Межкультурная коммуникация в переводе

Говоря об особенностях межкультурной коммуникации на уровне художественного текста, правомерно будет сказать, что возникающие при этом проблемы представляют собой даже не сумму, а произведение проблем коммуникации вообще и проблем перехода с одного национально-культурного кода на другой. Хорошо известно, что даже при повседневном общении на одном языке воспринятое практически никогда не бывает равно сказанному. Эта проблема неоднократно обсуждалась в связи с «лингвистикой говорящего» и «лингвистикой слушающего» Б. Уорфа. В применении же к разным языкам ситуация усугубляется еще и межкультурными различиями, в результате которых формально одинаковые высказывания могут восприниматься по-разному.

Даже в самых простых случаях одноязычного общения практически любое высказывание допускает более одного толкования. Так, например, фраза «Мне еще только этой головной боли и не хватало!» может означать:

- У меня и так день тяжелый, а тут еще и голова разболелась. Так некстати!

- Неужели при моей занятости мне придется еще и этим неприятным делом заниматься?

- У моего мужа разболелась голова. Мне теперь придется менять свои планы и сносить его плохое настроение.

- Для того чтобы поставить больному диагноз, мне не хватало только этого последнего симптома - головной боли. Теперь я могу поставить диагноз.

Это далеко не полный список возможных смыслов. Говорящий может иметь в виду и многое другое, а слушающий будет истолковывать эту фразу в зависимости от ситуации общения и своей подготовленности к ней.

Обозначив автора символом А, текст - Т, получателя сообщения - Ч и содержащиеся в тексте смыслы - С с цифровыми индексами, графически базовую схему беспереводной коммуникации можно представить следующим образом:

При переводе степень многозначности этой же фразы будет уже

зависеть: а) от того, насколько полно эту «многосмысленность» воспринял переводчик, б) от того, расценил ли он ее как существенную характеристику текста или же сразу отсек, выбрав вариант перевода, основанный на том толковании, которое он счел ситуативно-релевантным, в) от того, насколько позволяет ее сохранить переводящий язык вообще и выбранная переводчиком языковая форма - в частности, г) от того, насколько подготовлен к ее восприятию слушатель. Таким образом, если в ситуации беспереводного общения выбор того или иного варианта толкования целиком зависит от получателя текста, то при переводе между получателем и исходным текстом появляются информационный фильтр в виде переводчика и новый текст, обладающий иными, по сравнению с оригиналом, свойствами. Добавив к использовавшимся в предыдущей схеме обозначениями П - переводчик, общую схему переводной коммуникации также можно представить графически:

При переводе же художественного произведения цепочка факторов, разделяющих авторский замысел и читательское восприятие, оказывается значительно длиннее. Сюда добавляются многочисленные национально-культурные различия, закрепленные как в языковых формах, так и в сложившихся системах ассоциаций, образного отражения действительности, в традиционных жанровых и композиционных формах, в значимости той или иной ритмической организации текста, того или иного типа рифмы (если речь идет о поэзии) и т. д.

При попытке изобразить этот процесс графически в схему придется ввести довольно аморфные зоны совершенно не формализуемых факторов, которые в совокупности можно условно обозначить символом К (культура):

Эти зоны действуют как фильтры при восприятии переводчиком текста оригинала, при порождении им текста перевода и при восприятии этого текста читателем и являются наиболее уязвимыми звеньями в цепи межкультурной коммуникации при переводе. Переводчик находится одновременно в зоне двух национальных концептосфер.

Чем выше уровень художественной образности текста, тем выше степень зависимости этого текста от той национальной культуры, в рамках которой он создан, и тем сложнее задача переводчика.

Перенос художественного текста из одной культурной среды в другую может осуществляться по-разному в зависимости от той цели, которую ставит перед собой переводчик. Самая простая цель -воссоздание фабулы. Такой перевод практически не затрагивает художественной сути произведения, однако уже и на этом, низшем уровне могут возникнуть межкультурные различия, препятствующие пониманию сюжетно-событийной основы произведения читателями оригинала. Разные культурные традиции в странах исходного и переводящего языков, разные системы ценностей, общепринятых оценок и норм поведения могут сделать поступки персонажей непонятными, немотивированными для читателя перевода, поскольку переводчик лишь механически воспроизводит события.

Художественное произведение может переводиться для того, чтобы познакомить читателей с особенностями жизни другого народа, с его историей, обычаями, традициями, с его национальным менталитетом. В этом случае переводчику приходится практически полностью отказываться от национально-культурной адаптации текста, максимально сохранять в тексте реалии, калькировать фразеологизмы и т. д., снабжая перевод обширным комментарием. Такой перевод выполняет функцию, которую можно условно назвать страноведческой, однако он практически исключает воссоздание художественной образности оригинала.

Наконец, художественный текст может переводиться для того, чтобы познакомить читателей с творчеством писателя, произведений которого они не могут прочесть в оригинале из-за языкового барьера. В этом случае воссоздания в первую очередь требуют именно художественные аспекты текста. В отличие от двух первых случаев, где переводчик преимущественно имел дело лишь с одной функцией текста - функцией сообщения, - здесь наряду с ней чрезвычайно важной (а иногда, как, например, в поэзии, и наиболее важной) оказывается функция воздействия. Именно в этом случае национально-культурная обусловленность текста выходит на первый план.

