Не хуже

Монза выдернула Кальвес обратно, и противник, сузив лицо от потрясения, сипливо всхрипнул, зажимая небольшую ранку в груди. Он, пошатнувшись, шагнул вперёд, поднимая короткий меч, как если б тот весил не меньше наковальни. Она отодвинулась влево и пронзила его бок, прямо под рёбра, проталкивая сквозь клёпаную кожаную куртку фут метко попавшей стали. Он повернул голову к ней, лицо побагровело и задрожало, на вытянутой шее набухли вены. Когда она вытащила меч, он рухнул, как если б тот был единственной поддерживающей его на ногах силой. И вылупил глаза.

- Скажи моей... - прошептал он.

- Чего?

- Скажи... ей... - напрягшись, он приподнялся с пола, половина лица вся в запёкшейся пыли, затем выкашлял чёрную мокроту и перестал шевелиться.

Монза вдруг узнала его. Баро - так его звали, а может Паро, что-то с " о" на конце. Какой-то родственник старого Сволле. Он там был, в Мусселии - после осады, после того как они разграбили город. Ржал над одной из бенниных шуточек. Она запомнила, потому что тогда было не до шуток, после того, как они убили Хермона и забрали себе его золото. Да, ей тогда не очень-то хотелось смеяться.

- Варо? - пробормотала она, пытаясь сообразить, о чём была та шутка. Услышала скрип половицы, засекла движение, как раз во время, чтобы упасть. Голову тряхнуло, пол саданул прямо в лицо. Встала - комната вращалась, и она врезалась в стену, локтем угодила в окно и едва туда не выпала. Снаружи рёв, грохот и лязганье боя.

Сквозь искры в глазах она заметила, как что-то надвигалось на неё, и повалилась, уходя с линии движения. Услышала, как оно ударилось о штукатурку. В лицо посыпались крошки. Она закричала, теряя равновесие, в обороте хлестнула Кальвесом по тёмным очертаниям, и увидела, что в руке ничего нет. Уже выронила. У окна возникло лицо.

- Бенна? - И кровь тонкой струйкой закапала изо рта.

Не до шуток. Что-то грохнуло её по спине и вышибло дыхание. Она увидела булаву, отсвет на тусклом металле. Увидела оскал мужчины. Вокруг его шеи захлестнулась цепь, вздёргивая его вверх. Комната понемногу успокаивалась, в голове свистела кровь. Она попыталась встать, но только перекатилась на спину.

Витари держала наемника за глотку, и они вместе качались посреди затемнённой комнаты. Он ударил локтем, другой рукой дёргая цепь, но Витари затягивала её всё туже, глаза умалились в две тонкие свирепые прорези. Монза еле-еле вскарабкалась на ноги, качаясь, двинулась к ним. Он полез за кинжалом на поясе, но Монза успела первой, припечатала его руку своей левой, правой вытащила клинок и начала резать.

- Ух, ух, ух. - шмяк, хрясь, шлёп, сопли и слюни друг другу в лица, её заикающийся стон и его визгливые хрипы, и низкое рычанье Витари - всё переплелось в гулкую, звериную какофонию. Такие звуки они скорее издавали бы трахаясь, а не убивая друг друга. Хрясь, шлёп, шмяк. - Ух, ах, ух.

- Хорош, - выдохнула Витари. – Он сдох!

- Ух. - Она выпустила кинжал, тот стукнулся о доски. Под курткой рука была мокрой и липкой до самого локтя, кисть в печатке стиснуло в пылающую клешню. Она повернулась к двери, щипало глаза. Прищурилась от яркого света, с трудом перевалила через труп солдата из Осприи и по поломанным доскам вышла в проём.

Человек с окровавленной щекой вцепился в неё и чуть не утянул за собой в падении, пачкая багровым куртку. Другого наёмника закололи в спину и бросили вниз лицом, пока тот, шатаясь зигзагом, всходил на крыльцо. Затем осприйский воин, всадивший в того копьё, словил копытом по голове. Стальная каска тут же отлетела прочь, и он рухнул набок, как подрубленное дерево. Кругом смешались кони и люди – в смертельном урагане сапог, копыт, лязгающего металла, крутящихся клинков, летящих ошмётков грязи.

