Судьба Стирии

- Наверху. - Затянутый в перчатку указательный палец Монзы (и мизинец, естественно, тоже), торчал в направлении горного кряжа.

Ещё больше новых солдат переваливало через гребень, милей-другой южнее того места, откуда сперва появились талинцы. Гораздо больше. Кажется, у Орсо про запас оказалась ещё пара сюрпризов. Наверно подкрепление из Союза. Монза провела ободранным языком по нёбу и сплюнула. Из умирающей надежды да в безнадёжность. Мелкий шажок, но никому не в радость. Ведущие знамёна подхватили порыв ветра и на мгновение развернулись. Она поймала их в подзорную трубу, нахмурилась, потёрла глаз и посмотрела в стекло снова. Ошибки нет, это раковина Сипани.

- Сипанийцы, - пробормотала она. Ещё минуту назад самые нейтральные люди в мире. - Какого хрена они бьются за Орсо?

- Это кто ещё сказал? - Когда она повернулась к Рогонту, тот улыбался будто вор, срезавший самый толстый кошелёк в своей карьере. Он широко раскинул руки.

- Возрадуйся, Муркатто! Ты просила - вот оно, чудо!

Она моргнула. - Они на нашей стороне?

- Несомненно, и прямо в тылу у Фоскара! И самое смешное, что всё это сделала ты.

- Я?

- Ты одна! Помнишь переговоры в Сипани, устроенные горделивым угрюмцем, королём Союза?

Великое шествие по заполненным толпами улицам, хвала приветствий открывающим процессию Рогонту и Сальеру, насмешки презрения замыкающим Арио и Фоскару. - И что там?

- Я стремился к миру с Фоскаром и Арио не больше, чем они стремились к миру со мной. Моей единственной заботой было уговорить старого канцлера Соториуса встать на мою сторону. Я пытался убедить его, что если Лига Восьми проиграет, то жадность герцога Орсо не остановится у границ Сипани, каким бы нейтральным тот не был. Уж если снимут мою молодую головушку, следующей на плахе окажется его старая.

Вполне правдоподобно. Нейтралитет защищал от герцога Орсо не лучше, чем от оспы. Его властолюбие никогда не ограничивалось тем или иным водным рубежом. Одна из причин, почему он так нравился Монзе в качестве работодателя - до того, как попытался её убить.

- Но старик вцепился в свой заветный нейтралитет как капитан в штурвал тонущего корабля, и я уже отчаялся оттащить его и всерьёз решил бежать из Стирии в тёплые края. - Рогонт закрыл глаза и подставил лицо солнцу. - А потом, о, счастливый день, о моя чуткая интуиция... - Он открыл их и прямо взглянул на неё. - Ты убила принца Арио.

Чёрная кровь била из бледного горла, тело падало в окно. Огонь и дым в горящем здании. Рогонт ухмыльнулся со всем самодовольством волшебника объясняющего как работает его последний трюк.

- Соториус был хозяином. Он отвечал за безопасность Арио. Старик понял, что Орсо ни за что не простит ему гибели сына. Он понял, что Сипани обречён. Если только Орсо не остановить. Мы пришли к согласию в ту самую ночь - пока Дом удовольствий Кардотти ещё догорал. В строгой секретности, канцлер Соториус от имени Сипани вступил в Лигу Девяти.

- Девяти, - пробормотала Монза, наблюдая, как целеустремлённо спускается по пологому склону сипанийское войско - к переправе и практически незащищённому тылу Фоскара.

- Моё продолжительное отступление от Пуранти, казавшееся тебе таким неблагоразумным, обеспечило его временем на подготовку. Я по своей воле пятился в эту маленькую западню, чтобы сыграть роль приманки в куда более существенной.

- Вы умнее, чем выглядите.

- Мне не трудно. Тётя всегда говорила, что я выгляжу как долбоёб.

Она хмуро взглянула на неподвижное войско на вершине холма Мензеса, на той стороне равнины. - А что насчёт Коски?

- Иных не изменить ничем. Он взял у моих гуркских поручителей очень большие деньги и воздерживается от битвы.

Внезапно стало казаться, что она и близко не понимает мир так, как привыкла считать. - Я предлагала ему деньги. Он не стал их брать.

- Представляю себе, ведь умение вести переговоры есть твоя самая сильная черта. Он не принял денег от тебя. Зато Ишри, кажется, умеет разговаривать по ласковее. " Война есть лишь торчащее наружу острие политики. Клинки убивают людей, но побуждать их возможно лишь словом, а добрые соседи есть надёжнейшее укрытие в бурю." Цитата из " Основ высокого искусства" Иувина. В основном ля-ля и дремучие суеверия, но том об осуществлении власти завораживает напрочь. Тебе стоило б расширить круг чтения, генерал Муркатто. У твоих книжных штудий слишком узкий охват.

