Глава 14 и эпилог

Марк целовал Оливера с каким-то странным ощущением: только теперь это можно. Словно раньше они нарушали какие-то правила, и было стыдно, а теперь все стало правильно.
Оливер отвечал – страстно, сильно, но тоже не так, как раньше – казалось, он успокоился, поверил, разрешил себе что-то.
Что именно – Марк понял не сразу, а когда понял – задохнулся. Оливер стал нежным. В движениях, в словах, в прикосновениях, в поцелуях. Марку тоже хотелось быть мягким, никуда не спешить, отдавать.
Перевернуться вместе с Вудом оказалось сложно – Оливер цеплялся за Марка ногами, стискивал талию.
Оказавшись сверху, Оливер прикусил нижнюю губу, и Флинт смог любоваться его белыми зубами, сминающими тонкую темно-розовую кожу.
Марк попытался стащить брюки, но не удалось, Оливер пригвоздил его к матрасу плотно и, не отрываясь, целовал шею, впадинку у горла, ключицы, плечо, потом грудь, сосок, вырывая у Марка хрипы, вытягивая из него откровенность.
Прошелся языком по ребрам, лизнул пупок, спустился к линии брюк, не переставая гладить пальцами те места, где только что были его губы.
Когда весь живот Марка был исцелован, заласкан, зализан, Флинт не выдержал.
- Расстегни, ну же…
Оливер улыбнулся, уселся между ног Марка, стащил с себя рубашку, футболку, выпрямился во весь рост, пружиня на матрасе и борясь с брюками.
С этой точки, совсем снизу, Вуд казался очень высоким, хотя Марк знал, что Оливер немного его ниже. Поддавшись порыву, Марк погладил большой палец на узкой стопе. Палец был курносым, если можно так сказать о пальце – задирался вверх. Флинт провел по гладкому ровному ногтю, и вдруг застеснялся – у него вечно ноги были в мозолях, пятки дубовые, пальцы кривые, ногти слишком коротко сострижены.
- Покажи, – попросил Марк. Оливер удивился, но все же поднял ногу, балансируя на другой.
Стопа у Вуда тоже оказалась гладкой, мягкой и розовой, как у младенца. Совершенно непонятно, как у парня могут быть такие аккуратные стопы и мягкие пятки. Оливер хихикнул и покачнулся:
- Не надо. Щекотно.
Марк дернул его за ногу, роняя на себя, и сообразил, что брюки так и не снял. Оливер помог раздеться, прыснул, когда трусы Марка зацепились за член, кинулся помогать – обхватил губами головку через ткань, помял, потом стянул трусы и взял в рот нормально, так что Марк нетерпеливо проехался по небу, стараясь достать до горла.
Оливер не разрешил, выпустил член и снова лег на Марка, обжигая голой кожей.
Флинт намекнул.
Обхватил Оливера за талию и развел под ним ноги, так что член Вуда ткнулся в мошонку. Это стоило того. Оливер распахнул свои невозможно-карие глаза и приоткрыл рот. Марк тут же этим воспользовался и скользнул языком между белых зубов.
Они самозабвенно целовались минуту, а потом Оливер приподнялся на руках и спросил тихо-тихо:
- Можно?
Марк кивнул. Оливер быстро облизал губы – как ребенок, которому обещали конфету. Сглотнул и уточнил:
- Ты хочешь?
Марк опять кивнул, губы сами расползались в улыбке – такой был Вуд невероятный, взъерошенный, ошалелый.
Он засуетился, замельтешил, стал искать масло, потом брюки, в которых было масло, потом пытался зубами открыть пробку – не получалось. Марк отобрал флакон, притянул к себе Вуда, поцеловал в уголок рта и легко откупорил флакон.
Оливер выдохнул и снова полез целоваться, пролил прозрачную жидкость на покрывало, расстроился, и Марк понял, что сейчас заржет неприлично, спугнет этого воробья. И никакого секса не будет.
Отнял у Вуда флакон, поставил его рядом на тумбочку и поднес к лицу ладонь Оливера, на которой сосредоточились все мозоли.
Вуд не шелохнулся, только жмурился, пока Марк целовал бугорки на ладони, следил губами линию жизни, прикусывал запястье, потом облизывал пальцы – по одному. Флинт и подумать не мог, что он способен на такую изощренную ласку, но Оливера хотелось целовать всего, обсасывать, как леденец, и Марк не собирался противиться этому непривычному чувству.
Он повел вниз блестящий от слюны палец Вуда, и Оливер спохватился, взял дело в свои руки.
Коснулся ануса Марка, и Флинт зажался непроизвольно, задышал, пытаясь расслабиться. Похоже, это будет труднее, чем он думал.

