Корни послушания

Блаженно сердце, возжелавшее освободиться от бремени по­мыслов и узреть Бога так, как есть, ибо не оставит его Господь без милости Своей. Только свободное сердце, не связанное грехом, мо­жет воспевать искреннюю хвалу Господу, и только смиренной душе дано радоваться радостью свободы во Христе. Поистине лишь в сы­новьей любви чистый ум может изливаться в искренних славосло­виях и молитвах, возлюбив до конца Бога и Отца своего.

Ум может успокоиться только в своей чистоте, с помощью поста и молитвы, но помыслы непрерывно возмущают его. Сердце может

обрести благодатный мир лишь в Боге, в Котором оно очищается благодатью, но страсти постоянно воздвигают в нем медную стену, отделяя его от Бога. Поэтому борьба со страстям и стала для меня основной задачей.

Пчеловод, зайдя к нам в гости, передал, что на Псху приехал зна­менитый старец и с ним группа почитателей из Москвы. Начальник скита объявил, что почтить приехавшего духовника - наша святая обязанность, и собрал всех, чтобы в полном составе отправиться в Псху. Мне очень не хотелось бросать только начавшуюся молит­венную жизнь и окунуться в сельскую суету, но, помня наставление отца Кирилла, сказал:

Как благословишь, отче!

Архимандрит внимательно посмотрел на меня и вдруг принял мою сторону:

Отец, кто-то должен остаться в скиту, пока нас не будет... А ес­ли эта встреча получится интересной, то мы с тобой вдвоем снова сходим к приехавшему старцу!

Для меня изменение отношения отца Пимена стало настоящим откровением: стоило мне смириться и подчиниться послушанию, которому противилось все мое сердце, как мой друг сделал шаг на­встречу и отменил это послушание.

“Значит, Бог смотрит на наше намерение больше всего, вот как! - отметил я для себя. - Когда я отсекаю свою волю, то именно этого ждет Господь. И потом уже не имеют значения никакие на­ши действия...”

Через два дня все наше братство во главе с архимандритом вер­нулось в скит. Мой друг высказал свое мнение:

Хорошо, что ты не ходил на Псху! Я сильно разочаровался в старце и его чадах... Что он ни скажет, все его слова записываются на магнитофон. И вообще, вокруг него слишком много экзальта­ции! Вот, кстати, тебе письмо от матушки Ольги...

Матушка вкратце писала о своей жизни и о переписке с отцом Виталием, живущим в Тбилиси. Заодно она передала благослове­ние от сухумского монаха-затворника. Монах сообщал, что отец Кирилл рассказал ему о нашем горном ските, и он рад, что мы по­селились на Псху. В конце отец Тихон советовал нам не оповещать приехавших из Москвы гостей о наших целях, потому что у нас с ними разные пути. Я показал эти строки из письма моему другу, и он удивленно заметил, что старец-затворник верно сказал о том, что он и сам ощутил при встрече. Наш поэт, заинтересовавшись известным духовником, остался на Псху и затем улетел вместе с москвичами.

Но одна сельская новость обратила на себя наше внимание.

Там один человек, чадо известного старца, затеял строить цер­ковь в селе и собирает деньги на строительство... Что ж, церковь - это дело хорошее! - рассказывал за чаем отец Пимен.

Как потом выяснилось, собранной суммы после сборов оказа­лось достаточно. Вместе с пожертвованиями из Москвы ее впол­не хватало на все работы по храму и даже на церковную утварь. Сельчане, посоветовавшись между собой, положили все деньги, для пущей сохранности, в тбилисский банк, не доверяя сухумским сберкассам.

Чем больше мне открывался мудрый совет батюшки о послуша­нии, тем больше требовалось от меня самоотречения. Однажды, в один из осенних дней, мой товарищ объявил:

Нужно помочь семье Василия Николаевича чистить орехи. Заодно он обеспечит нас на зиму в виде благодарности овощами и кукурузой. Завтра все идем на Псху! Отец, ты идешь со мной? - испытующе поглядел на меня отец Пимен.

Благослови, отче! - с готовностью ответил я, с ужасом пред­ставляя себя за чисткой орехов в окружении женщин. Мой ответ пришелся по душе архимандриту. Он подумал и сказал:

Знаешь, отец, я сам схожу и посмотрю, нужна ли наша по­мощь на Псху.

Он ушел утром и к вечеру вернулся:

Хорошо, что я все разузнал! Там много женщин собралось на помощь семье Василия Николаевича. Если бы мы пришли, то нам было бы неудобно сидеть с ними за орехами! А хозяин просит про­щения и говорит, что он сказал это, не подумав... Лучше будет, если мы поможем ему собрать урожай яблок в колхозном саду!

К этому предложению все мы присоединились с большим удо­вольствием. Сад действительно был большой, и год выдался уро­жайный. В благодарность за собранный урожай Василий Никола­евич прислал нам два мешка лучших ароматных яблок. Моя душа преисполнилась благодарности к отцу Кириллу за его проница­тельные советы: на наших глазах начальник скита набирался опы­та и мудрой зрелости, что вызвало к нему всеобщее уважение.