- Я поздно начала читать, - буркнула она.

- Тебе предоставят наслаждаться всей моей библиотекой, как только я порублю талинцев и завоюю Стирию. - Он счастливо улыбнулся в сторону дна долины, где армия Фоскара оказалась в смертельной опасности окружения. - Естественно, если б рать Орсо возглавлял более умудрённый, чем юный принц Фоскар, командир, всё могло бы быть совсем по-другому. Сомневаюсь, что в мою ловушку до такой степени влез бы человек со способностями генерала Ганмарка. Или с огромным опытом Верного Карпи. - Он свесился с седла и приблизил свою самодовольную ухмылку. - Но в последнее время Орсо, как назло, пострадал от нехватки командиров.

Она хмыкнула, повернула голову и сплюнула. - Несказанно рада помочь.

- О, без тебя у меня бы ничего не вышло. Всё что нам нужно - удержать нижний брод пока наши отважные союзники из Сипани не доберутся до реки, раздавят бойцов Фоскара между нами и властолюбие герцога Орсо утонет на этих отмелях.

- Только и всего? - Монза обеспокоенно обернулась к воде. Аффойцев, беспорядочную красно-коричневую массу на далёком безнадзорном правом крае, оттесняли от берега. Не более чем на двадцать шагов взболтанной грязи, но достаточно, чтобы дать талинцам точку опоры. А теперь, по-видимому, кто-то из баолийцев переправился через омуты выше по течению и обошёл с фланга.

- Так точно, и похоже мы уже на пути к... - И Рогонт тоже это заметил. - Ох. - Солдаты начали выламываться из боя, взбираясь вверх по склону холма по направлению к городу.

- Похоже, ваши отважные союзники из Аффойи подустали от вашего гостеприимства.

Самодовольное ликование, накрывшее рогонтов штаб, когда появились сипанийцы, моментально угасло, в то время как всё новые и новые точки отваливались от выгнувшихся аффойских шеренг и устремлялись врассыпную во всех направлениях. Над ними стрелковые роты приобрели неровный зазубренный вид, лучники беспокойно поглядывали на город. Очевидно, их не очень-то прельщало близкое знакомство с теми, в кого они всаживали стрелы весь последний час.

- Если те сволочи-баолийцы прорвутся, они выйдут вашим людям во фланг, и скатают весь ваш строй. Это будет разгромом.

Рогонт закусил губу. - Сипанийцы менее чем в получасе отсюда.

- Превосходно. Они успеют как раз вовремя, чтобы пересчитать наши трупы. А потом свои.

Он нервно зыркнул назад, на город. – Наверное, нам стоит отойти за стены...

- Уже поздно выпутываться из этого боя. Даже такому опытному отводильщику войск как вам.

Лицо герцога обесцветилось. - Что нам делать?

Внезапно стало казаться, что она прекрасно понимает мир. Монза с протяжным звоном обнажила меч. Кавалерийский меч, который она позаимствовала в оружейной Рогонта, простой, тяжёлый и убийственно остро заточенный. Его глаза вылупились на него. - А. Это.

- Да. Оно.

- Полагаю, приходит время, когда человек и впрямь должен отбросить предусмотрительность в сторону.

Рогонт выставил челюсть, напряглись желваки. - Кавалерия. По моей... - Его голос оборвался до треска в горле.

Громкий голос полководца, писал Фаранс, стоит целого полка.

Монза выпрямилась в стременах и заорала во всю ширь лёгких. - Стройся!

Герцогский штаб начал выкрикивать, указывать, размахивать оружием. Конники съезжались со всех сторон, формируя длинные шеренги. Гремела сбруя, цокали доспехи, стучали друг о друга копья, кони храпели и рыли землю. Люди занимали свои места, сдерживая своих беспокойных верховых, рычали и матерились, застёгивали шлемы и захлопывали забрала.

