Книга вторая 1 страница

(1950-е годы)

Да, мы вернулись. Мы не могли не вернуться.

Но много воды протекло мимо лесных северных берегов, прежде чем на этих берегах снова появились ленинградские фольклористы. Мы вернулись через тридцать лет.

Немало и коллективных, и индивидуальных поездок в разные районы за былинами, песнями и сказками провели советские, и в частности ленинградские, фольклористы после 1920-х годов: мы обследовали Карелию, Беломорье, Вологодскую, Архангельскую, Ленинградскую области, побывали на Волге, на Урале, во многих Союзных республиках. Всё это, бесспорно, было нужно, полезно, интересно. Но мы ни на минуту не забывали, что именно на севере более ста лет назад была начата фольклорная работа нашими предшественниками; именно на Севере она более или менее систематически, от десятилетия к десятилетию проводилась в конце XIX и в начале XX веков; именно Русский Север был тем местом, где можно было на ряде последовательных записей проследить развитие и трансформацию различных жанров народной поэзии, существовавшей в данном месте в рамках определенных традиций и художественных школ. Следовательно, наряду с другими районами мы должны были особенно внимательно продолжать обследование именно Севера, - такие систематические повторные наблюдения с интервалом в несколько десятков лет мы рассматривали как свой долг.

В середине 1950-х годов группа ленинградских фольклористов снова оказалась на Русском Севере, в 1955 и 1956 годах - на Печоре, в 1958 году - на Мезени. Теперь это были не крупные комплексные экспедиции Института истории искусств, а немногочисленные музыкально-словесные отряды Института русской литературы Академии наук СССР.

Радостно и странно было встречать в знакомых деревнях старых друзей, слышать их приветствия, изумлённые восклицания, расспросы, воспоминания о том, как мы когда-то приезжали к ним «с трубой» (теперь у нас были с собой не фонографы, а магнитофоны). Нас помнили, нам радовались, нам наперерыв рассказывали о местных событиях и новостях, накопившихся за истекшие тридцать лет.

Конечно, многих - особенно из старшего поколения - мы уже не досчитались, другие неузнаваемо изменились. Иринья Ивановна из тоненькой белокурой молодки превратилась в добродушнейшую шестипудовую «жёнку»... Алёша Торопов, семилетний озорник, стал стройным подтянутым лейтенантом... Дуня и Марфуша уезжали учиться в Москву и теперь сами учат ребятишек в родной деревне... Таких новостей было множество повсюду. Большинство бывшей молодёжи превратилось в солидных отцов и матерей семейств.

Но это были те же чудесные северяне с их радушием, приветливостью, доброжелательством. Кругом звучали те же «досюльные» песни, загадки и сказки, бережно хранимые в семейных гнёздах. Шумели те же свежие солнечные чащи, струились те же чистые лесные реки. Веял могучей непреходящей жизнью тот же неповторимо прекрасный, сказочно богатый хранитель сокровищ нашей национальной культуры - Русский Север.

Тот же? Нет, конечно, не тот!

Жадными глазами вглядывались мы после тридцатилетней разлуки во всё окружающее, во всё новое, появившееся на берегах северных рек за эти прошедшие десятилетия. Может быть, этого нового было ещё и не так много, - гораздо меньше, чем в деревнях центральной России, потому что гораздо труднее, чем там, было пробиваться этому новому сквозь плотные пласты традиционного, устоявшегося северного быта. Но оно было - и надо было его уловить, подметить, осмыслить...

И множество путевых записей, зарисовок, дневниковых страниц заново легло в глубину наших потрёпанных рюкзаков, отражая сходство и различия в быту, искусстве, культуре северной деревни 1920-х и 1950-х годов. Из них получилась вторая часть этой книги.

Новый быт, ростки новой культуры на Русском Севере...

Новые исполнители и новые фольклористы.

