Петербург

«Желтый снег, облипающий плиты…»

И. Анненский.

На всю Россию ты простёр

Пыл вдохновений и восстаний;

Ты – весь пространство, весь – простор,

Студёный ветер над мостами.

Напрасно моросят дожди –

Бежишь шагами молодыми,

И жизнь как-будто впереди –

В свободе, море и гордыне.

Великий позапрошлый век

Впечатался в твои граниты,

И скоро снова жёлтый снег

Облепит пасмурные плиты.

Здесь Тютчев что-то говорил

С мучительным недоуменьем

Над неизменностью перил

И всё минующим теченьем.

***

Флоренция, печаль мою услышь!

О дальних лицах погрусти со мною.

Под сводами твоих покатых крыш

Творила скорбь над участью земною.

В какой-нибудь привычный летний день

Буонаротти пыль глотал у скола,

И уточнял Да Винчи свет и тень,

И стены сотрясал Савонарола.

Где нынче смерть, искусство, чернозем?

Где в тучах божий гнев непостижимый?

Не потому ль так жалко мы ползем,

Штурмуя низкорослые вершины.

Великий град! Времен распалась связь,

И мы одно лишь перенять сумели…

В глухих авто, разбрызгивая грязь,

Летят ученики Макиавелли.

***

Скрипачке Вите

К исходу лета высыхает Крым,

Ленивый зной стоит над побережьем;

Не так ли мы – и алчем, и горим –

И долго тлеем, позабыв о прежнем.

Уже вечерним золотом горят

Наплывы волн в чепцах усталой пены,

Уже торговцев говорливый ряд

Везёт товар и выставляет цены.

А девочка опять бежит к воде,

Над галькой ходят острые лопатки;

Хоть век броди – но нет тебя нигде,

Одни лотки, купальни и палатки.

Осталась лишь улыбка у смычка

Восточных глаз то хмурых, то лукавых;

Земля суха, как память старика,

В безжизненных и помутневших травах.

***

Чтоб не месить грязь,

Надо унять рысь,

И оборвать связь,

И унестись ввысь.

Перекусив нить,

Лёгок полёт лет,

Но тяжело быть,

Если тебя нет.

ВСТУПЛЕНИЕ

Люблю в затишье прерванного бега

С лыжни морозной поглядеть кругом,

Сухой ковыль над искорками снега

И деревеньку дальнюю с дымком.

Люблю арбуз – природы совершенство,

С весёлым/победным/ треском празднуя надрез,

Вонзаться жаждой в алое блаженство,

Во влажный дар твоих сухих небес.

Встречать улыбкой первый плач незрячий,

Смотреть с печалью старости вослед;

Отогревать над мордою собачей

На сердце наледь безучастных лет.

Но всё нам дарит лишь одно творенье,

Один земли настойчивый магнит:

Глазам – отраду, плоти - наслажденье,

И жалостью, и нежностью томит.

ТАНЯ

Не близки мне посевы имперские,

в алых галстуках клятвы, салют,

только зорьки твои пионерские

над землей полыхая встают.

Утро каждое радио звонкое

пробуждало твоим голоском,

а на даче глазастой девчонкою

прибегала ко мне босиком.

Как же годы легко забываются,

примелькавшись, быстрее летят.

Только синие ночи взвиваются

и в созвездья кострами искрят.

На площадку начальную летнюю,

повинуясь далекой трубе,

выхожу на линейку последнюю,

плачу и салютую тебе.

ИРА

Бродил по городу, приехав,

и знал, что ты уже летишь.

И тихо улыбался Чехов

с больших расклеенных афиш.

В пенсне усталом и нестрогом

он видел: в зное и в пыли

изныла степь под Таганрогом,

и скучно сохнут ковыли.

И через год ты выйдешь замуж,

уедешь от родных афиш

за долгий океан, а там уж

совьешь гнездо, детей родишь.

И лишь сквозь годы дразнит снова

твой карий, твой угрюмый зов,

и легкий ветерок с Азова,

и бой гостиничных часов.

ВИТА

Всё мерещится маленькой, гибкой,

мимолетной, как влаги глоток,

с неразлучной в чехольчике скрипкой,

и за легкой славянской улыбкой

азиатский влечет холодок.

На аллеях твой облик некрепкий,

невесомая поступь твоя -

так витают в свету однодневки

на незримом краю бытия.

Ты играла за горсточку гривен

в ресторане у южных огней,

и меня оживила, как ливень -

изваянья засушливых дней.

Может это задумал Бетховен

у бессонной тоски ночника,

но в чаду сигарет и жаровен

Бесприютно порхала рука…

Не унять угрызений с годами:

как же ты не сумел, не сберег,

эту скрипочку в дыме и гаме,

полосующий сердце смычок.