И не далее десяти шагов от неё, среди скопленья извивавшихся тел, на своём огромном боевом жеребце восседал Верный Карпи, ревя как безумец. Он не особенно поменялся - то же широкое, честное, бывалое лицо. Лысый череп, густые белые усы, и вокруг них белая щетина. Он обзавёлся блестящей кирасой и длинным красным плащом, более походящим не наёмнику, а герцогу. Арбалетный болт торчал у него из плеча. Правая рука свисала, выведенная из строя, другая тяжёленным мечом указывала на дом.

Странная вещь - с первого взгляда она почувствовала прилив теплоты. Тот острый приступ радости, который случается, когда замечаешь в толпе лицо друга. Верный Карпи, тот, кто пять раз водил её войско в атаку. Кто сражался за неё в любых условиях, и ни разу её не подвёл. Верный Карпи, тот, кому она доверила бы жизнь. Кому она её и доверила, чтобы он дёшево её продал за старое кресло Коски. Продал её жизнь вместе с жизнью брата.

Теплота прошла быстро. С ней утихло и головокружение, оставив ей порцию обжигающей внутренности злости и острую боль в той половине головы, где монеты скрепляли череп.

Наёмники могли быть ожесточёнными бойцами, когда у них не было иного выбора, но фуражировку они явно предпочитали драке и их силы подорвал тот первый залп, потрясло внезапное появление врага там, где они его не ждали. Они мчались с выставленными копьями, а враги засели в постройках. Лучники в окнах и на плоской крыше стреляли, выбирая удобные позиции. Пронзительно вскрикнул всадник, когда его стащили с седла, копьё выпало из его руки и загремело у ног Монзы. Парочка его товарищей повернула коней в бегство. Один выбрался на выгон. Другого мечом спихнули с седла, нога застряла в стремени. Он плясал вниз головой, пока рядом билась его лошадь. Верный Карпи не был трусом, но нельзя пробыть наёмником тридцать лет без понимания, когда пора выламываться прочь. Он развернул лошадь обратно, рубанул осприйского солдата - в грязь вывалился разваленный череп. Затем исчез за стеной хутора.

Монза ногтями сквозь перчатку вцепилась в упавшее копьё, схватила уздечку лишившейся седока лошади и залезла в седло. Неожиданный приступ тяги к убийству Карпи отчасти напомнил прежний расцвет её свинцовым ногам. Она повела лошадь кругом, выехала к ограде двора, ударила пятками и прыгнула через неё.

Солдат-осприец бросил на землю арбалет, и с воплем нырнул в сторону. Она со стуком приземлилась на той стороне, подскочила в седле, едва не напоровшись лицом на наконечник, и вломилась в пшеницу, стебли бились о ноги чужой лошади, пока та взбиралась на длинный склон. Она неловко переложила копьё поперёк, в левую руку, взяла поводья в правую, съёжилась и, барабаня каблуками, перешла в неровный галоп. Она увидела, как Карпи приостановился на вершине подъёма, чёрным силуэтом на ярком восточном небе, затем повернул коня и скрылся.

Она пробилась сквозь пшеницу и пересекла поле с торчащими пятнами колючего кустарника, уже спускаясь с холма, вырывая из мягкой почвы комья грязи, послав своего скакуна в настоящий галоп. Неподалёку впереди Карпи перепрыгнул живую изгородь, сшибая зелень копытами жеребца. Он неудачно приземлился, рывками дёргаясь в седле, чтобы сохранить равновесие. Монза выбрала место получше, легко миновала препятствие, не упуская того из виду. Не думая ни о скорости, ни об опасности, ни о боли в руке. В голове не осталось ничего, кроме Верного Карпи, его лошади, и необоримого желания всадить копьё в то или другое.

