Учение дона Хуана: беседы с Карлосом Кастанедой

Джейн Хеллисоу, 1971

Это интервью было взято после выхода второй книги Карлоса Кастанеды

Джейн Хеллисоу: Меня зовут Джейн Хеллисоу, я из Юниверсити Калифорния Пресс, и сегодня я беседовала с Карлосом Кастанедой, автором «Учения дона Хуана». Я полагаю, большинство из вас читали эту книгу, все вы выглядите так, будто читали. (Смех.) Поэтому, я думаю, мы сразу перейдем к делу и включим запись.

Карлос Кастанеда: Может быть, вы хотите спросить меня о чём-то?

ДЖ. X.: Как вы повстречались с доном Хуаном?

К. К.: То, что я познакомился с ним, было чистой случайностью. Меня совсем не интересовали те вещи, о которых он знал, потому что мне не было известно, что именно он знал. Меня интересовало собирание растений. И я встретил его в Аризоне. Был такой старик, который жил там где-то среди холмов, он знал много всего о растениях. Именно это меня и интересовало — собрать информацию о растениях. И как-то раз мы, я и мой друг, пошли повидаться с ним. Индейцы юма обманули нас и неправильно показали нам дорогу, и мы блуждали среди холмов и так и не нашли этого старика. Позднее, уже когда моя поездка в Аризону подходила к концу, лето заканчивалось, и я собирался возвращаться в Лос-Анджелес, я стоял на автобусной остановке, и подошёл этот старик. Вот так я с ним встретился. (Смех.) Я общался с ним около года, периодически я навещал его, потому что он мне понравился, он очень дружелюбный и стойкий. Очень приятно быть рядом с ним. У него прекрасное чувство юмора... и он мне нравился, очень. И это было первое, что руководило мной, я искал его общества, потому что он был очень веселым и забавным. Но я никогда не подозревал, что он знал что-то ещё помимо того, как использовать растения для медицинских целей.

ДЖ. Х.: У вас было чувство, что он знает, как нужно жить?

К. К.: Нет, нет, не было. В нём было что-то странное, но о любом человеке можно было бы сказать, что в нём есть что-то странное. Есть два человека, которых я брал с собой на полевые исследования, и они были с ним знакомы. Они полагали, что у него очень проницательный, навязчивый взгляд — когда он смотрит на тебя, потому что в основном он смотрит на тебя украдкой и кажется очень хитрым человеком. Вы бы сказали, что у него вид пройдохи.

Обычно он не смотрит прямо, за исключением нескольких раз, но если это случается, то взгляд у него очень сильный. Вы могли бы почувствовать, когда он смотрит на вас. И я — я никогда не думал, что он знает что-то удивительное, я не имел никакого представления об этом. Когда я шёл заниматься своей полевой работой, то всегда исходил из предположения, что я антрополог, который выполняет полевую работу с индейцем, ну, вы понимаете. И я знал так много, почти всё (смех), а они этого не знали.

И конечно же, это был большой культурный шок, когда я понял, что ничего не знаю. Это невероятное чувство, которое приходит, чувство смирения. Потому что мы — победители, завоеватели, вы знаете, и все, что бы мы ни делали, это так грандиозно, так логично, так величественно. Мы — единственные, кто способен на нечто благородное, мы подспудно всегда в это верим. Мы не можем избавиться от этого, не можем избавиться. И всякий раз, когда мы падаем с этого своего пьедестала, мне кажется, это здорово.

ДЖ. Х.: Откуда вы родом?

К. К.: Я из Бразилии, я родился в Бразилии. Мои дед и бабка были итальянцами.

ДЖ. Х.: Думаете ли вы до сих пор, что в последней части вашей книги, когда вы подверглись опасности потерять душу, он вами манипулировал?

К. К.: Есть два способа объяснения. Понимаете, я предпочитаю думать, что он меня направлял. Мне было удобно думать, что причиной этого опыта было и то, что он руководил моим поведением в социуме. Но, возможно, эта ведьма исполняла его роль. Каждый раз, когда я нахожусь в Калифорнийском университете, конечно же, начинаю думать, что он манипулировал мной. Это вполне последовательно с точки зрения академического стиля, это очень убедительно. Но каждый раз, когда я в поле, я думаю, что это она исполняла его роль. (Смех.) И это не сочетается с тем, что имеет место здесь. Очень трудно сделать этот переход. Если вы собираетесь жить в университете, если бы я был преподавателем, если бы я знал, что всю жизнь собираюсь быть преподавателем, я бы сказал все, что вы уже знаете, и это прекрасно, но я могу опять отыграться там, и очень быстро. (Смех.) Я... принял решение. Я собираюсь вернуться, чуть позже, может быть, в конце этого месяца, и... я очень серьёзно настроен по этому поводу.

ДЖ. Х.: Можете ли вы описать характер вашего общения с доном Хуаном после того, как вы написали книгу?

К. К.: Мы очень хорошие друзья. Он никогда не устает подтрунивать и подшучивать надо мной. Он никогда ничего не принимает всерьез. Я очень серьезен в том смысле, что я как бы бросил ученичество. И я очень серьёзно воспринимаю это, по крайней мере мне так кажется.

ДЖ. Х.: Он вам верит?

К. К.: Нет... (Смех.)

ДЖ. Х.: Кажется ли вам, что ваш подход к реальности и вообще ко всему, каким-то образом изменился с тех пор, как вы встретили дона Хуана?

К. К.: О да, да, очень изменился. По сравнению с прошлым моим отношением — очень изменился. (Смех.) Я больше ничего не принимаю слишком серьёзно. (Смех, аплодисменты.)

ДЖ. Х.: Почему вы написали вторую часть своей книги? Почему?

К. К.: В сущности, я связан со спасением чего-то, что было утрачено на пять сотен лет из-за предрассудков, нам всем это известно. Вот почему, чтобы иметь возможность передать это, на самом деле необходимо погрузиться в это. И, на мой взгляд, единственный способ сделать это — представить это серьёзно, сформировать как социальную позицию. Иначе оно останется на уровне чудачества. У нас всегда есть задняя мысль, что только мы можем быть логичными, только мы можем быть величественными, благородными. Возможно, это только мои предположения, но мне кажется, что нашему способу мыслить приходит конец. Мы видим это в социальных науках. Любой ученый, занимающийся социальной наукой, идёт в поле с идеей, что он собирается что-то проверить и узнать. И... это неправильно... Я не могу уйти от этого.

ДЖ. Х.: В книге дон Хуан упомянул, что просил вас никогда не открывать имя, которое Мескалито дал вам, а также не рассказывать об обстоятельствах, при которых вы встретились, и всё же вы написали целую книгу, которую может прочесть любой человек.

К. К.: Я спрашивал его об этом. Перед тем как написать что-то подобное, я хотел быть уверенным, и я спрашивал его, можно ли это делать. Я не открывал ничего, что не было разрешено, нет. Мне нужна была логичная система, и эта система построена логической мыслью. Мне понадобилось много времени, чтобы понять, что это исчерпывающая система, самое лучшее, что было явлено в этом, моём мире. Именно это и привлекает — порядок. И что бы я ни открыл в этой книге, здесь нет ничего, что было бы табу. Я открыл только порядок, систему. Чтобы помочь всем нам осознать, что индейцы очень, очень упорные, настойчивые люди и обладают таким же умом, как и все другие.

***

Мне кажется, что имеет большое значение, как тщательно Карлос подбирает слова, чтобы представить систему необычной реальности, нелинейной реальности в концептуальном обрамлении так, чтобы её могли воспринять ученые мужи Калифорнийского университета и широкая американская общественность. Такое впечатление, что он не допускает возможности, что психоделическое поколение действительно будет здесь присутствовать и будет готово прочитать книгу, что психоделическое поколение может принять послание и что он является достаточно большой частью всей читающей аудитории, чтобы передать его другим.