Объясняется это тем, что создание художественного образа всегда опирается на наличие у автора и читателя некоего запаса общих для них фоновых знаний, исторических, литературных, культурных

ассоциаций, на некое представление об определенной системе ценностей (которую они могут принимать или не принимать, но которая так или иначе присутствует в их сознании). Переводятся не слова, а концепты. Лишенный этого фундамента образ разрушается. Только обогащенное ассоциативными связями слово способно лечь в основу образа, приобрести узуальное или окказиональное символическое значение. Все это создает серьезные проблемы при переводе, так как читатель перевода - представитель другой культуры, имеющий другие фоновые знания, иной набор ассоциаций, опирающийся на иные концепты. Вообще читатель перевода никогда не может «совпасть» с читателем оригинала по восприятию художественного текста. А если учесть, что обычно автор художественного произведения сознательно или подсознательно адресует его определенному кругу читателей, то коммуникативные потери в переводе неизбежны априори, поскольку таких читателей в иной культуре просто не может быть. Перенос образной системы из одной культуры в другую происходит не только при переводе и может привести к двум прямо противоположным результатам. Известны случаи, когда писатель, творческий метод и стиль которого сложились в одной культуре, впоследствии стал писать на другом языке, для инокультурного читателя. Если этот писатель овладел вторым языком на уровне, позволяющем создавать художественные произведения (а только такие случаи и могут здесь рассматриваться), но сохранил привычную для него манеру письма и систему образного мышления, иноязычный читатель может принять незнакомую образность за индивидуальное своеобразие автора. Есть основания полагать, что в значительной степени именно по этой причине была так высоко оценена американскими критиками англоязычная проза В. Набокова, который перенес в свои произведения, написанные по-английски, сложившуюся у него в России систему образного отражения мира. Непривычные для американского читателя образы, непривычные (но контекстуально мотивированные) ассоциации были восприняты не как отражение типично русского языкового и художественного мышления, а как особенность стиля В. Набокова, что и создало ему славу прекрасного англоязычного стилиста. С другой стороны, - а чаще всего именно так и бывает, - такой текст может вызвать отторжение у читателя из-за того, что используемые автором денотативно понятные слова не складываются в целостный образ, так как у носителей этого языка они вызывают совершенно иные ассоциации.

Особенно часто такое непонимание и отторжение возникает при переводе на другой язык поэтических текстов. Это происходит по целому ряду причин. Во-первых, в поэтическом тексте функция воздействия практически всегда важнее функции сообщения. Во-вторых, в поэтических произведениях многократно возрастает роль языковой формы. И, наконец, пользуясь выражением В. М. Россель-са, в поэзии слово значительно больше «весит». В поэтическом тексте (особенно в коротких стихотворениях) в каждом слове появляется такая высокая концентрация смыслов, значений и со-значений, каждое слово обрастает таким количеством внутритекстовых и внетекстовых ассоциативных связей, что неудача в передаче одного слова зачастую означает неудачу в переводе всего стихотворения. Не будет преувеличением сказать, что в ряде случаев внетекстовые ассоциативные связи слова оказываются не только не менее, но даже и более важными для общего художественного образа, создаваемого стихотворением. Именно поэтому поэзия так плохо поддается переводу, а наши представления о зарубежных поэтах в значительной степени определяются собственным поэтическим талантом переводчика. Причем часто наиболее удачными неискушенный читатель, ничего не знающий о творческом методе автора оригинала, считает переводы, отражающие не столько творческую личность автора, сколько творческую личность переводчика. Это лишь подтверждает бытующее у переводчиков не вполне серьезное, но психологически абсолютно верное определение: «переводом является все, что выдается за перевод». Не имея возможности прочитать подлинник, читатель верит, что в переводе написано «то же самое», и вынужден по переводу судить об авторе. Даже в случае талантливого перевода образ поэта в переводе получается несколько иным, чем в оригинале. Весь вопрос лишь в степени этого отличия.

Как уже было сказано, при художественном переводе путь от автора оригинала до получателя перевода оказывается длинным и сложным. В том случае, если восприятие текста перевода существенно отличается от авторского замысла и от восприятия этого текста читателями оригинала, такое количество факторов, вмешивающихся в общение автора оригинала и читателя перевода, очень затрудняет поиск того звена, в котором произошел информационный сбой. Чаще всего критики склонны объяснять такие неудачи либо неспособностью переводчика постичь авторский замысел во всей его

полноте, либо тем, что переводчик недостаточно свободно владеет переводящим языком. Однако встречающийся иногда такой особый вид межкультурной коммуникации, как автоперевод, выполненный писателем-билингвом, позволяет значительно упростить модель, исключив из нее как проблему понимания оригинала, так и проблему языковой компетенции переводчика. В этом случае проще разобраться в том, за счет чего полноценная коммуникация не состоялась.