ПЕСНЯ-АЛЛЕГОРИЯ. Вырос маленький камыш.

Славу громкую имеет

Место Цукума…

В Сануката- стороне,

В Окинаганооти

Вырос маленький камыш.

Хоть и шляпы не плету —

Срезал и принес домой.

Хоть и на пол не стелю —

Срезал и принес домой,

Положил…

Внушает мне

Думы нежные к себе

В Окинаганооти

Маленький камыш…

ПЛАЧИ

Ах, поведать это вам

Страх большой внушает мне;

В Фудзиваровской столице,

Где всего полным-полно,

Хоть и много там людей

Заполняют всю ее,

И хотя светлейших принцев

Много пребывает в ней,

Но ведь только на него,

У которого служил

Нить немалую годов,

Что сменялись, уходя,

Я смотрел, взирая ввысь,

Словно в небеса,

На него лишь уповал,

Хоть и трепетал душой…

О, как быстро срок настал.

Думал, будет он сиять,

Словно полная луна,

Принц любимый —

Божество.

Ах, когда придет весна,

В Уэцки, бывало, он

По дороге проходил

Под зеленою сосной “мацу”,

“Мацу” — значит ждать

Тех, кто далеко…

Поднимаясь на холмы,

Любовался с высоты

Он своей страной.

Осенью, когда польют

Мелкие дожди,

В долгий месяц, в сентябре,

Среди зарослей пруда,

У чертогов у своих,

На покрытые росой

И склоненные цветы хаги

Глядя каждый раз,

На себя он надевал

Перевязь из жемчугов —

Грусти предавался он.

Рано поутру зимой,

В час, когда шел белый снег,

Ах, посаженный росток ивы

Пустит корни вмиг…

Лук натянутый он брал,

На охоту выходил —

Наш великий государь!

Так он время проводил

До весны,

Когда вставал

Легкой дымкою туман…

Зеркало светлей воды —

Сколько ни гляди в него,

Не устанешь никогда,

Потому всегда мечтал,

Чтобы вечно жил он здесь,

Тысячу веков.

Словно на большой корабль,

Уповал я на него,

Доверял ему душой.

То не лживая ль молва

Отуманила мне взор

В то мгновение,

Когда

На чертог его взглянул?

Белой тканью, вижу я,

Как велит святой обряд,

Разукрашен весь дворец,

И все слуги во дворце,

Где указывают всем

День назначенных работ,

В платья белого тканья

Нарядились в эти дни.

“Уж не сон ли это все?

Неужели это явь? ” —

Думаю теперь с тоской.

Словно облачная ночь,

И не видно ничего —

Так блуждаю я в тоске…

Полотняные одежды

Хороши в Кии- стране…

В Киноэ лежит дорога.

Глядя там на Иварэ,

Где плющом обвиты скалы,

Хоронили мы его,

Преклоняясь, хоронили

Наше божество.

И теперь,

Как быть, не знаю.

И куда теперь идти?

Сколько ни тоскуй душою,

Понапрасну будет все,

Сколько ни печалься в горе,

Нет конца печали той.

Вот сосна,

Что он касался

Белотканым рукавом.

И пускай она безгласна,

Только дерево она,

Но я буду каждый месяц

Новояшмовый

И впредь,

Глядя на равнину неба,

На нее с тоской смотреть,

В этот грустный час надену

Перевязь из жемчугов,

Вспоминать его я буду

В трепете святом души…

Каэси-ута

Обвита плющом скала…

Там, где горы Иварэ,

Белотканое стоит

Облако среди небес.

То не ты ли это там, мой великий государь?

Здесь, в Ямато- стороне,

На простертых островах

Много разных есть земель,

Что лежат среди морей. Как это

Надумал ты?

Как решиться только мог?

Там, где нету никого,

В склепе дальнем Киноэ

Усыпальницу себе

Ты воздвиг

И скрылся там,

Заперся в чертогах тех…

Оттого и слуги все,

Что ты звал к себе всегда

Рано поутру,

Что ты звал к себе всегда

Поздно ввечеру,

Словно стая певчих птиц,

Что стремятся улететь,

Собрались толпою здесь,

Ждут приказа твоего,

Но к себе ты не зовешь…

Оттого и чувства их,

Закаленные сердца,

Что натачивали меч,

Растворились в горе здесь,

Словно в небе облака…

И, катаясь по земле,

Мы промокли все от слез,

Горько плача о тебе,

Но не хватит наших слез,

Чтобы выплакать печаль…

Много мелкого бамбука на полях Мину…

Кони, что содержит “принц полей” — Мину

В западной конюшне у себя,

Кони, что содержит принц Мину

В тех конюшнях, что в восточной стороне,

Хоть травою вдоволь кормят их,

Хоть водою вдоволь поят их,

Все равно они

Почему-то нынче громко,

Жалобно в своих конюшнях ржут.