Он говорит о людях, он говорит о не-людях — это яркий пример, я помню, как однажды дон Хуан или Карлос выходит в чапараль и возвращается, и появляются три существа, которые потом, по словам дона Хуана, оказываются даже не живыми существами. По-видимому, у них не было этих исходящих волокон: они не были похожи на светящиеся яйца. Есть ли у вас какие-то предположения относительно того, что это такое, что за существа, которые даже не являются людьми, из того, что вы прослушали?

Я в этом не очень разбираюсь. Это что-то связанное с так называемыми фантомами, которых Карлос описывал, но мне не совсем ясно, как они вписались в общую картину. В отличие от людей, которых знаешь, фантомы — это соблазны, которых нужно остерегаться. Кажется, только маг или человек знания может на самом деле сказать, кто они такие, потому что Карлосу казалось, что они выглядели как обыкновенные люди, а Хенаро и дон Хуан могли их распознать, таким образом, если мы не обладаем этим особенным видом знания, мы не можем распознавать их.

Карлос рассказывает о своём опыте с дурманом — травой дьявола — в первой и во второй книгах, которые вообще очень много сообщают о психотропных растениях. Он выпил вытяжку из корня и намазался пастой, и то, что случилось потом, было невероятным переживанием. Позже дон Хуан обсуждает с ним те уроки, которые им были получены.

Карлос говорит, что хотел задать ему один вопрос.

«Я знал, что он будет уклоняться, поэтому я долго ждал, пока он сам не заговорит об этом, я ждал целый день. Наконец вечером, перед тем как уезжать, я спросил его:

— Я в самом деле летал, дон Хуан?

— Это ты мне так сказал. Разве нет?

— Я знаю, дон Хуан. Я хочу сказать, летало ли моё тело? Я порхал, как птица?

— Ты всегда задаёшь вопросы, на которое я не могу ответить. Ты летал. Для этого предназначена вторая часть травы дьявола. Если ты примешь ещё немного, научишься летать ещё лучше. Это совсем не просто. Человек летает с помощью второй части травы дьявола. Это всё, что я могу тебе сказать. То, что ты хочешь узнать, не имеет никакого смысла. Птицы летают так, как летают птицы, а человек, принявший траву дьявола, летает соответственно.

— Как птицы?

— Нет, он летает как человек, напившийся травы дьявола.

— Тогда я не летал на самом деле, дон Хуан. Я летал в моём воображении, только мысленно. Где было моё тело?

— В кустах, — отрезал он, но внезапно опять рассмеялся. — Твоя проблема в том, что ты понимаешь все вещи только одним способом. Ты думаешь, что человек не летает, а брухо может преодолеть тысячу миль в одну секунду, чтобы посмотреть, что там происходит. Он может послать удар своим врагам на большое расстояние. Так что же, летает он или не летает?

— Понимаешь, дон Хуан, ты и я ориентируемся по-разному. Представь себе, что один из моих друзей был бы тут со мной, когда я принял эту травку. Он бы смог увидеть, как я летаю?

— Опять ты со своими вопросами о том, что могло бы быть, если бы... Этот разговор бесполезен. Если бы твой друг или ещё кто-то принял бы вторую порцию травы, он бы полетел. Если бы он просто наблюдал за тобой, он мог бы увидеть, как ты летаешь, а мог бы и не увидеть. Это зависит от человека.

— Но я имею в виду, дон Хуан, если мы с тобой смотрим на летящую птицу, мы оба согласны, что она летит. А если бы двое или трое моих друзей увидели мой полёт вчера ночью, были бы они согласны, что я летал?

— Ну, они могли. Ты согласен, что птицы летают, потому что ты видел, как они летают. Для птиц летать — это обычная вещь. Но ты бы не согласился, что птицы делают ещё другие вещи, потому что ты никогда не видел, как они это делают. Если бы твои друзья знали, что люди могут летать с помощью травы дьявола, тогда бы они были согласны.

— Давай говорить по-другому, дон Хуан. Я хотел сказать, что, если бы я привязал себя к скале тяжёлой цепью, я бы точно так же летал, потому что моё тело никак не было вовлечено в полёт?

— Если бы ты привязал себя к скале, — сказал он, — боюсь, тебе пришлось бы летать, держа скалу вместе с тяжёлой цепью».

***

ДЖ. Х.: Почему вы ушли?

К. К.: Почему я ушёл? Я был слишком напуган. У всех нас есть убеждение, будто... мы можем заключить с самим собой соглашение, что это реально. Я уверен, что множество людей принимали психоделики вроде ЛСД или вроде этого. Искажение восприятия, которое происходит под действием этих психоделиков, можно рационально объяснить, сказав себе: я вижу это, это и вон то потому, что я что-то принял, всё это наши скрытые мысли, они есть всегда. Таким образом можно безопасно объяснить всё странное и необычное. Но, когда вы потихоньку теряете эту безопасность, начинаешь думать, что время уходить. (Смех.) Я испугался.

ДЖ. Х.: Но в действительности вы не ушли. Вот в чем дело. (Смех.) Вы говорили, что у вас было несколько видений, более-менее ясновидческих, по поводу прошлого, тех вещей, о которых вы, возможно, не знали и о которых вы не рассказывали в книгах. Проверяли ли вы когда-нибудь, соответствовали ли эти видения действительности?

К. К.: Ну, это что-то очень забавное, знаете, это что-то. Не так давно я занимался поиском сокровищ. Ко мне пришёл мексиканец и сказал, что есть дом, принадлежавший человеку, который, по-видимому, держал там много денег и никогда в жизни не пользовался услугами банка. Он подсчитал, что там должно быть по крайней мере сто тысяч долларов, и спросил меня, не могу ли я определить, где именно находятся деньги. Ну и я подумал, что это интересное предложение. (Смех.)

Итак, я провел этот ритуал. Это был маленький ритуал, который как бы открывает видение, не такое ясное, как в процедуре предсказания, но это видение, которое можно интерпретировать. Огонь, который разводится для того, чтобы привлечь все, что можно привлечь. И вот компания, состоящая из четырех человек и меня, провела весь этот ритуал, они делали всё так, как я говорил, — думаю, они доверяли мне, и мы ждали видения, но так ничего и не пришло. В итоге вышло так, что все эти люди начали искать сокровища по всему дому и под ним. Очень высокий, тихий дом, и они перерыли весь дом. А парня, который рылся наверху, укусил черный паук «черная вдова».

Положение было безнадежным, они ничего не нашли. И тут мне пришла картинка, видение, я увидел сон. В этом сновидении владелец дома указывал на потолок. И я сказал: «Ага! Это не в подвале, а на чердаке». И вот как-то раз мы пошли туда и стали искать на чердаке, но снова ничего не нашли. (Смех.) Всё-таки это было не так уж смешно, потому что один мексиканец, очень большой, он весит около 315 фунтов — такой большой лось... (Смех.) В потолке есть небольшой люк, а дом старый, он построен где-то в двадцатые годы, с потолками, тонкими как бумага. Поэтому я старался ходить по перекрытиям, а этот парень стал очень подозрительным, он боялся, что мы его обманем и припрячем его долю, хотя у нас ничего такого и в мыслях не было. И он пошёл за нами, наверх. Он подошёл туда, где стоял я. Я был в центре дома, в центре комнаты, потому что это было то место, указанное в моём видении. Он встал возле меня и провалился. (Смех.) Знаете, он зацепился за что-то и висел вверх тормашками.

ДЖ. Х.: Давал ли вам дон Хуан какие-то предписания или комментарии относительно тех обстоятельств, о которых вы спрашивали себя?

