Отъезд из Лавры

Душевный человек - младенец, пытающийся рассуждать о пи­ще взрослых мужей. Что же, если он начнет рассуждать о Хлебе Небесном, сшедшем с Небес? Не уподобит ли он его своей детской пище? Душевный человек - это плоть и говорит о плотском, ибо разумеет только плотское. Живущий Духом Святым - духовен не только словом, но и прямым познанием истины.

Пугливые и нерешительные души не имеют твердости взяться за спасение. Жестокие и агрессивные, напротив, не хотят следовать воле Божией, предпочитая собственную волю, тем самым запуты­вая себя и других. Только смиренные и стойкие души наслажда­ются блаженным миром благодати. И все же путь к спасению ни­когда не закрывается ни для одного человека, ибо состоит лишь в одном - в решительности.

Батюшка, эта удивительная блаженная почти слово в слово сказала нам то же самое, что и вы!

И я прочитал старцу все, что записал в блокноте, когда мы втро­ем обсуждали поездку к Любушке.

Значит, есть воля Божия вам ехать в Абхазию! - сказал отец Кирилл, улыбаясь.

Благословите нам начать собирать вещи и инструменты для гор! - обратился к духовнику отец Пимен.

Мы склонились перед духовным отцом, с трепетом беря благо­словение.

В этот период изменения в жизни монастыря происходили очень быстро и неожиданно. Дела складывались так, что, по всей види­мости, лаврского эконома ждало повышение и перевод в Москву в Патриархию, а именно - в хозяйственный отдел. Он все чаще вы­езжал в столицу, оставляя на меня все экономские дела. Но, по­скольку я не обладал ни его опытом, ни природной экономической смекалкой, мне приходилось очень тяжело. К этому добавились моя болезнь в легких и постоянное недомогание из-за страшного непрекращающегося кашля. И тут произошли перемены, которые сами по себе ускорили наш отъезд.

Эконом, у которого я был на послушании и который очень помог нам с ремонтом дома, попал в автомобильную аварию и повредил позвоночник. Ему был предписан врачами постельный режим. Все текущие дела по хозяйству Лавры легли тяжелым грузом на мои плечи. Мне приходилось, кашляя и задыхаясь, следить за всеми работами и строительными бригадами, заодно занимаясь гаражом и оформлением текущей документации. Архимандрит вел основ­ные дела по Лавре, которые оставались на его ответственности. Во все остальные монастырские попечения мне пришлось окунуться с головой.

Мой непосредственный начальник, вызывавший во мне чувство глубокого уважения, учил меня своим деловым секретам:

Вот как нужно нести послушание эконома: требуется четко знать, что делается сегодня, помнить о том, что будет делаться зав­тра, и даже думать о том, что необходимо сделать через год!

Отче, у меня нет таких способностей, простите! К тому же у меня еще учеба на заочном отделении семинарии...

Это не беда! Я ничего не знал в учебе, и ты не будешь знать... Главное - это послушание!

В сильном унынии я пришел к духовному отцу с вопросом:

Что мне делать, отче? Я не готов к такому исполнению эконом- ского послушания и растеряю последние крохи молитвы, которую удавалось поддерживать в монастырской суете!

Старец шутливо потрепал меня по плечу:

Ты все внимание прилагай к молитве и к стяжанию мира ду­шевного! Все остальное Бог приложит к этому, не сомневайся...

А как же эконом наставляет меня постоянно думать о том, что я должен делать завтра и что нужно делать через год?

Ну, это не твой путь! Держись Господа, а в остальном Бог поможет...

Из-за болезни у эконома расстроились отношения в Патриархии, что осложнило и его отношения с наместником Лавры. Всех при­чин и деталей происходившего не знаю, так как никогда не имел интереса и любопытства выведывать о том, что происходит среди руководства монастыря. Стало заметно, что хороших отношений между наместником и экономом уже не будет никогда. В один из весенних дней я увидел архимандрита у машины, в которой он уез­жал на новое послушание в другой монастырь. Мы тепло попро­щались, потому что я был искренне благодарен ему за участие к нуждам наших родителей. Сердце у него было доброе. Возможно, и он привык ко мне, так как всегда был снисходителен к моей непо­нятливости в экономских делах.

Эконом уехал, и я остался один на один со всем огромным хо­зяйством Лавры. Как нарочно, благочинный начал подходить ко мне в диаконской комнате во время облачения и вести разговоры об архимандритстве. То ли в шутку, то ли всерьез он заставлял ме­ня примеривать архимандритские митры, улыбаясь и трепля меня по плечу:

Отлично! Очень тебе идет! Вылитый архимандрит...

Но мне было не до шуток: тяжелое послушание эконома оказы­валось мне явно не по плечу...

