Среди мартовских льдин

В марте 1990 года Борис Николаевич уже был народным

депутатом СССР от Москвы и работал председателем Комитета

Верховного Совета СССР по строительству и архитектуре. Я же в

его аппарате совмещал кучу должностей: и охранника, и

советника, и помощника, и водителя, и " кормилицы".

В Кремле Ельцину постоянно демонстрировали

недоброжелательное отношение. Не все депутаты, конечно,

ополчились против Бориса Николаевича, но критиков хватало.

19 марта 1990 года в Верховном Совете опять произошел

какой-то неприятный разговор. Шеф мне говорит:

-- Хорошо бы куда-нибудь съездить, прокатиться немного,

может, погулять...

В то время мы подыскивали ему место для дачи. Один участок

показали рядом с Николиной горой, неподалеку, от дачи

экс-чемпиона мира по шахматам Анатолия Карпова. Я предложил

поехать туда.

Прибыли, полюбовались на голый участок земли. От него до

Москвы-реки рукой было подать, метров триста максимум. Земля

еще не подсохла, пешком по грязи к берегу не подойти. Мы

подъехали на машине вплотную к воде. Ельцин в задумчивости стал

бродить вдоль берега. Я находился неподалеку и прекрасно

понимал, что ему сейчас хочется поплавать, стряхнуть нервное

напряжение, накопившееся за зиму.

Мы еще немножко погуляли, перекусили бутербродами и

уехали. Я уже знал, что завтра он непременно скажет:

-- Поехали, Александр Васильевич опять туда, на речку.

На следующий день, на всякий случай, я взял с собой фляжку

той же самогонки, какой растирал его после полета с моста. В

магазинах за спиртным по-прежнему стояли жуткие очереди, и я

радовался, что лично для себя решил проблему борьбы с

пьянством. Самогон налил в фирменную фляжку, которую мне

подарил финский президент Мауно Койвисто в знак добрых

отношений. Полотенца тоже положил в сумку и еще прихватил

комплект теплой одежды. Все оставил в машине.

На водные процедуры я рассчитывал после обеда, но Борис

Николаевич часа полтора на работе посидел и вызывает меня:

-- Александр Васильевич, поедем туда, где вчера были.

Мы поехали. Март был на исходе, солнце уже прогревало

машину. В воздухе пахло дымом и весной. Около десяти утра

подъехали к реке. Утренний ветерок приятно освежал, но и

холодил. Трава вдоль берега уже подсохла. Подъехали к месту,

которое облюбовали накануне. Я включил печку в машине, чтобы

салон не остыл. Шеф, конечно, не предполагал, что я

приготовился к купанию и только ждал его " неожиданно дерзкого"

предложения.

Мы прошлись по прошлогодней травке, поглядели на мутную

мартовскую воду. По реке плыли льдины и обычный весенний мусор.

Вдруг Борис Николаевич начинает раздеваться. Я обязан был

изобразить удивление:

-- Ну что вы, такая холодная вода, в ней же невозможно

находиться.

-- Нет, я должен согнать стресс, встряхнуть себя, --

ответил Ельцин.

Я быстренько побежал к машине за полотенцами. Сам

разделся, сложил одежду на капоте. Возвращаюсь обратно, а Борис

Николаевич уже в воду входит. Голышом, стесняться некого.

Моржом я никогда не был и впервые в жизни вошел в настоящую

ледяную воду. Мне показалось, что ноги ошпарило крутым

кипятком. С перехваченным от остроты ощущений дыханием я

поплыл. Кипяток стал еще " круче". Если бы у меня потом слезла

кожа, я бы не удивился.

Плывем, льдины руками разгоняем. А течение сильное, сносит

нас от берега. Шеф же ничего не замечает -- " снимает стресс".

Тут я занервничал:

-- Борис Николаевич, плывем назад.

Он смеется.

Пришлось схитрить:

-- Вам волноваться, наверное, уже нечего, а мне еще детей

рожать.

Он сделал обиженное лицо, но из воды вышел.

На самом деле я за себя не переживал. Борис Николаевич

ведь перенес операцию на ухе, и врачи категорически запретили

ему переохлаждение.

Правое ухо он простудил в Свердловске, в сильный мороз.

Доктор осмотрел ухо и прописал серьезное лечение: компрессы,

тепло, покой... Но Борис Николаевич на следующий день

отправился в Нижний Тагил на совещание.

Страшная боль началась уже в обоих ушах. Он скрипел

зубами, но участвовал во встречах с трудящимися на улице, при

лютом морозе. Дело закончилось сильным отитом. Пришлось сделать

операцию на правом ухе. Операция была сложнейшей -- после нее

Борис Николаевич правым ухом слышать почти перестал. Поэтому

переводчик во время переговоров с иностранцами всегда сидел

слева от Ельцина.

С Илюшиным тоже приключилась аналогичная история. Он тоже

только одним ухом слышит. Так что глухота -- не такой уж

страшный изъян для российского политика.

...Выскочил я из воды, встал на сухую травку. Растерлись

полотенцами и стали красными, как раки. Я побежал к машине и

позвал Бориса Николаевича:

-- Давайте сюда, в машине тепло.

Достал фляжечку, и мы с наслаждением ее опорожнили. Я,

правда, выпил немного -- за рулем ведь, а Борис Николаевич

позволил себе побольше. И тут он говорит:

-- Вот теперь я -- человек, могу приступить к работе.