K. K.: Да, очень, очень ясные. После этого я приехал повидаться с доном Хуаном и рассказал ему о своей неудаче. Все, как вам, и он сказал, что это очень естественно. Все, что человек оставляет или прячет, всё это он охраняет. У меня есть мои записи, вы знаете, которые я делал в пустыне, и для меня они имеют очень большое значение, это просто сокровище для меня. Я стал просто одержим своими записями. И дон Хуан спросил меня: «Ты бы допустил, чтобы твои записи взял какой-нибудь идиот?» Нет, я бы так не сделал. (Смешок.) Вот в чем дело. И в чем же разница? Парень любил свои деньги. И он вовсе не собирается позволять, чтобы пришёл какой-то идиот вроде меня и забрал их. Поэтому он устраивает всякие ловушки и препятствия.

Это был поворотный момент в моём отношении к дону Хуану. С тех пор я никогда уже не думал, что смогу перехитрить его. Он интеллектуально встряхнул меня. Я думал, что этот чувак для меня абсолютно прозрачен, прост и предсказуем. С тех пор я даже перестал думать о себе как о студенте антропологического факультета, приехавшем свысока поглазеть на индейца. Он полностью разрушил моё соотнесение себя с интеллектуалами.

ДЖ. Х.: Он заставил вас думать о себе просто как о человеке?

К. К.: Он заставил меня думать о себе как о человеке, который не знает ничего по сравнению с тем, что знает он. Но я не знаю, что у него на уме. Все, что я говорю вам, — это то, что он сказал мне. Я не знаю, как можно преодолеть страх. Потому что я сам его не преодолел. У меня есть одна мысль, которую, наверное, можно использовать. Я люблю уходить в поле и проверять её. Но это другая история, совсем другая.

ДЖ. Х.: Он преодолел страх?

К. К.: Ну да, он преодолел. Да, полностью... кажется, что это очень просто. Если у нас всё происходит механически, я бы сказал, то он каждый раз исходит из другой точки зрения. Он устанавливает что-то вроде... все, что находится между явлением и тем, что я испытываю, и мною, между этим всегда есть посредник — это набор установок, ожиданий, мотиваций, язык, как вы говорите. Это целый набор. И это моё наследие как европейца. Но у дона Хуана совсем другой набор, абсолютно отличный от нашего. Отсюда моя неспособность понять его. Очень трудно понять, что он имеет в виду, когда говорит, что нужно побеждать страх. Мне сейчас в голову пришла интересная мысль, я бы хотел испробовать её в поле. Недавно я был там, где принимали пейот. На этом собрании я только приносил им воду. Я не принимал участия. Я пошёл туда только затем, чтобы посмотреть, понаблюдать. Потому что я пришёл к заключению, что то, что он дал мне и о чём я рассказал в книге, — это что-то вроде соглашения, договора, личный договор, который происходит между учителем и учеником.

Но тут было что-то совсем другое. Это было коллективное соглашение, сразу несколько людей «договорились» о вещах, которые нельзя увидеть в обычном состоянии. Но я думал, что это соглашение держалось на том, что они подсказывали друг другу. Следовательно, должен был быть лидер, как я думал, который бы делал эти подсказки, вы понимаете, подмигивая или что-то такое, как-то складывая пальцы — так, чтобы они все сказали, что они видели одно и то же. Потому что кто-то им подсказывает. Они, например, думают, что если кто-то принимает пейот, любой, кто его принимает, слышит жужжание в ушах. Однако индейцы считают, что есть семнадцать видов жужжания. И каждый из них соответствует каждой конкретной природе посещения. Дух Мескалито приходит особенным образом. И он объявляет об этом жужжанием. Эти десять человек должны были договориться между собой о том, какое именно жужжание было сначала и какова его природа.

ДЖ. Х.: Как должно было происходить наставление?

К. К.: Наставление может быть очень жестоким, очень драматичным, очень мягким, дружеским, в зависимости от настроения божества, насколько я понимаю. Я думал, что этот договор они заключили с помощью какого-то кода. Вот я и пришёл к дону Хуану и спросил, можно ли их подвезти, и я взял свою машину и привез всю эту компанию. Таким образом, я мог за всем наблюдать. И мог им помогать, как я уже сказал, я приносил им воду. Итак, я наблюдал. И я не мог обнаружить вовсе никакого кода. Тем не менее пока я старался следить за всем, я увлекся, очень увлекся всем происходящим и потерял голову. Я вошёл в этот опыт, как будто я принял пейот, хоть я этого и не делал.

Это моё мнение, понимаете? Я думал, что они придерживались соглашения. Они разрушили это представление. И их способность входить в контакт с явлением находится на другом уровне. Их способность видеть это на совсем другом уровне, чем тот, на котором я это видел в обычном состоянии, так, как я это обычно делаю. Итак, если я оставляю этот набор — все, что мешает или стоит между мной и явлением, — я попадаю в сферу этого специфического соглашения. Поэтому им очень просто попасть туда. Я думал, что этот опыт был искажен целых несколько дней, дней шесть или пять, пока они принимали пейот. Я думал, что только в последний день они договорились. Но они договаривались каждый день. Не знаю. Мне нужно будет ещё выяснить это. Я знаю, что вполне возможно придерживаться соглашения.

ДЖ. Х.: Эта девушка задала вам вопрос о страхе, полном преодолении страха.

К. К.: В любом случае, насколько я понимаю, если страх более не является твоим врагом, это не значит, что ты больше его никогда не испытываешь. Ведь он сказал: человек знания приходит к знанию, и это может быть в любой момент даже после того, как ты преодолеешь страх. Если ты бдителен по отношению к страху и ещё четырем вещам, то страх больше не является твоим врагом, не так ли?

ДЖ. Х.: Вы боитесь дона Хуана?

К. К.: Возможно, хотя мы боимся только тогда, когда судим. Это уже другая возможность. Если мы оставляем суждение, где будет страх? До того, как я встретил его, он годами занимался целительством. Теперь его больше не интересует целительство и магия. Он говорит, что он за пределами компаний или одиночества. Поэтому он просто существует... он живет в Центральной Мексике.

ДЖ. Х.: Что он делает со своим временем?

К. К.: Может быть, летает... (Смех.) Не знаю. На самом деле не знаю. Я чувствую его, всегда чувствую, я представляю его себе и говорю: «Бедный малый, бедный дед, как он проводит время?» Но это я, понимаете, я — бедный малый, дед. Как я провожу своё время? Это совсем другой синтаксис, понимаете, у него совсем другая система, полностью другая.

ДЖ. Х.: Вы курили грибы в штате Оахака. Мне интересно, как назывались эти грибы. (Смех.)

К. К.: Грибы принадлежат к роду псилоцибе. Я в этом уверен. И они растут в Центральной Мексике. Короче, едете в Центральную Мексику, собираете эти грибы и везете к себе домой. И год ждёте, пока их можно будет использовать. Они лежат в течение года в тыквенной фляге. А затем их можно принимать.

ДЖ. Х.: Эти грибы были из Оахаки?

К. К.: Они из Центральной Мексики, да, Оахака. Они представляют собой четырнадцать видов псилоцибе.

ДЖ. Х.: Не могли бы вы нам рассказать о необходимости секретности мистических учений дона Хуана?

К. К.: Не знаю. Он думает, что, для того чтобы вернуться из «путешествия», вы должны иметь определённый уровень знаний, без которых вы не сможете вернуться. Может, он прав, может быть, это действительно необходимо, может, это лучше, чем если какой-то доброжелатель скажет вам: всё в порядке, Джо, брось это всё. Более того. Может быть, вам нужен другой вид знания, который бы сделал ваш опыт интерпретируемым, значимым. И это раскалывает ваш ум, это просто разбивает вас.

ДЖ. Х.: Вы советовали кому-то не принимать наркотики?

К. К.: Да, да, конечно. Мне кажется, этого не следует делать. Потому что, может быть, они станут чокнутыми. И даже буйно помешанными.

ДЖ. Х. Вы знаете, какие психоактивные вещества содержатся в дурмане?