Иногда, когда отец Кирилл сильно простужался и болел, я ходил на исповедь к опытному, умудренному схиархимандриту Михаилу, жившему в нашем корпусе. Его ценные советы о монашеской жиз­ни укрепили меня в желании обрести в конце концов молитвенную жизнь в горах. В одной из наших бесед он сказал:

Пойми на опыте разницу между мудростью и глупостью!

А в чем она состоит, отче?

Как монах, ты должен это знать! Мудрость - это жить для спа­сения, а глупость - это жить как слабоумный...

А разве в монастырях не живут для спасения?

Жить для спасения - это значит жить настолько цельно и со­бранно, чтобы не терять зря ни одного мгновения. На самом деле все мы живем и толчемся в повседневной суете, забывая о главной цели, словно слабоумные... Неутомимо ищи молитву и не давай себя обманывать ложными заботами, ибо дни лукавы. Стремись так к спасению, как погребенный под землей стремится выбрать­ся наружу!

Ясно, отче дорогой. Вот, самому хочется попробовать жить в уединении в горах. Сильно тянет к молитве и уединению!

Что ж, дело благое, если старец благословит. Если понять, что биться за спасение нужно каждый день с самого пробуждения, тог­да не упустишь зря своей жизни. Я тебе сделаю крест-мощевик для пустыни и еще мощей подарю, чтобы Господь тебя хранил. А с кем ты собираешься в горы?

С отцом Пименом, отче.

Хороший монах, знаю. Бог вас благословит на пустынническое житие!

Спаси вас Христос, отче!

Этот разговор со схимником окончательно укрепил меня в своем решении отправиться на Кавказ и положить жизнь на поиски Бога и молитвы. Отец Пимен испытывал такое же воодушевление, уте­шенный благословением схиархимандрита.

Оставался нерешенным самый главный вопрос, как уезжать из Лавры на Кавказ: официально, с прошением, или уехать тайно? Мы не допускали мысли о том, что нас могут отпустить официально. Прежде об этом не могло быть и речи, чтобы не попасть под запре­щение в служении. Долгое время нам не удавалось прийти к едино­му верному решению. Тем временем наши сборы продолжались, и с отъезжающими паломниками нам удалось отправить в Абхазию часть нашего груза. Наш выбор начал склоняться к тому, чтобы уе­хать тайно, оставив письмо начальству с объяснением причин отъ­езда. Мы много молились перед тем, чтобы сказать это отцу Кирил­лу. В конце концов мы пришли вечером к старцу. Начал говорить, как мы условились, архимандрит. Он долго ходил вокруг главной темы разговора, пока, запутавшись, не обратился ко мне:

Говори ты, а то у меня не получается хорошо объяснить батюш­ке наше недоумение...

Пришлось после такого вступления сказать прямо и открыто:

Батюшка, отец Кирилл, простите нас. Мы решили поступить так: помня о том, что вы благословили для пустыннической жиз­ни прожить три года в монастыре, считаем, что ваше благослове­ние позволяет нам уехать в горы этой весной, чтобы успеть к зиме построить келью. К наместнику нам страшно обращаться, чтобы не попасть под запрет и чтобы не подвести вас нашим отъездом. Поэтому у нас остается только один вариант... - Я сделал паузу и посмотрел на отца Пимена. Тот согласно кивнул головой. - Уехать тайно и оставить в канцелярии монастыря письмо, объяснив при­чины нашего отъезда...

Старец молчал, глядя в темное окно, в котором отражался ого­нек лампады.

Что вы нам посоветуете и правильно ли наше решение?

Мы застыли в ожидании.

Отец Кирилл опустил голову на грудь и молчал, ища решения у Господа. Не осмеливаясь его тревожить, мы тоже молчали. На ко­локольне уже отзвонили одиннадцать часов. Пора было уходить, а батюшка молчал. Я начал знаками показывать архимандриту, что, кажется, нам лучше уйти, но мой друг взглядом убедил меня си­деть. Так прошло около получаса. Старец поднял голову и бодрым, уверенным голосом сказал:

Нет, отцы, ваше решение совершенно неправильно! Пишите наместнику прошение о разрешении построить скит в Абхазии как подворье Лавры. Смело идите к нему, он благословит!

Батюшка, да у нас коленки трясутся идти с таким прошением к наместнику в кабинет...

Улыбка осветила лицо старца:

Не бойтесь. Я его знаю, это хороший человек! С Богом!

