Восхождение

Где бы ни пришлось оставить это тело, душа, встретившаяся с Иисусом на земле, всегда со всей очевидностью знает, что Он нераз­делим с ней, ибо Христос и есть ее вечные Небеса. Сколько бы мы ни созерцали внешнюю красоту мира сего, мы понемногу начина­ем постигать одну главную истину: то, что внутри нас, несравненно превыше и лучше всего.

В духовной науке также есть свои законы, один из которых мож­но описать так: “Сила Божественной благодати прямо пропорцио­нальна смирению и обратно пропорциональна гордости, как и на­стоящее счастье! ” - думал я, слыша, как позади пыхтит Андрей, карабкаясь по скалам.

Взобравшись на плато, мы оглянулись: побережье, окутанное легкой морской дымкой, открылось перед нашими глазами. Бе­лым романтическим видением угадывался Сухуми, в море видне­лись плывущие корабли. Веер глубоких ущелий и хребтов уходил от предвершинного плоскогорья, где стояли мы с Андреем, к да­лекому, невыразимо прекрасному морю. Так вот он какой - абхаз­ский “Бермудский треугольник”! Узкие ущелья настолько заросли густым подлеском, что пройти там не представлялось никакой возможности. Реки, текущие с Чедыма, устрашали взор безпорядочным каскадом непроходимых водопадов, уходящих в глубокие врезы в горных породах. Понятно - тот, кто попадал в эти ущелья, быстро терял силы, а выбраться из таких каньонов становилось практически невозможно. То, что мы изменили наш маршрут и вышли на горное плато под вершиной, спасло нас от блужданий по непроходимым дебрям.

Пройдя еще немного по россыпям сланцев, звеневших под но­гами, как стекло, мы заметили узенькую тропинку. Река приве­ла нас к пастушьему балагану, пристроенному к большой камен­ной глыбе.

“Вот и ночлег! ” - вырвался у меня из груди облегченный вздох. Внутри людей не было, что еще больше нас обрадовало. Для костра удалось насобирать сухих веток мелкого кустарника, и через мгно­вение в очаге заполыхал огонь. Чай на закате оказался необыкно­венно вкусным.

Прекрасный вечер вызванивал в розовеющий дали первыми звездами. Заходящее солнце опускалось в безкрайнее море, окра­шивая далекие горизонты пурпуром и охрой. Мы долго молились по четкам, не торопясь уходить в темный балаган. На южном скло­не Бзбыбского хребта стояло теплое лето, кузнечики блаженно перекликались в луговых ковылях. Наши взлохмаченные головы касались быстро летящих облаков.

Когда утром мы вышли из балагана с рюкзаками, готовясь про­должить путь, до нашего слуха донеслось позвякивание: снизу под­нимались два ослика, груженные молочными бидонами и больши­ми кастрюлями. За этим маленьким караваном шел его хозяин. После взаимных приветствий мы помогли ему развьючить ишаков и за чаем разговорились.

Это был армянин-пастух из дальнего армянского села с по­бережья.

Как же вы проходите эти жуткие ущелья? - спросил я с боль­шим интересом.

Все время надо идти только поверху. Вниз нельзя - смерть!

А тропа вверху нормальная?

Тропы почти не видно из-за густой травы. Дорогу нужно хоро­шо знать, не знаешь тропы - пропадешь...

Затем пастух сразу сменил тему:

А вы сами откуда?

Из Москвы. - ответил Андрей.

Дайте мне, пожалуйста, ваш адресок! Теперь я тоже хочу по­бывать у вас в гостях! - неожиданно закончил армянин.

Он записал адрес Андрея, но бедняге никогда уже не довелось им воспользоваться. Вся жизнь в недалеком будущем полетела вверх дном. До войны оставались считанные месяцы...

Над тропой, кружащей среди хвощей и мелких кустиков брусни­ки, по которой мы двигались вдоль Чедыма, протянулись длинные осыпи. Они переходили в снежники, восходящие к скальным башням.

Батюшка, давайте попробуем подняться на вершину! - умоля­юще посмотрел на меня мой спутник.