К. К.: Атропин и гиосциамин. Есть ещё два вещества, одно из них называют иногда скополамин, но никто не знает, что это такое. Он очень токсичен, ужасно токсичен. В этом отношении дурман очень вредное растение.

ДЖ. Х.: Стрихнин?

К. К.: Стрихнин. Пейот содержит восемь видов стрихнина.

ДЖ. Х.: Где могут находиться другие люди знания, такие, как дон Хуан?

К. К.: Дон Хуан любит думать, что его особенность — беседа. Он любит говорить. Есть другие люди, у которых другие виды способностей. Есть человек, который даёт уроки в водопадах. Его способность — это поддерживание равновесия и движение. Другой, которого я знаю, танцует и занимается тем же делом.

ДЖ. Х.: Как насчёт грибов в вашей книге?

К. К.: Там нет галлюциногенных грибов. Всё-таки мюскария — это не в Старом Свете, да...

ДЖ. Х.: Дурман растет по всему Беркли.

К. К.: Ну, это растение, которое встречается везде в Соединённых Штатах. Прием дурмана вызывает ужасное воспаление желез. Нежелательно его использовать. Это очень токсичное растение.

ДЖ. Х.: Это случалось с вами?

К. К.: Нет, если его правильно приготовить, он теряет токсичность. Я думаю, американские индейцы знают очень много о том, как обращаться с растениями. По словам дона Хуана, они выяснили, что можно прийти прямо к непосредственному знанию сложных процедур.

ДЖ. Х.: Вы видите какой-то смысл в таких терминах, как добро и зло или хорошее и плохое и т. п.?

К. К.: Не знаю. Их можно интерпретировать по-всякому, как состояние специфической обыденной реальности.

ДЖ. Х.: Читая книгу, я заметила такую вещь: все ваши опыты вы проводите ночью.

К. К.: Я думаю, ночь очень дружественна, очень благосклонна ко мне. Она в каком-то смысле теплее. И темнота покрывает, как одеяло. Очень мягкая, теплая. С другой стороны, день очень активный, он слишком занят. Он не благоприятствует тому, чтобы почувствовать что-то такое. Я люблю ночь, не знаю почему, может, я сова или что-то в этом роде. Я очень люблю её, она очень ласкова со мной. Я всегда выключаю свет в моём доме. Я чувствую себя очень классно, очень комфортно, когда темно, и не очень, когда светло.

ДЖ. Х.: Не могли бы вы рассказать побольше о Мескалито?

К. К.: о чём именно? Прежде всего, у американских индейцев есть бог, которого зовут не Мескалито, его зовут как-то по-другому... У них есть различные имена. Мескалито — это иносказание, как, например, мы говорим «крошка Билли» — вместо «Уильям».

ДЖ. Х.: Это один бог или множество богов?

К. К.: Это Сила, это учитель. Это учитель, который живет за пределами тебя. Ты никогда не называешь его по имени. И имя, которое он даёт тебе, предназначено только для тебя. Поэтому ты используешь имя «пейотеро». Потому что «пейотеро» значит что-то другое. Оно не относится к нему. Это слово, которое использовали испанцы. «Пейотеро» — это состояние, очень похожее на дурман, испанцы использовали это слово в Мексике. Дурман называется толоаче. Толоаче — это... люди говорят, что толоаче — это состояние знания, связанное с дурманом. Это не растение, это состояние знания. Ололиукви — Сагун, испанский священник, ими много занимался. И люди определяли это как семена вьюнка. Но это относится также и к дурману. Но опять же, это состояние, состояние знания.

ДЖ. Х.: Были ли у дона Хуана или других брухо какие-то проблемы с церковью?

К. К.: Ну, думаю, что да. Им нет дела до этого, так или иначе, и не может быть. Они способны обходить стороной действия доминирующего общества. И это очень, очень меня привлекает, по крайней мере быть в состоянии обходить их стороной, так, чтобы они были бессмысленны, бесполезны и безвредны. Понимаете, дон Хуан не пытается воевать с кем бы то ни было. Поэтому никто не воюет с ним. Он очень силен, он охотник. Он охотник, он сильный человек, он всё делает сам.

ДЖ. Х.: Он охотится на животных для еды?

К. К.: По-разному, метафорически и буквально. Он охотится своим собственным способом. Он воин, то есть он постоянно находится в состоянии алертности. Он никогда ничему не позволяет застать себя врасплох. Я сильно поспорил с его внуком. Его внук говорит: «Мой дед — слабоумный». Я сказал ему: «Знаешь, возможно, ты не прав. Как тебе кажется, ты смог бы обвести его вокруг пальца?» И этот парень, Фернандо, говорит: «Нет, моего деда нельзя обвести вокруг пальца, он брухо». (Смех.) Это абсурд, понимаете, как же вы можете говорить, что он слабоумный, и в то же время вы говорите, что его на мякине не проведешь. Вот в чем дело, понимаете, он всё держит под контролем.

Он никогда не выпускал меня из поля зрения. Я всегда находился у него перед глазами. И это автоматический процесс, бессознательный. Он не осознает этого, но это всегда так. Он очень алертен. Он не изолированный человек. Он охотник, воин. Его жизнь — это игра стратегии. Он способен окружить вас своей армией и использовать её наиболее эффективно. Самым эффективным способом. Он не из тех парней, которые действуют напрямик, в открытую. Но его основной девиз — это эффективность. И он полностью противоположен моему девизу. Мой девиз, как и у нас всех, — это потеря, к сожалению.

Видите, я попал в колоссальный переворот смыслов. И всё это раскалывает меня. Я начинаю хныкать. Вы знаете: почему, как, почему это случилось со мной? Но если бы я мог жить как дон Хуан, я мог бы устроить свою жизнь в соответствии с определённой стратегией, расположить мою армию стратегически. Он говорит, что, если ты проигрываешь, все, что ты проигрываешь, все, что ты теряешь, — это только битва. Это всё. Ты абсолютно доволен этим. Но не так со мной, ведь если я проиграю, меня схватят, подвергнут насилию, меня захватит бешенство и злоба. Знаете, нет конца моему неистовству. Я не был готов к этому.

Но что бы случилось, если бы я был готов? Тогда я только потерпел бы поражение, а поражение — это не так плохо.

Но быть захваченным — это ужасно, это кошмар, и это то, что мы все делаем. Например, мы захвачены сигаретами. Мы не можем бросить курить, вы знаете, люди захвачены едой, они не могут остановиться и все едят, едят...

У меня есть собственные причуды, я захвачен некоторыми вещами, не хочу о них говорить. Слабые, немощные и беспомощные. Дон Хуан думает, что это потакание самому себе (индульгирование), и он не может себе это позволить. Он абсолютно не индульгирует. Он не индульгирует, и его жизнь очень гармонична. Ужасно забавна и величественна. И я всё размышлял, как, черт возьми, он это делает? Думаю, что это достигается полным исключением индульгирования. И вот, он живет очень хорошо. Он не отказывает себе ни в чем, вот в чем фокус. Занятный фокус.

Это нормальная семантическая манипуляция. Например, он говорит, что с тех пор, как ему исполнилось шесть лет от роду, ему нравятся девочки. Он говорит, что причина, почему ему до сих пор нравятся девочки, в том, что, когда он был молодым, он взял одну, будучи под дурманом и с ящерицами, и ящерицы покусали его чуть ли не до смерти. Он был болен три месяца. Неделями он лежал в коме, а потом его учитель сказал ему, чтобы он не волновался по этому поводу, потому что отныне он будет сильным, мужественным и сохранит потенцию до дня своей смерти.

Короче, вас очень сильно бьют — и вы становитесь очень сильным. И вот я спросил его: «Как бы и мне получить пару затрещин?» (Смех.) Он сказал: «Тебе потребуется больше, чем пара затрещин». Он не скареден, но он не потакает себе. Может быть, это бессмысленно.

ДЖ. Х.: Не могли бы вы рассказать мне побольше о яки?