Баолийцы и в самом деле прорывались, выплёскивались из ширящихся разрывов на раздробленном правом крыле Рогонта, приливной волной сквозь песчаную стену. Монза услышала вопли их боевых кличей, когда они хлынули вверх по склону, увидела их развевающиеся ободранные знамёна, блеск движущегося металла. Шеренги лучников наверху рассыпались все разом, люди бросали луки и бежали к городу вперемешку с удирающими аффойцами и теми немногими осприйцами, кто уже начал обдумывать ситуацию в целом по новой. Её постоянно изумляло, как быстро армия готова распасться, сразу, как только начинает распространяться паника. Всё равно, что вытащить из-под моста опорный камень. Неделимое целое, стойкое и несокрушимое минуту назад, в последующую минуту - ничто, кроме развалин. Теперь она чувствовала - они на грани того самого мгновения краха.

Монза обернулась - рядом осадили лошадь и перед её взглядом предстал Трясучка, с топором в одной руке, поводьями и тяжёлым щитом в другой. Он не утруждался доспехами. Лишь надел рубашку с золотой вышивкой на рукавах. Ту, что выбрала ему она. Ту, что мог бы носить Бенна. Только теперь она ничуть не выглядела ему к лицу. Будто хрустальный ошейник на собаке-убийце.

- Думала, может ты уже отправился на Север.

- Без тех денег, что ты мне должна? - Его единственный глаз переместился на равнину. - Ни разу не поворачивался к бою спиной.

- Здорово. Рада, что ты здесь. - Это было правдой, на сей момент. Как бы то ни было, у него есть полезная привычка спасать ей жизнь. Она уже повернулась вперёд, как вдруг почувствовала его взгляд. И как раз настало время выступать.

Рогонт поднял меч, поймал на зеркально-ярком лезвии луч полуденного солнца и блеснул огненной вспышкой. Прямо как в сказках.

- Вперёд!

Языки щёлкнули, каблуки стукнули, поводья хлестнули. Одновременно, словно все кони были единым животным, громадная линия рыцарей пришла в движение. Сначала шагом, лошади волновались, фыркали, мотались в стороны. Ряды искривились и растянулись, когда полные сил люди и кони рванули вперёд. Истошно ревели офицеры, возвращая их в строй.

Они двигались всё быстрей и быстрей, стучали доспехи и сбруя, и у Монзы всё быстрее билось сердце. Той звенящей смесью страха и радости, что приходит, когда раздумьям конец и остаётся лишь действовать. Баолийцы заметили их, и постарались образовать некое подобие строя. Монза ненадолго разглядела их лица, когда мир замер - длинноволосые мужчины, с бранью на устах, в тусклых кольчугах и лохматых шкурах.

Копья всадников возле неё начали опускаться, сверкая остриями. Конница перешла на рысь. Дыхание сипело и холодило в носу, першило в пересохшем горле, жгло грудь огнём. Не думая о боли и о шелухе, чтоб её утолить. Не думая о содеянном, и о том, чего сделать не удалось. Не думая о мёртвом брате и людях, которые его убили. Просто изо всех сил держась за меч и за лошадь. Просто не сводя глаз с простиравшихся перед ней на склоне баолийцев, уже поколебавшихся. Их потрепала и вымотала схватка у берега, пробежка наверх, на холм. А пара сотен тонн конской плоти несущейся вниз, способна истощить выдержку и в лучшее время.

Их недосформированная линия начала разрушаться.

- Бей! - заревел Рогонт. Монза заорала с ним вместе, услышала, как рядом завыл Трясучка. Каждый воин в ряду вопил и кричал. Она с силой вдавила каблуки, и лошадь отклонилась в сторону, выправилась и ринулась вниз по склону – галопом, от которого затрещали кости. Копыта бухали по земле, мелькали, взлетали клочья травы и грязь. В голову Монзы отдавал зубовный стук. Долина содрогалась и подпрыгивала вокруг неё, ослепительная река бросилась ей навстречу. Глаза наполнил ветер, она сморгнула слёзы, мир превратился в переливающуюся, сверкающую зыбь, и вдруг неожиданно и безжалостно снова стал отчётливо резким. Она увидела, как баолийцы разбегаются, как спасаясь, бросают оружие на землю. Затем конница оказалась среди них.

Коня во главе отряда проткнули копьём, древко согнулось, сломалось. Конь, увлёкая за собой и всадника и копейщика, кувырнулся вниз под уклон, в воздухе болтались ремни и сбруя.

Она увидела, как пика поймала бегущего человека сзади, распорола его от задницы до плечей, переворачивая тело. Удирающих баолийцев рубили, закалывали, затаптывали и крушили.

Одного отшвырнуло от груди коня впереди неё, по спине проехался меч, и он, взвизгнув, ударился о ногу Монзы и оказался перемолот копытами штурмового коня Рогонта.