Оливер не верил своим глазам, не верил Марку, и все ждал, что Флинт сейчас даст ему по роже, но тот лежал, разведя колени, только дышал глубоко, как при боли, вызванной Костеростом. Но ведь пока не должно было быть больно!
В башке у Вуда теснились совершенно идиотские мысли: и что задницей Флинта можно кнаты гнуть – такая она твердая и мускулистая, и что Марк-то точно не совал в анус пальцы, и, значит, сейчас Оливеру надо быть очень, очень осторожным, и что на ощупь дырочка шершавая, но при этом нежная, и что Марк вспотел – но не от страха же, он же не может бояться пальца? И что очень хочется поцеловать Марка там.
Что Вуд и сделал. Он опустил голову, развел колени Марка еще шире и коснулся языком сжатого колечка.
Ему так понравился низкий грудной стон, который издал Флинт, что, ободренный, Оливер лизнул дырочку еще раз, и потом подсунул под задницу Марка ладони и приподнял его бедра, так, чтобы удобно было вылизывать промежность и мошонку, задевая языком вход.
- Проклятье! – выдохнул Марк.
- Хорошо? – Оливер не дождался ответа и скользнул языком внутрь. Марк замер, задеревенел. Вуд решил продолжать, и насадил Флинта на свой язык, свернутый в трубочку. Подвигал кончиком, не дождался реакции, и решил было прекратить смущающий тест, но тут Марк вытолкнул слова, начиная мелко дрожать:
- Эт-то о-ху-и-тель-но… еще.
Оливер замычал довольно, отстранился и снова ввинтился языком внутрь гладкого канала, вырывая у Марка отчаянный какой-то стон.
Это было здорово. Немели щеки, пот заливал глаза, но все-таки это было здорово – вылизывать Марка так, трахать языком и теряться, млеть от его реакции.

Ничего более феерического Марк не испытывал. Может, дело было в Вуде, в доверии или последнем падшем рубеже стеснения, может, Марк просто родился для того, чтобы ему вылизывали задницу – не важно. Это оказалось по-настоящему волшебно, немыслимо сладко, невозможно возбуждающе!
И даже когда маслянистый палец проскочил внутрь на две фаланги – даже тогда не стало хуже. Появилось только какое-то будоражащее чувство ожидания, и Флинт ничего не мог с ним поделать, извиваясь на пальце.
Когда влажный рот накрыл член Марка – Марк заорал, кажется. Кажется, это было «Да!». Он не был уверен. Он плохо соображал, когда закидывал за голову руки, вцепляясь в решетчатую спинку кровати, когда подбрасывал бедра, пытаясь одновременно впустить второй палец в себя и поглубже войти в желанное горло.
Фаланги сгибались и разгибались внутри, зад горел огнем, Флинт превратился в безвольное, воющее, жадное, расплавленное существо, полностью принадлежащее обладателю таких длинных пальцев и такого жаркого рта.
Когда и пальцы и рот исчезли, Марк зашипел от разочарования, но тут же почувствовал, как ануса касается твердое.
Мозги вернулись на место, испуг пробежал мерзким тараканом по позвоночнику. Оливер догадался, наверное.
Но Маркус посмотрел в лицо своего любовника, и страх испарился.
Влажный воспаленный рот, огромные глаза, румянец на щеках – Оливер был невозможно хорош. Он переминался, стоя на коленях, и никак не мог встать поудобнее.
- Что? – спросил Марк, – Неудобно? Как мне?
- Э… да все вроде так. Сейчас. Сейчас.
Марк подтянул к груди колени, открываясь совсем, и Оливер обхватил большим и указательным пальцем основание члена, сжал и забормотал:
- Марк, это слишком, сейчас кончу… ой, не могу-не могу…
Флинт чуть приподнялся, протянул руку и погладит Оливера по плечу.
- Тшш, воробей, не дергайся. Сделай. Если раньше времени спустишь – не страшно, я думаю, мы справимся.
Оливер улыбнулся смущенно, и вдруг напрягся. А, ну правильно. Он не мог это пропустить.
- Как ты меня назвал? – смотрит недоверчиво, думает, послышалось.
Марк смутился. Вот ведь вылетело!
- Не нравится – не буду. Ну что ты застыл? – возбуждение потихоньку отступало, уступая место злости и раздражению.
- Нравится! Я просто не понял… ой, ладно.
И Оливер, зажмурившись, буквально на ощупь, ворвался внутрь, и замер.
Черт, это не было здорово. Совсем. Никакой безумной боли Марк не ощутил, но это было неприятно – тянуло, распирало, хотелось соскользнуть с члена, закрыться, но уж если Вуд с этим справился…
Марк попытался насадиться дальше, но Оливер охнул испуганно-возбужденно, и затараторил:
- Не двигайся-замри-замри, ну что ты! Ты же сам же, сам… Все-все, только не дергайся, умоляю. Потерпеть надо… Надо привыкнуть.
- Привык уже, – буркнул Марк. Хотелось пальцев и рта, а подставлять зад не хотелось.
Оливер раскачивался, опираясь на руки, и метался взглядом по лицу Марка. Это было неудобно, и Марк попросил тихо:
- Не смотри. Чего смотришь? Все нормально.
- Я жду, – признался Оливер.
- Чего это?
- Когда опустит. Лучше?
Марк открыл рот, чтоб сказать: «Ни хера не лучше, давай уже сделай это быстрее!», как вдруг понял, что на самом деле легче. Тянет, жжет, но значительно меньше, только кажется, будто ты распялен совсем.
Оливер вопросительно задрал брови, и Марк сам дернулся вперед, принимая член еще на несколько дюймов.
- Не гони… – бормотнул Вуд и снова стал раскачиваться. Марк осмелел и положил ладони на его светлые ягодицы, чуть надавил, чувствуя, как член таранит его нещадно.
- Сейчас, мой хороший, сейчас… Вот так. Так. Какой ты, ох… Как хорошо...
Вуд дрочил Марку, лепетал какую-то чепуху, и все было не так уж плохо. Твердая уверенная рука, четкий ритм и член скользит внутри… Скользит? Да, уже – да, Вуд трахает его, черт, можно сдохнуть от одной мысли…
- Марк… Марк… Марк…
Оливер вбивался рваными толчками, то глубоко, то коротко-поверхностно, но кулак ходил четко, и Марка понесло-закрутило-захлестнуло и дернуло навстречу, подмахивать.