К. К.: Яки? Яки — это христиане, номинально — католики. Они по собственной воле пустили к себе католических миссионеров в 1773 году. И после 80 лет колонизации они поубивали всех миссионеров. И больше никакие миссионеры не приходили. (Смех.) Они сами ввязались в эту войну против мексиканцев. После независимости Мексики. Яки были в состоянии войны с мексиканцами в течение ста лет, в состоянии непрерывной войны. Непрерывной. Они совершали нападения на мексиканские города и убивали. И наконец, в 1908 году в начале столетия Мексика решила положить конец этому безобразию. Они послали огромные войска, целые армии, окружили индейцев, посадили их на корабли и отвезли на юг, в Оахаку, Веракрус и на Юкатан, полностью их там рассеяли, и это был единственный способ остановить их.

А потом, в 1940 году, как он говорит, многие люди в Мексике стали авангардом латиноамериканской демократии, они не могли смириться с тем, что сделали с яки. Поэтому они опять окружили яки (смех), привезли их обратно, и теперь они опять в Соноре. Они — закаленные воины, они очень, очень, очень агрессивные люди. Непостижимо, что дон Хуан мог войти в такое общество. Это замкнутый круг. И он очень агрессивен. Они бы не доверяли мне, потому что для них я «мексиканец». Они считают меня мексиканцем. Они скорее бы поверили американцу. Они ненавидят мексиканцев, называют их йори, что означает «свиньи» или что-то в этом роде. Из-за того, что их так притесняли...

ДЖ. Х.: Вы знакомы с доном Хуаном как с брухо или как с диаблеро?

К. К.: Это одно и то же. Брухо — это диаблеро, и то и другое — испанские слова, они означают одну и ту же вещь. Дон Хуан не хочет использовать эти слова, потому что они ассоциируются с чем-то злобным. Поэтому он использует термин «человек знания», это термин масатеков. Я сделал вывод, что всему он научился у масатека, потому что человек знания — это тот, кто знает. Надеюсь, что когда-нибудь достигну этого. Очень сомневаюсь, что моя натура — это то, что требуется, чтобы стать человеком знания. Не думаю, что у меня достаточно твердости характера.

ДЖ. Х.: Ну а дон Хуан с этим согласен?

К. К.: Нет, он никогда не говорил мне этого. Он думает, что у меня очень плохой [неразборчиво]. Я тоже так думаю, потому что меня охватывает скука, а это очень плохо, просто ужасно, у меня бывают почти суицидальные настроения. Он приводил мне в пример человека, который был очень смелым. Он нашёл резчика по дереву, который очень хотел попробовать пейот. Дон Хуан взял меня в Сонору, чтобы показать меня и чтобы убедить своего внука, что ему бы не помешало принять пейот. Что это изменит его жизнь. Его внук — очень красивый малый, ужасно красивый. Он хочет быть кинозвездой. (Смех.) Он хочет, чтобы я привез его в Голливуд. Он всегда меня спрашивает — его имя Фернандо, — он всегда спрашивает меня: «Как ты думаешь, Карлос, я красивый?» «Ты в самом деле красивый». И тогда он говорит: «Как ты думаешь, я мог бы сниматься в кино на главных ролях, например в ковбойских фильмах?» Он был бы бесподобной кинозвездой. Он хочет, чтобы я забрал его в Голливуд. Он говорит: «Только приведи меня к двери и оставь там». (Смех.)

Мне ещё никогда не представлялся случай привести его к двери. Но, как бы то ни было, дон Хуан намерен уговорить своего внука принять пейот. И всякий раз ему не удается это сделать. Однажды он взял меня с собой, и я рассказал им о своих опытах, меня слушали восемь индейцев. Они сказали, что от пейота сходят с ума, от него становятся безумными. Дон Хуан сказал: «Но это же неправда, посмотрите на Карлоса, он же не сумасшедший». Они сказали: «Кто его знает...» (Смех.)

ДЖ. Х.: Как вы думаете, смогли бы вы достичь того уровня понимания, на котором сейчас находитесь, только принимая наркотики и без помощи дона Хуана?

К. К.: Нет, относительно этого я абсолютно уверен. Я бы погиб. Я только недавно говорил с Тимоти Лири. Он тронулся. (Смех.) Я сожалею, это моё личное ощущение. Он не в состоянии сконцентрироваться на чем-либо, и это абсурд.

ДЖ. Х.: Есть ли разница между ним и доном Хуаном?

К. К.: Дон Хуан способен концентрироваться. Он может заострять своё внимание на чем угодно. Он может до упаду смеяться над чем-то и отбрыкнуться от чего угодно. Не знаю почему, но это очень здорово. У него есть чувство юмора. Чего у него нет, так это трагедии западного человека. Мы очень трагические фигуры. Мы величественные существа, пресмыкающиеся в грязи. (Смех.) Дон Хуан не такой. Он действительно величественное существо. Он сам сказал мне, у меня когда-то был с ним большой спор по поводу достоинства. И я сказал ему, что у меня есть достоинство, и, если я буду жить, утратив своё достоинство, я погибну. Я сказал это серьёзно. Не знаю, как я себе это представлял, но говорил серьёзно. Он сказал: «Это чепуха, я не понимаю, что такое достоинство, у меня нет достоинства, я индеец, у меня есть только жизнь».

Но это его позиция. И я спорил с ним, я сказал: «Послушай меня, пожалуйста, я хочу, чтобы ты понял, что я имею в виду, говоря о достоинстве. Что случилось с индейцами, когда пришли испанцы? Они практически принудили их жить жизнью, в которой не было достоинства. Они принудили их избрать путь, у которого не было сердца». И он сказал: «Это неправда. Испанцы завоевали тех индейцев, у которых было достоинство. Только тех, у кого уже было достоинство».

Может быть, он прав. Его они никогда не смогли бы завоевать. Когда я познакомился с доном Хуаном, я сказал ему — тот парень, который меня ему представлял, сказал, что меня зовут так-то и так-то. По-испански моё имя означает паук, Чарли Спайдер (Чарли-Паук). Если бы я сказал ему, что меня зовут Чарли-Паук, он бы выпал в осадок. (Смех.) Мы шутили напропалую. После этого я подумал, что наступила моя золотая возможность представить себя. И я сказал: «Послушайте, мне известно, что вы многое знаете о пейоте. Я тоже, я знаю много всего о пейоте, может быть, это послужит нашей взаимной выгоде, если бы мы могли встретиться и поговорить об этом». (Смех.) Вот так я представился, то есть это было моё формальное представление, я делал так несколько раз. (Смех.) А он посмотрел на меня как-то очень странно, я не могу передать. Но я знал в тот момент, что он знал, что я ничего не знаю. (Смех.) Я просто хвастался, понимаете, просто «брал его на понт». Вот что меня взволновало, на меня так ещё никто никогда не смотрел. Этого было для меня достаточно, чтобы захотеть ещё раз увидеться с ним. Никто не смотрел на меня так.

ДЖ. Х.: Руководство учителя. Что делать тем людям, у которых нет такого человека, как дон Хуан?

К. К.: Это действительно проблема. Мне кажется, это никудышное положение. Я сам поставил себя в такое положение, в никудышное положение. Не знаю. Это похоже... когда я приехал к нему после того, как вышла книга, я взял её с собой, я чувствовал себя так, будто это была первая книга на земле, и я хотел подарить её дону Хуану. Может быть, это была моя первая книга, я точно не помню, кажется, первая. Было очень сложно найти его на старом месте, потому что он уехал оттуда в Центральную Мексику, и мне нужно было подождать ещё пару дней. И когда наконец я пришёл в ту деревушку, где он жил, и вручил ему книгу, я сказал: «Дон Хуан, посмотри, я закончил книгу». А он взглянул на неё и говорит: «Очень хорошо. Хорошая, — говорит, — книга». И я сказал очень патетичным тоном: «Я хочу, чтобы она была у тебя, чтобы ты её хранил». Он ответил: «Что мне делать с ней? Ты же знаешь, что мы делаем с бумагой в Мексике». (Смех.)