Другой выронил копьё, бросился прочь с белым, расплывшимся от страха лицом. Она мощным взмахом опустила меч, почувствовала толчок отдачи, когда тяжёлый клинок с гулким звоном глубоко вмял его шлем.

В уши врывался ветер, тяжело били копыта. Она кричала - до сих пор, хохотала криком. Зарубила ещё одного пытавшегося уйти, едва не отделив от плеча его руку и выпуская на волю чёрную струю крови. Ударом сплеча промахнулась по следующему и едва удержалась в седле, когда её завернуло вбок вслед за собственным мечом. Как раз вовремя выровнялась, цепляясь больной рукой за повод.

Они уже проехали сквозь баолийцев, оставив шлейф изорванных, окровавленных тел. Прочь сломанные копья, мечи наголо! Уклон выровнялся, когда они рванули дальше, всё ближе к реке, по земле, усеянной аффойскими павшими. Битва, теперь разворачиваясь до мельчайших подробностей, представала донельзя тесной бойней. Всё больше и больше талинцев пересекали брод и добавляли свой вес в безумную давку на берегу. Сверкали, вздымаясь, глевии на длинных древках, вспыхивали мечи, воины в борьбе жались друг к другу. Сквозь ветер и собственную одышку Монзе слышалось, как сталь и голоса сплетаются вместе, подобно отдалённой буре. Позади шеренг скакали офицеры, тщетно крича, пытаясь привнести в это безумие хотя бы намёк на порядок.

Свежий талинский полк тяжёлой латной пехоты начал проталкиваться сквозь брешь, проделанную баолийцами на правом крае. Они зашли флангом и прижали конец осприйского строя. Солдаты в синем подтянули ряды и навалились, чтобы их отбить, но значительно уступали в численности. Всё больше бойцов каждую секунду подходило с того берега реки и теснясь, расширяло разрыв.

Рогонт, сияющая броня измазалась в крови, повернулся в седле и указал на них мечом, крича что-то, что никто не мог расслышать. Не важно. Сейчас нет остановок. Талинцы построились клином вокруг белого боевого стяга, чёрный крест искривлялся на ветру, впереди офицер как бешеный тыкал в пустое пространство, пытаясь привести их в готовность отражать атаку. Монзе кратко подумалось - не встречала ли она его раньше. Солдаты встали на колено, гора сверкающих доспехов на конце клина ощетинилась бердышами и копьями, дальше гремел и колыхался, всё ещё наполовину увязший в осприйцах, лес спутанных друг с другом мечей.

Монза увидела тучу арбалетных зарядов, взмывшую с той стороны давки у брода. Она скривилась, когда они замелькали возле неё, задержала дыхание безо всякого смысла. Задержка дыхания стрелу не остановит. Со стуком и шорохом те сыпались вниз, щёлкали в торф, отскакивали от тяжёлой брони, впивались в лошадей. Одна лошадь шеей напоролась на арбалетный болт, перекосилась и опрокинулась набок. Другая набежала на неё, и всадник выпал из седла, молотя руками в воздухе, копьё полетело под уклон, взрывая чёрную землю. Монза рывком отвернула коня в обход крушения. Что-то с грохотом отскочило от её нагрудника и раскрутилось в лицо. Почувствовав удушье, она свернулась в седле, по щеке потекла боль. Стрела. Её корябнуло перьями на хвосте. Она открыла глаза чтобы увидеть как рыцарь в доспехах вцепился в заряд в плече, встряхнулся раз, другой, затем повалился набок, и, стуча, поволокся за понёсшим, галопирующим конём, застряв одной ногой в стремени. Тут ударили остальные, кони хлынули потоком, обходя павших или топоча прямо по ним.

Она где-то прикусила язык. Отхаркнула кровь, снова всаживая шпоры и понукая коня вперёд, губы оттопырились, в рот устремился холодный ветер.

- Надо было нам оставаться работать в поле, - проговорила она. Тяжело грохоча, ей навстречу двинулись талинцы.

* * *

Трясучка никогда не понимал, откуда каждый раз берутся придурки, рвущиеся в бой не разбирая дороги. И всегда этих балбесов набиралось вдоволь - чтобы номер удавался на славу. В данном случае они направили коней прямо к белому флагу, на самый кончик клина с прочнее всего укреплёнными копьями. Головная лошадь приостановилась перед броском, её занесло, и она встала на дыбы, едва удерживая всадника. Следующая лошадь врезалась в неё и швырнула обоих, человека и зверя на блестящие острия. Полетели щепки и брызги крови. Ещё одна взбрыкнула сзади, высаживая всадника поверх своей головы на землю, где его с удовольствием заколол первый ряд.