Пока мы раздумывали о наших прошениях, у моего друга про­изошло важное событие, которое нас обоих сильно смутило. Из Па­триархии сообщили, что указом Святейшего Патриарха Алексия архимандрит Пимен назначен игуменом возрождающегося мона­стыря и должен принять обитель, переданную государством Пра­вославной Церкви. Нам стало понятно, что наше дело принимает очень серьезный оборот. Мы вновь поспешили к старцу за разреше­нием наших недоумений. Я с одышкой поднимался на второй этаж вслед за быстро идущим отцом Пименом, недоумевая, как я смогу ходить в горах, особенно с тяжелым грузом.

Отец Кирилл начал молиться, закрыв глаза, когда услышал но­вость из уст моего друга. После долгих молитв он внимательно по­смотрел на архимандрита, потом на меня. Мы с волнением ожида­ли его слова.

Что ж, попробуй отказаться от игуменства. Напиши прошение, что хочешь подвизаться в молитве в горах. И тебе, отец Симон, - об­ратился ко мне батюшка, - нужно написать такое же прошение и просить разрешения подвизаться в молитвенном уединении вме­сте с архимандритом.

И, глядя вприщур на отца Пимена, добавил, улыбнувшись:

Все же от своего послушания ты не уйдешь...

Но тогда эти слова старца показались нам просто указанием на будущую молитвенную жизнь моего друга.

Батюшка, мы большую часть вещей и церковного имущества уже отправили на Псху. Нам обратно пути нет! - взволнованно ска­зал отец Пимен.

Ну что же, где сокровище ваше, там и сердце ваше! Действуйте, с Богом!

Мы тут же написали прошения на имя наместника, прося раз­решения на строительство лаврского скита в Абхазии в честь Ивер­ской иконы Матери Божией, и отправились к настоятелю монасты­ря. Он немедленно приступил к делу, усевшись в кресло и начав с меня.

Итак, отец Симон, ты исполнил сыновний долг перед своими родителями, и теперь пора браться за хозяйство монастыря!

Простите, отец наместник, - собрав в себе всю твердость духа, сказал я. - Вот мое прошение! - И положил бумагу на стол. То же самое сделал и мой друг.

Быстро прочитав оба прошения, наместник бросил листы перед собой. Явно озадаченный, он нахмурился. Мы стояли ни живы ни мертвы.

С вашими прошениями все ясно, - наконец проговорил отец Феофан. - Молитва, уединение и все такое... Но лучше вам забрать их обратно!

Простите, отец наместник, но наше решение родилось не вче­ра. Мы долго готовились к горам, и обратно прошения не возь­мем! - с твердостью в голосе заявил издатель.

Кто же будет тогда нести послушания в монастыре, если вы уедете в горы, потому что вам хочется молиться? Потом другие за­хотят уехать?..

Отец наместник, Бог найдет для монастырских послушаний более подходящих! Преподобный не оставит Лавру без милости... - поддержал я моего друга.

Возникло тягостное молчание.

А как же ты, отец Пимен? - обратился наш начальник с вопро­сом к издателю. - Тебя Святейший в монастырь игуменом назна­чил, а ты в горы просишься?

Он резко встал, достал с книжной полки какую-то книгу и не­ожиданно прочитал стихи, не помню какой поэтессы. В них гово­рилось о том, что долг нужно исполнять прежде всего, а остальное подождет. Мы молчали.

Затем отец Феофан как-то очень вдохновенно сказал, глядя в раскрытое окно с синеющим за ним небом:

Да... Помню, сижу весной в горах. Вверху снег, а внизу алыча вся в цвету. Сидишь с четками - красота! Ладно, подпишу ваши прошения... А духовник согласен?

Согласен, отец наместник! - обрадованно ответили мы. - Бла­годарим вас от всего сердца!

Настоятель ушел в соседнюю комнату и вынес оттуда брезенто­вую штормовку и брюки:

Вот, отец Симон, дарю! Для твоего роста подойдет. Шил когда- то для себя, мечтал о пустыне...

Выйдя из кабинета, отец Пимен почти бегом поспешил к батюш­ке. Я, кашляя, устремился за ним.

Отче, дорогой, наместник подписал наши прошения! - с по­рога выпалил мой друг.

Что ж, Бог вас благословит! - удовлетворенно сказал старец. - А Святейшему я расскажу о вас, чтобы все было по благословению...

Когда мы выходили из кельи, старец тихо тронул меня за рукав:

Ну что, на свободу, отец Симон?

На свободу, батюшка...

Как позже сообщил нам отец Кирилл, Патриарх, узнав, что двое монахов Лавры, духовных чад батюшки, подали прошения на молитвенное уединение и строительство скита в Абхазии, заме­тил: “Слава Богу, что еще есть такие монахи... Пусть едут! А с бла­женнейшим Илией я улажу...” Грузинский Патриарх не стал пре­пятствовать нашему поселению в его владениях, только ответил: “Пусть сидят тихо и не занимаются никакой пропагандой...”

