Россия была в глазах руководства Грузии стороной, реально владеющей «ключами» от конфликта, с которой необходимо поддерживать стабильные отношения. Именно поэтому правительство Шеварднадзе мирилось с назначением трёх силовых министров – внутренних дел, безопасности и обороны – из Москвы, пока ситуация резко не изменилась после теракта на президента осенью 1995 года, нити которого вели к тогдашнему министру госбезопасности Игорю Георгадзе. Но даже после этого Москва сохраняла влияние в выборе кандидатуры на этот пост. Несмотря на всю сложность и противоречивость восприятия России в Грузии и всё недоверие к ней2, Россия не воспринималась однозначно в качестве врага вплоть до лета 2004 года, что подтверждается хотя бы позитивной реакцией митингующих масс на миссии Игоря Иванова в Тбилиси 23 ноября 2003 года (отречение Шеварднадзе и день победы «розовой революции») и в Батуми 6 мая 2004-го (бегство Аслана Абашидзе в Москву и завершение аджарского этапа «розовой революции»). Вряд ли возможно представить себе подобную реакцию в отношении России в последующие годы, как до августа 2008-го, так и позже. Попробуем понять, что же случилось в этот период.