Мы не простудились, но больше на это место не приезжали.

***

* Глава третья. В КРЕМЛЕ *

ПУТЧ

Про три августовских дня 91-го года написаны, наверно уже

тонны мемуаров, и нет смысла повторяться. Остановлю лишь на

фактах, которые пока еще малоизвестны.

18 августа 1991 года мы с Ельциным находились в

Казахстане. Нурсултан Назарбаев, президент этой тогда еще

республики СССР, принимал нас с невиданным прежде

гостеприимством.

Посетив все официальные мероприятия, положенные по

протоколу, мы отправились за город. Там, в живописном месте,

Нурсултан Абишевич приглядел горную, чистую речушку для

купания. Речка оказалась мелкой, с каменистым дном и быстрым

течением.

Принимающая сторона специально для Бориса Николаевича

перестроила небольшой отрезок русла. Местные умельцы соорудили

запруду: перегородили течение и прорыли входной и выходной

каналы. Запруду изнутри выложили гладкими камнями --

образовалось своеобразное природное джакузи.

На берегу поставили юрты. Для каждой категории лиц был

предусмотрен и определенный уровень комфорта в юрте.

Сначала звучала казахская национальная музыка, потом

принесли баян и все стали петь русские песни. В перерывах Борис

Николаевич с наслаждением плескался в обустроенной речушке.

Я тоже поплавал в этой " ванне". Вода была прохладной,

градусов тринадцать, и поразительно чистой. Приятно было в нее

окунуться. Тем более что солнце палило во всю мощь. Я опасался

за самочувствие президента России -- резкий перепад температур

мог обернуться для него сильной простудой. " Разгоряченный" шеф

без промедления погружался в прохладную воду, ложился на спину

и смотрел в безоблачное небо. Я уговаривал его двигаться и

подолгу не блаженствовать в этом природном вытрезвителе.

Назарбаев и его свита вслух восхищались закалкой Бориса

Николаевича. Их одобрительные замечания воодушевляли его на

более длительные возлежания в горной реке.

После концерта и обильной еды шеф почувствовал себя

разморенным -- пришлось на несколько часов отложить вылет

самолета из Казахстана в Россию. Уже потом компетентные

источники докладывали Ельцину, будто из Москвы поступила

команда сбить наш самолет. И чтобы спастись, нужно было

подняться в воздух с опозданием. Во все это верилось с трудом,

но никто до сих пор так и не знает, была ли эта задержка

устроена специально или нет. Мне же показалось, что вылет

задержали из-за приятного, затянувшегося отдыха.

Ельцину нравилось проводить время с Назарбаевым. Они

подружились еще во время встреч в Огареве. На этих горбачевских

посиделках практически никто, кроме президентов союзных

республик, не присутствовал. Я находился за стеклянной дверью,

и, когда шло шумное обсуждение федеративного договора --

документ готовили к подписанию как раз в 20-х числах августа,

-- был одним из немногих свидетелей этой, в сущности, свары.

Едва ли не каждый пункт договора вызывал споры. И очень часто

Назарбаев с Ельциным придерживались единой точки зрения,

несмотря на раздражение Горбачева.

Почти всегда после таких встреч Михаил Сергеевич накрывал

стол, иногда приглашал всех, а чаще -- кого-то одного: либо

Ельцина, либо Назарбаева, либо обоих. Именно с той, огаревской

поры отношения Бориса Николаевича и Нурсултана Абишевича

переросли из официальных в дружеские. Поэтому первый

официальный визит Ельцина в Казахстан накануне путча был столь

пышно организован.

...В краеведческом музее произошел занятный случай.

Местные девушки пели народные песни и играли на домрах.

Назарбаев тоже взял в руки домру и показал, что прекрасно

играет и поет. Борис Николаевич решил аккомпанировать коллеге

ложками. Рядом с ним в этот момент оказался начальник

хозяйственного управления президента РФ товарищ Ю. Г. Загайнов.

Он всегда стремился поплотнее подойти к Борису Николаевичу, а

уж перед телекамерой просто обязан был обозначить свою

близость.

Места в музее располагались как в амфитеатре -- под

уклоном. Шеф уселся на более высокую ступеньку вместе с

Назарбаевым. Возвышение устлали коврами. А начальник

хозяйственного управления оказался на пару ступеней ниже. И

когда Борис Николаевич заиграл на ложках, ему очень понравилось

постукивать по пышной седой шевелюре ретивого хозяйственника.

Сначала шеф ударял по своей ноге, как и положено, а затем с

треском лупил по голове подчиненного. Тот обижаться не смел и

строил вымученную улыбку. Зрители готовы были лопнуть от

душившего их смеха. А шеф, вдохновленный реакцией зала, все

сильнее и ритмичнее охаживал Юрия Георгиевича...

Если у Ельцина возникало желание поиграть на ложках, то

оно было непреодолимым. Когда не было деревянных, он брал

металлические...

Загайнову повезло -- в Казахстане нашлись деревянные

ложки. Творческая находка запомнилась Борису Николаевичу: потом

он всегда стучал ложками по соседним головам. Один раз ударил

металлической ложкой даже по президентской. Не повезло

Акаеву...

После Казахстана я всегда наблюдал такую картину: как

только Ельцин собирался поиграть на ложках, сопровождающие

тихонечко отсаживались подальше или вежливо просили разрешения

выйти покурить.