А где же те прежние собиратели, которые в 1920-х годах впервые таким большим коллективом двинулись из Ленинграда к северу за фольклором, побывали в Заонежье, на Пинеге, на Мезени, на Печоре, столько повидали, засняли, записали, зарисовали, выпустили столько книг, статей, сделали столько докладов об искусстве Русского Севера?.. Что стало с ними? С их работой?..

В своё время в Крестьянскую секцию ГИИИ пришли люди разных специальностей и поколений. Старшие - наш «шеф», профессор К. К. Романов, архитектор-искусствовед, и профессор-театровед В. Н. Всеволодский-Гернгросс уже тогда были известными учёными, для которых исследование народного искусства являлось органической частью в общей системе их научных интересов. Но хотя многие другие члены Крестьянской секции после экспедиций 1926-1929 годов занялись - кто музейной, кто литературной, кто театральной работой и в науку дальше не пошли, тем не менее, сейчас, когда 1920-е годы уже отошли в прошлое, видишь, какая это была замечательная эпоха для нашей фольклористики и какой - в целом - у нас был мощный научный коллектив.

Немногие, например, помнят сегодня А. М. Астахову тех времён - суровую, мужественную, с полевой сумкой через плечо и пёстрым ситцевым платком на голове, решительно шагавшую из деревни в деревню в поисках очередного деда-былинщика или бабки, знающей заговоры. Анне Михайловне было тогда около сорока лет. Она ещё не была профессором, не была доктором филологических наук; она ещё только шла ко всему этому - по каменистым полям Карелии, по болотам Пинеги, по Печорской тайге... Она стала автором многочисленных исследований по русскому эпосу, издала два тома «Былин севера», написала книги «Русский былинный эпос на севере», «Народные сказки о богатырях русского эпоса» и много других. Для всех нас, «младших», она всегда была образцом трудовой дисциплины и научной добросовестности. Она скончалась в начале 1970-х годов.

Другой яркий образ в фольклористики той эпохи - Зинаида Викторовна Эвальд. Очень живая, всегда веселая, остроумная и жизнерадостная, с неистощимым чувством юмора, она была человеком редкой эрудиции и способностей: музыковед по образованию, Зинаида Викторовна прекрасно знала и словесный фольклор, обладала незаурядным талантом исследователя, владела инструментом, рисовала, пела. Ею написаны обширные научные комментарии к «Песням Пинежья» - большому тому пинежских песен, выпущенному ею совместно с Е. В. Гиппиусом в издательстве Академии наук СССР в 1937 году. До сих пор трудно и больно представить себе, что эта блестяще одарённая и обаятельная женщина могла так безвременно погибнуть в дни ленинградской блокады...

Блокада погубила и крупного учёного, специалиста по сказке, эпосу и обрядовому фольклору - А. И. Никифорова. Так и вижу вдали его богатырскую фигуру в парусиновой толстовке, с львиной гривой рыжих волос, мелькающую по деревням Заонежья, Пинеги и Мезени. В экспедициях 1920-х годов он работал без устали: вышагивал десятки километров пешком, неутомимо разыскивал мастеров народной сказки, записывал, наблюдал, собирал сведения об исполнителях. Большое научное наследство, оставленное им, ещё ждёт своей разработки.

Над сказкой работала тогда и И. В. Карнаухова, ушедшая скоро из фольклористики в детскую литературу и работу на эстраде, но издавшая в 1934 году сборник «Сказки северного края», составленный из материалов наших экспедиций. В 1939 году не стало и её...

За истекшие десятилетия ушли из жизни почти все члены Крестьянской секции 1920-х годов. Умер её шеф - К. К. Романов. Скончался профессор Е. В. Гиппиус. Сегодня об эпохе первых ленинградских фольклорных экспедиций может рассказать только автор этой книги.