Андрей, в резиновых сапогах взойти наверх, куда поднимают­ся альпинисты со специальным снаряжением, - это абсурд! - от­резал я. - Тем более в моей изношенной обуви!

Тогда благословите подняться насколько возможно, чтобы по­лучше рассмотреть весь этот край! - не сдавался он.

Это показалось мне возможным. Успех наших первых восхожде­ний на небольшие вершины волновал сердца желанием попробо­вать подняться и на этот красивый, но устрашающий своей крутиз­ной пик.

Мы оставили рюкзаки у подножия предвершинной башни, взяв с собой небольшую сумку с сухарями и водой, и медленно пошли вверх по растрескавшимся скальным блокам, где камни лежали очень неустойчиво. Я то и дело просил моего неугомонного спут­ника не торопиться и не наступать на качающиеся глыбы. Затем скалы перешли в длинный язык фирнового слежавшегося снега.

Вскоре начались нависающие над нашими головами скальные уступы. Не знаю, как это случилось, но здесь, на этом подъеме, впервые появилось горное чутье, обостренное страхом серьезной опасности. Лавируя между вертикальными каменными стенками, неведомым для меня образом я находил новые и неожиданные воз­можности для подъема.

Андрей, пожалуйста, запоминай приметы подъема, потому что спуск будет еще более сложным! - просил я своего друга, не на­деясь запомнить все ориентиры нашего восхождения.

Последние несколько десятков метров мы уже карабкались по скальным столбам из диабаза и гранита, цепляясь за мельчайшие полочки и щели и помогая друг другу.

Господи, помоги нам только спуститься целыми и невреди­мыми! - изо всех сил молился я, не представляя, как мы будем спускаться.

Вершина становилась все ближе и ближе, четко выделяясь на фоне неба остроконечным шпилем. Сделав последние усилия, мы вскарабкались на скальную площадку, размером два на два метра. Это была вершина пика, где захватывало дух от голубой без- конечности и бездонных пропастей, окружавших нас. Мы стояли на самой высокой точке Бхыбского хребта, и вся Абхазия распро­стерлась под нами. На северо-востоке синели зубцы Агепсты над озером Рица, на севере в дымке угадывался массив Главного Кав­казского хребта с Санчарским и Марухским перевалами. Позади, слепя глаза лазурью, искрилось море, устремившееся огромной ду­гой побережья на восток вплоть до Батуми. Облака, словно рыбья чешуя, стояли на далеком горизонте.

Под нашими ногами зияла неприступная бездна вертикаль­ных гранитных стен, уходящих глубоко вниз, до фирнового плато. Единственный путь к вершине был именно этот, который мы наш­ли каким-то неведомым чутьем. При взгляде вниз по спине шел холодок. Из-за поднявшегося сильного ветра стоять на вершинной площадке становилось опасно. Мы присели на расстрескавшиеся плиты, а Андрей начал разбирать небольшую пирамидку из кам­ней. Он обнаружил в ней ржавую консервную банку из-под сгу­щенного молока и достал оттуда записку альпинистов, в которой мы прочитали следующее: “Группа альпинистов из Новосибирска взошла на Чедым со второй попытки. Июль 1982 года”.

Батюшка, мы теперь тоже альпинисты! Надо же, покорили та­кую вершину! - ликовал восходитель в резиновых сапогах.

Дорогой мой, ты помолись лучше, чтобы мы смогли спустить­ся обратно! Ведь гибнут больше на спуске, чем на подъеме...

Мое замечание заставило Андрея призадуматься.

Я осторожно посмотрел вниз, отыскивая путь, которым мы под­нялись. От этого зрелища у меня стало холодно в груди. Понять, где мы прошли, казалось совершенно невозможно. Из сияющей бездны тянуло ужасом. С трудом поборов в себе страх и перекре­стившись, на дрожащих ногах, судорожно хватаясь за скалы рука­ми, я сполз на первую каменную полку. Мой друг молча следовал за мной. Мы перевели дух и вновь начали спуск.