ИНТЕРВЬЮ КАРЛОСА КАСТАНЕДЫ ДЛЯ ЖУРНАЛА «MAS ALLA DE LA CIENCIA»

1997 год

C тех пор как Карлос Кастанеда под опекой того незабываемого персонажа, который отзывался на имя Хуана Матуса, отправился в великое путешествие знания, прошло более трех десятилетий, но и сегодня десятки тысяч читателей во всем мире продолжают наслаждаться рассказами антрополога, превратившегося в ученика мага. Восприятие и влияние его творчества с момента появления в 1968 году первой книги огромны, его книги оценивались как настоящий издательский феномен.

Одни увидели в Кастанеде величайшего литературного и духовного гения последних поколений, для других речь шла о новом и революционном антропологическом методе; были те, кто верил, что дон Хуан абсолютно реальный персонаж, и те, кто уверял, что перед нами интеллектуально постижимый художественный вымысел. В сотнях статей писалось о «феномене Кастанеды», который внес раскол в единство крупнейших авторитетов современной антропологии; множество книг и очерков, самые разнообразные интерпретации содержания его книг, апокрифические биографии и целая Вселенная слухов: Кастанеда умер, это почтенный старичок, он никогда не существовал, он покончил с собой, исчез, сошёл с ума...

Чуждый полемики, не интересующийся даже теми, кто осмелился выдать себя за него или обогатился, объявив себя его учеником, писатель, уже превратившийся в мага, никогда не отвечал на критические высказывания. Ни одно из них не могло повредить ему. За исключением редчайших интервью (в основном, для американских журналов), данных им за всё это время, он, скрупулезно следуя указаниям дона Хуана, полностью стер свою личную историю, возвел вокруг себя неприступную стену тумана и превратился, конечно же на то не претендуя, в почти легендарную фигуру. И при этом в своих спорадических высказываниях Кастанеда продолжал настаивать на том, что он не выдумал дона Хуана, а сам он лишь «информатор, дающий сведения об очень древних техниках».

Как бы то ни было, его исчезновение с общественной сцены отвечало продуманной стратегии: достичь полной свободы для того, чтобы проникнуть во все возможные миры, чтобы осознать предрассудки и выжать максимум из возможностей человеческой природы; свободы от плена описаний реальности, что бы они собой ни представляли. «После знакомства с ним, — уверяла девять лет назад писательница Грациэла Корвалан, неоднократно встречавшаяся с Кастанедой, — его книгам начинаешь верить». Новая книга «Искусство сновидения», только что появившаяся в Испании, явилась свидетельством того, что Кастанеда жив и по-прежнему старается вникнуть в суть необъятной тайны, которую завещал ему дон Хуан.

Есть и другие новости: две женщины, Флоринда Доннер-Грау («Жизнь-в- сновидении») и Тайша Абеляр («Магический переход»), также обучавшиеся у дона Хуана, нарушив инкогнито, повествуют о своём особом ученичестве в составе группы магов, предводимой Хуаном Матусом. Их концепция, отличающаяся от свойственной Кастанеде, но дополняющая её, полностью совпадает с ней в основных постулатах: наше восприятие реальности определяется обычно на всю жизнь общественным соглашением, но у нас есть возможность проникнуть в другие миры, столь же реальные, как и этот, если мы сумеем накопить достаточно энергии для подобного предприятия; есть многое, свидетелями чего нам предстоит стать, — много больше того, о чём нам говорили как о возможном, — если мы примем революционное предложение полностью изменить свою личность, что разрушило бы предварительное представление о том, чем мы являемся.

То, что вы прочитаете ниже, — лишь одно из многих возможных интервью с кем-либо столь же ускользающим и многоликим, как Карлос Кастанеда (писатель продолжает требовать, чтобы его не фотографировали и не записывали на магнитофон). Нашим намерением было не возвращение к старым спорам, а попытка прояснить по мере возможности некоторые сомнения, наиболее общие для тех людей, для кого книги Карлоса Кастанеды стали главными в жизни и кто даже попытались, с большим или меньшим успехом, применить на практике описываемое им. К вашему сведению, именно в этом интервью Карлос Кастанеда впервые публично высказывает своё категоричное мнение обо всех тех, кто «усвоил» его знание и проводит сегодня курсы и семинары по «пути воина».

В то же время писатель даёт нам новые сведения о своём нынешнем положении в качестве брухо (колдуна) и Нагваля, о своих чаяниях, сомнениях и опасениях, и даже о том, что произошло с неповторимым учителем и его группой «путешественников в неизвестное». Некогда учитель предстал в описании ученика как некто, полностью пребывающий в магическом времени и лишь иногда помещающий себя в обычное время. Возможно, именно в таком положении находится сегодня автор, покидая на мгновения своё магическое время, чтобы попытаться заставить нас понять неописуемое и пригласить в путешествие по нему.

Кастанеда сделал так, чтобы слова дона Хуана говорили сами по себе, — сделаем и мы то же самое с его собственными словами.

И Кастанеда, который говорит с нами сегодня, кажется, находится в конце пути. Дальше ждёт тайна.

Вопрос: В своих книгах вы объясняете, что каждый Нагваль придает новые особенности своей линии. Каковы эти новые особенности в вашем случае? Есть ли какая-нибудь разница между вашим собственным путём и целью и тем, что начертал ваш учитель дон Хуан?

Карлос Кастанеда: Во-первых, я хотел бы объяснить, что термин «линия»*, хотя я его и использую широко, не вполне адекватен. На самом деле в мире магов, таких, как дон Хуан, не существует прямой линии, какой мы её себе представляем: восходящей или нисходящей. В этом мире существует лишь общность людей, которые имеют одну цель или интерес, существуют участники, практикующие систему знания, которую старался распространить среди нас дон Хуан. Тот, кто управляет или руководит такими практикующими, известен как «Нагваль» — существо, энергия которого позволяет ему входить в заповедные зоны повседневного восприятия.

* Linaje (исп.) — род, происхождение, прямая линия

Вклад каждого нового Нагваля — личные черты, с помощью которых он влияет на практикующих своего времени. Мой личный вклад заключается в моём академическом интересе к общественным наукам; конечная цель этого интереса для меня как западного человека — весь мир магов. В этом и заключается расхождение пути дона Хуана с моим. Его не интересовала концептуализация его знания. Если я настаивал на этом, он объяснял мне все с уникальной точностью и ясностью, хотя у него не было склонности к объяснениям. Он говорил, что человек или теряет время в интеллектуальных дебрях, или действует. Я — другой. Я хочу понять процессы магии дона Хуана, но не интеллектуально, а энергетически. Я верю в возможность погружения в энергетические «дебри» Вселенной, не трансформируя это в рациональный** процесс.

** Cerebral (исп.) — мозговой, рассудочный, рациональный.

В.: С чем связано и что означает для вас положение Нагваля?

К. К.: Находиться во главе ряда практикующих учение дона Хуана. На абстрактном уровне это связано с ответственностью нового Нагваля за процесс восприятия каждого из практикующих. Поскольку все они вовлечены в следование за доном Хуаном, Нагваль, для того чтобы вести практикующих сквозь энергетические потоки Вселенной, должен использовать свою силу и дисциплину, а чтобы справиться с такой задачей — обладать уравновешенностью и здравым смыслом.

В.: Как могли бы вы описать нам мир современного Нагваля?