Приближающаяся осень поджимала все сроки, и нам с архиман­дритом пришлось обдумать самые срочные дела: первое - сделать печь и оборудовать временную домовую церковь, второе - помочь мне построить уединенную церковь и келью на Грибзе. Отец Ки­рилл благословил в скиту сделать общий огород для обеспечения всех нас продуктами и настоятельно рекомендовал построить скры­тую церковь на максимальном удалении от жилья, чтобы иметь со­вершенное уединение.

Для выполнения старческого благословения мы разделились на две строительные бригады, по взаимному согласию с отцом Пименом. С моим другом остались более опытные помощники по­старше - двое из Москвы и подслеповатый работящий послушник из Сухуми. Со мной на Грибзу попросились Валерий и Адриан. Предстояло забросить на найденную нами поляну такой же тяже­лый груз, который когда-то мы принесли пустынникам: кувалду, клинья, топоры, лопаты и гвозди. Мой рюкзак был настолько тя­жел, что мне пришлось надеть его на спину сидя на земле. Двое друзей с усилием подняли меня и поставили на ноги. Рюкзаки ре­бят тоже заставили их покряхтеть: они несли палатки, продукты и большой запас соли.

Тропа уже не представлялась такой ужасно запутанной, как раньше. Теперь мы старались присматриваться ко всем ее пово­ротам и запоминать ориентиры. До середины пути, где слева, ни­спадая с высоких скальных уступов, тропу пересекал большой водопад, нас сопровождало все братство. Там мы сделали тайник, куда положили дополнительный запас продуктов, чтобы подоль­ше поработать на Грибзе. Нашей первой задачей было заготовить бревна для церкви. Но при этом рубка пихт, как предупредил нас лесничий, должна проходить в полной секретности. Он строго-на­строго потребовал маскировать все следы самовольных порубок, поскольку незаконная стройка разрешена только под его личную ответственность. Наше воодушевление било через край, и мы ре­шили работать на Грибзе до тех пор, пока не закончатся продукты.

На знакомой папоротниковой поляне мы поставили две палатки под громадным, в несколько обхватов, ветвистым буком. Рядом рас­тянули на ветвях кустарника пленку для защиты очага от дождя и приготовили наш первый ужин. На месте будущей Троицкой церк­ви соорудили крест и прочитали перед ним наши первые молитвы. С крестом местность преобразилась: она перестала казаться дикой и пугающей. Хлеба у нас не было, поэтому мы варили пшено, ко­торое заменяло нам хлеб. Из сыроежек варили бульон, он служил добавкой к каше. Впервые мы вдоволь отведали молодых побегов папоротника-орляка, которые нам пришлись по вкусу. Сильно вы­ручали грибы, в основном грузди, но их приходилось вымачивать в роднике, чтобы отбить страшную горечь.

В те годы каждый день летом, после обеда, гремел гром, соби­рались большие кучевые облака и проливались теплые дожди. В лесу стоял влажный воздух. Мелкая мошкара облепляла лицо и ру­ки, но зато грибы росли в изобилии по всем полянам. Самым уди­вительным среди грибов оказался странный нарост, растущий на стволах пихт, - золотисто-белый шар с чистым свежим запахом, представлявший собой массу переплетенных волокон в обхват ру­ками. Мы назвали его “морская капуста”. Одной такой находки хва­тало на неделю.

Другим подарком для нас стало обнаружение зарослей высоких, в человеческий рост, кустов черники. Ее ветви свисали под тяже­стью множества мелких кисло-сладких ягод. В обеденный перерыв одним из наших удовольствий было уходить лакомиться на чер­ничные поляны. Заодно мы собирали листья черники, растирали их в ладонях и заваривали в кипятке. Получался сладковатый аро­матный напиток, вкусом похожий на лимонад. Как-то наш отряд разбрелся по черничной поляне, собирая чернику. Метрах в трех от меня шевелились кусты, в которых кто-то с сопеньем ел ягоды.

Адриан, это ты? - наугад позвал я.

Из кустов приподнялась огромная голова бурого медведя, и, фыркнув, зверь с треском исчез в зарослях.

Батюшка, вы куда? - раздались голоса ребят.

Это не батюшка, это медведь! Он ел ягоды неподалеку от нас... - крикнул я моим помощникам.

Эх, жалко, что мы его не заметили! Хотя бы разок погля­деть... - посетовали друзья.

Случай вскоре представился. Нас предупредил егерь, что на Грибзу иногда вертолетом прилетают браконьерничать высшие чины сухумской милиции и даже министры. Поскольку места для посадки в лесу нет, вертолет садится на речном острове. При звуке вертолета нам было велено прятаться и не высовываться. В один из августовских дней раздался грохот низко летящего геликоптера. Затем грохот двигателей внезапно смолк, а к полудню со стороны реки послышались громкие выстрелы.