Каждый каменный карниз под нами выглядел недоступным, но после спуска на него следующий скальный выступ казался еще бо­лее грозным. Тем не менее, в полном молчании, мы спускались все ниже и ниже, пока под нами не забелела длинная полоса фирно­вого снега, круто уходящая вниз. Спустившись, мы присели прямо на снег и посмотрели друг на друга. Наши лица молча говорили о пережитой опасности.

Слава Богу, мы живы, Андрей! Да, батюшка, слава Богу! Но это был высший класс! - не удер­жался он.

Идти вниз по плотному фирну было очень утомительно, так как приходилось каблуками вбивать сапоги в жесткий снег, к тому же я постоянно падал, не в состоянии удержаться в обуви с истертой по­дошвой. Тогда мне показалось лучшим изменить тактику спуска, и я стал съезжать в сапогах, словно на лыжах, притормаживая лыж­ной палкой, когда набирал скорость.

Андрей, делай как я - притормаживай палкой и старайся не разгоняться! - крикнул я, оборачиваясь.

Но мое замечание опоздало. Он стремглав пронесся мимо меня, лежа на спине и безпомощно глядя в небо.

Повернись на живот и воткни палку в снег! - продолжал я кри­чать ему вслед.

Но мой друг несся вниз, палки безполезно болтались на его ру­ках, а он пальцами и каблуками пытался погасить скорость. Сла­ва Богу, что дальше крутой склон постепенно выполаживался, и Андрею удалось затормозить в рыхлом и протаявшем на горячем солнце снежнике. Когда он наконец поднялся, его фигурка казалась совсем микроскопической на фоне огромных размеров ущелья.

Еще час я спускался до него по лавинному снежному языку, ко­торый Андрей пролетел за десять секунд. Он хмуро вытряхивал из брюк набившийся в них мокрый снег. Ссадины на руках и ногах молчаливо свидетельствовали о его страдании.

Почему же ты не тормозил, Андрей?

Растерялся... - развел он руками и поглядел вверх. - Ну и по­лет... Ничего, царапины заживут! - улыбнулся он, заметив мой со­болезнующий взгляд. - Главное, цел остался!

Тропа, по которой мы огибали Чедым, кружила столь прихотли­во, что, казалось, проложена так нарочно. Чтобы выиграть время, я предложил сократить путь и пройти очередное ущелье напрямую, через его верховья, забыв о коварных подошвах на моих сапогах. Пока на крутом склоне тянулись редкие кусты, они помогали мне удерживаться от падения, но, когда мы вышли на голые скальные полки, дело приняло нехороший оборот. Для того чтобы выйти на седловину под Чедымом, предстояло пройти по скальному наклон­ному карнизу, хватаясь руками за нависшие скалы. Мой спутник ловко преодолел этот участок, длиной метров пятнадцать, а я оста­новился, понимая, что мне здесь не пройти.

Батюшка, осторожно продвигайтесь и пройдете! Вот увиди­те... - умолял меня Андрей, заметив мою неуверенность. Но, когда я пытался двигаться по наклонной скальной полке, сапоги не держали меня на скалах и скользили. Уходящий в про­пасть обрыв притягивал взгляд. Оглянувшись назад, я понял, что обратный путь практически безнадежен - слишком много сил мы потратили на то, чтобы приблизиться к седловине.

- Андрей, сапоги скользят, не могу идти! - крикнул я ему.

Тот в ответ безпрестанно крестил меня, подбадривая умоляю­щим взглядом. Опустившись на четвереньки, чтобы было больше сцепления со скалой, я на коленях пополз вперед, понимая, что при одном неосторожном движении срыв неизбежен. Рюкзак цеплял­ся за скалы и угрожал сбросить меня вниз. Передвигая с молитвой руки и ноги, я тихонько двигался вперед. Во рту пересохло. Руки и ноги дрожали. Этот нелегкий переход вдоль обрыва длился словно целую вечность. Приблизившись к первым кустам за карнизом, я судорожно ухватился за них руками. В этот момент больше всего хотелось осуждать и ругать того паренька, который оставил мне свои стертые сапоги. Только молитва помогла мне вытащить ум из неприятного состояния, в котором он жаждал бранить и порицать ничего не ведающего мальчишку. Отдышавшись на зеленом скло­не, мы полезли круто вверх на перевал, над которым возвышались белые пирамиды кучевых облаков.

