Соотношение знания и понимания в гуманитарных науках.

Подразумевается прежде всего лекция В. Д. Губина на соответствующую тему.

Конспект лекции. Цитируя, во-первых, предсказание Жана–Франсуа Лиотара («Состояние постмодерна», 1979), что в обществе ближайшего будущего, в отличие от прежней Европы, где знание мыслилось как часть Bildung (цельного формирования личности), выживет только такая информация, которая конвертируема в биты, и, во-вторых, разделение педагогики (как передачи информации) и психагогики (как личностного формирования человека) из Мишеля Фуко («Герменевтика субъекта», 1981–2), ВДГ проводит разделение между знанием как бездумно (и потому на самом деле бессмысленно) передаваемой информацией и пониманием как личностным постижением истины. Пониманием сегодняшнее общество пренебрегает. Однако без понимания знание оказывается фальшивкой, пустышкой. Рассуждения в духе того, что «немудрое мира посрамляет мудрых» (из апостола Павла). При этом непосредственная передача понимания от учителю к ученику («прямое отношение») невозможна, поскольку «истина есть внутреннее», «а внутренняя глу­бина двух разных субъектов – это как раз то, что разводит их прочь друг от друга», и кроме того «способ, которым усваивается истина, ровно настолько же важен, как и сама истина». До понимания человек должен дойти сам.

Разбор лекции. На самом деле эта лекция, во-первых, сильно связана с общим духом губинских учебников, и содержательно сомнительным, и по-человечески неприятным (большинство людей – бессмысленное быдло, и только (мы) философы по-настоящему люди: «Если человек не понимает сам, он живет чужой жизнью, повторяет чужие слова, чужие мысли, чужие поступки, и нет никакой необходимости в его собственном существовании. Он мог бы и не рождаться вовсе, потому что от его жизни мир ни на йоту не изменился», – и т. п.). Во-вторых, она довольно плохо подходит к формулировке вопроса. ВДГ не говорит ни о чем специфичном для гуманитарных наук; кроме того, его концепция основана на отождествлении нескольких значений слова «истина» (ценностном и эпистемологическом, «познать истину», «понять, как надо жить» = «узнать правду», «обрести знание, как обстоят вещи»), в то время как наука обычно их различает и не претендует на то, чтобы заниматься обоими сразу: если современные люди нуждаются в психагогике, совсем не очевидно, что это дело науки.

Можно предложить следующие более продуктивные варианты подхода к вопросу:

А. Понимание скорее характеризует науки о духе, а объяснение – естественные науки (куда здесь попадает знание, не знаю точно, но можно, наверное, домыслить, что объяснение ближе к знанию). Это точка зрения Вильгельма Дильтея («Введение в науки о духе», 1883; см. также вопрос 5). Науки о духе, одновременно изучая и законы, и единичные события сами по себе, основываются на внутреннем «проживании» (Erlebnis) изучаемого, интегрируемом с пониманием (Verstehen), которое есть повторное переживание (Nacherleben) и воспроизведение (Nachbilden). Последователи Дильтея (Георг Зиммель, Освальд Шпенглер) делали в этой концепции акцент на том, что историк должен действовать через «вчувствование» и «переживание», интуитивное проникновение в события. Это не самое очевидное развертывание данного направления развития нашей темы, но вообще эпистемологическую ущербность объекта гуманитарных наук (если сравнивать с естественными науками) вполне можно, в духе Баденской школы, описать через ту идею, что это вообще эпистемологический объект другого рода и он требует принципиально иного эпистемологического действия. Гуманитарные науки не просто выводят универсальные правила, но и не просто описывают факты, они обычно занимаются каким-то промежуточным между этими двумя вариантами «пониманием» событий.

Б. (похожая концепция, но не совсем). Понимание – это дополнительная надстройка, требующаяся для объяснения в социальных науках (истории, прежде всего) в отличие от логически более строгого (и потому более простым образом устроенного) объяснения в точных и естественных науках. Эта точка зрения была высказана Г. Х. фон Вригтом («Объяснение и понимание», 1971), развивавшим позицию У. Дрея в его споре с К. Г. Гемпелем об объяснении в истории (см. вопрос 12 первой половины и вопрос 4 здесь). Понимание существует уже до объяснения; это понимание рационального поведения действующих лиц (этот пункт из Дрея); понимание само осуществляет также отбор объясняемых событий, т. е. предоставляет не только экспланант, но и сам экспланандум.

В. Если в XIX веке и ранее гуманитарные науки мыслились скорее по модели «знания» (продуктом их должна была быть информация, легко конвертируемая в биты: филология занималась в основном восстановлением текстов и поиском источников, история – установлением фактов и т. п.; в романтической концепции науки все это знание должно было, конечно, иметь некоторый психагогический эффект, но интерпретацией как таковой почти не занимались), то в ХХ веке все значительнее становится модель «понимания», интерпретации, когда за изучаемым феноменом (текстом, фактами) ищется скрытое, не лежащее на поверхности нечто. Получается не совсем «знание» (можно ли сказать, что, прочитав какие-нибудь книги вроде, скажем, книжки Бориса Гаспарова о «Слове о Полку Игореве» или «Насилия и священного» Рене Жирара мы прямо-таки узнаём, что стоит за феноменами? вряд ли), скорее речь идет о попытках понять.