К. К.: Это мир магов, в который ввел нас дон Хуан. Его нельзя классифицировать как некий мир, существующий отдельно от повседневного. Это, скорее, своего рода состояние, в котором, например, данное слово означает окончательное действие, которое нельзя отменить. Обещание подобного рода сродни официальному документу, не подлежащему изменению. В другом аспекте, более абстрактном, мир Нагваля — это мир, где воспринимаются необычные вещи. Дон Хуан объяснял вопрос о необычном восприятии, говоря, что для человека, в общем, обязательным условием его является полное безмолвие. Остановка внутреннего диалога, — говорил он, — это дверь в состояние мага, дверь в мир, где необычное восприятие — повседневная вещь... — которая не кажется очень простой... Способ, которым дон Хуан смог заставить умолкнуть внутренний диалог своих учеников, заключался в побуждении их к пребыванию в безмолвии секунда за секундой. Можно сказать, что безмолвие «склеивается» из секунд, пока не доходит до индивидуальной границы, существующей в каждом из нас. Мой лимит равнялся пятнадцати минутам. Когда я дошёл до него, накапливая безмолвие, каждодневный мир изменился, и я воспринял его неописуемым образом.

Единственно возможная практика, которую можно посоветовать, — это усилие, интенсивное желание достичь безмолвия шажок за шажком. Совершенно недопустимо, чтобы кто-то нас учил, как делать эти шажки, или вел нас за руку, каждое мгновение давая инструкции. Дон Хуан говорил, что единственно существенным является личное решение каждого из нас прийти к безмолвию.

В.: И кто в настоящий момент входит в мир Нагваля?

К. К.: Ученики дона Хуана: Кэрол Тиггс, Тайша Абеляр и Флоринда Доннер-Грау. Были и другие ученики-индейцы. Однако только эти смогли поддерживать требуемое состояние полного безмолвия. Я знаю, что в Соединённых Штатах и в Латинской Америке разные люди объявляют себя учениками дона Хуана или нашими, но правда заключается в том, что мы никого не обучаем и никогда не обучали — и не по причине отсутствия желания или интереса с нашей стороны, а потому, что никто не осмеливается изменять привычки, образ мышления и дисциплину, развив те качества, которые необходимы для того, чтобы прийти в мир магов. Мир магов — не вымысел и не мечта. Это состояние перемен, маневрирования, радикального действия. Дон Хуан определял самого себя не как брухо, не как духовную личность, а как путешественника по непостижимому океану неизвестного. Чтобы плыть по этому океану, говорил он, нужны твердая, как сталь, дисциплина, рассудок и отвага.

В.: Вы представляете доступ к магии как вопрос накопления достаточного количества энергии, но не все люди кажутся в равной степени способными на это от рождения. Действительно ли существует шанс для всех?

К. К.: Да. Я добавил бы к этому, что, как мне кажется, никто не рождается в достаточной степени наделенным энергией. Это сводит проблему к общему знаменателю: поскольку никто не имеет достаточно энергии, шансы у всех нас почти равные. Бесспорно, есть люди, которые родились, обладая гораздо большей энергией, чем другие, но это только для того, чтобы тратить её на повседневные дела. Такое количество энергии не имеет никакого преимущества для достижения мира магов. Туда входят те, кто накапливает энергию особого качества: плод железной дисциплины и намерения.

В.: Разве можно противостоять повседневному миру, не теряя энергии?

К. К.: Маги, подобные дону Хуану, утверждают, что можно. Они говорят, что события повседневного мира губительны для нас только в том случае, если они преломляются через ощущение собственной важности. Мы так эгоцентричны, что мельчайшая неприятность подавляет нас. Мы тратим столько энергии на то, чтобы подать и защитить своё «я» в обыденном мире, что у нас ничего не остаётся на то, чтобы встретить лицом к лицу что-либо противоречащее нам. Этот полный износ кажется чем-то неизбежным, так как мы движемся исключительно по колее, проложенной нашей социализацией. Если бы мы осмелились сменить колею, изменить образ существования, лишь подавив натиск собственной важности, то достигли бы невиданного результата: свели бы на нет ежедневную растрату энергии и оказались в энергетических условиях, которые позволили бы нам воспринимать гораздо больше, чем мы привыкли считать возможным.

В.: Возможно ли добиться этого без «удара Нагваля»?

К. К.: То, что предлагает дон Хуан, достижимо для всех тех, кто добился внутреннего безмолвия. Остановка внутреннего диалога — это конечная цель, к которой можно прийти, используя любые средства. Присутствие учителя или проводника не лишне, но и не является совершенно необходимым. Что действительно необходимо, так это ежедневные усилия по накоплению безмолвия. Дон Хуан говорил, что приход к полному безмолвию равнозначен «остановке мира». Это момент, когда видишь в окружающей нас Вселенной поток энергии.

В.: Что общего между тем, что вы определяете как сновидение, и тем, что другие авторы называют «управляемыми снами»*?

* Lucido (исп.) — чёткий, ясный.

К. К.: Ничего общего. Сновидение — это маневр магов, которые с помощью железной дисциплины трансформируют обычные сны, будь они управляемые или неуправляемые, в нечто трансцендентальное. Я не знаю никого в нормальном, повседневном мире, кто обладал бы дисциплиной, необходимой для того, чтобы довести до конца подобную трансформацию. Управляемые сны очень живые, но их нельзя использовать как энергетический шлюз для того, чтобы перенести наше осознание в другие миры, столь же реальные и поразительные, как мир повседневных дел.

В.: Вы неоднократно подчеркивали важность переживания заново *, и многие люди, вдохновленные тем, что вы говорили, попытались его практиковать. Не могли бы вы рассказать о методике и конкретных результатах этого упражнения?

* Recaрitulacion (исп.) — в русском переводе книг К. Кастанеды — «перепросмотр».

К. К.: Перепросмотр был для дона Хуана незаменимым способом, чтобы начать путь к свободе. Это не техника восстановления энергии, а маневр, соответствующий видению магов. Они считают, что обладание осознанием бытия — состояние, присущее всему живому. Некая необыкновенная сила даёт самоосознание тем, кто только что родился — будь то вирус, амеба или человеческое существо. В конце жизни та же самая сила отнимет у каждого из этих существ одолженное им самоосознание, расширенное за счёт индивидуального жизненного опыта. Для мага перепросмотр является способом вернуть этой необыкновенной силе то, что она одолжила нам в момент нашего рождения. Совершенно невероятно, говорил дон Хуан, что эта сила довольствуется вышеупомянутым переживанием заново. Поскольку единственное, чего она от нас хочет, — это самоосознание, то в случае, если мы его отдаём ей в виде перепросмотра, она не отнимает у нас в конце концов жизнь, а позволяет пройти вместе с ней к свободе. Так маги теоретически объясняют перепросмотр.

Методика его очень проста. Сначала составляется список всех людей, с которыми поддерживались отношения, от настоящего времени до момента рождения. Смысл заключается в том, чтобы вновь пережить опыт общения с каждым, кто входит в список, — не просто вспоминая их, а именно переживая заново. К этому прибавляется очень медленное ритмичное дыхание — справа налево с выдохом посередине, которое называют «веером», потому что оно освежает (букв. обмахивает) воспоминания.

Маги верят в то, что весь мир нашего общения, будучи пережитым заново, отдается необыкновенной силе, разрушающей нас. Так как этот маневр не имеет ничего общего с психологическими упражнениями, подобными психоанализу, переживание заново всего жизненного опыта подразумевает использование уже потраченной энергии.

В.: А как узнать, правильно ли осуществляется перепросмотр?

К. К.: Вашими незаметными, но конкретными результатами явятся возрастание энергии и состояние хорошего самочувствия. Наличие этих двух ощущений и является критерием.

В.: То, что вы называете вторым вниманием, описывается вами, главным образом, в последней книге, «Искусство сновидения», как жестокий мир, кишащий опасностями и западнями, — ничего общего не имеющий с рассказами о безмятежном и счастливом мире. Откуда эти различия? Почему знания вашей линии так существенно отличаются от тех, с которыми знакомят нас другие источники?

