Государство в социокультурной структуре России

При исторически сложившемся положении именно самодержавие выступало как носитель наиболее универсального принципа, объединяющего столь разноликий конгломерат социальных и культурных структур, к тому же большей частью ограниченный в своих смысловых ориентациях. Только оно могло выходить за локальные пределы, соединяя в себе Запад и Восток, Север и Юг на огромном пространстве от Варшавы до Калифорнии и затем Чукотки и Кушки, обеспечивая несомненное единство этого пространства и населения в политическом, административном, а в определенном смысле и в хозяйственном планах. Империя была более универсальной, чем официальная религия и культура ее титульного народа.

Именно степенью универсальности Российская империя отличалась от других подобных ей имперских образований того времени, что делало ее в самом деле продолжением и подобием первого и второго Римов, придавало ей такой огромный масштаб и длительную устойчивость, несмотря на то, что XIX в. все более обнаруживал ее хозяйственную и военную слабость. Государство показало себя достойным воплощением этой угодной ему, но роковой идеи «третьего Рима». Воспользовавшись потенциями православия, оно превзошло его территориальные и духовные рамки. Более того, оно превзошло то пространство, на которое могла претендовать «русская идея», — конечно, в ее самобытно-русском виде, а не мессианско-вселенском размахе. Уже в XVIII в. русская общественная мысль в основном преодолевает присущее

православию прямое и упрощенное противостояние «неверным», «нехристям», «басурманам».

Ерасов Б.С. Социальная культурология: Учебник для студентов высших учебных заведений. — Издание третье, 252 доп. и перераб. - М.: Аспект Пресс, 2000. - 591 с. Янко Слава 253 (Библиотека Fort/Da) || https://yanko.lib.ru

Хотя замирение степных кочевников и кавказских горцев, передел территорий с восточными импери-ями завершились лишь к концу XIX в., около трех веков шла работа по постепенной нормализации административного управления империей. Длительный опыт продвижения на Восток и на Запад научил русское правительство, начиная с Ивана Грозного, не опираться лишь на силу, а достигать компромисса с местными политическими структурами. Авторитарное правление допускало гибкий режим политической регуляции и ограниченную культурную и религиозную автономию включенных территорий. Триединая идеологическая формула «православие, самодержавие, народность» не только сковывала правоверие и не только привязывала патриотизм к самодержавию. Она нередко оказывалась обременительной для имперского правительства, сталкивавшегося с многотрудной задачей стабилизации государства, населенного многочисленными иноверцами. Реальная политика была направлена нередко на преодоление антагонизма между православием и другими конфессиями, и продвижение православия в другие районы империи было достаточно скромным, затрагивая в основном лишь пришлое русское население.

Имперское правительство довольно рано стало руководствоваться принципами конфессиональной терпимости для налаживания эффективной системы управления. В западных землях сохраняют свою самостоятельность протестантские и католические церкви, а на Востоке — мусульманские и буддийские. При Петре I православие было поставлено под контроль правительственного Святейшего Синода, а при Екатерине II эдикт «О терпимости всех вероисповеданий» (1773) отделил «иноверные исповедания» от вмешательства православия и перепоручил все религиозные дела светским властям. Российские генерал-губернаторы не отягощали себя распространением православия и нередко старались поддерживать в своих владениях сносные отношения с местной политической и духовной элитой.

Включение в Российскую империю все новых и новых территорий не сопровождалось установкой на ассимиляцию, изменение жизни, религии и языка подчиненных народов. Напротив, предметом показной идейной гордыни было «многообразие племен, вер и языков». Бывшие соперники и противники постепенно замиряются, их населению предоставляется значительная культурная и религиозная автономия, а элита привлекается на государственную службу.

Распространение русской культуры, с одной стороны, несом-

ненно было средством приобщения образованных инонациональных слоев к достижениям передовой культуры Запада, оживления духовной жизни, внедрения новых представлений о роли личности, характере социальных отношений и путях преобразования общества. С другой стороны, это было чревато русификацией и отрывом просвещенной верхушки от своего народа, погруженного в прежние формы труда и быта.