Все страхи и раздражения остались далеко позади. Зеленые склоны в россыпях альпийской незабудки радовали взгляд. К вечеру мы взобрались на седло под Чедымом. Тучи быстро заво­лакивали небо. Резко стемнело. Нам пришлось в спешке ставить палатку. Она хлопала на ветру и вырывалась из рук. Укрепили рас­тяжки большими камнями. Хлопанье полотнища и рев ветра над головой заставляли нас постоянно прислушиваться к тому, что творится снаружи.

Грянувший словно у самого уха оглушительный раскат грома заставил нас усиленно молиться. Громыхающее эхо покатилось по хребтам. Молнии вспыхивали одна за другой, как будто все они собрались на этой горной седловине. От спальников шло голубое сияние. Мы взглянули друг на друга и не смогли удержаться от удивленных возгласов. Наши волосы стояли дыбом, и из них вы­летали голубые искры. При малейшем движении от рук и одежды вылетали языки голубоватого пламени. Я вспомнил, как читал в справочнике туриста, что во время грозы необходимо выбросить из палатки все металлические предметы. Мы выкинули в темноту котелки, алюминиевые миски, ложки, кружки и термос, и остались сидеть под оглушительный громовой треск и пальбу. Голосов своих нам не было слышно, но молились мы вслух безостановочно, прося Господа, чтобы Он оставил нас в живых.

В непроглядной темноте разразился шумный ливень, который продолжался до утра. Когда мы выглянули из палатки, стоял гу­стой туман. Нигде не было видно ни одного просвета, и в этом сплошном тумане нам предстояло отыскать спуск к реке по лесным обрывистым склонам. Я помнил, что под нами находится большой водопад, по которому невозможно спуститься. Грохот его доносил­ся сквозь туман. Нам надлежало по большой дуге обойти несколь­ко узких ущелий с бурными водопадами и найти спуск по един­ственному лесному хребту, полого выходящему к Бзыби. Попасть на него можно было лишь при некоторой видимости. Как нарочно, дождь не заканчивался и висел густой туман, полностью скрываю­щий наш путь. Хотелось остаться в палатке и переждать дождь, но он мог продолжаться и неделю. Наше положение осложнялось тем, что моего друга в скиту ожидал билет на самолет, к тому же Андрей обещал начальству явиться в Лавру без опозданий.

В полном тумане, повисшем на горах без всякого движения, мы продолжили спуск, не ведая, где находимся. Дождь лил не пе­реставая.

- Андрей, ты тоже молись, чтобы нам хотя бы на секунду уви­деть, куда мы идем! - безпрестанно просил я своего товарища.

Под густой пихтой, где казалось немного посуше, мы останови­лись и, молясь, во все глаза вглядывались в густую пелену, чтобы увидеть хотя бы часть рельефа. Но все было тщетно. Наша одежда совершенно промокла, и мы дрожали от холода. С пихты неожи­данно посыпались дождевые капли. По верхушкам леса прошумел ветер, и туман пришел в движение. Впереди, в туманном окошке, проглянул на миг узкий лесной гребень, по которому нам следовало двигаться вниз. Мы стояли в опасном месте, где вниз расходилось несколько совершенно непроходимых ущелий, заканчивающихся клокочущими водопадами, откуда выбраться у нас уже не остава­лось бы сил. “Господи, помилуй нас и спаси! ” - с этими словами мы устремились вниз единственно верным путем, чтобы успеть прой­ти побольше, пока открылась небольшая видимость.

Не позволяй своему сердцу уснуть в лености и остыть в отчая­нии. Ибо в Господе хранится животворящая благодать, пробужда­ющая усыпленных и восставляющая расслабленных. Душа хочет слышать сокровенное, видеть невидимое, познать непостижимое, ибо она желает верить. Да не постыдится вера ее в Твою благость, Господи, делающую немощных сильными, а порабощенных стра­стями - свободными в Твоей Божественной свободе.