К. К.: Дон Хуан объяснял такое расхождение тем, что мир магов — это мир живой, конкретный и реальный, войти в который нужно полностью. Он говорил также, что мир мистиков — это мир, порожденный отблесками неизвестного, мертвый, воображаемый мир, который не имеет ничего общего с реальностью борьбы и беспрестанными изменениями живого и реального мира. Как я уже говорил ранее, дон Хуан считал магов путешественниками по океану неизвестного. Я думал вначале, что это поэтическая метафора, но потом понял, что это феноменологическое описание состояния бытия. Невозможно, говорил дон Хуан, чтобы западный человек был в такой степени упрощенцем, чтобы верил бы в мистические «удовольствия» тех, кто никогда не отправлялся в неизвестное преднамеренно и совершенно осознанно.

В.: Флоринда Доннер-Грау и Тайша Абеляр опубликовали книги о своём собственном обучении у дона Хуана. Существует какая-то причина, по которой они решили нарушить молчание?

К. К.: Обе они решили написать о своём опыте на пути воина после возвращения Кэрол Тиггс, которая отсутствовала десять лет. То, что она вернулась к нам, вызвало полную перемену перспективы, начертанной доном Хуаном, и наш выход из изоляции, предписанный им же. Вследствие этой перемены три ученицы дона Хуана: Флоринда Доннер-Грау, Тайша Абеляр и Кэрол Тиггс — достигли чрезвычайной значимости в мире магов. Благодаря собственной безупречности, они превратились в его настоящих представительниц. Они сами поставили перед собой цель написать о своём ученичестве, что я нахожу в высшей степени уместным, ибо никто, кроме них, не смог бы дать столь точную оценку дона Хуана как прекрасного учителя.

В.: Что случилось с остальными учениками, к которым мы привыкли, читая ваши книги?

К. К.: Их уже нет с нами по очень простой причине. Необходимо было, чтобы ученики привыкли к темпераменту нового Нагваля, который означает темперамент переживания «любовного романа» со знанием. Остальные ученики желали, чтобы я был не более чем практикующим знание дона Хуана. Подобное невозможно, должно было быть наоборот, как того требует традиция. Так что я их не оставлял — это они меня оставили. Теперь они надеются, что в решающий момент им сможет помочь дон Хуан. Наши отношения с другими учениками завершились, как только Флоринда Доннер-Грау и Тайша Абеляр написали свои книги, подкрепив этим свою связь с интеллектом, а следовательно, с нынешним Нагвалем.

В.: Наряду со сновидением, одним из основных понятий, изложенных в вашей книге, которое также претерпело множество интерпретаций, является выслеживание *. Что в точности означает «выслеживать»?

* Acecbo (исп.) — слежка, наблюдение; в русском переводе книги — сталкинг.

К. К.: Дон Хуан называл выслеживанием действие по сдвигу точки сборки и удержанию её там, куда она была смещена. Точка сборки — это понятие магов, которые считают, что восприятие человеческих существ осуществляется в невидимой для обычного глаза точке, расположенной на уровне лопаток, но не в физическом теле, а в энергетической массе, примерно на расстоянии метра от спины. Именно там соединяются миллионы энергетических волокон Вселенной, которые путём интерпретации трансформируются в восприятие повседневного мира. Маги уверяют, что, если точка сборки смещается с помощью сновидения или посредством практических действий, в ней соединяется ряд других энергетических нитей, и поэтому нашему восприятию становится доступен другой мир. Поддерживать её после сдвига в новом положении — настоящее искусство. Тот, кто не может достичь этого, никогда не сможет воспринимать другие миры в полном виде; он будет воспринимать их частично и хаотично. Можно сказать, что восприятие фиксируется по мере того, как фиксируется точка сборки, а это, главным образом, вопрос наличия достаточного количества энергии.

В.: Вы говорили о смещении точки сборки с помощью практических действий. О каких действиях идёт речь?

К. К.: В основном, «следящие»** достигают энергии, необходимой для овладения Искусством сталкинга, благодаря маневрированию поведением, являющемуся добровольным вовлечением «сталкера» в когнитивные диссонансы. Так, например, обучали Тайшу Абеляр. Одним из маневров поведения, который её заставили пережить маги, было превращение в нищенку.

** В переводах «Софии» — сталкеры. — Прим. ред.

В течение года её, грязную и оборванную, ежедневно посылали к дверям церкви просить милостыню. Задачей Тайши было настолько полное превращение, чтобы её поведение полностью соответствовало расхожему образу попрошайки. Тайша делала это не как актер, для которого представление является вопросом каких-то мгновений, — она действительно была нищей. Другой пример сталкинга — моя работа поваром в течение почти двух лет, на которую меня направила спутница дона Хуана, донья Флоринда, — работа, которая каждодневно отнимала всё моё время. Ещё один пример выслеживания описан Тайшей Абеляр в её книге: когда её заставили больше года жить на огромных деревьях. Результатом этих маневров является то, что практикующий трансформируется до такой степени, что превращается в саму трансформацию. Это и означает сталкинг.

В.: Рекомендуете ли вы этот тип не-делания тем, кто хочет быть вовлеченным в диссонансы?

К. К.: Конечно, это очень трудный для осуществления в условиях повседневного мира маневр магов. Не знаю, как смог бы кто-либо привести другого к сталкингу без руководства собственным выслеживанием. Мне говорили, что есть люди, которые уверяют, что могут научить сталкингу. По моему мнению, это очень расчётливый обман, и несправедливо, когда люди, действительно заинтересованные, попадают в подобную ловушку. Между прочим, при сталкинге необходимо быть безупречным по отношению к другим и к себе самому, чтобы видеть, каков ты есть, не обманывая себя. Только достигнув равновесия между привязанностью к окружающему нас миру и отчуждением от него, можно заниматься выслеживанием. Пока не достигнешь такого состояния, это бессмысленно. Тот, кому удастся его достичь, будет практиковать его, а не обучать ему, да ещё брать за это деньги. Однажды дон Хуан сделал очень точный комментарий по поводу тех, кто учит, сам не зная того, чему учит: «Ни в коем случае не позволяй вынуждать себя быть воином лишь по выходным дням. Очень просто думать, что одноразового усилия вполне достаточно. Это не так. Чтобы выбраться из того дурного места, где все мы сейчас находимся, нужно использовать всю имеющуюся силу».

В.: Расскажите нам об альтернативной смерти магов. Её следует понимать как метафору или как реальный факт? Стремитесь ли вы и ваша группа к её достижению?

К. К.: Позвольте мне объяснить, что мы не составляем группу. Каждый из нас, изучающих знание дона Хуана, — отдельный индивидуум. Объединяет нас намерение достичь свободы, но не в такой степени, чтобы сделать нас спаянной группой. Сгореть в огне изнутри — вот альтернатива физической смерти; это не метафора, это реальный факт, хотя и непостижимый. Дон Хуан объяснял внутренний огонь как состояние энергетического напряжения, порожденное согласием следовать предварительным условиям пути воина. Это физическое напряжение вызывает в надлежащий момент энергетический взрыв, который трансформирует каждую клетку живого существа в самосознание, то есть в чистую энергию. Разумеется, все мы, его ученики, стремимся достичь этого конечного состояния. Дон Хуан называл его полной свободой, потому что для него это состояние подразумевало восприятие окружающего нас мира, свободное от объяснений, базирующихся на нашей социализации и синтаксисе.

В.: Дон Хуан желал свободы. Добился он в конце концов своей цели?

К. К.: Дон Хуан утверждал, что умереть как умирают маги означает перенести самосознание на непостижимый для линейного разума план. Умереть, отдав себя огню изнутри, равнозначно превращению всего нашего физического существа в осознание существования. Дон Хуан умер именно так, достигнув того, что маги называют полной свободой. Осознание бытия, расширенное за счёт вклада нашей физической части, достигает неописуемых уровней. Свобода для мага — это свобода воспринимать мир, как воспринимают его существа всеобъемлющие*, а не