...18 августа наш самолет вернулся в Москву в час ночи,

опоздав на четыре часа. Тогда мы жили на дачах в

правительственном поселке Архангельское. Борис Николаевич -- в

кирпичном коттедже, а я -- неподалеку от него, в деревянном.

Приехали и легли спать. Ничего не предвещало грядущих событий.

19-го, рано утром, меня разбудил телефон. Звонил дежурный

из приемной Белого дома:

-- Александр Васильевич, включай телевизор, в стране

произошел государственный переворот.

Часы показывали начало седьмого утра. Я включил телевизор

и сначала увидел фрагмент из балета " Лебединое озеро", а затем

узнал о появлении ГКЧП. Быстро оделся, жену попросил собрать

походные вещички -- сразу понял, что одним днем путч не

обойдется. Две мои дочки и супруга очень волновались. Я им

сказал:

-- Не беспокойтесь, я вам пришлю охрану.

Скоро к ним приехали двое ребят.

К Ельцину с известием о ГКЧП я пришел первым. Все в доме

спали и ни о чем не ведали. К восьми утра подошли Полторанин,

Бурбулис, " обозначился" Собчак... Я позвонил в Службу и

приказал по тревоге поднять всех ребят и, кого только можно,

отправить на машинах в Архангельское. Остальным велел не

покидать Белый дом.

В начале девятого Ельцин при мне позвонил Грачеву -- в тот

момент Павел Сергеевич занимал пост командующего

воздушно-десантными войсками и был одним из заместителей

министра обороны.

Весной 91-го мы побывали в воздушно-десантной дивизии в

Туле, там шеф уединялся с Грачевым и с глазу на глаз они

обговаривали, как лучше себя вести в подобной ситуации.

Реального ГКЧП, конечно, никто не допускал, но профилактические

разговоры велись на всякий случай.

Ельцин был первым руководителем высокого ранга, который

разговаривал с Грачевым столь нежно и доверительно. Поэтому

Павел Сергеевич еще за несколько месяцев до путча проникся

уважением к Борису Николаевичу. После августа до меня доходили

слухи о двойной и даже тройной игре, которую якобы вел Грачев.

Но слухи эти никто не смог подтвердить документами.

У меня же главная забота была одна -- обеспечить

безопасность президента России. Я понимал: только переступив

порог толстых стен Белого дома, можно было обеспечить хоть

какие-то меры предосторожности. А на даче в Архангельском об

обороне даже думать смешно.

Разведчики уже выезжали в город и доложили: танки повсюду,

и на Калужском шоссе тоже -- именно оно связывало дачу с

городом. Конечно, я понимал: если на нас нападет

спецподразделение или армейская часть, мы долго не продержимся,

сможем лишь до последнего патрона отстреливаться из наших

пистолетов да нескольких автоматов.

Я немного успокоился, когда в Архангельское прибыла

персональная " чайка" президента России. После короткого

совещания решили ехать открыто -- с российским флагом. Мы

впервые в жизни сели втроем на заднее сиденье -- Борис

Николаевич посредине, а по бокам -- телохранители: я и Валентин

Мамакин. Шеф отказался одеть бронежилет, поэтому мы сверху

обложили его жилетами и вдобавок прикрывали Ельцина своими

телами. Валентин сидел с левой стороны, за водителем, а я --

справа.

Наш кортеж с любопытством разглядывали танкисты --

несколько машин ехали впереди " Чайки", несколько сзади.

Российский флаг гордо развевался на ветру.

Заранее договорились, что поедем на большой скорости.

Самый опасный участок пути -- от ворот Архангельского до выезда

на шоссе. Это километра три. Кругом густой, высокий лес. За

деревьями, как потом выяснилось, прятались сотрудники " Альфы".

Они должны были выполнить приказ руководства ГКЧП -- арестовать

Ельцина. На случай сопротивления с нашей стороны президент

просто бы погиб в перестрелке. Вроде бы случайно.

Но " Альфа" ничего не сделала -- бойцы молча наблюдали за

пронесшимся кортежем. " Альфисты" потом рассказывали, что только

один Карпухин -- начальник спецгруппы -- по рации кричал,

требовал остановить машины. Карпухина, кстати, после путча

пригласил к себе консультантом по безопасности Назарбаев. И

однажды, когда президент Казахстана возвращался из Америки,

самолет сделал промежуточную посадку в аэропорту " Внуково-2".

Ельцин поручил мне провести конфиденциальные переговоры с

президентом Казахстана, в том числе и по политическим вопросам.

В зале приемов " Внуково" накрыли стол. Вся казахская

правительственная делегация покинула самолет и разгуливала по

аэропорту. Только Карпухин, узнав, что переговоры провожу я

остался в самолете. Не знаю, чего он опасался. Но вскоре на

каком-то приеме меня, наконец, с ним познакомили. И я объяснил

генералу, что избегать встреч со мной не стоит, я его ни в чем

не виню. Не только он один вынужден был исполнять идиотские

приказы.

Но тогда, 19 августа " Альфа" сама не подчинилась

командиру. Он по рации кричал: " Почему еще не арестовали

Ельцина?! " -- и слышал в ответ банальные отговорки.

После нашего отъезда, около одиннадцати часов, к воротам

Архангельского подъехал автобус, в котором сидели люди в

камуфляжной форме. Мои ребята стали выяснять, кто такие.

Старший представился подполковником ВДВ. Действительно, во

время утреннего разговора с Грачевым Борис Николаевич попросил

его прислать помощь, хотя бы для охраны дачного поселка. Павел

Сергеевич пообещал направить роту из своего личного резерва.

