Contradiction and Resolution

However, this state is not a happy one and does not achieve full self-consciousness. The recognition by the slave is merely on pain of death. The master's self-consciousness is dependent on the slave for recognition and also has a mediated relation with nature: the slave works with nature and begins to shape it into products for the master. As the slave creates more and more products with greater and greater sophistication through his own creativity, he begins to see himself reflected in the products he created, he realizes that the world around him was created by his own hands, thus the slave is no longer alienated from his own labour and achieves self-consciousness. while the master on the other hand has become wholly dependent on the products created by his slave; thus the master is enslaved by the labour of his slave. The realization of this contradiction allows the slave to once again struggle against his master. The contradiction is resolved when the difference between slave and the master is dissolved and both person recognize that they are equal.

Маркс: Марксизм предлагает свою философию истории и включающий в себя две теории – описательную и объяснительную. С точки зрения его описательной теории, основным является конфликт между классами, причем любой данный класс создает своего антагониста как условие собственного существования и ниспровергается им: «вся прежняя история... была историей борьбы классов». История носит диалектико-материалистический характер. Эта структура будет существовать до тех пор, пока действуют определенные причины, и попытка отождествить эти причины с различными экономическими факторами образует объяснительную теорию марксизма. Маркс предсказывал, что эта структура прекратит свое существование в будущем вследствие того, что причины, благодаря действию которых она существует, прекратят свое действие. О том, что произойдет после этого, Маркс не решался высказываться, ограничившись несколькими осторожными намеками. Он чувствовал, однако, что термин «история» уже не будет использоваться. История в его понимании должна была бы закончиться с исчезновением классовых конфликтов. Маркс, предлагает лишь теорию истории.

Согласно Марксу, материальное, экономическое устройство (базис) определяет человеческую культуру и психологию (надстройку): «Способ производства материальной жизни обусловливает социальный, политический и духовный процессы жизни вообще». Способ производства — это конкретно-исторический способ добывания людьми средств к жизни. Он состоит из двух взаимосвязанных элементов — производительных сил и производственных отношений, находящихся в диалектическом единстве; при этом производительные силы главнее отношений, и с изменением сил меняются и отношения – впрочем, последние тоже оказывают влияние на силы.

Диалектическое единство производительных сил и производственных отношений выражается в законе соответствия производственных отношений уровню и характеру развития производительных сил. Суть этого закона заключается в следующем: для бесперебойного, поступательного развития производительных сил — а они являются основой существования людей и удовлетворения их постоянно растущих потребностей — необходимо, чтобы производственные отношения соответствовали им, способствовали их развитию. Несоответствие между новыми производительными силами и старыми производственными отношениями может перерасти в конфликт, ввергающий общество в кризис. Выйти из кризиса можно путем приведения производственных отношений в соответствие с производительными силами – либо с помощью революции, либо с помощью реформ.

Диалектическое развитие сил и отношений, по Марксу и Энгельсу, обеспечивает поступательное движение общества, проходящего через разные общественно-экономические формации: первобытнообщинную, рабовладельческую, феодальную, буржуазную и коммунистическую.

Ницше: Аналитическая и пропедевтическая часть.

Аналитическая: Философия истории — это попытка увидеть первичный миф, живительное начало, которое стоит в основании жизни любого народа и сохраняется в последующих порождениях его культуры. Постепенно народ (и отдельные его представители) теряет связь со своим изначальным мифом и начинает жить «исторически» — относиться к истории как к точному знанию и нести на себе багаж/груз прошлого. За этим обязательно следует обмирщение, упадок идеалов и творческой энергии. Человек становится рабом чужих слов и чужих мнений. Религия отмирает тогда, «когда [ее] мифические предпосылки под строгим рассудочным руководством ортодоксального догматизма систематизируются как сумма исторических событий и когда начинают боязливо защищать достоверность этих мифов, но в то же время всячески противятся их дальнейшему естественному разрастанию и его дальнейшей жизни, и, таким образом, отмирает чутье к мифу и на его место вступает претензия религии на исторические основы». Однако при исторической проверке религии вскрывается масса всякой фальши; человек может жить только в атмосфере иллюзии, осененный безусловной верой в совершенство и правду. Вся современная культура — внешняя и неживая, она не дает пищи для подлинного внутреннего бытия человека.