В 1920-е годы мы собрали на Русском Севере немало. Впоследствии наши материалы были частично переданы в различные государственные музеи и хранилища, частично опубликованы в виде былинных, песенных, сказочных и частушечных сборников, монографических исследований, статей, заметок, сообщений и докладов на конгрессах, конференциях и фольклорных съездах. На их основе защищались дипломные работы и диссертации, писались очерковые книги, делались музыкальные и литературные художественные обработки, устраивались выставки. Много раз приезжали фольклористы из других городов и из-за рубежа - познакомиться с нашими архивными собраниями, перенять опыт нашей работы. Где бы ни находились наши материалы, переходившие несколько раз из одного Института в другой, дело, начатое нами в Крестьянской секции ГИИИ, не замирало, и из северного фольклорного наследия 1920-х годов наука на протяжении десятилетий черпала неустанно.

А годы 1950-е?

Они были не хуже. Они были не просто богаты как новыми, так и уже знакомыми нам текстами и напевами, которые мы заново почерпнули в мезенских и печорских деревнях - они были новым этапом в жизни всего этого материала. Повторные обследования и записи давали возможность углублённых исследований, прослеживания исторического пути былин, песен и сказок, заново записанных после тридцатилетнего перерыва в тех же местах и в ряде случаев - от тех же исполнителей, которые когда-то, изумлённые и восхищённые пели нам «в трубу»…

«Из-за лесу, лесу темного…»

4 июля 1955г.

Поезд Ленинград - Воркута!

Далеко, далеко лежит сегодня наш путь: от Ленинграда - к дремучим северным чащам, к буйным водным просторам, всплески которых уже слышатся нам издали, «из-за лесу, лесу темного», к величавым песням и былинам Печоры. И вместе с тем - к новым северным деревням, к новым людям, живущим и работающим сегодня на Русском Севере. Ко всему тому, что на всю жизнь пленяет каждого, кому посчастливилось побывать в этих сказочных лесах, на этих сказочных реках.

Мы, ленинградские фольклористы, попали сюда впервые давным-давно, в 1929 году.

Чудесное это было время - двадцатые годы. Годы нахлынувшей неслыханной новизны в установках и принципах научной работы, пересмотра и переоценки многих ценностей, годы светлых перспектив, надежд и предчувствий... Годы молодости советской науки, в том числе и советской фольклористики.

В 1920-х годах наши комплексные экспедиции организовывались Крестьянской секцией Государственного Института истории искусств. Сегодня фольклорные экспедиции проводит Институт русской литературы (Пушкинский Дом) Академии наук СССР, направивший этим летом на Печору для собирательной работы нас, четверых из своих сотрудников: двоих музыковедов - Ф. В. Соколова и В. В. Коргузалова, и двух словесников - меня и аспирантку З. И. Власову. Пятым с нами едет художник Л. В. Коргузалов-младший, прикомандированный к нам от Академии художеств.

Мы едем, преисполненные счастья: после разнообразных экспедиций 1930-х-1950-х годов (в Беломорье, на Вологодчину. в Башкирию, на Урал, на Волгу и др.) нам снова дана возможность побывать в далеких печорский лесах, повидать современную печорскую деревню, познакомиться с ее сегодняшними песнями, сказками, былинами. И мы готовимся заново смотреть, слушать, расспрашивать, сравнивать и наблюдать.

Районы могучей, своевольной Печоры, не похожие один на другой: и у верхнего, и у среднего, и у нижнего её течения своё хозяйство, свои бытовые традиции, свои обычаи и песни, принесенные сюда когда-то различными потоками колонизации. За одно лето всю Печору не охватишь. Поэтому у нас запланированы две экспедиции: в этом году - средняя Печора, район Усть-Цыльмы и ее окрестностей, в будущем году - низовья. А после двух этих поездок мечтаем ещё раз съездить на Мезень… Вот тогда этот край Русского Севера, этапы исторической жизни его фольклора в XX веке, будут у нас обследованы достаточно подробно; и роль наша, как продолжателей дела фольклористов прежних лет, будет выполнена.