Поскольку разговор прослушивали, то под видом " охраны от

Грачева" подослали этот автобус. Мой сотрудник, Саша Кулеш,

дежуривший у ворот, узнал подполковника: тот иногда преподавал

на курсах КГБ и служил в " Альфе". А представился обычным

десантником, показал новенькое удостоверение офицера,

выписанное, наверное, всего час назад.

Саша схитрил.

-- Подождите, -- говорит, -- надо все выяснить.

И позвонил мне в Белый дом. А я с утра, когда вызывал

своих ребят на машинах, заказал на всякий случай в столовой

Архангельского обед человек на пятьдесят. Вспомнив об этом,

предложил:

-- Мы сегодня уже не вернемся, а обед заказан. Сделай так:

отведи этих " десантников" в столовую, накорми досыта, чтобы они

съели по две-три порции. Мужики ведь здоровые. Сытый человек --

добрый, он воевать не будет.

В столовой их действительно закормили. Ребята ели с

аппетитом -- оказывается, с ночи голодные. После обеда они

просидели в автобусе несколько часов с печальными сонными

физиономиями, а потом уехали. Мои же сделали вид, будто

поверили в их легенду. Приходилось играть друг перед другом.

Пока " альфисты" набивали желудки, мы думали: как

эвакуировать семью президента? И куда? Помощь предложил Виктор

Григорьевич Кузнецов, ветеран Девятого управления КГБ. Его

родственники жили на даче, а в Кунцево, у метро " Молодежная",

пустовала двухкомнатная квартира. Конечно, тесновато для

внуков, дочерей и супруги президента, но о комфорте в эти

минуты никто не думал. Подогнали РАФик со шторками к дачному

крыльцу, и туда посадили всех членов семьи Бориса Николаевича.

Вещи взяли только самые необходимые. У ворот их остановили люди

в камуфляжной форме. Один из них заглянул в салон, обвел

взглядом женщин, детей и спокойно пропустил машину.

Микроавтобус скрытно сопровождали машины нашей службы, чтобы

либо отсечь слежку либо защищать семью в случае нападения.

Покрутившись по Москве, все благополучно доехали до дома в

Кунцево. Только сутки пробыли они на квартире Кузнецова. По

телефону старались говорить кратко, в Белый дом звонили из

телефонной будки.

На другой день женщины запросились домой, на Тверскую.

Убеждали нас:

-- Будь что будет, но мы хотим домой.

Их перевезли и оставили под присмотром усиленной охраны.

Пост стоял и у дверей квартиры, и внизу около подъезда, под

окнами. Охрана готова была расстаться с жизнью, если бы вдруг

пришли арестовывать семью.

А мы 19-го благополучно добрались до Белого дома и

спокойно в него зашли. Вокруг стояли только танки, войск не

было. Боевые машины заняли позиции за Калининским мостом.

Кстати, именно эта бригада танкистов перешла на сторону

защитников Белого дома и отказалась стрелять. Хотя я лично

видел, что у них, в стоящих неподалеку грузовиках, лежали

боевые снаряды. Белый дом планировали сначала обстрелять, а

потом взять штурмом.

С танкистами и их командирами я разговаривал. С одним

подполковником у меня состоялась слишком уж обстоятельная

беседа. Он плевался на Горбачева, поливал путчистов и считал,

что военных, выгнанных на городские улицы, подло подставляют. Я

спросил его:

-- Ребята, а для чего же вы приехали?

-- Нам приказали.

-- А стрелять будете?

-- Да пошли они куда подальше. Не будем стрелять.

Сразу же после нашего приезда в Белый дом был создан штаб

обороны. Его возглавил А. В. Руцкой. В штаб вошли и другие

военные. От нашей службы -- Геннадий Иванович Захаров. Странная

вещь -- судьба. Сначала Захаров участвовал в обороне Белого

дома, а потом, в 1993 году, предложил план, как этот дом

захватить.

Вечером к Белому дому подъехали десантники на боевых

машинах. Но еще до того, как машины приблизились, мне передали,

что Коржакова разыскивает на баррикадах генерал-майор Лебедь.

Наверное, я был единственным человеком, которого он знал лично

по учениям в Тульской дивизии.

Александра Ивановича я обнаружил без труда: вокруг него

собралась небольшая толпа и он разъяснял людям обстановку. Ему,

как военному, задавали многократно один и тот же вопрос: зачем

приехали десантники? Лебедю трудно было полемизировать с

эмоциональными защитниками Белого дома. Заметив меня, он

облегченно вздохнул:

-- Ну вот, Александр Васильевич пришел...

Меня тогда на баррикадах знали в лицо и сразу поняли: раз

я вышел за Лебедем, значит, поведу его к президенту. Александр

Иванович объяснил, что послан Павлом Грачевым. Пока обстановка

неясная, еще не решено, будет штурм или нет, но Грачев прислал

десантников по просьбе президента. Их части расположились в

районе метро " Аэропорт", а Лебедь подъехал на рекогносцировку

местности.

Он просил меня об одном -- устроить ему личную встречу с

Борисом Николаевичем. Я провел его в свой кабинет и напоил

чаем. Потом пошел к Ельцину и рассказал о Лебеде, который

прибыл по приказу Грачева и просит о конфиденциальной беседе.