Через неделю мы получили от наместника официальное раз­решение на отъезд в Абхазию для строительства скита с сохране­нием нас в списках братии. Еще он благословил казначею и вновь назначенному эконому оказывать нам всяческую помощь и содей­ствие. Кстати сказать, новым экономом стал монах, с которым мы вместе жили послушниками бок о бок в одной келье. В дальней­шем он проявил недюжинный талант в хозяйственных делах мо­настыря и большие организаторские способности, став впослед­ствии видным епископом Православной Церкви. В восстанавли­вающийся монастырь игуменом был определен другой насельник Лавры, почитаемый всеми проповедник и богослов, преподава­тель Духовной академии.

В течение оставшихся зимних месяцев мы готовились к горной жизни, примерно зная, какие условия нас ожидают. Вернее сказать, нас ожидало отсутствие всяких условий. С паломниками, отъезжав­шими в Абхазию, нам удалось отправить кувалды, кирки, клинья, лопаты, пилы, топоры и другие инструменты. Эконом благословил нам заказать в столярной мастерской легкий разборный престол и такой же небольшой жертвенник. Для горной кельи столяры изго­товили разбирающиеся двери и окна со стеклопластиком, удобные для переноски в рюкзаках. На ракетном заводе нам выделили тон­кий пластик, который мы распилили, подогнав размер под станко­вый рюкзак. Мастера-столяры сделали все с любовью и на славу. Этим они сэкономили нам уйму времени при постройке церкви и кельи. Спаси их Бог и Матерь Божия!

Поначалу с нами пожелали поехать в горы некоторые из старых опытных плотников Лавры, получив благословение наместника. Но начавшееся повсеместно возрождение разоренных большеви­ками лаврских подворий заставило начальство пересмотреть свое решение. Специалистов оставили на монастырских стройках. Пока мы нашли лишь энтузиастов для перевозки груза.

В основном это были двадцатилетние молодые ребята, радую­щиеся поездке к Черному морю. К началу нашего отъезда большую часть груза помощники уже перевезли к дьякону и его матушке в Сухуми. Но не все из них имели решимость отправиться в горы и помогать нам в строительстве церкви и келий.

Наши приготовления к отъезду из Лавры невозможно было ута­ить от монахов. Среди них начали ходить разнообразные слухи и догадки.

Отец, - как-то обратился ко мне один из сочувствующих нам монахов, - тебе что, больше других надо? Ты иеромонах. Литургии служишь. Келья у тебя есть. О тебе заботятся. Что тебе нужно еще?

На подсобном хозяйстве монастыря, позднее переименованном в скит, подвизался хороший опытный монах, которого мы с отцом Пименом очень любили. С ним мы заложили деревянную церковь в скиту в честь преподобного Сергия. Он был не прочь поехать на Кавказ и нередко заводил с нами об этом разговор. Но, когда насту­пило время нашего отъезда, он засомневался:

Ох, отцы дорогие, сильно я привязан к Лавре! - сетовал этот монах перед прощанием - У меня здесь теплая келья, белье стира­ют, чада духовные приходят... Наверное, я все же останусь в мона­стыре, простите меня...

К нам подходили и другие монахи:

Отцы, вы что, уезжаете на епископство? Кого из вас в епископы возводят?

Наш друг, отец Анастасий, назначенный заведующим лавр­ским издательством, снабдил нас святоотеческими книгами и просил держать с ним связь. Он обещал, что летом непременно приедет к нам помолиться. Этот милый и верный своему слову человек приезжал в наш скит неоднократно, участвуя в трудных походах и переходах, и был всегда незаменимым спутником и молитвенником, деля с нами тяготы горной жизни. Схиархиман­дрит Михаил для нас с отцом Пименом вырезал из абхазского ки­париса два нательных креста-мощевика и с сочувствием попро­щался с нами:

С Богом, отцы! Был бы помоложе, непременно поехал бы с вами...

Подошло время прощания с Лаврой. Отслужив литургию, мы приложились к святым мощам преподобного Сергия и помолились в его келье, прося помощи у Матери Божией. Затем пришли к стар­цу попрощаться.

Скажите, батюшка, как нам жить в уединении? Кто будет стар­шим или старшим будет один из нас попеременно? - задал вопрос духовнику отец Пимен.

Вам надлежит хранить монашеский устав. Старший из вас ар­химандрит. Ему и следует оказывать послушание.

Старец обратился ко мне:

Слушайся его, он - начальник скита, а ты его помощник!

Отцу Пимену отец Кирилл сказал:

А ты, как старший, не пренебрегай советами младшего. Жи­вите в мире и единодушии. Но помни, отец архимандрит, что от игуменства не уйдешь...

Как благословите, отче! - ответил тот.