К этому времени у нас было заготовлено несколько десятков прямоствольных пихт диаметром у комля тридцать-сорок санти­метров. Мы валили их двуручной пилой, обрубали ветки и “шкури­ли”, то есть снимали кору топорами. Под корой, на мокрых очищен­ных стволах, обнаружилась сладковатая пленка, которую мы же­вали во время работы. Ветви и кору прятали в ямы и забрасывали

травой. Затем веревками волокли заготовленные стволы поближе к строительной площадке, где оставляли их подсыхать.

В тот самый момент, когда мы начали “шкурить” несколько поваленных пихт, раскатистые выстрелы раздались в непосред­ственной близости от нас, метрах в двухстах вниз по склону. Мы поспешно спрятали топоры, забросали бревна листьями и бы­стро начали подниматься повыше к большим валунам, размером с двухэтажный дом. Над ними вверх уходили каменные осыпи, густо заросшие кустами лавровишни. Улегшись на самом верху большого валуна, перекрестив все стороны света, мы насторожен­но стали вглядываться в лес, боясь встретить милиционеров, став­ших браконьерами.

Когда справа зашевелились заросли, первое, что пришло всем на ум, - браконьеры! Мы с ужасом следили, как раздвигаются и смыкаются кусты, но пока людей не было видно. Через мгновение метрах в двадцати от нас на осыпь вышел огромный красавец - бу­рый медведь. Он неторопливо начал осматриваться и тут заметил нас на камне. Медведь потянул в себя носом воздух, подумал и, по­няв, что мы не представляем для него никакой опасности, медлен­но прошествовал мимо нас по осыпи и скрылся в лесу.

Эти первые встречи с дикими лесными обитателями у нас всегда вызывали оживленное обсуждение того, как вести себя при встре­че с ними. Первые опыты говорили, что зверь всегда чувствует, агрессивен или нет встретившийся ему человек. Для того чтобы не иметь в сердце агрессии, лучше всего хранить в нем молитву. Мы единодушно договорились не увлекаться чрезмерно работой, а дер­жаться молитвенного распорядка. Так лесная жизнь сама настраи­вала нас на молитву.

В нашей библиотеке на Решевей находилась небольшая книжеч­ка, которую архимандрит купил в Сухуми в книжном магазине. Она называлась “Редкие дикие животные Кавказа”. Моим послуша­нием стало читать эту книгу вслух, чтобы все знали, кто обитает в кавказских дебрях. Пока шло описание животных и их повадок, все шло нормально. Но когда я начал читать, что лесные звери могут болеть бешенством - лисицы, волки, кабаны и даже горные оле­ни! - отец Пимен забрал у меня книгу и объявил ее запрещенной для чтения. В конце концов он сжег ее в костре.

- Слушать такое невозможно, Симон! - говорил он в извине­ние. - Как можно в лес пойти после этого чтения? А вдруг встре­тится бешеный олень?

Тогда мы посмеялись, и я думал, что этим дело закончилось.

На Грибзе большим подспорьем для нашего питания стала фо­рель, которая в изобилии водилась в горной реке. Но вода была на­столько прозрачна, что форель быстро замечала рыболова и ухо­дила. Приходилось на опыте учиться ловле рыбы в быстрой про­зрачной реке. Срезав длинные ветви лозы, мы привязывали леску, крючок и свинцовое грузило. Поплавок в горной реке был безполезен. Приходилось по нятяжению лески определять, поймалась ли рыба. Это не всегда удавалось из-за бурного течения. Что было удивительно: сколько бы мы ни просиживали на реке в выходные дни, никогда не удавалось поймать больше семнадцати-восемнадцати форелей. Несмотря на различные ухищрения, многочислен­ные опыты ясно показали всем нам, что наше пропитание - в руках Божиих. Сколько Он даст нам рыбы, сколько мы найдем грибов - все зависит от Бога.

К концу лета начала поспевать крупная горная ежевика - кис­ло-сладкая ягода, висевшая на колючих лозах до первых замороз­ков. Ожидать, когда ежевика созреет полностью, у нас не было ни времени, ни сил. Приходилось есть ее недозрелой и очень кислой. Этой ягодой я надолго испортил себе желудок. Когда листва на бу­ках чуть тронулась желтизной, начали созревать калина и рябина, не очень сладкие, почти безвкусные ягоды, но они служили хоро­шей добавкой к чаю. Продукты, занесенные нами на Грибзу не­сколько недель назад, подходили к концу. Голод давал себя знать: к вечеру дрожали руки и ноги, желудок сводило от сильной кисло­ты ежевичных завтраков. Пришла пора идти на водопад к тайнику за продуктами.

Господь утешительной благодатью всегда показывает душе, что Он всемерно принимает готовность души отказаться от сво­ей воли. Если она решительно отвергается от самой себя, мило­сердие Божие готово отменить все последующие действия, при­нимая намерение души и ее готовность к самоотречению как уже совершенный поступок. Потому что самоотверженная душа своей решимостью явила Богу полное послушание - “и весь живот наш Христу Богу предадим”.