Реальная практика государственной власти далеко расходилась с ожиданиями различных слоев и отражала интересы дворянско-бюрократического сословия. Утверждаемые самодержавной монар-хией принципы правления, регуляции социальных отношений, контроля за деятельностью государственных и общественных структур и организаций были привязаны к корыстным и партикулярным запросам класса, имевшего монопольную собственность на землю (дворянство) и административные должности (бюрократия). Власть изымала из подданных и подчиненных слоев налоги — в денежной форме, трудовых и воинских повинностях.

Глухой и дикий протест народа подавлялся силой и загонялся вглубь. Однако уже к концу XVIII в. общественное сознание выразило это расхождение между интересами государства и общества критикой социальных порядков (Радищев, Новиков), а в начале XIX в. были выдвинуты оппозиционные проекты социального переустройства (декабристы). Ведущей темой русской культуры становится критика власти и социальных порядков. Со своей стороны, государство выступило с жестокими репрессиями по отношению не только к политическим контрдвижениям, но и к проявлениям всякой оппозиционной мысли как в светской культуре, так и в религии.

Авторитарный политический строй царской России не допускал оформления отдельного, автономного от него или хотя бы дополняющего нормативного порядка. Жесткая подчиненность православной церкви правящему режиму дополнялась и жестоким контролем над светской культурой.

Поэтому характерной чертой духовной жизни России в XIX в. стало усиление оппозиционных течений. Создание тайных политических обществ сопровождалось ростом духовного инакомыслия, принимавшего форму подполья как скрытого распространения запретных мыслей, иносказания как метафорического изложения таких мыслей или же эмиграции и открытого обращения к обществу с «вольным» словом.

Именно литература (и особенно литературная критика) взяла на себя функции осмысления жизни, нравственной или эстетической оценки, духовной критики и исканий. Литература в боль-

шой степени выполняла роли, которые обычно выполняет религия: мировоззренческую,

Ерасов Б.С. Социальная культурология: Учебник для студентов высших учебных заведений. — Издание третье, 253 доп. и перераб. - М.: Аспект Пресс, 2000. - 591 с. Янко Слава 254 (Библиотека Fort/Da) || https://yanko.lib.ru

критическую, воспитательную и пропагандистскую. Повышенная социальная значимость придавала литературе черты идеологичности и философичности.

КУЛЬТУРНО-ЭТИЧЕСКИЕ ТРАДИЦИИ РОССИЙСКОГО ПРЕДПРИНИМАТЕЛЬСТВА*

Становление дореволюционного российского предпринимательства имело весьма существенные специфические черты, на которых необходимо остановиться отдельно, тем более что в связи со становлением новых рыночных отношений вопрос о культурных, архетипических особенностях духовных оснований предпринимательской деятельности в России приобрел особую актуальность. Какие специфические черты русской культуры наложили наиболее существенный отпечаток на духовный облик российского предпринимательства?

Заметную роль в формировании российской хозяйственной культуры играли ценности индивидуализма и практицизма. Стремление к обогащению, наживе выступало существенным мотивом предпринимательской и хозяйственной деятельности у любого российского (как и у английского, американского, индийского и т.п.) хозяина, не случайно оно оказалось в центре внимания художественной литературы второй половины XIX — начала XX в. Отношение к индивидуализму и утилитаризму в их крайних, уродливых и преступных проявлениях было критическим, как и в любой нормальной культуре, однако к нормальной предпринимательской активности резко негативного отношения не было — взять хотя бы образ Штольца у Гончарова, Привалова у Мамина-Сибиряка, да и Лопахина из «Вишневого сада» — хрестоматийный образ «нового русского». Напротив, художественная литература и публицистика свидетельствуют о том, что Россия как бы жила ожиданием «хозяина», трезвого практичного человека, способного организовать экономический, материальный мир, заставить его продуктивно работать с выгодой для себя и окружающих. И русская классика дает немало образов хозяина — Костанжогло и Муразов у Гоголя во втором томе «Мертвых душ», идеальный предприниматель Осетров в «Китай-городе» П. Боборыкина, не случайно и герой войны 1812 года Николай Ростов в эпилоге «Войны и мира» предстает как образцовый хозяин. Общество ис-

* Данный раздел написан совместно с H.H. Зарубиной.

пытывало естественное уважение к инициативе, деловой сметке и справедливой расчетливости, восхищение отлаженным хозяйственным механизмом и приносимым им изобилием.