Посмотрев нам в глаза долгим проникновенным взглядом, ста­рец промолвил:

А все-таки жаль, что вы уезжаете...

Мой друг, получив благословение, вышел. Я, улучив минуту, го­рячо сказал:

Батюшка дорогой, нам тоже очень жаль с вами расставаться! Я не знаю, как там, в горах, буду без вас...

Духом, духом будем вместе! - тихим, но твердым голосом от­ветил отец Кирилл и добавил: - “Симоне Ионин, любиши ли Мя? ”

Люблю, батюшка. Вы знаете, что я люблю вас...

Мне тогда слова его показались красивой аллегорией. Я еще не постигал всей благодатной силы, которую старец вложил в них...

Страх перед людьми и стыд перед ними не сравнятся никогда со страхом и стыдом перед Богом. Но первые владеют нами, когда мы далеки от Бога, а вторые помогают нам, когда мы далеки от лю­дей. Все дурное и греховное обладает нечеловеческой цепкостью, чтобы, подобно острым шипам, удержаться в душе. Но благодать и смирение не цепляются за нее. Сама душа призывает их, и они становятся ее жизнью и опорой.

СУХУМИ

Возжелав стать светом в самих себе, часть ангельских сил, а за­тем и подобные им души стали тьмой и ниспали во тьму. Обратив­шие же лица ко Господу стали светом в Господе. Преодолев жела­ние земных наслаждений, душа, возжаждав Небесной благодати, утешается в ней неизреченным утешением, еще на земле став оби­тательницей Небес. Перед решительным шагом - отречением от мира - душа словно замирает, постигая, что это ее истинный шаг в вечность.

Не пытаясь понять Бога, мы можем реально жить в Нем, пони­мая, что такое - жить в Боге по благодати сердцем, очищающим себя от грехов покаянием, в то время как запутавшиеся в грехах не могут это понять своим испорченным разумением. К этой бла­годатной жизни мы устремились всей душой, решив стяжать ее в покаянии и молитве.

После благословения у старца мы подошли под благословение наместника. Архимандрит благословил нас молча, а мне сказал:

Знаешь, отец, чтобы там ни было, подвизайся с Богом! Только об одном прошу: не пиши никаких политических воззваний! Даже если будешь жить не в горах, а на берегу Черного моря, я смогу по­нять... Только воззваний не пиши!

Благословите, отец наместник, обещаю не писать их! - иск­ренне ответил я, глубоким поклоном пытаясь выразить ему свою благодарность.

Теперь, когда я пишу данные строки, верю, что благородные по­ступки, которые этот облеченный церковной властью человек сде­лал для меня, превышающие обычную меру монаха, навсегда оста­нутся в моем сердце. Надеюсь также, что эту книгу он не воспримет как воззвание...

Затем мы попрощались с благочинным и с близкими монаха­ми. Если ко всем нашим беседам, переговорам и хождениям добавить мой никогда не перестающий кашель, то примерно будет яс­на обстановка, в которой происходили эти сборы перед отъездом в Абхазию.

Новость о происходящих приготовлениях распространилась среди строителей. Молодые рабочие присоединились к нашему намерению построить скит в горах. Многие из них подошли к на­местнику и выразили желание поехать с нами, чтобы на месте по­мочь в строительстве церкви и келий. Не колеблясь, отец Феофан великодушно разрешил взять с собой некоторых из молодых лавр­ских плотников. Но как раз перед отъездом началось восстановле­ние Гефсиманского скита. Наместник, сославшись на полную за­нятость всех лаврских рабочих, благословил в конце концов взять с собой добровольцев из числа трудников монастыря. Отец Пимен поездил по подсобным хозяйствам, заглянул в различные хозяй­ственные службы и сумел подыскать кандидатов для поездки в Абхазию. Набралось пять-шесть хороших, работящих энтузиастов, совсем еще мальчишек, многие из которых никогда не держали в руках никаких инструментов кроме лопаты. Но и за этих ребят, ко­торые согласились жить с нами в горах, мы с отцом Пименом благо­дарили Бога. С нашими помощниками мой друг договорился, что он приедет за ними, когда мы устроимся на Псху.

