На лыжах

Я ухожу однообразья

и людных улиц ухожу,

я натираю лыжи мазью

и в лес темнеющий скольжу.

Напрасно тусклое светило

зовет к безвольному добру:

уже пространство охватило

меня отрадой на ветру.

Моё дыхание всё чаще,

всё легче вдохновенный бег,

в лицо летит как бы звучащий

несущийся над полем снег.

И горькой радостью свободы

так упоительно дышать

и в каждом вдохе осушать

мне уготовленные годы.

ПРИБОЙ

Ветер с моря, и губы в шелковице,

и одесских акаций стручки,

и со скал замечательно ловятся

на креветки большие бычки.

Через годы угрюмые грузные

Снова вижу, как чайки летят,

Как початки несут кукурузные

И «горячая пшенка» кричат.

Отдаленные классы начальные,

окрыленный простор голубой,

и гудки пароходные дальние,

и в блуждающих искрах прибой –

вы как прежде меня увлекаете,

набегая, плеща сквозь года,

воскресая в слабеющей памяти,

чтоб исчезнуть уже навсегда.

ИЮНЬ

Опять этот пух на асфальте

Пытается взмыть в духоту,

И быстрые скрипки Вивальди

Подхватят меня на лету.

И там, где встречает Тверская

Знакомый бульвар на пути,

В далёкую/забытую/ повесть вникая,

С поднявшимся пухом лети.

Над сквериком Герцена ветер

Припомнит студенческий гул

И галочкой лёгкой отметит

В журнале последний прогул.

У сетки спортивной площадки

В бессильной тени тополей

Ищи и стирай отпечатки,

О скрытых уликах жалей.

И, города не узнавая,

/Рыдай и/всё дальше/ плыви всё равно

Над утренним звоном трамвая,

Который не ходит давно.

Плыви и на отзвук начала,

Когда ускользают черты,

На всё, что /когда-то/так чудно/ звучало

В пустыне твоей глухоты.

Лови обновившимся слухом

Уже на исходе пути

Над летом, над сквером, над пухом,

Над всем, чему слов не найти.

У ЗАЛИВА ЛЕТО

Тропинка пыльная, крутая

Средь /мёртвых/чахлых трав,

У моря дремлет чаек стая,

Кружить устав.

/С откоса в море/по окоему/ взгляд скользящий

Куда ни кинь:

В дали сияющей, слепящей

Искрится синь.

И чувствуешь в лучах усталых –

Грядёт закат;

Лишь солнце жгучее/скучное на скалах

И треск цикад.

ОСЕНЬ

Ищет сегодня приюта

Над опустевшим селеньем

Ветер осенний.

Трогает голые ветки,

Долго играет у пирса

Старой газетой.

Поздняя, хриплая пена

Плещет, назад уползая;

Гул бесполезный.

Жизнь пролетела, и скрылись

Над беспокойной волною

Белые крылья.

***

Уже не ропщет заключённый

И ничего уже не ждёт:

Засовом лязгнет стражник чёрный,

Похлёбку ржавую плеснёт.

Под африканским грубым солнцем

В полуподвале душный смрад:

Кружат и ноют кровососы,

И крысы по углам шуршат.

В потёмках, смешиваясь с грязью,

Изъел терпенье едкий пот,

И нет конца однообразью,

И только смерть – ему исход.

Когда же ночью на рогоже

Тоску смежаю гнойных век,

Я вижу вновь одно и то же:

Холодный, чистый, белый снег.

Лежит в полях, летит снежками,

Ссыпается с еловых лап,

Растёт тяжёлыми комками

Для крепостей и снежных баб.

И оседает у тропинки

Под серой коркою своей,

Когда оделись иглы в льдинки,

Но хвоей тянет всё сильней.

Или заснеженную дачу

В далёких соснах узнаю,

И падаю в него – и плачу,

И обнимаю, и жую.