Переправа

Прошу Твоей помощи, Владыко Человеколюбие, да отвергну са­мого себя, чтобы всецело постичь Тебя, Боже, и в Тебе обрести но­вого себя, - нового не плотью и размышлениями, а совершенным преображением души во Святом Духе. Укрепляясь в добром, уко­ряя себя в дурном, верная душа, обретшая в себе Иисуса Христа, продолжает возрастать в добре и учится любить Бога и ближних, чтобы в полноте постичь ту любовь, которою Ты любишь нас, Воз­любленный Иисусе, Боже наш.

Безкорыстная помощь ближним изменяет эгоцентричный ум, делая его христоцентричным, когда в нем тихо загорается утрен­няя звезда первой благодати.

Держась друг друга, чтобы не потеряться в густом тумане, Ан­дрей и я спускались к реке.

Чем ниже мы продвигались, тем воздух становился теплее, хотя небольшой дождь продолжал сыпать сверху мелкими ледяными каплями. Сквозь туман изредка начало проглядывать солнце. Лес сразу ожил, наполнился птичьими голосами и теплом. Грозный гул реки заставил нас насторожиться: от прошедшего ливня Бзыбь вздулась и своим гулом словно предупреждала нас о новой опасно­сти. Выйдя к берегу, мы впали в отчаяние.

Батюшка, мне сегодня же нужно попасть на Псху, чтобы завтра улететь самолетом! А то я пропал - меня за опоздание может уво­лить наместник...

Понятно, Андрей, давай искать вместе, где можно перепра­виться... - согласился я, хотя внутренне оробел при виде быстро несущейся и клокочущей серой воды, которая метрах в пятидесяти ниже по течению с ревом ударялась о каменные пороги.

Увидев, что небольшая галечниковая отмель, заросшая лозня­ком, разделяет речную стремнину на два рукава, я указал Андрею на этот участок берега:

Здесь, может быть, удастся перейти поток, но приготовься к тому, что река собьет нас! Главное, суметь ухватиться за ветки на другом берегу, чтобы нас не унесло на пороги... Ты готов?

Готов, батюшка!

Мы перекрестили сами себя и нашу переправу. Как только мы вошли в холодное течение, оно сразу сбило нас с ног. В резиновые сапоги набралась вода, и они мгновенно своей тяжестью утянули нас на дно. Глубина реки была в этом месте примерно по грудь, но холодный бушующий поток накрыл нас с головой, и пришла мысль, что мы уже утонули.

Нас потащило течением вниз, но как только я почувствовал под ногами дно, то с усилием оттолкнулся от него, чтобы вдохнуть воз­дух. И только сделал один вдох, как меня снова сбило с ног. Мель­ком я успел заметить, что мой друг пытается делать то же самое. Рюкзак не успел еще промокнуть и, подобно спасательному кругу, тянул наверх. Так, отталкиваясь от дна ногами и двигаясь наиско­сок в направлении острова, выныривая и вновь погружаясь в воду, я пытался встать на ноги, борясь с большим буруном, который об­разовался справа у моего тела. Стараясь не смотреть на бушующие ниже пороги, я ухватился за ветви лозняка и выбрался на спаси­тельный остров. Рядом из воды выбрался Андрей. Тяжело дыша, мы вылили из сапог воду и, не задерживаясь, стали переходить второй рукав реки, который был помельче, только более широкий.

На галечниковом берегу мой товарищ согнулся и со стоном лег на гальку:

Опять ногу захлестнуло... - простонал он. - Наверное, от холо­да, батюшка... Вправьте опять мне мышцу, пожалуйста...

Солнце снова скрылось за тучами, и сильно похолодало. Темпе­ратура воды в реке была примерно градусов восемь. Мы дрожали от озноба, так как снова начал моросить холодный дождь. В отли­чие от прошлого раза, когда я вправлял ногу Андрею, сил у меня уже не оставалось никаких. Ногу его крепко свело. Покрытый гуси­ной кожей, Андрей посинел от переохлаждения. Вдобавок сильно кусали комары.

Как я ни старался, как мы ни молились, у нас ничего не вышло. Я ослаб от недоедания и от холода, а нога моего несчастного друга не разгибалась ни в какую, несмотря на все мои усилия.

Придется идти так как есть... - простонал бедный Андрей, убедившись в безполезности моих попыток.

Из толстой ветки граба я вырезал ему посох. Лыжные палки мы спрятали в кустах и побрели в скит, поливаемые порывистыми шквалами дождя и продуваемые холодным ветром.

Когда мы на середине пути приблизились к знакомому водопаду, то почувствовали тепло. В синеющем окошке небес засияло лучи­стое солнце. Мы снова попробовали вправить мышцу, но попытки

не дали никакого результата. Даже в скиту никто не смог помочь Андрею. Он, постанывая, доковылял до аэродрома и попрощался со мной возгласом:

- До новой встречи!

Ногу ему вправили только в Лавре. Один Бог знает, сколько он натерпелся по дороге в Москву.