Прощаясь с родителями, мы оставили им запас круп, муки и других продуктов. Добрый отец Анастасий, заведующий издатель­ством, пообещал, вместе со своей отзывчивой помощницей, забо­титься о наших пенсионерах. Заботливый благочинный пообещал следить за тем, чтобы родителей, особенно в зимний период, ис­поведовали и причащали лаврские иеромонахи. Мой отец за зиму очень подружился с сотрудниками отдела кадров и бухгалтерии, где всегда радостно встречали его приход. Любимым местом его церковного утешения являлась рака преподобного Сергия в Троиц­ком храме. Там он часто проливал слезы, утешаемый благодатью преподобного. В келье батюшки он также всегда находил ласковый прием, что было его вторым утешением. Мы договорились с отцом писать друг другу письма, и я дал обещание, что буду навещать его раз в год, если у него будет в порядке здоровье. В случае, если отец разболеется, я пообещал ему оставить горы. Расставаясь, он не скорбел и, кажется, находился в хорошем расположении духа. Таким я запомнил на прощание своего старичка, не ведая, что впе­реди меня ожидают долгие годы разлуки с ним и со старцем.

Итак, держа в руках билеты на поезд Москва - Сухуми, сразу после Пасхи мы с отцом Пименом, пыхтя, затащили в купе свои вещи. Проводники ошеломленно смотрели на огромное количе­ство багажа. Некоторые сумки нам пришлось уложить в проходе между нашими полками. Духовные чада, прослезясь, провожали архимандрита. Последние сумки, которые мы чуть было не забыли на перроне, они забросили в тамбур, когда поезд уже набирал ход. Со мной осталась болезнь и мучительный удушающий кашель, ко­торый забирал все силы и приводил в отчаяние своей безнадеж­ностью. Такое состояние не давало никаких шансов на исцеление. Я уже не надеялся выздороветь и уезжал из Москвы с готовностью покориться судьбе и умереть в горах, но только не в больнице.

Где-то на подъезде к Сухуми мне стало значительно лучше. Бо­лезнь совершенно исчезла, и я от радости выбросил все свои лекар­ства и трубки, в которые дышал. Они уже больше не были нужны, так как кашель прошел сам собой. В восторге мое сердце благода­рило Господа и всех людей, помогавших мне вернуться в родные горы, особенно любимого батюшку. В окне вагона плескалась и шумела синева весеннего моря, в противоположном окне молодая зелень проносящихся мимо буков и грабов звала к себе свежими и пряными запахами густого леса.

На привокзальной площади нам удалось договориться с во­дителем небольшого грузовика, и вскоре мы уже выгружались у дома диакона. Матушка выбежала радостная и, вытирая платком слезы, начала обнимать нас, как родных сыновей. Сообща мы рас­пределили привезенный груз. Часть вещей, предназначенных для хозяев дома, передали им в руки, часть груза отложили для пу­стынников, остальное упаковали для Псху, где нас ожидала новая и неведомая жизнь.

Чем больше мы сближались с этой богобоязненной сухумской четой, тем больше приоткрывались различные интересные обсто­ятельства их духовного пути. К этим гостеприимным людям мно­го лет подряд ездили старцы Лавры, в том числе и отец Кирилл. В шестидесятые годы отцы Глинской пустыни, после закрытия оби­тели, перебрались на Кавказ, в Абхазию, и подвизались в горах. У старца Серафима Романцова матушка Ольга была одним из много­численных его чад. Если остальным сестрам отец Серафим благо­словил пустынножительство, то Ольге и Григорию духовный отец дал послушание служить Господу странноприимством, принимая всех пустынников и паломников и обеспечивая их кровом и едой.

Периодически навещая монахов, матушка некоторое время под­визалась вместе с сестрами рядом со старцем в горной пустыне. Но затем случилось так, что она захворала, испытывая сильные боли в животе. Ее срочно отвезли в больницу и сразу положили на опера­ционный стол. Вскрытие показало полную запущенность болезни и невозможность операции.

Зашивайте! - махнул рукой хирург. - Она до утра не дотянет!

На утреннем обходе он спросил:

А как больная? Уже умерла?

Нет, живая! - ответила медсестра.

Как живая? Не может быть! - изумился доктор.

Обследовав больную, он поразился:

Действительно, все в порядке! Это очень странно... Немедлен­но отправьте ее на операционный стол!

Теперь уже запротестовала матушка, решительно потребовав отвезти ее домой.

Снова резать меня ни за что не позволю! - твердо заявила она.

Несмотря на пререкания и скандал с главным врачом, больную

увезли домой. Она постепенно поправилась, встала на ноги и слу­жила пустынникам и паломникам чем могла. К этому времени, с благословения старца Серафима, ее муж Григорий был рукополо­жен в диаконы в сухумском соборе. Так матушка осталась жива, бла­годаря Бога, совершенно не ведая, что у нее внутри и как она живет.