Конники похладнокровней, рванули в стороны, обтекая вдоль клина, точно ручей вокруг камня, к его более мягким флангам, где копья не укрепили. Визжащие солдаты громоздились друг на друга, пробиваясь куда угодно лишь бы не вперёд, когда на них набросились всадники. Во все стороны раскачивались пики и алебарды.

Монза двинулась вправо и следом Трясучка, не сводя с неё глаз. Прямо впереди пара лошадей перескочила раздробленный первый ряд и попала в гущу, всадники колошматили кругом мечами и палицами. Другие врезались в стиснутых, карабкающихся воинов, давили их, топтали их, заставляли их метаться, орать, умолять, гнали к реке. Монза, проносясь мимо, зарубила какого-то споткнувшегося дурня, и попала в давку, отмахиваясь мечом. По ней ударил копейщик, и попал в нагрудник, чуть не сорвав с седла.

На ум пришли слова Чёрного Доу - где лучше всего убить человека, так это в битве, и вдвое лучше, если он на твоей стороне. Трясучка пришпорил коня и подогнал его к Монзе, высоко поднимаясь в стременах, занося над её головой секиру. Его губы оттопырились. Он с рёвом обрушил секиру вниз, прямо на лицо копейщика, сходу потроша его и отбрасывая труп. Точно таким же образом занёс секиру по новой и ударил в другую сторону - та врезалась в щит и оставила в нём громадную щербину, сшибая державшего его воина под молотящие рядом копыта. Может быть, он был одним из людей Рогонта, но сейчас не то время, чтобы раздумывать кто на чьей стороне.

Убивай всех, кто не на коне. Убивай всех, кто на коне, но заступил тебе путь. Убивай всех.

Он прокричал свой боевой клич, тот, что раздавался под стенами Адуи, когда они одним криком распугали гурков. Истошный вой ледяного Севера, даром, что сейчас его голос треснул и стал скрипучим. Он неистово бил, едва ли смотря, кого рубит, лезвие секиры звенело, грохало, бахало, пронзительные голоса вопили, рыдали, визжали.

Прерывистый голос взревел на северном наречии. - Сдохни! Сдохни! В грязь, уёбки! - Уши глохли от бездумного рёва и грохота. Колышущееся море угрожающего оружия, скрежещущих щитов, сияющего металла. Вдребезги бьются кости, брызжет кровь, яростные, страшные лица окатывают его со всех сторон, извиваясь и изгибаясь, и он рассекал и крошил и раскалывал их, словно безумный мясник расправлялся с тушей.

Его мышцы взвинчено пульсировали, кожа горела до самых кончиков пальцев, потела на раскалённом солнце. Вперёд, только вперёд, частью стаи, к воде, оставляя позади кровавый след изломанных тел, мёртвых людей и коней. Битва разверзлась, и перед ним разбегались люди. Он пришпорил коня за двумя из них, сорвался с берега на мелководье реки. Рассёк между лопаток одного бегущего, затем обратным движением всадил секиру глубоко в шею второго, опрокидывая того в воду.

Теперь вокруг него одни лишь всадники, с плеском ломятся вброд, копыта взметают ливни ярких брызг. Он на мгновение засёк Монзу, по-прежнему впереди, её конь пробивается сквозь водяную яму, лезвие меча высверкнуло, поднимаясь вверх и хлёстко рубя вниз. Атака выдохлась. Взмыленные лошади спотыкаясь, барахтались на отмелях. Всадники свешивались с сёдел, секли наотмашь, огрызаясь, солдаты в ответ кололи копьями, подрубали мечами их ноги и их лошадей. Конник безнадёжно барахтался в воде, гребень его шлема перекосился, а другие колотили по нему палицами, толкая то в одну, то в другую сторону, оставляя громадные вмятины в тяжёлой броне.

Трясучка захрипел, как что-то перехватило его поперёк живота, согнулся назад, порвалась рубаха. Он брыкнул локтем, но не смог как следует замахнуться. Рука сжала его голову, пальцы воткнулись в изрезанную сторону лица, ногти царапали мёртвый глаз. Он ревел, бил ногами, изворачивался, пытался вытащить левую руку, но кто-то удерживал и её. Он выпустил щит, и его стащили назад, с коня на землю. Перекрутившись, он впечатался в отмель, перекатываясь на бок и поднимаясь на колени.