Они грохотали по незасеянному полю, вбивая копыта в густую жижу, навстречу складке местности, выглядевшей как ручей. Рядом с ним в лучах разгорающегося утра промелькнула покрытая белой известью постройка, мельница, насколько получилось определить у Монзы в этом трясущемся, вихляющем, стремительном мире. Она вытянулась вперёд вдоль лошадиной шеи, крепко сжимая копьё наперевес, под несущимися в щели глаз порывами ветра. Желая быть ближе к Верному Карпи. Желая быть ближе к отмщению. Похоже, будто его конь подцепил занозу в том неудачном прыжке - теперь она сокращала расстояние, сокращала быстро

Вот она отстаёт уже всего на три корпуса, на два, хлопья грязи из-под копыт боевого жеребца Карпи летели в лицо. Она подтянулась в седле, отвела назад копьё, на миг наконечник отразил солнце. Она мельком увидела знакомое лицо Верного, когда тот дёрнул головой, бросая взгляд за плечо. Одна седая бровь налилась кровью от пореза на лбу, наводя полосы вдоль небритой щеки. Она расслышала рычанье, он глубже впился шпорами в бока коня, но тот был тяжёлым зверем, лучше приспособленным к натиску, нежели к бегству. Качаясь, голова её скакуна медленно подползала всё ближе и ближе к струящемуся хвосту коня Карпи. Земля, коричневая клякса, стремительно неслась мимо них.

Она заорала, тараня концом копья круп жеребца. Тот дёрнулся, извернулся, мотнул головой - дико таращился глаз, в пене оскалены зубы. Верного тряхнуло в седле, одну ногу вырвало из стремени. Боевой конь продолжал скакать ещё целую ошеломляющую секунду. Затем его раненная нога подкосилась, и он разом опустился, нырнул по диагонали вперёд, шея завернулась от силы удара, брыкались копыта, летела грязь. Стремглав проносясь мимо, она услышала, как взвыл Карпи, услышала глухой удар позади, когда его конь перевернулся, кувыркаясь по сочившемуся жижей полю.

Правой рукой она натянула поводья, подняла лошадь на дыбы, та фыркнула, вскидывая голову, от жестокой скачки у Монзы тряслись ноги. Она увидела, как Карпи пьяно оттолкнулся от земли, заплетаясь в своём длинном красном плаще, весь в пятнах и полосах грязи. Её удивило, что он ещё жив. Удивило, но не опечалило. Гобба, Мофис, Арио, Ганмарк - они внесли свой вклад в то, что Орсо сотворил с ней и с братом, и заплатили свою цену. Но никто из них не был её товарищем. Верный скакал рядом с ней. Ел вместе с ней. Пил из её фляги. Улыбался и улыбался, а затем, когда ему стало выгодно, пырнул кинжалом и занял её место.

Она бы не прочь и продлить.

Он ошарашено шагнул - раззявив рот, вытаращив глаза на окровавленном лице. Он увидел её, и она ухмыльнулась, подняла копьё и заулюлюкала. Как делает охотник, заметив лису на открытой местности. Он безнадёжно захромал к краю поля, баюкая на груди раненую руку, из плеча выступало отломанное древко арбалетного болта.

Улыбка напряжённо сдавила её лицо, когда она рысью подскакала поближе, достаточно близко, чтобы услышать свист его дыхания, пока он напрасно удирал к ручью. Вид вероломного гада, пресмыкающегося в поисках спасения, сделал её счастливее, чем доводилось быть уже долгое время. Он левой рукой вытянул меч из ножен, через силу продвигаясь вперёд, используя его как костыль.

- Требует времени, - окликнула она его, - научиться пользоваться другой рукой! Мне ли не знать! У тебя столько времени нихуя не будет, Карпи! - Он недалеко от ручья, но она настигнет его прежде, чем он туда доберётся, и он это знал.

Он повернулся, неуклюже поднимая меч. Она дёрнула уздечку и послала лощадь вбок, поэтому кроме воздуха он ничего не разрубил. Она встала в стременах, ударила вниз копьём, попала ему в плечо и сорвала там защиту, пробила дыру в плаще и бросила его на колени. Меч воткнулся в землю.