... Мы едем поездом Ленинград-Воркута, но выйдем значительно раньше конечного пункта, а именно - в городе-новостройке Порт-Печора. Там перебазируемся на пароход, и дальнейший наш путь пойдёт уже по воде.

Пока что - за окном знакомые пейзажи: хвойные перелески, тихие озерца, пустынные болотистые полянки. Чуть моросит дождь. Поезд одолевает километр за километром не спеша - этот участок пути проложен недавно. Воркутинская железная дорога ещё очень молода. Мимо реки Печоры она проходит только краешком. Но благодаря ей мы можем попасть в Усть-Цыльму не морем, не через Мезень, не через лес-тайболу, как в 1929 году, а гораздо быстрее: на весь путь до места нам потребуется не три недели, как тогда, а только одна. Поезд идет до Котласа, а там наш единственный, скрипучий, - таких в центральной России уже не увидишь, - но нас это ничуть не огорчает. На чем только не путешествовали мы за эти годы! В Заполярье - на оленях, в Башкирии - на верблюдах, в Ленинградской области в один из первых послевоенных годов случилось однажды везти нашу аппаратуру и на корове...

Выехали мы вчера вечером. Ночью проспали Тихвин, сейчас стоим у Череповца. Часа через три будет Вологда.

5 июля 1955г.

Тот же поезд и вагон.

Вчера миновали Вологду, круто повернули на север, полюбовались на чудесный древний монастырь и направились к Котласу. В одиннадцать часов утра сегодня проехали и его. Теперь стремимся прямо к Печоре.

Из окон виден чудесный глухой лес, совсем сказочный. Погода не балует: всё время дождичек с ветерком и лишь изредка легкие просветы синего неба. Но после прошлогодних куйбышевских степей, мучительной жары в сорок градусов и суховея мы ничего лучшего сегодня и желать не можем.

6июля 1955г.

Тот же поезд и вагон.

Трясёмся всё дальше и дальше. В силу непонятной логики природы по пути на север становится почему-то все жарче и жарче… Лес за окошком все живописнее. Рано утром проехали Ижму и в три часа дня сегодня будем на станции Порт-Печора. Туда вчера дали из Котласа телеграмму с просьбой забронировать нам пять мест на пароходе, идущем вниз.

На станциях видны в окошко люди, гуляющие в накомарниках. Начинается северный бич божий - комары и «гнус». Поезд невыносимо трясёт и укачивает нас. Эта новая железная дорога за недолгие годы своего существования ещё не успела обмяться, и мы едем всё время, как по ухабам. Вспоминается вологодская загадка о старой российской проселочной дороге: «живёт толчея, вьется, как змея, вьётся, больно дерется, гора на горе, дыра на дыре»... Но все это пустяки: дорога построена, свою миссию она выполняет, а все неудобства, несомненно, в скором времени сгладятся. Нечего капризничать!

7 июля 1955г.

Р. Печора, пароход «Андрей Жданов».

Направление: Порт-Печора - Устъ-Цылъма.

Вчера около четырех часов дня прибыли в Порт-Печору. Станция эта так же нова, как и вся воркутинская железная дорога. К ней пристраивается город, который называется то Печора, то Порт-Печора, то Канин - по-разному: название ещё не утряслось, как и сама дорога. Стоит этот будущий город, как поётся во многих русских песнях, «на горе высоко, на краю далеко». Песок, сосны, масса новых домов, вылезающих, но ещё не вполне вылезших из земли; некоторые поднялись на этаж, другие - на два, и далеко не все доросли до крыш. Есть книжный магазин, где малолетние новоселы спрашивают учебники английского языка для пятых классов; есть столовая, где кормят «квашеной рыбкой» - любимым местным кушаньем, аромат которого, вероятно, с ужасом вспомнится каждому из нас и на смертном одре... Есть ларек «Ремонт часов», есть грандиозное здание местного «Ры-Ды-Ка» (Районного Дома Культуры), где имеется местная художественная самодеятельность и выступают заезжие гастролеры. А давно ли тут был только глухой медвежий лес!