Молодой пацан в куртке клёпаной кожи стоял в реке сразу справа от него, вокруг лица свисали мокрые волосы. Он всё смотрел, уставившись на что-то в своей руке. Что-то плоское и блестящее. По виду будто глаз. Оболочка из эмали, которая до последней секунды была на лице у Трясучки. Пацан поднял взгляд, и они таращились друг на друга. Трясучка почуял что-то возле себя, пригнулся, голову обдало ветром, когда мимо пролетел его собственный щит. Он взвился, секира описала вслед за ним широкий, великий круг и воткнулась в чьи-то рёбра, дождём полилась кровь. Того согнуло набок, и с воем сбило с ног, отшвырнув на шаг в сторону во вспененную воду.

Пока северянин разворачивался, парень уже напал на него с ножом. Трясучка согнулся набок, умудрился схватить и удержать его предплечье. Они зашатались, сплелись воедино, опрокинулись в холодную воду. Нож кольнул трясучкино плечо, но он был намного больше, много сильней и перекатился наверх. Они боролись, царапались, хрипели в лицо друг друга. Он пропустил рукоять секиры сквозь несжатый кулак, и схватил её под самое лезвие. Парень, чью голову омывала вода, поймал свободной рукой его запястье, но сил остановить у него не было. Трясучка стиснул зубы, перекрутил секиру, пока тяжёлое лезвие не встало поперёк шеи противника.

- Нет, - зашептал пацан.

Пора говорить нет была перед битвой. Трясучка навалился всем своим весом, рыча, постанывая. Глаза парня выкатились, когда металл медленно вгрызся в его горло, глубже, глубже, алая рана открывалась шире и шире. Кровь полилась наружу липкими струйками, по руке Трясучки, на его рубашку, в реку и та уносила её прочь. Паренёк на мгновение задрожал, красные губы широко распахнулись, затем он обмяк, неподвижно глядя на небо.

Шатаясь, Трясучка поднялся. Лохмотья рубашки отягощали его, пропитавшись водой и кровью. Он разорвал её и сбросил - рука так затекла от крепко, как смерть, сжимаемого щита, что он выдрал волосы на груди. Он огляделся, моргая под безжалостным солнцем. Кони, люди бились в сверкающих речных водах, взбаламученных, илистых. Он наклонился и вырвал секиру из полуперерезанной шеи парня, кожа рукояти встопорщилась и смялась, прилегая ко всем выемкам его ладони, как ключ подходит к своему замку.

Он с плеском побрёл по воде пешком, ища продолжения. Ища Муркатто.

* * *

Головокружительный прилив мощи, что придал ей бросок, быстро угас. От крика резало горло, ноги ломило от сдавливания конских боков. Её правая рука стала скрюченным сгустком боли на поводьях, руку на мече жгло от пальцев до самого плеча, по глазам, изнутри, била пульсирующая кровь. Она изогнулась, осматриваясь, больше не уверенная где восток, где запад. Да теперь уже и не важно.

На войне, писал Вертурио, не бывает чётких границ.

По всей низине брода не было никаких границ вообще, лишь всадники и пешие все спутавшиеся в сотню гибельных, бездумных, небольших схваток. Вряд ли можно отличить своего от врага, и поскольку никто не проверял слишком дотошно, между ними не было особой разницы. Твоя смерть может прийти отовсюду.

Она увидела копьё, но слишком поздно. Конь встрепенулся, когда наконечник погрузился ему в бок, как раз возле её ноги. Голова животного перекосилась, глаз дико вылез наружу, вспенился оскаленный рот. Монза стиснула луку седла, когда оно накренилось вбок, копьё вбилось глубже, ноге стало горячо от лошадиной крови. Она беспомощно завизжала, пока валилась вниз, нога всё ещё оставалась в стремени, меч вылетел из руки, покуда она хваталась за пустоту. Вода ударила в бок, седло вдавилось в живот и вышибло из неё дыхание.

Она была внизу, голова наполнилась светом, у лица мелькали пузыри. Её сковало льдом и ледяным страхом. Несколько мгновений она колотилась, выбиваясь из тьмы, и внезапно оказалась ослеплена блеском, в уши вновь врезались звуки боя. Она поперхнулась на вдохе, хлебнула воды, выкашляла её, снова задыхаясь. Она левой рукой царапала седло, пытаясь вытащить себя наружу, но нога была зажата под дрожащим телом лошади.

Что-то треснуло её по лбу и она опять оказалась под водой, оглушённая, дёргающаяся. Лёгкие горели, руки погрузились в ил. Снова пробилась наружу, но на этот раз слабее, хватило лишь разок глотнуть воздуха. Голубые небеса вращались, лоскуты белых облаков, подобно небу её падения с Фонтезармо.