Почему-то кони пегие его —

Словно лепестки цветов у тростника,

Что в два цвета расцветают на стеблях,

Почему-то кони пегие его

Нынче жалобно в конюшнях ржут?

Каэси-ута

Рукава одежды шелковой белы…

Как двухцветные цветы у тростника.

Бело-серый конь его сегодня ржет.

Может быть, есть сердце у него?

Нынче не такой он, как всегда…

Здесь, в стране, где облака

Белою грядой плывут,

Здесь, в стране, где облака

Тучей голубой ползут,

Меж людьми, над кем плывут

Эти облака небес,

Верно, только я одна

Так тоскую о тебе?

Верно, только я одна

Так люблю,

Что до краев

Небо и земля полны

Муками моей любви.

Оттого ли что в тоске

Грудь моя теперь болит,

Оттого ли что люблю,

Больно сердцу моему, —

Ведь любовь моя к тебе

Все сильнее с каждым днем.

И могу ль сказать,

Когда

Я тоскую?

Часа нет,

Чтоб не тосковала я.

Ты, любимый, говорил:

“Вспоминай о сентябре,

Вспоминай о нем всегда,

Тысячи веков,

Пусть идет о том рассказ

Бесконечные века…

Пусть о том передают

Люди впредь из уст в уста…”

Но сентябрь миновал —

Месяц наших первых встреч.

Нестерпимо тяжело

На душе моей теперь.

Быстро месяцы пройдут

Новояшмовые вслед,

Как мне быть, что делать мне?

Выхода не вижу я…

У подножья горных скал,

Где крутой, опасный путь,

Есть ворота, что ведут

К ложу каменному вглубь…

Утром, из дому уйдя,

Я горюю о тебе,

Ввечеру, домой придя,

О тебе грущу, мой друг.

Ягод тутовых черней

Волосы я распущу,

Сладким сном,

Как люди спят,

Не забыться мне теперь.

Как большой корабль, плывя,

Неспокоен на волнах,

Неспокойна так же я…

И те ночи, что лежу

И тоскую о тебе,

Разве можно сосчитать?

Запертая среди гор

Извивается река,

Что зовется Хацусэ.

И где устье у реки,

Восемь там бакланов я

Заставляю вмиг нырять;

Где истоки той реки,

Восемь там бакланов я

Заставляю вмиг нырять;

Там, где устье,

Там даю я бакланам есть форель;

Где истоки,

Там даю я бакланам есть форель;

И жалею, что форель

Не могу я подарить,

Милая моя, тебе!

Улетевшей вдаль стреле

Я подобен —

Далеко

Нахожусь от милых мест,

И исполнено забот

Небо горьких дум моих,

И исполнено забот

Небо горестей моих.

Вот про платье говорят:

“Если ты порвешь его,

То починишь — и опять

Можешь ты носить его”.

Вот про жемчуг говорят:

“Если только нить порвешь,

Свяжешь снова — и опять

Можешь ты носить его”,

И одно лишь не вернешь

И не встретишь никогда,

Это — милую жену,

Что от нас ушла навек…

В запертой со всех сторон

В Хацусэ за цепью гор

Вся во флагах голубых

Встала Осака-гора.

Выбежишь — и пред тобой

Эта славная гора.

Выйдешь, взглянешь — пред тобой

Эта дивная гора.

И так жаль мне, что она,

Сердцу милая гора,

Всеми брошена теперь…

Вот высокая гора

И моря. Смотри:

Вот гора — всегда горою

Будет так стоять.

Вот моря — всегда морями

Будут так лежать.

Человек же, что цветы, —

Бренен в мире человек!

Государю своему подчиняясь,

Миновал

Ты Ямато — край родной —

Остров Акицусима.

И в Отомо, в Мицу, ты

Возле милых берегов

У большого корабля

Много весел закрепил.

И в затишье поутру,

Слыша голос рыбаков,

И в затишье ввечеру,

Слыша тихий всплеск весла,

Ты скитаешься в пути…

О, когда же ты придешь?

Жертвы принося богам,

Обращаюсь к ним с мольбой,

Не ошибка ли слова,

Что сказали люди мне,

Будто ты, любимый мной

Сердцем всем,

Ушел навек,

И упал, как алый лист,

Там в Цукуси среди гор…

Каэси-ута

Не ошибка ли слова,

Что сказали люди мне?

Ты ведь говорил:

“Будет длинной, без конца,

Яшмовая нить…”

Человек, ушедший в путь,

Что отмечен был давно

Яшмовым копьем,

Распростертыми вокруг

Шел полями, по горам,

Реки он переходил

И вступил на путь морской,

Там где чудище-кита ловят

На глубоком дне.

И опасный переход —

Страшный Переход-Богов —

Там, где ветер каждый раз

С дикой силою шумит,

И встающая волна

Необычно высока,

Страшный путь, что прегражден

Непрерывною волной,

Чье жалея сердце, он

Напролом пройти спешил.