Смотрим вокруг во все глаза, жадно впитываем в себя впечатления от нового Севера и стараемся ничего не пропустить.

В гостинице (да, тут есть теперь и гостиница) нас приняли очень приветливо и предоставили на одну ночь вполне удобные места. Правда, об этом мы тоже заранее просили телеграммой, не то, наверное, остались бы без пристанища: людей сюда приезжает очень много, жилья ещё мало, гостиница переполнена. Мы устроились, и прежде всего побежали на пристань узнавать о заказанных билетах. Там нас тоже ожидали и были так любезны, что предложили самим выбрать места, которые нам приглянутся; только после этого стали продавать билеты другим пассажирам.

Так как рядом с гостиницей помещается почта, то сегодня утром перед погрузкой на пароход весь наш багаж был доставлен на пристань не на наших спинах, а на местной почтово-телеграфной конной тяте. Нас провожал, благословлял и всячески наставлял Владимир Иванович Малышев, сотрудник Пушкинского Дома, который ежегодно работает на Печоре, где собирает древние книги и рукописи. И в этом году он уехал в Усть-Цыльму за месяц до нас; теперь, возвращаясь в Ленинград, он только что прибыл этим же пароходом из Усть-Цыльмы и торопится передать нам адреса, маршруты и другие сведения насчет усть-цылемского района и различного рода личностей, которые могли бы быть нам полезными. В десять ноль-ноль мы отшвартовались от пристани Порт-Печора и пошли не против течения, (как это по большей части бывает с нами в экспедициях,) а прямо по течению вниз к Усть-Цыльме. Порт-Печора - пристань тоже совершенно новая.

Плывем. Широко, хорошо, привольно! Местами река похожа на Волгу: низкий лес, пологие берега, много отмелей и плесов совершенно общерусского волжского типа. Но дальше, мы знаем, будет совсем иное.

Плыть нам, к сожалению, всего тридцать шесть часов.

8 июля 1955г.

Река Печора, пароход «Андрей Жданов».

Всё та же огромная, пустынная зеркальная река с опушкой тёмно-зелёного хвойного леса. Всё шире, всё величественнее становится надвигающаяся на нас могучая панорама. Нет, далеко всё-таки Волге до Печоры!

Пустынно, тихо. Совсем нет пароходно-лодочно-буксирной суеты, как на Волге, где всё время то навстречу, то обгоняя вас, плывут самые разнообразные речные суда. Здесь мы за два дня встретили их не больше четырёх-пяти. Селения по берегам тоже виднеются крайне редко.

Вчера в восемь часов вечера прошли Усть-Усу, большое ижемское село. Очень высокая - ступеней в полтораста - деревянная лесенка ведёт на угор, где оно расположено. Сверху - вид на огромные, необозримые просторы Печоры с её изгибами, островами и лесом-тайболой, уходящим за все концы горизонта. У берегов видели ижемок в национальных костюмах.

Близ пристани - большой сарай, доверху набитый связками оленьих шкур. У сарая – сторожиха.

- Куда отправлять будете? - поинтересовались мы, разглядывая шкуры. Сторожиха-ижемка зевнула.

- А кто знает? Кажись, далёко, за море... В Россию!

По-видимому, «география» на Печоре своя, досюльная. Для местных жителей существует родная Печора, существует Студёное море, отделяющее Печору от других частей света, а где-то далеко, «за морем», Россия, куда «кто знает» зачем отправляют из Ижмы оленьи шкуры...

Утром сегодня проплывали мимо пустынного лесного берега. Почти у самой воды на уторе стоял крепко вколоченный в землю столб с прибитой к нему поперечной доской. На доске была какая-то надпись, которую издали было не разобрать.

- Что это такое?

- Так што - пристань, - любезно отозвался пробегавший мимо матрос.