Посоветовавшись, решили устроить встречу в задней комнате

кабинета Ельцина -- это помещение было тщательно проверено --

его не прослушивали.

Борис Николаевич позволил и мне присутствовать при

разговоре. Всего же я дважды в дни путча устраивал встречи

Ельцина с Лебедем.

Президент проговорил с Александром Ивановичем минут

двадцать. Генерал пояснил, что сейчас он намерен охранять Белый

дом от беспорядков, от разграбления. Ему доложили, будто

государственное имущество интенсивно растаскивают. Правда, он

воочию убедился, что слухи эти не соответствуют

действительности. Все подъезды здания -- под охраной, внести

ничего нельзя, не то чтобы вынести.

Борис Николаевич разрешил Лебедю подвести к зданию роту

десантников. Для этого защитники разгородили баррикады и

впустили их за оцепление. Машины расставили по углам Белого

дома, в них сидели только боевые экипажи. А всех свободных от

службы солдат я разместил в спортзале -- он находился в

двухэтажном здании неподалеку от Белого дома, рядом с горбатым

мостиком. Потом, после путча, возникла другая версия: дескать,

эта рота была " троянским конем". Ее специально подпустили

поближе, чтобы легче стало штурмовать. Но я и сейчас не думаю,

чтобы Лебедь в той ситуации мог вынашивать иезуитские планы.

Всю первую осадную ночь я занимался солдатами.

Организовывал питание, познакомился с младшими командирами,

объяснял обстановку в стране. Из спортзала много раз поднимался

к Ельцину.

Пошел дождь, пиджак на мне промок, и я не заметил, как

простудился. К утру поднялась температура, но все мое лечение

сводилось к тому, что я трогал рукой лоб и констатировал:

сильный жар.

Защитники Белого дома постоянно подозревали друг друга в

измене -- одна группа людей считала, что другую непременно

кто-то подослал. Ситуация действительно оставалась сложной. Но

я доверял Лебедю, верил его слову офицера и видел, в каком

настроении пребывают солдаты вместе с младшими офицерами. В их

поведении не чувствовалось ни угрозы, ни скрытого коварства. Мы

договорились, что они вливаются в оборону дома и поддерживают

общественный порядок. Десантники, кстати, и не стремились во

что бы то ни стало проникнуть в Белый дом. Наоборот, они

образовали лишь внешнее кольцо защиты. Лебедь, как

профессионал, положительно оценил организацию обороны и помог

нашим военным несколькими практическими советами.

Каждую ночь Ельцин проводил на разных этажах -- от

третьего до пятого. С 19-го на 20-е Борис Николаевич спал в

кабинете врача -- туда поставили кровать, окна кабинета

выходили во внутренний двор, поэтому в случае перестрелки не

стоило опасаться случайной пули или осколка. В ведомстве

Крючкова прекрасно знали схему расположения всех помещений и

могли предположить, что Ельцин будет спать в задней комнате

своего президентского кабинета.

Когда темнело, в здании гасили свет, а там, где без ламп

было нельзя, соблюдали светомаскировку. Коридоры Белого дома

перегородили мебелью. Шкафы, столы, кресла валялись

перевернутыми -- если начнут штурмовать, рассуждали мы, то не

так уж легко будет бежать в темноте, ноги можно переломать. А

нам будет проще отбиваться. На пятом, президентском, этаже

около каждой двери выстроили целую систему баррикад -- мы их

называли " полосой препятствий".

Незадолго до путча только что образованная Служба

безопасности президента наладила хорошие отношения с

Министерством обороны. Не на самом высшем уровне, а пониже. Г.

И. Захаров как-то съездил к Игорю Николаевичу Родионову (после

выборов 96-го его назначили министром обороны России) и

попросил помочь с обучением личного состава: пострелять из

гранатометов, из огнеметов " Шмель". Это страшное оружие!

Родионов, возглавлявший тогда Академию Генерального штаба,

рискуя должностью, не отказал нам и создал все условия для

тренировки навыков.

...Про простуду я почти забыл, только кашлял и потел.

Регулярно выходил проверять посты вокруг Белого дома. Где-то

перекусывал, с кем-то пил чай. То к Руцкому заглядывал, то с

ребятами из своей службы сидел. Отвечал по телефону, в штаб

обороны наведывался. Прилечь хотя бы на пару минут не удалось.

В те дни Геннадий Бурбулис попросил себе охрану, и я

выделил ему двух человек. Но когда опасное время миновало,

отнять охранников уже было невозможно. Только после увольнения

Бурбулиса с поста госсекретаря сняли охрану. Но Гена нанял

частную и не расстается с телохранителями по сей день.

У Бурбулиса функционировал идеологический штаб -- туда

приходили артисты, писатели, журналисты. С Хасбулатовым я тоже

общался по разным вопросам -- он меня принимал без очереди,

сразу откладывал любые дела. И никто даже представить не мог,

что пройдет всего-то два года, и мне придется арестовывать

многих в этом же Белом доме. Мы все сдружились как-то быстро и

отчасти случайно. Зато разошлись по объективным причинам.

Много раз я выходил за оцепление и беседовал с танкистами,

десантниками, офицерами. По настрою военных понял: никто из них

не собирался штурмовать Белый дом. ГКЧПисты могли рассчитывать

только на " Альфу".