Он простонал сквозь сомкнутые зубы, пытаясь снова подняться, по кирасе заструилась кровь. Она вынула из стремени сапог, подвела лошадь вплотную и ударила его ногой в лицо, с треском запрокидывая назад его голову - он скатился на берег, а потом в ручей.

Она бросила копьё, втыкая его в землю, перекинула ногу над седлом и съехала вниз. Немного постояла, разминая задубевшие ноги, наблюдая как барахтается Верный. Затем выдернула копьё, медленно-медленно вдохнула и начала спускаться к кромке воды. Неподалёку, ниже по течению стояла мельница, водяное колесо гремело при каждом неторопливом повороте. Другой берег оказался огорожен стенкой из валунов, совершенно заросших бородатым мхом. За него-то и цеплялся Карпи, с бранью пытаясь вытащить себя на ту сторону.

Но отягощённый бронёй, отяжелевшим от воды плащом, с арбалетным зарядом в одном плече и колотой раной в другом, он не имел ни малейшего шанса. И вот он упорно пробивался вброд вдоль русла, по пояс в потоке, пока она шла за ним на своём берегу, ухмыляясь и нацеливая копьё.

- Ты продолжаешь бороться, Карпи, отдаю должное. Никто не скажет, что ты трус. Только идиот. Глупый Карпи. - Она выдавила смех. - Не верится, что ты повёлся на такую херню. За все годы, исполняя мои приказы, ты должен был лучше меня узнать. Думал, я буду сидеть сиднем, оплакивая своё невезенье, а?

Он отодвигался назад, в воде, не сводя глаз с кончика копья и тяжело дыша. - Сука северянин наебал.

- В наши дни прям-таки никому нельзя верить, да? Надо было тебе бить меня в сердце, Верный, а не в живот.

- В сердце? - он презрительно усмехнулся. - У тебя его нет! - Плескаясь водой, в фонтане искрящихся брызг, он заковылял к ней, сжимая в кулаке кинжал. Она сделала выпад, почувствовала в ноющей правой руке отдачу от древка, когда наконечник ткнулся ему в бедро, опрокидывая его навзничь. Он снова с трудом поднялся на ноги, ругаясь сквозь стиснутые зубы. - По крайней мере, я получше тебя, кровожадная тварь.

- Если ты настолько лучше меня, как вышло, что ты - тот, кто в ручье, а я - та, что с копьём? - Она медленно вращала мокрым блестящим острием по кругу. - Ты продолжаешь сопротивляться, Карпи, отдаю должное. Никто не скажет, что ты трус. Только пиздун. Подлый Карпи.

- Я подлый? - Он подтягивался по стене в направлении медленно клацающего колеса. - Я? После всех лет что я провёл с тобой? Я хотел честно служить Коске! Я был ему предан. Я Верный! - Он стукнул по мокрой броне окровавленной рукой. - Вот кто я. Вот кем я был. Ты отняла у меня это! Вместе со своим блядским братцем.

- Мудак, Коску я с горы не скидывала!

- Думаешь, мне очень этого хотелось? Думаешь, мне хотелось хоть чего-то, что произошло? - В глазах старого наёмника стояли слёзы, и он всё силился отодвинуться от неё подальше. - Я не создан, чтобы командовать! Ко мне пришёл Арио и сказал, что Орсо решил - тебе нельзя доверять! Что ты должна уйти! Что ты - прошлое, а я - будущее и остальные капитаны уже согласились. Вот я и выбрал лёгкий путь. Что мне ещё оставалось?

Монза больше не радовалась. Она вспомнила Орсо, улыбавшегося в её палатке. Коска - прошлое, и я решил, что ты - будущее. Бенна улыбался под боком. Так будет лучше. Ты заслуживаешь право быть первой. Она вспомнила, как выбрала лёгкий путь. Что ей ещё оставалось? - Мог бы предупредить меня, дать мне шанс, чтобы...

