Новая архитектурная теория

Советские архитекторы 9, 10 и 13 июля 1933 года участвуют в «творческой дискуссии Союза советских архитекторов», в первом из длинной череды предстоящих им воспитательных мероприятий.

Тема дискуссии: «Творческие пути советской архитектуры и проблема архитектурного наследия». Основной докладчик Давид Аркин.

Аркин отмечает большие завоевания советской архитектуры за послереволюционные годы, которые «...лишь с еще большей рельефностью оттеняют целый ряд зияющих пробелов в нашей архитектурной культуре»[8].

Пробелы — низкая художественная культура основной массы построек, невнимание архитекторов к художественному содержанию своей работы, разрыв между архитектурой и смежными пространственными искусствами, «отказ от всяких элементов архитектурной выразительности... сводивший все архитектурное задание к сумме „чисто функциональный обусловленностей». К домам-ящикам привел художественный нигилизм, который «перевел на язык архитектуры... распространенную теорию „отрицания искусства“» и нашел себе союзника в «бумажных абстракциях архитектурного формализма».

Фактическая, стилевая переориентация в СССР началась уже год назад, некоторый опыт накоплен, и Аркин критикует тех архитекторов, которые «пошли по линии наименьшего сопротивления. Проблему критического усвоения и переработки всего лучшего, что создано мировой архитектурой, они пытаются подменить пассивной имитацией старых архитектурных форм и стилевых систем»[9]. Это, по Аркину, путь упадочного эклектического реставраторства, восходящий к буржуазной архитектуре XIX века.

Итак, под недвусмысленный запрет подпадает только новая архитектура.

Все остальное разрешено к овладеванию и использованию, независимо от стилей и эпох. Но это разрешение сопровождается такими оговорками, которые, не устанавливая никаких правил, позволяли в любой момент подвергнуть критике все что угодно.

Архитектурная дискуссия июля 1933 года проходила в атмосфере очередного витка генеральной чистки партии, начатого постановлением январского пленума ЦК 1933 года.

Июльская творческая дискуссия продемонстрировала «железную дисциплину» советских архитекторов, но очень мало дала в смысле теоретических достижений. Стало ясно, что Сталину нравится архитектура богатая, пышная, торжественная. Что никаких споров о преимуществах того или иного стиля, старого или нового, он больше не допустит.

Внешне состав советской архитектурной элиты почти не изменился. Те же люди играют ведущие роли, что и три-пять-семь лет тому назад. Но это только тени прежних персонажей. Сохранились имена, но полностью разрушены художественные явления, которые эти имена представляли. Теперь тем же людям предстояло на обломках собственных взглядов, вкусов и идей сконструировать архитектурную теорию, соответствующую новым установкам.

В ноябре 1933 года в Москве устраивается первая открытая выставка

архитектурных проектов. Проекты выставлены в витринах на правой стороне улицы Горького. Поперек улицы висят транспаранты: «За решительную перестройку в архитектурном оформлении Москвы»; «Повысим роль и ответственность архитектора в социалистической перестройке Москвы»; «За удобное и красивое жилье». Стилистически проекты все еще неоднородны, но тенденция ясна. «Архитектура СССР» с удовольствием цитирует некоего иностранного корреспондента: «Эта выставка отразила вновь пробудившуюся любовь Советского Союза к красивому и пышному»[10].

Новая архитектура — конструктивизм и функционализм — совсем не реалистична, так как бесчувственна, непластична и стремится к бесконечному, не разделенному на внутреннее и внешнее, пространству.

«Ничто так не доказывает игнорирование пластичности тела в „новой ‘ архитектуре, как сопрягание двух стен посредством соединения окон, когда, казалось бы, несокрушимое ребро здания исчезает вовсе как материальная часть, оставаясь почти лишь мыслью... „новая архитектура" получила тот характер абстракции, который выдает ее классовое лицо. Разрыв между конкретным пространством и отвлеченной массой совершенно очевиден. Научно полученное понятие вещи повисло в своей уводящей от жизни отвлеченности, а жизнь не разрешилась в архитектуре всесторонне»[11].

Характерная особенность процесса сталинизации архитектуры состоит в том, что обязанность провозглашать новые идеологические тезисы была доверена не природным неоклассикам, казалось бы близким эпохе по духу и стилю, а недавним еретикам, вождям разгромленных направлений. Сталин в принципе (это касается всех областей культуры и политики) больше доверял не единомышленникам, а предателям, идущим за ним из страха и послушания, а не из убеждений.

К весне 1934 года в советской архитектуре сложилась странная ситуация. Все, что заканчивается строительством, было спроектировано до 1932 года и построено, за единичными исключениями, в конструктивистском духе. Все, что проектируется и публикуется после 1932 года — изготовляется «в стилях». И то и другое соседствует на станицах архитектурной прессы самым мирным образом. Тем более, что и авторы те же.

В мае на улице Горького была опять устроена архитектурная выставка. Последовавшая за ней «творческая дискуссия» стала важным шагом в отработке нового советского архитектурного самосознания.