Возле моря, где слышны

Крики жалобные птиц,

За высокими горами,

Что скрывают край родной,

На зеленом изголовье

Из морских прибрежных трав,

Словно бабочка летя

Прямо на огонь,

Здесь, на дальнем берегу,

Возле моря, где порой

Ловят чудище-кита,

Он лежит без чувств, без дум

Спящий человек.

Может, есть отец и мать,

И любимое дитя,

И прелестная жена,

Словно вешняя трава,

Может быть, он им хотел

Передать любви слова,

Что на сердце у него?

Если спросишь: “Где твой дом? ” —

Дома он не назовет.

Если спросишь: “Как зовут? ” —

Имени не скажет он.

Словно малое дитя

Плачущее, он в ответ

Не промолвит ничего.

Как ни думай, ни тоскуй,

Но печальная судьба —

Здесь, на этом свете жить!

3337–3338

Каэси-ута

И отец, и мать,

И жена, и дети там,

Верно, ждут, когда придет,

Неотступно глядя вдаль…

Вот она, печаль людей!

Между распростертых гор

Горною дорогою пойду.

Если дует ветер на морях,

Волны, заграждая путь, встают, —

По пути морскому не пойду.

Песня, сложенная при виде мертвого тела Цуки в звании обито на берегу в Камисима в стране Бинго

Вышел он в далекий путь,

Что отмечен был давно

Яшмовым копьем.

Распростертыми вокруг

Шел полями, по горам,

Реки он переходил

С бурною водой

И вступил на путь морской,

Там, где чудище-кита

Ловят на глубоком дне.

Грозный ветер дует там

С дикой силою всегда,

И встающая волна

Там бушует каждый раз.

Ох, и страшно в тех местах,

Там, где Переход-Богов —

За волной идет волна,

Приливая к берегам…

Вдалеке оставил он

Цепь родных высоких гор,

Изголовием себе

Выбрал бездну,

И без чувств

В бухте он лежит теперь…

Может, есть отец и мать,

И любимое дитя,

И прелестная жена,

Словно вешняя трава.

Если спросишь: “Где твой дом? ” —

Дома он не назовет,

Если спросишь: “Как зовут? ” —

Имени не скажет он…

Чей приказ он выполнял,

Чьим словам покорен был,

Напролом переходя

Море страшное в волнах,

Подымающихся ввысь?

3340–3343

Каэси-ута

И отец, и мать,

И жена, и дети там,

Верно, ждут, когда придет,

Неотступно глядя вдаль…

Вот она, печаль людей!

Ведь, наверно, ждут тебя

Дома близкие твои,

Что же ты вдали от всех

Распластался на земле,

Изголовием избрав берег дикий и чужой?..

Ведь, наверное, тебя, что здесь лежишь

У глубокого залива на земле,

Ждут:

“Вот нынче, нынче он придет!..”

О, как жалко бедную жену!

Здесь, на берегу,

Где лишь плещется волна,

В бухте ты совсем один

Распластался на земле,

И не знать тебе пути больше в дом родной!

В этом месяце, мой друг,

Думала, вернешься ты,

Как большому кораблю,

Доверяла я тебе,

“О, когда же наконец? ” —

Вопрошала я с тоской.

Но, как алый клена лист,

Ты отцвел, ушел навек…

С яшмовым копьем гонец

Мне принес об этом весть,

И как светит светлячок, —

Еле-еле, так едва

Донеслась до слуха весть,

Стала пламенем земля

Под ногами у меня,

Броситься бы мне бежать,

Но куда, не знала я…

Словно утренний туман,

Мысли вдруг смешались все,

Горько горевала я,

Будто потеряла вдруг

Посох, что опорой был.

Все напрасно…

Знаков нет,

Где твой путь.

Куда ушел?

Но ведь где-то есть же ты?

Облака небес

Призову к себе сюда,

Пусть возьмут меня с собой,

И как раненый олень,

Пусть в пути умру и я!

Но напрасны думы те,

Мне неведомы пути,

И теперь, совсем одна,

Полная любви к тебе,

Только в голос плачу я!

Каэси-ута

Каждый раз, как только вижу я

Крылья тех гусей,

Летящих в тростники,

Вспоминаю я разящую стрелу,

Что носил ты за спиною у себя…

Посмотрю на небеса —

И в колодце облаков

Чуть виднеется вдали

Дорогая мне теперь

Тобаномацубара.

Дети,

Ну, пойдем туда

И посмотрим на нее.

Коль разлука суждена,

Разлучаться б лучше нам

Было бы в родном краю,

Коль разлука суждена,

Разлучаться б лучше нам

Было бы в родном дому,

Боги неба и земли,

Полон я упрека вам.

В дни, когда я был в пути,

Где зеленая трава

Изголовьем мне была,

Как могли вы разлучить

Навсегда меня с женой?

В дни, когда я был в пути,

Где зеленая трава изголовьем мне была,

Навсегда, моя жена, ты покинула меня…

И подумаю когда о дороге в дом родной,

Я не знаю, где найти силы мне, чтоб дальше жить…