В скиту отец Пимен без устали продолжал обустраиваться и строиться. Вместе со всеми я продолжил ограждать изгородью большую территорию скита от бродячих свиней и коров. Архиман­дрит, с видимым удовольствием и интересом, делал пристройку к дому, очень необходимую к зиме. Напиленные им бензопилой толстые и невероятно тяжелые доски мы прибивали к стойкам длинными гвоздями. Наконец пришел со Псху печник, давно обе­щавший нам сложить в доме русскую печь. На лошадях он привез две обвязки кирпичей и сложил очень неплохую печь с духовкой и лежанкой, чтобы зимой на ней можно было лечить простуду. Мой умелый в поварских делах друг освоил с послушниками выпечку хлеба и радовал всех толстыми аппетитными лепешками, испечен­ными на сковороде. Я продолжал жить в палатке на огороде, так как еще стояли теплые дни. Мы собирали в саду крупные яблоки, па­дающие с огромных старых яблонь, а братья варили из этих яблок компоты. Сушеные сладкие груши служили нам деликатесом, как мед и картофель со Псху.

Монашеское правило и богослужебный круг в скиту перестрои­ли всю нашу жизнь. Особенно всем нравились ночные богослуже­ния, которые нам благословил отец Кирилл. Хотя ночные бдения были тогда в новинку, но даже те из ребят, которые поначалу иной раз с неохотой поднимались на службу под перезвон нескольких будильников, теперь с радостью приходили к двум часам ночи на чтение утренних молитв и пение по богослужебным книгам. На ночной службе читались полунощница, утреня и изобразительны. С шести - шести тридцати мы отдыхали, а в девять утра выходи­ли на послушания. В одиннадцать пили чай с медом и лепешка­ми. Перед обедом, в половине третьего, читали вечерню. Повече­рие с монашеским правилом читали в шесть вечера и расходились. Часть большой комнаты мы с отцом Пименом отгородили белыми простынями и поставили там наш небольшой престол и рядом с ним жертвенник. В этом скромном храме архимандрит с большим благоговением служил воскресные и праздничные литургии. По четкам все молились отдельно, кто как мог. Мне привычно было

молиться в палатке, под мелодичное стрекотание ночных сверчков и кузнечиков.

Как-то во втором часу ночи ко мне пришел мой друг Адриан:

Батюшка, вы не спите?

Нет... - выглянул я из палатки.

Можно с вами побыть? Не спится что-то...

Я вылез наружу. Присев на траву, мы тихо беседовали под ноч­ным яснозвездным небом. Адриан неожиданно схватил меня за ру­кав подрясника:

Батюшка, смотрите, что там такое?

Я взглянул в направлении, куда указывал Адриан. Над дальней горой, со стороны моря, где никогда не летали самолеты, беззвучно двигалось нечто овальное, внушительного размера, по краям этого овала переливались разноцветные огни. Вид был пугающий.

Я быстро достал из палатки крест и начал громко читать девя­ностый псалом “Да воскреснет Бог и расточатся врази Его...”. Мой друг, дрожа всем телом, спрятался за меня. Светящийся овал на­плывал на нас, не издавая никакого звука. Когда я уже заканчивал чтение псалма и перекрестил эти разноцветные огни в небе, оттуда раздался грохот. С оглушительным ревом этот пугающий предмет промчался над нашим домом и скрылся за горой позади нас.

Что это было, батюшка?

Не знаю, Адриан... Гадость какая-то... Пойдем расскажем отцу Пимену!

С чердака спустился Валерий:

Что это за грохот среди ночи?

Все вместе мы принялись будить начальника скита.

Мой друг с неохотой проснулся:

Зачем вы меня будите? Еще же не два часа?

Отец, покропи, пожалуйста, все вокруг и всех нас святой водой, а то какая-то дрянь летала в небе...

Эх, жаль, что разбудили... Мне во сне сейчас батюшка снился!

Но все же, выслушав нашу сбивчивую историю, он старательно

окропил всех нас и всю территорию скита. Мы дружно отслужили молебен о здравии насельников нашей кавказской пустыни. Боль­ше такие явления не повторялись.

День за днем холодало все больше. В доме топили печь. Мне при­шлось перебраться на чердак, где находилась теплая печная труба. Дым выходил через щели в крыше. На Псху печные трубы не вы­водят сквозь крышу, потому что накопившийся снег срывает их на­прочь. Иногда на чердаке бывало очень дымно и холодно, но, так как потолок в комнате оставался дырявым, все тепло помещения приятно грело спину и в спальнике мне было тепло. Дыры вре­менно я закрыл снизу фанерными щитами, подперев их стойками. Все наши коты и кошки, штук шесть или семь, собирались к ночи у меня на спальнике и придавливали грудь и ноги своим весом. Я пытался сталкивать их, но это оказалось безполезно. Они сладко мурлыкали на мне, добавляя моему телу свое тепло в холодные и сырые ночи.