Отец Серафим перед своей благодатной кончиной передал ду­ховных чад отцу Виталию, выдающемуся подвижнику нашего времени, в будущем архимандриту. Будучи в юности странником, которому приходилось ночевать даже в сугробах, а затем став труд- ником в Троице-Сергиевой Лавре и подвизаясь в самоотречении и молитве, он постоянно искал места для молитвенного уединения, прячась для этого в нетопленых сырых помещениях или в кабинах насквозь промерзших грузовиков монастыря. Такая ревностная жизнь закончилась туберкулезом легких, который быстро перешел в последнюю стадию. По благословению Глинских отцов отец Ви­талий уехал к кавказским пустынникам умирать. Так как неизбеж­ная скорая смерть была уже заведомо предсказана врачами, под­вижник не щадил себя в служении братьям и отцам.

Вопреки диагнозу докторов, все произошло совершенно наобо­рот. Монах не только полностью исцелился, но и сумел стяжать великую благодать, став прямым наследником духовного опыта Глинских старцев. К нашему приезду он вышел из пустыни и жил в Тбилиси в полном здравии под покровом владыки Зиновия, Глин­ского старца, окормлял многочисленных духовных чад. В ту пору ма­тушка Ольга состояла в переписке с этим удивительным человеком и благодатным духовником. Как-то само собой получилось, что он стал в Абхазии нашим духовным покровителем и защитником.

Со слов матушки, под большим секретом, нам стало известно, что в Сухуми живет в затворе очень известный лаврский духовник.

Он даже выше отца Кирилла! - шепотом сообщила нам ма­тушка. - Он большой друг вашего батюшки, но никого просто так не принимает. Только тех пускает к себе на исповедь, о ком известит ему Бог...

Нам с архимандритом пока не было необходимости разыски­вать этого знаменитого духовника, живущего в городе в полном затворе. Но что-то из этого рассказа запало в мою душу, и встре­ча с этим старцем произошла в скором времени, когда ее благосло­вил Господь.

Еще один удивительный человек жил до нас у верующих супру­гов и скончался у них на руках за несколько лет до нашего приезда. Его звали Ленечка. Все его тело было парализовано, он мог только говорить. Но людей он видел насквозь и даже то, что совершалось на расстоянии. Когда в калитку стучали паломники, Ленечка про­сил матушку:

Ольга, скажи им, пусть выкинут газеты. Они их с собой при­несли!

Другой женщине, пришедшей за советом, он сказал:

Варвара, сейчас пост, а ты вчера съела пирожок с мясом!

Так я же путешествующая, Леня... - оправдывалась та.

Какая ты путешествующая? По базарам, что ли?

Мне запомнился рассказ о том, как Ленечка на расстоянии уви­дел, что бандиты убили пустынника иеродиакона Исаакия, бросив его в пропасть. Отправленные на поиски люди нашли тело погиб­шего в камнях под обрывом. Все произошло именно так, как рас­сказывал прозорливый. Удивленный рассказами о чудесном даре Ленечки, я спросил по телефону у отца Кирилла:

Батюшка, как понимать прозорливость Ленечки?

Старец ответил:

Есть люди, которые имеют такой дар от рождения. Они все го­ворят правильно, но духовно окормляться у них нельзя.

Почему, батюшка?

Потому что у них нет духовного опыта...

В первые же дни нашего пребывания в Сухуми мы отправились на могилку старца Серафима на окраине города. Церковь и клад­бище находились в ведении грузинского священника, который принял нас очень доброжелательно. Он указал нам место упокое­ния старца. Такая благодать и такой мир почивали над этим ме­стом, что не хотелось уходить. Высокие кипарисы осеняли над­гробие преподобного. Легкий ветерок тихо шумел в их вершинах. Долго мы стояли у могилы светильника Божия, прося у него свя­тых молитв.

Хорошо было бы лежать неподалеку от старца, пусть даже где- нибудь в уголке этого кладбища! - неожиданно для самого себя произнес я.

Архимандрит согласно кивнул головой:

Если таковы плоды пустынной жизни, то стоит попытаться и нам, недостойным, хотя бы стать тенью их святой и богоугодной жизни... - задумчиво произнес он.

С горячей признательностью любви и благодарности мы под­нялись на Иверскую гору к часовне в честь чудотворной Иверской иконы Матери Божией. С умилением в сердцах отслужили молебен и пропели акафист у иконы Пресвятой Богородицы. Сколько раз мы молились перед ней в юности, прося помощи и заступничества. Эта святая икона вошла в мою жизнь и стала верной спутницей во всех жизненных обстоятельствах. Поэтому наш будущий скит мы вверили нашей Владычице и Заступнице, надеясь с ее помощью обрести в горах место для строительства монашеского скита. Еди­нодушно мы решили назвать его в честь Иверской иконы Матери Божией. С собой я вез в небольшом киоте фотографию популярной в то время Монреальской иконы Богородицы, которая была напи­сана в афонской келье на Катунаках.