Бурное развитие предпринимательства в пореформенной России быстро меняло социальную структуру и культуру общества, купечество, а вместе с ним и его ценностные ориентации начали восхождение на высокие уровни общественной значимости и престижа. Однако это восхождение было непростым. Верхушка общества — дворянство и интеллигенция — не спешили потесниться, чтобы уступить место «аршиннику». Стремящееся к социальному престижу и влиянию купечество вызывало неприязнь у традиционной элиты, даже буржуазный роман Боборыкина демонстрирует презрение к культурной, нравственной, эмоциональной неразвитости новых хозяев Москвы и одновременно — острый комплекс «социальной неполноценности» преуспевающих предпринимателей.

Для того чтобы завоевать столь желаемое и необходимое признание в российском обществе, буржуазии оказалось недостаточно одного богатства и влияния. Облик «образцового хозяина» нуждался еще в каких-то дополнительных чертах. Хотя утилитарные установки и не были маргинальными, русская культура была далека от культа богатства и «сильной личности» самих по себе. Эти установки занимали подчиненное место в общей системе культуры и нуждались в оправдании, подкреплении с помощью других ценностей, имеющих более высокий статус. Что это были за ценности?

Духовные начала высшего уровня в традиционной русской культуре были связаны с православием. Как оно влияло на хозяйственную деятельность? С. Булгаков показывает, что в духовном контексте православия труд представал как подвиг бескорыстия и самоотверженного служения, как проявление смирения и вместе с тем деятельной, творческой силы, выхода человека за узкие рамки его индивидуального бытия. А стремление к выгоде, к мещанскому благополучию, к обустройству своего частного социально-хозяйственного микрокосмоса хотя и не преследовалось, но и не становилось культурным образцом само по себе. Ему всегда требовалась высшая санкция, идея, выводящая утилитарную деятельность за бытовые рамки, придающая ей некий духовный, нравственный смысл. Высшие религиозные устремления реализуются в сферах духа и ритуала, отделенных от повседневной мирской жизни. Соответственно, мирская деятельность человека не обрела сакрального смысла, осталась вне сферы высшей духовной регуляции. Помимо общечеловеческих установок на честность,

добросовестность и трудолюбие как универсальные ценности православие не сформировало

Ерасов Б.С. Социальная культурология: Учебник для студентов высших учебных заведений. — Издание третье, 254 доп. и перераб. - М.: Аспект Пресс, 2000. - 591 с. Янко Слава 255 (Библиотека Fort/Da) || https://yanko.lib.ru

специфической хозяйственной и предпринимательской этики. Трудолюбие как добродетель православного, верующего, в том числе и монаха, было лишь одним из аскетических средств внешнего самосовершенствования, в то время как суть религиозного спасения составляло все же служение духовное.

В целом отсутствие религиозного освящения повседневной, в том числе и хозяйственной и предпринимательской деятельности, вело к обесцениванию повседневной жизни в русской культуре в целом. Недостаток повседневной бытовой культуры, ее периферийное положение в системе социально значимых ценностей, которые были присущи дореволюционной России, усугубились в период социалистического строительства. В этот период в стране был культ труда, но это был труд-подвиг, «доблесть и геройство», которое само, по определению, предполагает временный, преходящий характер. Труд представал как бескорыстное героическое деяние — «трудовая вахта» к юбилею или очередному съезду партии, наградой за который является орден или даже бронзовый бюст на родине героя. Труд — повседневность, труд — неотъемлемая часть человеческого бытия, повседневная самореализация, непременной обратной стороной которой является вознаграждение в виде достойного образа жизни, удовлетворения материальных и духовных потребностей и уважения окружающих, так и не занял достойного места в общественном сознании. Разрыв между утилитариз-мом, жаждой обогащения и повседневной трудовой деятельностью еще больше углубился.

Отсутствие высших нравственных стимулов хозяйственной деятельности и нейтральность хозяйственных достижений по отношению к религиозной самореализации отчасти объясняют тягу русских купцов к благотворительности, в которой видели проявление христианской жертвенности и любви к ближнему, а значит, и средство «спасения души», «замаливания грехов» эксплуатации и стяжательства.