У защитников же Белого дома, наоборот, настроение было

решительным, но не злобным. Многие из них пели у костров,

выпивали, чтобы согреться, закусывали. За эти три дня съели

астрономическое количество еды. Около баррикад дымили полевые

кухни. Кооператоры организовали буфеты. Злата -- жена народного

артиста России Геннадия Хазанова -- работала тогда в гостинице

" Мир". У нее была своя маленькая коммерческая фирма, и она

одной из первых стала кормить защитников Белого дома бесплатно.

На протяжении трех дней никто за питание денег не брал. Опять

ирония судьбы -- боролись против коммунистов в настоящих

коммунистических условиях.

Подвал Белого дома я осмотрел в первую ночь. Это помещение

имело свой номер -- сотый. У меня по сей день хранится ключ от

входной двери " объекта э 100", и никто этот ключ еще не

отобрал.

Помещение состояло из двух отсеков. Один отсек был

оборудован как объект гражданской обороны: там лежали

противогазы на стеллажах и находился запас питьевой воды. На

этих же своеобразных нарах можно было и поспать. При

строительстве первого отсека явно не рассчитывали, что в

подвале будут коротать время высокопоставленные охраняемые

лица. А когда сообразили, что подвал может и для них

пригодиться, оборудовали VIP-отсек: с претензиями на скупой

походный дизайн и задраивающимися огромными воротами. Они

закрывались автоматически, а потом их еще закрепляли штурвалом.

Получался настоящий бункер. Туда нормально поступал воздух -- я

убедился, что все системы принудительной вентиляции работали

исправно.

Во втором отсеке мне понравилось -- высокие потолки,

просторные помещения, туалет, отдельно -- кабинет для

президента.

После осмотра я отдал распоряжение, чтобы " объект 100"

готовили для длительной " отсидки". Туда завезли продукты и

воду. Затем проверил все выходы -- они, к сожалению, оказались

не самыми удачными. Один выводил к Шмидтовскому парку, на

открытую местность, рядом с Белым домом. По другой дороге можно

было попасть к парадному подъезду нашего же здания. Третий путь

оказался просто тупиковым -- он выводил внутрь Белого дома.

Логика строителей подвалов уникальна: главное -- побыстрее

заполнить людьми бомбоубежище, а уж выбираться из него совсем

необязательно. Четвертый выход оказался таким же

бесперспективным, как и предыдущие три. Он начинался из второго

отсека. Приоткрыв металлическую решетку, можно было увидеть

бесконечную, уходящую круто вниз винтовую лестницу. Я не

поленился и спустился по ней.

Ступеньки не считал, но лестница показалось длинной, будто

я шел с пятнадцатого этажа. Наконец уперся в " потайную" дверь,

почти как в сказке про Буратино, только вот ключик был у меня

отнюдь не золотой. Дверь открылась, и я попал в туннель между

станциями метро " Краснопресненская" и " Киевская". Стало ясно:

если бы нас захотели выкурить из подвала, нагрянули бы отсюда.

Поэтому мы заминировали лестницу посередине. И в случае штурма

взорвали бы ее.

...На второй день Лебедь опять пришел ко мне и сообщил о

полученном приказе увести свое подразделение к месту дислокации

части. Приказ он должен выполнить в два часа дня. Я спросил:

-- Кто может отменить приказ?

-- Только Верховный главнокомандующий России.

Я доложил Борису Николаевичу об этом, и мы опять втроем

собрались в задней комнате президентского кабинета. Лебедь

повторил:

-- Я получил приказ и обязан вам о нем доложить. Поскольку

меня послали вас охранять, без предупреждения не могу увести

своих солдат.

Мы оценили приказ, полученный Лебедем, как предвестник

штурма. Если уводят десантников, значит, " Альфа" готова брать

Белый дом.

Борис Николаевич сказал Лебедю:

-- Я вам приказываю оставить десантников.

-- Не могу не выполнить приказ, потому что давал присягу,

-- ответил генерал. -- А присягу я давал Горбачеву. Сейчас

Горбачева нет. Непонятно даже, где он. Но выход есть. Если вы,

Борис Николаевич, президент России, сейчас издадите указ о

назначении себя Верховным главнокомандующим, то я буду

подчиняться вам.

Но президент отклонил это предложение. Разговор закончился

ничем. Лебедь на прощание еще раз напомнил, что не имеет права

нарушать присягу и нет для него ничего дороже офицерской чести.

Настроение у Ельцина после встречи испортилось.

Ровно в два часа дня десантники построились, сели на свои

машины и медленно ретировались. Их провожали с грустью,

особенно переживали защитники Белого дома. Многие почувствовали

обреченность: раз солдаты ушли, значит, действительно

произойдет что-то ужасное.

А Борис Николаевич обсудил предложение Лебедя с Шахраем и

Бурбулисом, после чего к 17 часам родился указ о назначении

Ельцина законным Верховным главнокомандующим. Что мешало

выпустить документ до двух часов дня? Мы вечно опаздываем.

" Альфа" наверняка бы не пошла на штурм боевого подразделения, у

которого и пушки, и броня. Может, никакой крови вообще могло и

не быть...

Служба безопасности организовала специальные

разведывательные посты. Ее сотрудники постоянно отслеживали

обстановку и докладывали мне лично. Я поставил им задачу: если

в критический момент президент вынужден будет покинуть Белый

дом, он должен иметь беспрепятственный выезд.

Машина президента могла выехать только из гаража

внутреннего двора, по пандусу скатиться вниз, а затем повернуть

направо или налево. В этом месте лежали рельсы и пара бревен.

Они раздвигались.