Солнце подмигнуло ей, ярко вспыхнув одновременно с её ухающим вдохом, затем расплылось и заиграло пузырьками, когда река захлестнула ей лицо. Изгибаться, удерживаясь над водой, не осталось сил. Были ли похожи на это последние минуты Верного, утягиваемого мельничным колесом?

Здесь своя справедливость.

Чёрная фигура заслонила солнце. Трясучка встал над ней, показавшись десяти футов роста. Что-то сверкало в его слепой глазнице. Он, сурово хмурясь, медленно поднял над поверхностью один сапог, вода струилась с подошвы ей на лицо. На мгновение она уверилась, что он собирается поставить ногу ей на шею и вдавить её вниз. Затем нога плеснула рядом с ней. Она услышала, как он рычит, с натугой взявшись за труп лошади. Почувствовала, как вес на её ноге чуть-чуть ослаб. Потом ещё чуть-чуть. Она рванулась, простонала, вдохнула воду и выкашляла её обратно, наконец вытащила ногу и, барахтаясь, приподнялась.

Она дрожала на четвереньках, по локти в реке, журчащая вода искрилась и мерцала перед лицом, с мокрых волос падали капли.

- Блядь, - прошептала она, каждый вдох отдавался в ноющих рёбрах. - Блядь. - Ей надо покурить.

- Они идут, - донёсся Трясучкин голос. Она ощутила его ладонь, пихающую её подмышку, поднимая её на ноги. - Меч возьми.

Она, шатаясь под весом мокрой одежды и промокших доспехов, добрела до зацепившегося за камень, покачивающегося трупа. Тяжёлая палица с железной рукоятью всё ещё болталась на ремешке у запястья, и она неловкими пальцами высвободила её и потянула с пояса длинный кинжал.

Как раз вовремя. На неё надвигался здоровяк в латах, осторожно ступая, приглядываясь маленькими твёрдыми глазками поверх щита. Меч в каплях воды смотрел в сторону. Она, пятясь, отступила на пару шагов, притворяясь, что совсем выдохлась. Не слишком-то и притворяясь. Когда он сделал очередной шаг, она напала. Броском это назвать нельзя. Скорее усталым полунырком, с трудом сумев протолкнуть свои ноги сквозь воду с той же скоростью, что и остальное тело.

Она не думая замахнулась на него булавой, и он отбил щитом, её рука загудела до самого плеча. Она захрипела, схватилась с ним вплотную, ударила, но кинжал попал в бок латного доспеха и поцарапал его без вреда. В неё впечатался щит и она покачнулась. Заметила приближение меча в боковом ударе и её силы воли едва хватило, чтобы заставить себя пригнуться. Саданула булавой и попала лишь в пустоту, провернулась, теряя равновесие, навряд ли сохранив хоть какие-нибудь силы, урывками глотая воздух. Его меч снова поднялся.

Она увидела позади него сумасшедшую ухмылку Трясучки, вспышку, когда багровое лезвие секиры поймало солнечный луч. Оно, тяжело ткнувшись, раскололо наплечник воина до самой груди, расплёскивая кровь в лицо Монзы. Она одёрнулась и отвернулась - визгливым клёкотом залило уши, кровью залило нос. Попыталась прочистить глаза обратной стороной ладони.

Первое что она увидела - новый солдат, открытый шлем с бородатым лицом внутри. Тычет копьём. Попыталась изогнуться, но оно с силой попало ей прямо в грудь, наконечник чиркнул по нагруднику, заваливая её навзничь, голова мотнулась вперёд. Она оказалась на спине посреди переправы, солдат оступился, наткнувшись на выемку в ложе реки, брызжа водой ей в глаза. Она изо всех сил рванулась, привстав на колено, окровавленные волосы опутали лицо. Он повернулся, занося копьё, чтобы ткнуть её ещё раз. Извернувшись, она описала круг и вогнала кинжал по самую крестовину между двумя пластинами под его коленом.

Он завис над ней, выкатив глаза. Широко раскрыл рот, чтобы закричать. Она с урчаньем выбросила вверх булаву и разбила ему нижнюю челюсть. Голова мотнулась назад, кровь, и зубы, и осколки зубов взлетели вверх. Какое-то время казалось, что он так и останется стоять, свесив руки, затем она обрушила булаву на его вытянутый кадык, плюхнулась сверху, когда он упал, перекатилась в воду, и, отплёвываясь, встала.