- Пристань? Какая? Как называется?

- А вон там на дощечке прописано. Пароход проплывает мимо столба.

- «Мутный материк», - не без изумления читаем мы. Не со времён ли новгородской колонизации стоит тут этот монумент? Не с тех ли пор, когда отважные ушкуйники плыли вниз по Печоре и с любопытством оглядывали её туманные берега, не зная, где тут острова (которые на Печоре местами действительно очень велики), а где твёрдые (хотя бы и «мутные») материковые?

Жилья кругом столба и в ближайших окрестностях никакого не видно...

Сегодня же выяснилось, что в соседней каюте едет усть-цылемский житель, Алексей Торопов, молодой военный, сын того самого Алексея Дмитриевича Торопова, который вез нас когда-то через тайболу, а затем был нашим хозяином в Усть-Цыльме. Алексей и сейчас помнит, как мы «вывешивали трубу» и собирали певцов, хотя сам был в то время ещё совсем маленьким мальчуганом. Узнав, что мы ещё не представляем себе, какое пристанище может ждать нас в Усть-Цыльме, он немедленно заявляет:

- У нас дома места много, всех разместим. Обязательно к нам заезжайте! А уж родители-то как обрадуется!

- А не стесним?..

- Ну, что вы!

Нам, конечно, очень хотелось бы повидать старых друзей. Вопрос остаётся открытым до прибытия в Усть-Цыльму. Алексей подсаживается рядом с нами на палубу и дальше плывём вместе. Тем для оживлённой беседы, конечно, горы.

Плывём, не торопясь. Пароход время от времени пристаёт к берегам, чтобы взять случайных пассажиров. Обычно это бывает у редких деревушек. Население спускается с высокого угора к воде. Два-три бревна на песочке, как и когда-то, обозначают речной вокзал. На брёвнах сидят старухи и жёнки в ижемских костюмах, в пёстрых чулках; судачат, встречают и провожают нас любопытными взглядами. Как и много лет тому назад, пароход сегодня - событие и зрелище. Уезжают и приезжают обычно не больше двух-трёх человек. На крупных пристанях, конечно, больше. Этих крупных было пока две - Усть-Уса вчера вечером и Щелья-Юра сегодня.

Комаров - миллиарды. Кусают, как собаки!

9 июля 1955г.

Усть-Цильма.

Вот мы и на месте. Сбылось то, о чём неустанно мечталось все годы с тех пор, как мы отсюда уехали.

Мы в Усть-Цыльме!

Вчера к десяти часам вечера, как предполагалось, мы, конечно, не поспели. Пришли в два часа ночи. Ночь была совершенно светлая, прозрачная, с удивительными перламутровыми переливами на воде – розовыми, голубыми, сиреневыми, с бледным высоким кругом луны, от которой по воде шел не золотой, а серебрянный призрачный столб.

Мы заранее послали в Райисполком телеграмму с просьбой встретить нас и оставить нам места в здешней гостинице. Да, теперь и тут есть гостиница! Погодите, - вырастет она и на «Мутном материке»! Встретить нас никто не встречал, но места в гостинице оказались забронированны. Не успели мы в них внедриться, как примчалась машина с представителем Райисполкома. Он был очень смущён, что опоздал к пароходу, и обещал сегодня с утра помогать нам во всём.

Ночь кое-как проспали на гостиничных постелях; но так как постели эти не слишком комфортабельны и мы всё время скатывались с них то направо, то налево, как с гребня крыши, то решено было действительно попытать счастья у Тороповых. Мы с Ф. В. Соколовым пустились на разведку.

Серебряная ночь сменилась внезапно, как всегда на Печоре, проливным дождём и хмурым ветреным утром с холодом, шквалом и свинцовыми тучами. Тихая ночная Печора кипела белыми барашками, бежавшими по гребням чёрных волн.