Пропедевтическая: Человек должен уметь мыслить неисторически, только так можно построить что-то правильное, великое и истинно человеческое. Только неисторическое сознание дает ощущение цели, «ни один художник никогда не напишет картины, ни один полководец не одержит победы, ни один народ не завоюет свободы, если они в подобном внеисторическом состоянии предварительно не жаждали этой цели и не стремились к ней». Человеку нужно ровно столько прошлого, сколько необходимо для вершения настоящего. Он должен прорваться за грань принятых ценностей и идеи о существовании трансцендентного лучшего мира, который является прообразом нашего. Надо снова обрести свободу, но при этом «в реальной действительности цели нет... Идея забвения как условия счастья, дионисийского исступления, слияния с природой, атеизм Ницше. Каждый необходим, каждый частица рока, входит в целое, существует в целом, нет ничего, что могло бы судить, мерить, сравнивать, осуждать наше бытие»; надо искать «богатство личности, переливающуюся через край полноту внутренней жизни», надо любить мгновение как если бы оно было вечностью, переживать боль и радость всего человечества и помнить, что все повторяется (доктрина вечного возвращения), а мировая история — рассказ, рассказанный идиотом, полный звуков и ярости, но ничего не означающий («О пользе и вреде истории для жизни»). Итак, исторический процесс, по Ницше, - движение по кругу («Рождение трагедии из духа музыки»), а понимание истории и историческая память слишком субъективны и невсеобъемлющи, чтобы быть ценными: «всякое прошлое достойно осуждения», каждый может придумать себе такое прошлое, чтобы им гордиться, и т. д. Люди «испорчены» историей, подавляющей их личности и лишающей их будущего. История, по Ницше, должна служить целям человечества, и только научившись полноценно жить, человек должен прибегать к истории.

Марбургская школа: Герман Коген, Пауль Наторп, Эрнст Кассирер

ВНИМАНИЕ: Марбургскую школу вставили в вопрос по ошибке вместо Баденской. Из марбуржцев по-настоящему философией истории занимался только Кассирер. Если все же спросят про Марбуржскую:

Неокантианство формировалось в условиях кризиса классической науки и появления неклассической; новых/параллельных физических моделей мира, критики фундаментальных научных положений, изменения самого понимания науки – от приращения знания к фундаментальной базе к пролиферации теорий. Изменения образа науки и сдвиги в общенаучной картине мира требовали своего обстоятельного философского осмысления. Неокантианцы Марбургской школы предложили свой вариант ответов, основываясь при этом на кантовском теоретическом наследии. Их ключевой тезис гласил, что все последние открытия в науке и сам характер современной научно-исследовательской деятельности неопровержимо свидетельствуют об активной конструктивной роли человеческого разума во всех сферах жизнедеятельности. Разум, которым наделен человек, не отражает мир, а, наоборот, творит его. Он вносит связь и порядок в дотоле бессвязное и хаотичное бытие. Без его созидательной упорядочивающей деятельности мир превращается в ничто, в темное и немое небытие. Разум – это имманентный человеку свет, который, подобно прожектору, высвечивает вещи и процессы в окружающем мире, придает им логику и смысл. По Когену, только само мышление порождает бытие (связь с конвенционализмом). Этому тезису соответствует рост активности человеческого разума в истории науки (теория предшествует практике).

Из тезиса марбуржцев о творческой порождающей мощи человеческого разума вытекают два принципиальных момента в их философских воззрениях:

– принципиальный антисубстанциализм, т.е. отказ от поиска неизменных и общих субстанций (первооснов) бытия, полученных логическим методом механического абстрагирования общих свойств от единичных вещей и процессов. По мнению неокантианцев, основой логической связности научных положений и, соответственно, вещей в мире служит функциональная связь, вносимая мыслью в мир.