Вокруг много людей, но рядом никто не дрался. Все просто стояли, либо сидели в сёдлах, глазея по сторонам. Трясучка смотрел на неё, в руке покачивалась секира. По непонятной причине он разделся по пояс, белая кожа забрызгана и испещрена красным. С глаза пропала эмаль, и железный шарик внутри сиял в глазнице на полуденном солнце, орошённый каплями влаги.

- Победа! - Раздался чей-то крик. Нечётко, туманно, она разглядела мокрыми глазами посередине реки человека на гнедом коне, вставшего в стременах и высоко вознёсшего пылающий меч. - Победа!

Заплетаясь, Монза шагнула к Трясучке, и он, роняя свою щербатую секиру, поймал её в падении. Обхватила его за плечи правой рукой, левая свисала, до сих пор стискивая палицу видимо лишь потому, что не получалось разжать пальцы.

- Мы выиграли, - шепнула она ему и почувствовала, что улыбается.

- Мы выиграли, - сказал он, сдавив её крепче, почти отрывая ноги от земли.

- Мы выиграли.

* * *

Коска опустил подзорную трубу, моргнул и потёр глаза - один наполовину ослепший от того, что добрых полчаса был закрыт, другой наполовину ослепший от того, что всё то же время прижимался к окуляру. - Ну вот и готово. - Он неудобно поёрзал в генерал-капитанском кресле. Штаны начали вклиниваться в запотевшую и раздражённую жопу и он, извиваясь, рывком их расправил. - Господь улыбается содеянному, так говорите вы, гурки?

Тишина. Ишри растворилась также быстро как и возникла. Коска развернулся в другую сторону, к Дружелюбному. - Спектакль на уровне, да, сержант?

Арестант оторвал взгляд от костей, угрюмо зыркнул в долину и ничего не сказал. Своевременный натиск герцога Рогонта заткнул прорванную дыру в его рядах, сокрушил баолийцев, глубоко вонзился в талинский строй и сломал его. Отнюдь не то, чем славен Глистоползучий Герцог. Говоря прямо, Коска со странной приязнью прозревал за всем этим дерзновенную руку, а наверное скорее кулак, Монцкарро Муркатто.

Осприйская пехота, когда погасла угроза на правом крыле, полностью блокировала восточный берег нижнего брода. Их нежданные сипанийские альянты с ходу ринулись в свару, выиграли короткую схватку с расплошным арьергардом Фоскара и практически запечатали западный берег. Добрая половина армии Орсо - то есть та, что не валялась мёртвой на склонах, на берегах ниже по течению, и не направлялась лицом вниз к синему морю - оказалась безнадёжно зажатой двумя войсками на мелководье и складывала оружие. Другая половина бежала - на западной стороне долины по зелёным склонам рассыпались чёрные точки. По тем самым склонам, по которым они так гордо маршировали не более нескольких коротких часов назад, уверенные в победе. Сипанийская конница двигалась с краю небольшими отрядами, окружая выживших - доспехи переливались под палящим дневным солнцем.

- Теперь всё, да, Виктус?

- Походу, так.

- Любимейшая всеми часть битвы. Разгром. - Если, конечно, разгромили не тебя. Коска смотрел, как крохотные человечки тикают с бродов, врассыпную по вытоптанной траве и ему пришлось унять дрожь воспоминаний об Афьери. Он силой привязал к лицу беззаботную улыбку. - Ничто не сравниться с хорошим разгромом, да, Сезария?

- Кто бы мог себе представить? - Здоровяк медленно покачал головой. - Рогонт победил.

- Великий герцог Рогонт показал себя в высшей степени непредсказуемым и находчивым джентльменом. - Коска зевнул, потянулся, причмокнул губами. - Он пришёлся мне по сердцу. В будущем я вижу его нашим работодателем. Пожалуй, нам стоит помочь ему со сбором павших. - С обшариванием трупов. - Захватом пленных для выкупа. - Или грабежа и убийства, в зависимости от их положения в обществе. - С незащищёнными обозами, которые полагается конфисковать, дабы их содержимое не испортилось на открытом воздухе. - Дабы их содержимое не растащили и не сожгли до того, как они запустят в него свои лапы.

Виктус прорезался зубастой ухмылкой. - Я прослежу, чтобы ничего не протухло.

- Так держать, бравый капитан Виктус, так держать. Указываю на то, что солнце уже на пути вниз и людям давно пора выдвигаться. Мне будет стыдно, если по прошествии лет поэты скажут, что Тысяча Мечей была при Битве за Осприю... и ничего не сделала. - Коска широко улыбнулся и на этот раз искренне. - Может, пополдничаем?