Засунув руки в карманы, подняв воротники, мы шагали по деревянным тротуарам Усть-Цыльмы. Посетили Райком, Райисполком, договорились о том, что 14-го нам дадут моторную лодку для поездки по Цыльме, и пошли дальше осматривать местность.

Прежде всего направились к Тороповым. Вся семья приняла нас очень радушно. Конечно, мы нашли много изменений: кто повзрослел, кто постарел; появилась седина в рыжей бороде хозяина, появились морщинки на лице до сих пор красивой Степаниды Михайловны. Дети выросли; кто учится, кто замужем. Перемен в семье много, есть и трагические. Погибла младшая дочь Ирина. Остальные живы и здоровы. Конечно, нас приняли очень охотно и через час все мы со всеми тюками и чемоданами были водворены во второй этаж знакомой добротной избы. Быстро договорились со Степанидой Михайловной о разных бытовых и хозяйственных! вопросах и отправились на рабочие разведки.

Новая Усть-Цыльма...

Громадные рыже-чёрные трёхэтажные избы с высокими теремными крылечками - те же; древние журавли у колодцев - те же; те же и ёлки вокруг деревянного памятника жертвам гражданской войны. По ёлки эти разрослись и стали вдвое выше, а вокруг старых изб и журавлей выросла невиданная прежде новизна: появился Раймаг, появились лавки, ларьки, много магазинов с городскими товарами.

Правда, попасть во все эти места нам поначалу было трудно. Усть-Цылемская торговая сеть живет своим ритмом: открыто Сельпо - закрыт Раймаг; открывается Раймаг - закрывается книжная лавка; закрывается мануфактурный магазин - начинают благоухать столовая и рыбный ларёк, и т.п. Держать приезжим все это в голове с непривычки совершенно невозможно и потому мы сегодня почти никуда не попали. Но всё-таки побывали в редакции газеты «Печорская Правда» (открыта, когда закрывается молочная торговля) и отдали заметку о нашем приезде. Вторую, по совету В. И. Малышева, отправили авиапочтой в республиканскую газету в Сыктывкар.

Вернувшись домой, подытожили сведения и наблюдения, полученные от Райкома, подавальщиц в столовой, продавщицы в рыбной лавке и нашей хозяйки Степаниды Михайловны.

- Живут старинные песни, живут, как не жить! - весело подтверждали и старики, и среднее поколение. - И бабки с дедами помнят, да и парни с девками много знают, от старших переняли. Ходят по улицам, гуляют вечерами, и поют...

- Что же именно? - добиваемся мы.

- Да всякое разное. И «Калинушку с малинушкой» поют, да «Возле реченьки», да «Вы ставайте-ко, братцы» - это про Степана Разина, да много цего!

- А новые песни складывают?

- Не... Цастушки тольки. А песен-то и досюльных хватает!

- А вот ешшо дед есть, Константин Чуркин, - вспоминает одна из наших собеседниц, - у его много баб собирается, вместе поют...

- Старые песни?

- Да уж цего старей: «У клюца, клюца, у колодезя», да «Из под камушка из-под белого», да «Высоко звезда всходила»... Самы досюльны!

Попутно выясняется, что в Усть-Цылъме и теперь ещё на святках ходят «масками», т. е. ряжеными, поют «виноградия». На вечорках поют, как и прежде «припевки», величают женихов. На Иванов день и в другие весенне-летние праздники устраиваются «горки» с чинным гуляньем на улицах в шелках и золоте и с пением хороводных песен. Всё, как прежде, только в меньших масштабах, потому что за последние годы много молодёжи в отъезде.

Основа хозяйства, как и в 1929 году - животноводство, заливные луга, молоко. Два колхоза, из которых состоит Усть-Цыльма, только этим и промышляют. Хлеба не сеют, рыбу ловят по договорённости с Рыбтрестом, но рыболовецкий колхоз промышленного значения не имеет: что выловят, то сами и съедают. Оленей держат, но тоже не в порядке промысла, как было когда-то, а для своих личных местных нужд. Оленеводческого колхоза нет. Очень заняты травами и сенокосом: это - база для скота, и сейчас, например, много народу разъехалось по пожням. Но уверяют, что оставшихся вполне достаточно, чтобы мы могли провести любые записи.