– антиметафизическая установка, призывающая раз и навсегда прекратить заниматься построением различных универсальных картин мира (равно и материалистических, и идеалистических) и заняться логикой и методологией науки. Здесь неокантианцы совпадают с позитивистами, хотя методологически и идеологически они оппоненты.

Неокантианцы подвергают ревизии некоторые положения кантианской теории, отказываясь от идеи «вещи в себе» и серьезно критикуя идею априорного знания (категории, например, времени и пространства для неокантианцев являются продуктами мышления).

Марбургская школа опирается на рационализм, поэтому противостоит философским концепция иррационализма – от Шопенгауэра и Ницше до Бергсона и Хайдеггера. Другая отличительная особенность – сциентизм, в связи с чем наука предстает высшей формой деятельности человека. При этом науку неокантианцы мыслили своеобразно, отдавая предпочтение абстрактному теоретизированию перед опытом и экспериментом, что в конечном итоге, как ни парадоксально, сближало их с иррационалистами.

The mantle of the Neo-Kantian account of the Geisteswissenschaften was inherited

by Cassirer, whose monumental Philosophy of Symbolic Forms presents itself

as a ‘universal philosophy of the cultural sciences’ (Cassirer 1921–9 [1955: I,

78]), designed to address the problem that ‘general epistemology... does not

provide an adequate methodological basis for the cultural sciences’ (Cassirer

1921–9 [1955: I, 69]). Cassirer rejects the particular form of a logic of the

human sciences adopted byWindelband and Rickert, because, as Rickert (1898)

himself had noted (anticipating many critics), all sciences must make use of both

nomothetic and idiographic procedures; both general concepts and statements of

particular initial conditions play key roles in both natural and historical sciences.

Rather than remain content with Rickert’s observation that the natural and

historical sciences place opposing emphasis on the two methods in identifying

their fundamental theoretical aims, Cassirer concludes that the Windelband/

Rickert criterion is not decisive or fundamental. In later work (1942),

Cassirer traces the demarcation of human from natural sciences to two distinctions:

(1) at the level of perception, Cassirer marks off ordinary thing-perception

from expression-perception, by which we directly perceive the meaning expressed

by an action, person, utterance, artefact, etc. (Cassirer 1942 [1961: 39–62]); and

(2) at the level of conceptualisation, Cassirer distinguishes between the causal

concepts which are central to the natural sciences and the concepts of form and

style that are central to the human sciences (Cassirer 1942 [1961: 63–112]). Our

interest in the form of geisteswissenschaftlich objects explains both Windelband’s

insight that the Geisteswissenschaften are concerned with individual objects (conceived

now as exemplars bearing formal characteristics) in a way the natural

sciences are not, and also Dilthey’s insight that the human sciences are interested

in the meaning of their objects, which, for Cassirer, is carried by their formal,

structural, and stylistic features.

Cassirer follows the general Kantian assumptions about the appropriate structure

for any account of the human sciences. Like Rickert, Cassirer wants to

explain the methodologically distinctive features of work in the human sciences,

not mere differences of subject matter among sciences, and he, too, starts from

the actual results of these sciences, and attempts to identify the methodological

conditions of their possibility as scientific knowledge. Moreover, Cassirer

1921–9 gives this agenda philosophical centrality, proposing that first philosophy

itself should consist of the analysis of the forms of human symbolic activity.

The empirical materials for such an analysis must come from human sciences

like comparative linguistics, comparative mythology, history of art, history of

science, etc. Understanding the methods, structure, and validity of such sciences

is therefore of fundamental philosophical importance. In Cassirer’s hands, ‘the

critique of reason becomes the critique of culture’ (Cassirer 1921–9 [1955: I,

80]).