В один из октябрьских дней мы занимались заготовкой дров и укладывали напиленные архимандритом дрова под навес за до­мом. Отец Пимен находился внутри, занимаясь выпечкой хлеба, который у него получался удивительно вкусным. Метрах в пяти от себя в кустах, к моему полному изумлению, я увидел невероятно красивую собаку с пушистым хвостом. Шерсть у нее была серая, а голова - как у овчарки, с маленькими острыми ушами. Мне пока­залось, что это чья-то заблудившаяся собака. У меня всегда с этой породой был хороший контакт, и я позвал ее:

Собачка, какая ты хорошая, иди ко мне!

И тут я увидел глаза этого зверя: холодные, безжалостные глаза убийцы, смотревшие на меня как на жертву. Это были глаза смерти.

Ах ты, гад какой! - вырвалось у меня.

Я нагнулся за камнем побольше, а этот “пес” стал медленно пя­титься назад, показывая клыки. В глазах его горела ненависть.

Да это же волк! - в голос воскликнули остолбеневшие ребята.

Отец Пимен! Отец Пимен, хватай ружье, скорей сюда! Здесь волк! - закричал я, обернувшись к дому.

Начальник скита выбежал из двери с двустволкой и, не говоря ни слова, пальнул вверх сразу из обоих стволов и лишь потом спро­сил, осматриваясь: - А где волк?

Зверь лег на брюхо и по канаве быстро пополз в кусты. Пока ар­химандрит поправлял очки, волк исчез в лесу. Из всей этой исто­рии страшно было не то, что он выскочил на нас так внезапно, а то, что в нем не чувствовалось никакого страха. Местные охотники рассказали нам при встрече, что о нападениях волков на людей они не слыхали, но на окраинах Псху волки, бывало, загрызали собак или ишаков. В этом мне пришлось убедиться в дальнейшем.

Приближалась середина ноября, а церковь на Грибзе еще не бы­ла достроена. Все братство вышло провожать нас с Адрианом до во­допада. Там, быстро попрощавшись, ребята поспешили домой, так как хлынул ливень. Надеясь переждать непогоду, мы присели подпихты, где было сухо. Дождь стекал по густой хвое, как по черепи­це. Но холод все больше и больше проникал под одежду. Окрест­ности заволокло густым туманом, движение по тропе стало невоз­можным. Одежда отсырела, и нужно было что-то делать, чтобы не замерзнуть.

Наша палатка находилась на Грибзе. Поэтому между двух сосен мы быстро натянули веревку и сверху шалашом растянули поли­этиленовую пленку. Под непрекращающимся холодным дождем Адриан и я забрались внутрь и закрыли оба выхода нашего шала­ша, придавив пленку камнями. Так мы пролежали в нашем убежи­ще до вечера. В сумерках развели дымный слабый костерок, уси­ленно раздувая его походными ковриками, и, попив горячего чая с лепешками, которыми снабдил нас заботливый скитоначальник, снова забрались в спальники. Дождь продолжался всю ночь, и утро вновь встретило нас туманом и непрекращающимся шорохом до­ждевых капель о нашу полиэтиленовую крышу.

Так же однообразно прошел и второй день. Идти было совер­шенно невозможно из-за тумана, дождя и холода. Изнутри плен­ка покрылась паром от нашего дыхания, сгустившегося в большие капли, которые падали на нас при легком порыве осеннего ветра. Когда мы раздували дымящийся и чадящий костер, ветви пихт, пропитанные дождем, окатывали нас щедрыми потоками воды. Наша одежда окончательно отсырела, а в мокрых спальниках уже не было так тепло, как раньше. По ночам мы замерзали и грели друг друга спинами. Холодало все сильнее и сильнее.

Под утро меня разбудила странная тишина, в которой слышал­ся тихий шорох. Я открыл глаза и первое, что увидел, - это белый потолок нашего пленочного сооружения, прогнувшийся под тяже­стью снега.

- Адриан, снег пошел! - разбудил я своего товарища.

Снег нас обрадовал: все же это лучше, чем нескончаемый дождь! Наконец-то открылась возможность подъема на Грибзу. По мере подъема снега на тропе становилось все больше. Это начинало пу­гать. Он сыпался с неба и со всех веток, которые мы задевали наши­ми рюкзаками. Покрасневшие и негнущиеся руки начали сильно мерзнуть. Пока мы шли, движение согревало нас. Но как только мы останавливались, холод приближающегося вечера сковывал все те­ло. Оставалось только идти и идти вперед.

Если есть во мне что-то доброе, все это, Боже мой, Твое. А дурное во мне - это все мои заблуждения, возникшие оттого, что помыслы внушали мне, будто я, грешное существо, могу быть добр сам по себе, без Твоей неисчерпаемой благодати. Ближние наши, делящие с нами скорби мира, даны нам не для управления ими (да не будет сего!), но для спасения с ними и через них. Ибо они, по самой сути своей, являют нам истинный наш облик, раздробленный в невеже­стве нашем на безчисленные лики Божественного бытия.