Когда мне доложили, что звонили из американского

посольства и предлагали в крайнем случае предоставить

политическое убежище, мы тщательно обсудили этот вариант.

Задние ворота американского посольства находились через дорогу

от Белого дома, метрах в двухстах. Их держали открытыми,

готовясь принять президента и людей, прибывших вместе с ним. Я

перепроверил эту информацию, она подтвердилась. Для нас

предложение американцев было сильной моральной поддержкой. В

душе я надеялся на победу, на нерешительность ГКЧПистов, но

допускал: в случае штурма могут погибнуть сотни, возможно, даже

тысячи людей. И тогда важнее всего спасти президента. Все

понимали меру ответственности за безопасность Ельцина. Ко мне в

эти дни подходили десятки незнакомых людей и молили об одном:

-- Сберегите Бориса Николаевича.

Самой страшной оказалась вторая ночь. Приходили офицеры

КГБ, предупреждали нас о грядущем штурме по телефону. Даже с

" Альфой" мы поддерживали связь. Бойцы группы сообщили, что

сидят в полной боевой готовности и ждут приказа.

Накануне я рассказал президенту о предложении американцев:

-- Борис Николаевич, если что-то произойдет, я вас

разбужу. У нас только два пути. Либо спуститься в подвал и

выдержать несколько дней осады. Потом мы там сами, без

посторонней помощи погибнем. Либо поедем в американское

посольство. И нем можно скрываться долго и всему миру

рассказывать о событиях в России.

Ельцин выслушал мои доводы и произнес только одно слово:

-- Хорошо.

Я его истолковал так: как решите, так и поступим.

Борис Николаевич вел себя спокойно, слушал меня. Около

одиннадцати вечера я ему сказал:

-- Надо поспать, ночь предстоит тяжелая.

Он сразу лег в комнате докторов.

Вскоре послышались выстрелы, вопли, по всему Белому дому

покатился какой-то шум. Когда после моей команды: " Едем в

посольство! " -- освободили проход: растащили рельсы, бревна и

передали по рации " все готово", я пошел будить Ельцина.

Он лежал в одежде и, видимо, совсем недавно крепко заснул.

Спросонья шеф даже не сообразил, куда я его веду. Я же только

сказал:

-- Борис Николаевич, поехали вниз.

Спустились на отдельном лифте с пятого этажа и попали

прямо в гараж. Ворота не открывали до последнего момента, чтобы

не показывать, как президент уезжает.

Сели в машину, я приказываю:

-- Открывайте ворота.

И тут Ельцин спрашивает:

-- Подождите, а куда мы едем?

Видимо, только сейчас он окончательно проснулся.

-- Как куда? -- удивился я. -- В американское посольство.

Двести метров, и мы там.

-- Какое посольство?!

-- Борис Николаевич, я же вам вчера докладывал, что у нас

есть два пути: или к американцам, или в свой собственный

подвал. Больше некуда.

-- Нет, никакого посольства не надо, поехали обратно.

-- Ну вы же сами согласились с предложением американцев,

они ждут, уже баррикаду разгородили!!!

-- Возвращаемся назад, -- твердо заявил Ельцин.

Поднялись наверх, Борис Николаевич пошел в кабинет. А

женщины из его секретариата уже складывали в картонные коробки

документы, канцелярские принадлежности, словом, все то, что

необходимо для работы в подполье. То есть в подвале. Там,

кстати, были установлены даже городские телефоны и, что

примечательно, все работали.

Коробки в подвал я попросил перетаскивать незаметно, чтобы

не вызвать паники у защитников Белого дома. Около половины

первого ночи, когда обстановка серьезно накалилась и нас в

очередной раз предупредили, что штурм с минуты на минуту

начнется, я предложил:

-- Борис Николаевич, давайте хоть в подвал спустимся,

пересидим эту ночь. Мне важно вас сохранить. Не знаю, что

сейчас произойдет -- борьба или драка, но вы лично не должны в

этом участвовать. Ваша голова ценнее всех наших голов.

Меня поддержали почти все.

В эту ночь в Белый дом добровольно пришли многие -- члены

российского правительства, просто единомышленники, сотрудники

аппарата... Исчез куда-то только премьер-министр России Иван

Степанович Силаев. Дома он не ночевал, а где скрывался --

неизвестно до сих пор.

Неожиданно шеф вышел из кабинета и сказал:

-- Пошли.

Тут все потянулись следом. Нас было человек двадцать. Я

попросил женщин пропустить вперед. Мы шли с коробками,

портфелями, баулами, печатными машинками, компьютерами... Мне

это шествие напоминало технически оснащенный цыганский табор.

Процессию замыкал я.

Спустились в подвал, миновали лабиринты и попали в те

самые просторные помещения, которые предназначались для Бориса

Николаевича. Там нас ждал накрытый стол. И вдруг я увидел в

этом подвале Юрия Михайловича Лужкова -- он пришел вместе с

молодой женой Еленой, она ждала ребенка. Лужков, оказывается,

отсидел здесь почти час и очень обрадовался, когда мы наконец

пришли. Он ночью приехал в Белый дом и, не заглядывая в

приемную, спокойно, мирно обосновался в подвале. Юрий

Михайлович сидел с таким лицом, будто поджидал поезд и ему было

все равно -- придет поезд вовремя или опоздает. Жена захватила

из дома еду.

Борис Николаевич пригласил чету Лужковых в свою компанию.