Матушка Ольга упросила знакомого водителя, заядлого охотни­ка, помочь нам с транспортом ради Христа. Этот человек, отрывая время от своих дел, целую неделю возил нас по святыням Абха­зии. Большая поездка с ночевкой без всякой спешки состоялась у нас в Команах, где скончался в ссылке святитель Иоанн Златоуст. Каменная гробница, у которой мы благоговейно молились в про­шлый раз, была перенесена в городской собор. Разрушенный храм в Команах наконец-то дождался восстановления. Нас приветство­вал послушник-абхаз, который жил рядом с храмом. Неподалеку из земли по-прежнему бил очень холодный источник, образую­щий небольшое озерцо невероятно голубого цвета. По преданию, он забил на месте мучения и казни святого мученика Василиска. Вода, даже на теплом весеннем солнце, оказалась очень холодной, но после погружений сильное горячее тепло окутало наши тела с ног до головы. Вслед за нами к источнику подъехала на автомоби­ле группа людей, по облику - абхазов. Наш спутник с восторгом рассказывал о многочисленных случаях исцелений на этом святом месте людей, одержимых душевными расстройствами.

Метрах в трехстах от источника высокие кипарисы указывали место погребения святого мученика Василиска, мощи которого и поныне пребывают под спудом. Над гробницей некогда возвышал­ся древний греческий храм. От него сохранилась только часть ап­сиды алтаря и фундамент. Здесь мы пробыли до вечера. Святость этого места глубоко вошла в душу, которая благодарно насыщалась благодатным покоем и умиротворенностью, источавшихся от мо­щей угодника Божия.

По длинным железным мосткам-переходам, сооруженным над непролазными зарослями верующим инженером-греком, мы под­нялись к месту третьего обретения главы святого Иоанна Предте­чи. Оно представляло собой небольшой грот в скале с великолеп­ной панорамой далеких хребтов, переходящих своими кручами в вечные снега. С благоговением прочитав акафист Предтече и Кре­стителю Господа, мы вдоволь насытились благодатной тишиной и горным безмолвием. Заночевать нам посчастливилось в небольшой пристройке возле восстановленного храма святителя Иоанна Зла­тоуста. Внутри домика мы увидели паломников, которых приютил на ночь послушник, присматривающий за церковью.

От паломников за чаем мы услышали удивительную историю, связанную с источником мученика Василиска. Этот случай для множества людей явил благодатную силу угодника Божия. В до­лине, чуть пониже святого места, протекала горная река. Министр строительства, местный грек-богач, решил перекрыть ее плоти­ной, чтобы в образовавшемся озере разводить форель. Несмотря на протесты и просьбы верующих, несколько бульдозеров очень бы­стро возвели плотину из речного галечника. Осталось закончить насыпь на противоположном берегу, и река должна была затопить источник мученика Василиска. Собралось множество народа, про­тестующего против затопления.

Прекрати стройку! Бог накажет! - умоляли министра верующие.

Наплевать! - отмахивался тот. - Продолжайте работать! - приказал он бульдозеристам.

Но, хотя другая сторона широкой долины находилась выше, на глазах у людей и самого министра река стала переливаться через борт плотины на противоположном берегу, оставив незатопленным святой источник.

Этого не может быть! - остолбенел министр. - Теперь я верю, что Бог есть!

Он делами подтвердил свою веру, восстановив храм святите­ля Иоанна Златоуста, а на пути к месту третьего обретения главы Предтечи соорудил грандиозное сооружение: целые километры металлических переходов и мостов, ведущих к гроту. К сожалению, его убили грузины во время абхазо-грузинской войны.

На следующий день верующие доставили нас в Сухумский аэро­порт. Вместе с летчиками мы перенесли в салон маленького “куку­рузника” наш нелегкий груз. Пассажиры изучающе рассматривали нас. Винт самолета слился в один сияющий круг. Под рев двига­теля мы понеслись по бетонной дорожке. В иллюминаторах блес­нула неистощаемая синева моря, окаймленная широкой песчаной полосой пустынных пляжей. Качнув крылом на развороте, самолет устремился к снежным вершинам, стеной встающим на горизонте.

Сказано: “Ищите Бога, и жива будет душа ваша”, а ищущий на­слаждений мира сего находит смерть. Или ты сообразуешься с ве­ком сим и гибнешь вместе с ним, или этот век сообразуется с тобой, изменяясь вместе с твоим изменением, “преобразуясь изменением ума вашего”.

Плоть хотя и видит, но духовно слепа. А дух человеческий хотя и не видит, но прозревает все, что есть на земле и на небе, тем более в душе человеческой. Ты, Господи, Единый и Благий, не прекраща­ешь день и ночь творить добро, а души наши, возлюбившие Тебя, день и ночь не прекращают спасаться в Любви Твоей, ибо избрали Тебя навеки.