Оливеру казалось, что это такой изощренный сон. Сейчас середина года, Марк не смотрит на него, мастурбация не помогает, и ему снится, снится, снится невозможное. Он. Трахает. Маркуса. Флинта.
Но действительность была круче самого реального сна. Марку было хорошо. Марк снизу – и ему хорошо! Это видно, видно, чувствуется по каменному члену, поджатым твердым яйцам, по истекающей головке.
Оливер размазал каплю большим пальцем, думая только о том, чтобы не сбиться: вверх-вниз, вверх-вниз, сжимая кулак сильнее у самого конца, натирая пальцами ствол. Да-да-да.
Марк говорит: «Да-да-да».
А еще: «Воробей!»
А еще: «Мой!»
Он кончает на вдохе: «Ол!»
Вуд сжимает пальцы на бедрах Флинта, и его засасывает в глубокое-глубокое-гладкое, Марк вытягивает из него все до сухих спазмов.
Оливер не знает, говорит ли он что-нибудь при этом, но он точно думает: «Марк!».


Эпилог

***
Вы лежите на влажных простынях, пропитанных вашим потом, спермой, возможно – невыплаканными слезами облегчения. Ты думаешь, что не знаешь его – после всего, ты до сих пор не знаешь его.
Ты не знаешь, как выглядишь сам, тебе всегда было наплевать, но вот сейчас тебе хочется увидеть, увидеть вас – тебе интересно.
Выручай-Комната всегда поставляет то, что нужно ученикам.
Ты поднимаешь голову и смотришь в огромное зеркало, висящее над кроватью. Он следит за твоим взглядом и делает то же самое. Вы смотрите, как двое мальчишек лежат в обнимку, каштановая голова на твоем плече, тяжесть его ноги на твоем бедре, его ресницы щекочут твою кожу – но этого в зеркале не видно.
Ты думаешь, что мальчишка – это он, а ты – давно уже нет. С того самого первого раза, неловкой ласки, прокушенной щеки – ты больше не мальчишка. Ты взрослый.
Потому что он прижимается к тебе изо всех сил, а сил у него много – и ты рад этому.
Потому что его тело идеально вписывается в твое, ты рассматриваешь вас в зеркало со смешанным чувством восторга и стыда.
Потому что он воробей – взъерошенный, живой, быстрый – он умеет летать. Как снитч. Птица.
Потому что ты кладешь ладонь между его лопаток, и чувствуешь, как бьется в нем жизнь – для тебя.
Потому что ты должен защитить его от тебя самого, от него и от всего мира.
Ты касаешься губами его виска, обмирая от его запаха, и шепчешь беззвучно:
- Спасибо.

***
Оливеру казалось, что время остановилось, одумалось, и подарило им шанс.