- Как ты предупредила Коску? Как предупредила меня? Пошла ты нахуй, Муркатто! Ты проложила дорожку, и я по ней пошёл, вот и всё! Кто сеет кровавое семя, тому и пожинать кровавый урожай, а ты насеяла семян по всей Стирии! Ты сотворила с собой всё это! Ты сотворила это с... гах! – Он, скорчившись, откинулся назад, непослушной рукой хватаясь за шею. Его замечательный плащ отплыл назад и попался, защемлённый шестернями водяного колеса. Сейчас красная ткань надувалась всё туже и туже, через силу подтягивая его к медленно поворачивающейся колымаге.

- Блядский... - Он шарил полууцелевшей рукой по мшистым рейкам, по ржавым шкворням огромного колеса, но то было не остановить. Монза смотрела, полураскрыв рот, но к ней не шли слова, копьё безвольно свесилось в руках, когда его потащило вниз, вниз под колесо. Вниз, вниз, в чёрную воду. Вода шла волнами и пузырилась вокруг его груди, потом вокруг плеч, потом вокруг шеи.

Налитые кровью глаза выпятились к ней. - Я не хуже тебя, Муркатто! Лишь делал, что должен был сделать! - Он боролся, чтобы удержать рот над бурлящей водой. - Я... не хуже...

Его лицо пропало.

Верный Карпи, тот, кто пять раз водил в атаку её войско. Кто сражался за неё в любых условиях, и ни разу её не подвёл. Верный Карпи, тот, кому она доверила бы жизнь.

Монза бросилась в поток, на её ногах сомкнулся холод. Поймала цепляющуюся руку Верного и рука сжала её пальцы. Она потянула, стискивая зубы, рыча от усилий. Подняла копьё, затолкала его между зубцов механизма, настолько крепко, насколько могла, и почувствовала, как те прижали древко. Просунула руку в перчатке ему под мышку, по самую шею в набегающей воде, борясь, чтобы выволочь его, напрягая каждый горящий мускул. Ощутила, что он начал подаваться, из потока показалась рука, локоть, затем плечо, и тут же рукой в перчатке нашарила, нащупала застёжку его плаща. Пальцы не слушались. Слишком замёрзшие, слишком одеревеневшие, слишком разбитые.

Был треск, и древко копья раскололось. Колесо начало вращение, медленно, медленно, взвизгнул металл, зубцы проскрежетали и утащили Верного обратно вниз.

Ручей продолжал течь. Его рука обмякла, и на этом всё.

Пятеро мертвы, осталось двое.

Она, тяжело дыша, выпустила руку. Посмотрела, как его бледные пальцы скользнули под воду, а потом медленно побрела вброд и хромая, вылезла на берег, промокнув до нитки. Силы покинули её, до костей ломило ноги, правую руку отдавало в предплечье аж до самого плеча, щипала рана у виска, кровь била в голову дубиной промеж глаз. Всё что осталось ей по зубам - засунуть ногу в стремя и взвалить себя на лошадь.

Она оглянулась - внутренности сжало и согнуло её пополам. Сплюнула в грязь полный рот жгучей желчи, а потом ещё раз. Колесо протащило Верного под собой, и теперь вытягивало его с другой стороны, вниз головой, с болтающимися конечностями, с широко раскрытыми глазами и вывалившимся языком. Шею опутали какие-то водяные растения. Медленно, медленно его возносило к небу, будто казнённого изменника выставляли на обозрение зевакам.

Она вытерла рот рукавом, поскребла языком зубы и попыталась выплюнуть горечь. Болела и кружилась голова. Наверно ей надо бы срезать его оттуда, отдать хотя бы отчасти последние почести. Он же был её другом, ведь так? Не герой, возможно, а кто герой-то? Человек, который хотел сохранить верность на вероломной службе, в вероломном мире. Человек, который хотел сохранить верность и обнаружил, что та давно устарела. Наверно ей стоило хотя бы вытащить его на берег и оставить где-нибудь, где его никто не потревожит. Но вместо этого она повернула лошадь обратно на хутор.

От почестей и живым-то толку мало - для мёртвых же совсем никакого. Она приехала сюда убить Верного, и тот убит. Нет смысла теперь об этом плакать.