Горячих блюд не подавали. Мы жевали бутерброды, запивая их либо

водой, либо водкой с коньяком. Никто не захмелел, кроме

тогдашнего мэра Москвы Гавриила Попова -- его потом двое дюжих

молодцов, я их называл " двое из ларца", -- Сергей и Владимир --

еле вынесли под руки из подвала. А уборщицы жаловались, что с

трудом отмыли помещение после визита Гавриила Харитоновича.

Попов всегда выпрашивал у меня охрану -- он говорил, что

боится физической боли и в случае нападения может запросто

умереть от страха. Его дача находилась в лесу, к ней вела узкая

дорога и любой хулиган, по мнению профессора, мог сделать с ним

все что угодно.

Разместив всех в " подполье", я опять поднялся наверх. Гена

Бурбулис тоже вел челночную жизнь -- то спускался, то

поднимался.

В приемной президента дежурил секретарь. Кабинет Ельцина я

запер на ключ. Телефон не звонил, по телевизору ничего не

показывали, а видеомагнитофонов еще ни у кого не было. Мы

сидели в темноте и слушали раздававшиеся на улице редкие

выстрелы и крики.

Посидев в приемной, я побрел к Руцкому -- его кабинет

находился в другом крыле. Мы с ним выпили по рюмочке,

посмотрели друг на друга. Настрой был боевой. Не такой,

конечно, как в октябре 93-го, когда Александр Владимирович

призывал народ штурмовать Останкино. Мы договорились с Руцким

держаться до конца.

В штабе обороны обстановка тоже была спокойной.

Сделав обход Белого дома, опять вернулся в приемную.

Секретарь доложил, что звонил председатель КГБ В. А. Крючков

спрашивал, где Борис Николаевич. Об этом я сразу доложил

Ельцину, позвонив из приемной в подвал.

Крючков внешне относился ко мне хорошо. За несколько дней

до путча Борис Николаевич был у него на приеме в КГБ. Потом они

вышли вдвоем, и Владимир Александрович особенно тепло со мной

попрощался, сказал добрые напутственные слова.

" Неспроста", -- подумал я. Для нас, офицеров

госбезопасности, он был всесильным генералом могущественного

ведомства. Вдруг -- такое радушие, почти дружеское общение.

Крючков, видимо, уже знал, что счет пошел на часы и грядущий

путч уничтожит самозваных демократов. Я же о путче не

догадывался, поэтому надеялся на искренность товарищеского

напутствия главы КГБ.

...Владимиру Александровичу я вскоре перезвонил и сказал,

что разговор с Ельциным возможен. Но по интонации, тембру

голоса почувствовал: пик противостояния миновал, члены ГКЧП

ищут мирные пути выхода из конфликта. А хитрая лиса Крючков

просто всех опередил.

Со слов Ельцина я понял, что разговор шел о Горбачеве -- в

Форос за президентом СССР ГКЧПисты собирались послать самолет.

От нервного напряжения в эти августовские дни многие из

нас потеряли аппетит. Ельцин тоже почти ничего не ел. Пил чай,

кофе, немного коньяка. Борис Николаевич в то время вообще мало

ел и гордился, что может управлять аппетитом. Если хотел резко

похудеть, просто отказывался от еды на пару дней и внешне не

страдал.

После разговора с Крючковым Ельцин не покинул подвал. Я

тоже туда спустился. Светало. Кто спал, кто разговаривал, кто

лежал, молча глядя в потолок. Я заметил в стороне свободный

стол, чуть меньше теннисного. Лег на него, под голову подложил

спортивную сумку и минут на десять куда-то провалился. Меня

лихорадило.

В этот момент Борис Николаевич решил выйти из подземелья.

Я нехотя сполз со стола. Опять дружной гурьбой, с коробками,

печатными машинками мы двинулись обратно. Часы показывали пять

утра. Только тогда мы узнали о гибели трех ребят около туннеля

на Садовом кольце. Последним подвал покинул Гавриил

Харитонович.

Попов часто бывал у Ельцина, и я удивлялся этим назойливым

визитам -- ведь дел у мэра столицы предостаточно. Раза два

Гавриил Харитонович приглашал нас в гости, на дачу. Жена у него

прекрасно готовит. Но больше всего нас поразили дачные погреба

-- настоящие закрома, забитые снедью, заморским вином, пивом...

Мы с Борисом Николаевичем ничего подобного прежде не видывали и

запасы Попова воспринимали как рог изобилия, из которого

фонтанировали чудесные напитки с экзотическими названиями.

У Гавриила Харитоновича я впервые попробовал греческую

коньячноспиртовую настойку " Метакса". Шефу тоже понравилась

" Метакса". Впоследствии я предлагал крепкую настойку с

чем-нибудь смешивать. Мы стали " Метаксу" разбавлять шампанским.

Напиток получался не очень крепкий. И меня это, как шефа

охраны, больше всего устраивало.

...Вернувшись в родные кабинеты, все почувствовали себя

увереннее. Штурма больше не ждали. Но никто не знал, сколько

еще дней и ночей придется провести в Белом доме.

Последнюю ночь Борис Николаевич проспал на третьем этаже.

Очень тихо, при потушенных фонарях мы провели его в заднюю

комнату бывшего президентского кабинета. Со всех сторон

выставили охрану. Я же прилег только утром, растянувшись на

раскладушке. Через полчаса меня разбудили и сказали всего одно

слово: " Победа".

***