Держава

Где беркут складывает крылья,

на землю падая стрелой,

твои последние усилья

вонзаются в целинный слой.

Где, припадая к чёрной гриве,

летит казах бог весть куда,

в очередном своём порыве

натягиваешь повода.

Однажды вынув меч из ножен,

его обратно не вернёшь -

и вечный зуд в тебе заложен

кромсать, бурить и сеять ложь.

Как самолёту — без движенья,

рабочей домне — без угля,

ты ищешь новые сраженья,

трубишь у нового руля.

Добив последних недобиток,

от хмурых дел не отдохнёшь -

и в масле клеветы и пыток

врагов бессмысленных печёшь.

В призывных лентах паровозы

летят в нетронутую тишь,

и в упоеньи новой дозы

терзаешь почву и рычишь.

Ещё Коран его не застишь,

и в минаретах спит Кабул,

но степь, распаханная настежь,

уже далёкий слышит гул.

Ты надорвёшь себя в погоне

по кругу в рваных удилах,

где лепестки на горном склоне

алеть благословил Аллах.

Твоя бессонная забота

в хрустальный ляжет мавзолей

из соли высохшего пота

летящей конницы твоей.

ПЫЛЬ

Пути Великого монгола

сошлись в пылающей степи

с последней вахтой комсомола

и общей кружкой на цепи.

У раскалившихся колючек

песками занесённых зон

бригады шумных недоучек

грызут зубами чернозём.

Ещё в совхозах не обули.

Не нацепили ордена.

И скоро засухи и бури

развеют пылью их дела.

Но утром трут глаза бараки,

и высыпает в степь отряд:

зевает в гулком полумраке,

и умывальники гремят.

А в полдень не моргнёт светило.

И давит стойкая жара.

И, как советские кадила,

дымят на пашне трактора.

Идут широкой вереницей,

и грозные чернеют га,

чтоб, шелестя густой пшеницей,

вставали душные стога.

Состав грохочет за составом.

Трясясь, пылят грузовики…

Кричит верблюд под Кокчетавом…

Текут сыпучие пески.

ОБЛАКА

Рука Адама в небесах

Еще просохнуть не успела,

Когда, в строительных лесах,

Пропахла красками капелла.

Как обреченно он один

В своем заляпанном обличье

Среди торжественных картин

Ветхозаветного величья.

И до сих пор не улеглась,

Все безысходней с каждым годом,

Слезящихся опухших глаз

Тоска галерная под сводом.

И все же дремлющий огонь

Сквозь время краски сохранили,

К ладони тянется ладонь,

Ладонь у губ Иеремии.

И поднимаясь от земли

К застывшим на камнях святыням,

Чтобы отсюда унесли,

Выводит белое на синем.

И я хотел бы облака

В их легком написать полете,

Как онемевшая рука

Плененного Буонаротти.