Если отвечать про Баденскую школу:

The Neo-Kantians were

unified by several commitments. All opposed positivism by advocating a sharp

separation in method and theoretical aims between the human and natural sciences,

rather than classifying the sciences in terms of their different subject

matters. Neo-Kantians were also concerned to defend historical knowledge

against perceived threats of naturalism and historicism. In this context, they

opposed historical realism, as well as positivism. They emphasised that the human

or historical sciences, like all sciences, operate by separating the essential

from the inessential in their data, and they claimed that this selection organises

historical experience by means of a (Kantian) conceptual construction of the object

of knowledge, ordering it into a theoretical whole with other knowledge.

Therefore, one of the key tasks for a philosophy of the Geisteswissenschaften

is the identification of the ‘historical a priori’ (Simmel 1905 [1977: 87–93,

et passim ]), that is, the conceptual resources which must be presupposed if historical

knowledge is to be possible. Since such concepts must be presupposed,

they elude naturalistic or historical determination themselves. Windelband and

Rickert pushed this line further, and raised the spectre of psychologism as a

form of naturalistic determination, concluding that psychology should have no

role in grounding the human sciences. Simmel (1905) did not follow the Neo-

Kantian line on this point, but continued to treat psychology as the basic human

science (but cf. Simmel 1918 for qualifications).

Windelband turned to the Geisteswissenschaften

in his 1894 rectoral address. He argued in favour of a strictly logical1

demarcation of the two kinds of science, offering an influential distinction between

nomothetic sciences, which aim to identify universal laws, and idiographic

sciences, whose main cognitive aim is not law discovery, but the description of

significant individual objects. Windelband 1894 insisted that individuals as such

can become legitimate objects of scientific interest (thereby making idiographic

science possible) only if they are valuable or significant. This move makes the

conceptual distinction between the natural and the normative central to the demarcation

criterion for the human sciences, which are idiographic, and therefore

treat valuable objects. Both the nomothetic/idiographic demarcation, and the

threat to normativity posed by psychologism, ledWindelband to reject the view

of Dilthey, Wundt, Simmel, and positivism, that psychology is the fundamental

Geisteswissenschaft. On the contrary, according toWindelband’s demarcation,

psychology, qua science of the general laws of the mind, is a natural science,

incapable of accounting for the essentially valuable or significant objects of the

human sciences.

In 1896, Windelband’s student Rickert published the first part of Die Grenzen

der naturwissenschaftlichen Begriffsbildung (1896–1902), soon followed by Rickert

1898, which defended and qualified Windelband’s purely methodological,

nomothetic/idiographic demarcation criterion. Rickert also addressed some

major outstanding problems with Windelband’s approach, including (1) the

problem of how the general concepts essential to any scientific representation

could capture an individual object, without simply subsuming it under a general

law in the fashion of natural scientific concept formation; and (2) how the

human sciences could be objective, when the individual objects that attract their

scientific interest were identified by reference to values. Rickert insisted, against

Dilthey 1883, that the demarcation criterion must be understood in purely logical

terms, and not on the basis of the mental, or spiritual, subject matter of the

human sciences. In this connection, Rickert advanced anti-psychologistic, antinaturalistic,

considerations against any role for psychology in the foundations

of the human sciences. Finally, Rickert introduced the influential concept of

value-relevance, which allowed him to follow Windelband’s claim that individuals

become objects of scientific interest only if they have some connection to

value or significance, without concluding that the human sciences themselves

are essentially evaluative (and therefore not fully objective). Geisteswissenschaften

do not create values, or assess the value of individuals – at least in the first instance.

Rather, they appeal to values to pick out their objects, making objective,

factual judgements about those individuals’ relevance to some value. Rickert’s

position became the dominant Neo-Kantian logic of the Geisteswissenschaften.

It powerfully influencedWeber (1904, 1906, 1913), and to some extent Simmel

(1905).

Simmel 1892 combined Dilthey’s emphasis on the method of understanding through empathetic recreating of historical life, with the general Kantian framework just rehearsed, and a picture of foundational psychology closer to Wundt’s (but even more naturalistic; see Wundt 1895: 135). Simmel’s primary aim, brought out more fully in Simmel 1905, was to refute historical realism.

+ Вебер