- А вот ещё дедко один... Гаврила Вокуев, - вспоминает кстати кто-то из наших собеседников, - он не только песни, он даже старины знат!

- Правда?! Старины поёт?!

- А цего не петь, коли помнит. Поёт! Идите к ему, он вам напоёт, он певака. Не болело ему петь-то, споёт!

- Провожают нас, знакомят с дедом. Сам «певака» очень доволен нашим приездом и радуется предстоящим записям.

Сегодня производим первую разведку, моемся в бане и радуемся погоде. Это вам не несносная волжская жара. Нет, тут люди живут иначе, уж если льёт, так льёт основательно, сутками. Дождь и ветер с Печоры бодрят и веселят. Лучшего мы пока не желаем.

Вечером пойдём на улицу - поглядеть, как молодёжь будет гулять и петь песни. Ветер так и свистит за окном. В шерстяных свитерах - и то не жарко. А вчера чуть не купались... Но погода ни молодых усть-цылемов, ни нас не пугает нисколько. Гулянье всё равно состоится, а, следовательно, начнётся и наша работа.

11 июня 1955г.

Работ идёт полным ходом. Началась она с того, что мы в какой-то мере изобразили вариант бессмертной Чеховской «Канители», в чём нам старательно помогали местные старожилы. На первых порах нам хотелось выяснить, кто из наших прежних исполнителей в настоящее время имеется на лицо в Усть-Цыльме.

- Ну, а Иринья Торопова - жива? - допытываемся мы.

- Нету... Померла Иринья! - вздыхают бабки.

- Это какая Иринья? - вскидывается на них председатель колхоза, - Торопова? Да коды ж она помереть поспела? Я её вчерась на огороды посылал!

- А Федосья Овчиникова? - не унимаемся мы.

- Живёхонька, внуков нянчит! - радостно отзывается хор.

- А Иван Фёдорович Чипсанов?

- И Иван жив!

- Ой, беда мне-ка, не бабы! Где ж он жив? Он мне братан был. Дивно время прошло, как похоронили... И т. д. Установить, кто из наших знакомых жив, кто мёртв, удаётся не сразу. Но помаленьку разбираемся. За вчерашний день записано сорок песен и 260 частушек. Разыскиваем материал дальше.

13 июля 1955г.

Усть-Цыльма.

Мы ещё здесь, но завтра должны выехать на Цыльму.

Эти дни прошли очень напряжённо. Всё время бегали по селу, узнавали адреса, репертуар, записывали все возрасты, сравнивали репертуарные списки прежних записей с нынешними. Дети и молодежь действительно поют колядки, «виноградия», старые песни. Правда, не в таком количестве, как их матери, но, тем не менее, традиция живет и поддерживается. Конечно, религиозного значения традиционная обрядовая поэзия сегодня не имеет: традиция перешла в забаву. То, что молодежь знает песни отцов, понятно: репертуар Усть-Цыльмы законсервирован. Воздействий извне еще мало, песенная новизна «за реку да за великую» поступает скудно, а старине нет никаких возможностей распылиться по сторонам: некуда, кругом дремучая тайбола. Молодежь выписывает песни из кинофильмов, но фильмов этих сюда приходит немного, а радио часто бывает испорчено. Тексты новых песен переписываются в тетради и альбомы, но не слышно, чтобы они распевались: они воспринимаются и переживаются молодым поколением прежде всего как стихотворения на любовные темы.

Сегодня записывали старого «певаку», деда Вокуева. Он знал и исполнил всего одну былину, но нас поразило то, что в ней Илья Муромец бил - и побил - «мужиков-новотокманов». Враги такого наименования до сих пор ни в одной русской былине не числились.