Получила распространение точка зрения, что безразличие православной церкви к хозяйственной деятельности не разделяло старообрядчество, якобы даже породившее рациональные установки, аналогичные протестантским. Эти гипотезы часто подкрепляются тем фактом, что старообрядческие общины действительно были весьма сильными и рациональными хозяйственными организмами и выходцы из них составляли элиту российского дореволюционного предпринимательства — достаточно вспомнить купеческие династии Гучковых, Кокоревых, Морозовых, Рябушин-

ских, Солдатенковых и др. Однако труд и вообще мирская жизнь у старообрядцев сами по себе также не являются средством служения Богу, как и у всех православных, а остаются лишь проявле-нием аскезы, подчиненной высшему религиозному служению.

Причины большого трудолюбия и высокой предпринимательской активности старообрядцев можно отчасти усмотреть в том, что религиозный раскол, изоляция и самоизоляция староверов от общества произошли в такой момент, когда в народе были сильны ожидания близкого пришествия Антихриста и конца света. У гонимых раскольников напряженность этих ожиданий была особенно высока и порождала у них стремление выделиться из общей массы особым благочестием, твердостью нравственных принципов, безупречным следованием заповедям и традициям. В этом стремлении к нравственному превосходству над большинством также кроется одна из причин трудолюбия и предприимчивости старообрядцев, которые превратились для них в устойчивую норму поведения.

Социальной и политической причиной их высокой хозяйственной активности явились дискриминация и гонения со стороны государства. Староверы в дореволюционной России были лишены возможности делать политическую или военную карьеру, из всех сфер вертикальной мобильности им оставалась только предпринимательская деятельность. В российской культуре высшей, наиболее значимой ценностью, обосновывающей предпринимательскую активность и обеспечивающей модернизацию в конце XIX — начале XX в., было служение высшему общественному и общественно-государственному идеалу. Предпринимавшиеся до сих пор попытки модернизации — при Петре I, Александре II, Столыпине — проводились во имя «великой России», во имя того, чтобы она заняла достойное место в мире.

Собственно предпринимательская и связанная с ней благотворительная, социальная деятельность воспринималась как долг перед обществом. Идеология служения в дореволюционной России была структурирована: собственно государственное служение было привилегией дворянства, в то время как низшие социальные слои и группы — разночинцы, купечество, крестьянство — руководствовались идеей общественного служения. Именно в этой области российское купечество быстрее всего завоевало ведущую

роль.

Однако в других сферах социальной жизни было сложнее: управление страной считалось привилегией двора и бюрократии, духовная жизнь общества направлялась авторитетами из среды интеллигенции и духовенства. Экономическое же развитие не вос-

принималось как самоценная сфера общественного развития, и буржуазия долго не могла занять

Ерасов Б.С. Социальная культурология: Учебник для студентов высших учебных заведений. — Издание третье, 255 доп. и перераб. - М.: Аспект Пресс, 2000. - 591 с. Янко Слава 256 (Библиотека Fort/Da) || https://yanko.lib.ru

достойное место в политической жизни страны и государственном управлении. Вплоть до конца XIX в. в российской публицистике и общественной науке шли напряженные дискуссии о пригодности индустриально-капиталистического типа развития для аграрной России с ее традиционной соборностью. Капитализм скорее стал реальностью российской жизни, чем это признало общественное сознание. Характерно, что В.И. Ленин начал свою публицистическую и революционную деятельность с исследования «Развитие капитализма в России», в котором с помощью основательного социологического анализа доказывал необратимость капиталистического развития России и определяющую роль пролетариата и буржуазии в ее хозяйственной и политической жизни (из чего следовала возможность борьбы за социализм).

В конце XIX в. и особенно после начала первой мировой войны российское предпринимательство, промышленники, осознавая свою роль в укреплении обороноспособности России, заговорили о своих правах решать ее политическую судьбу. Они осознали свое служение России именно как хозяйственную деятельность, как наращивание своего собственного и общественного богатства. П.П. Рябушинский на открытии Первого всероссийского торгово-промышленного съезда в марте 1917 г. говорил: «На нас, торгово-промышленном классе, лежит великая ответственность за наше будущее. Чтобы приступить к созидательной работе, нужны определенные стимулы, нужно знать, что то, что мы создаем, послужит на пользу всем. Работая как частные люди, — потому что на этом зиждется наша деятельность, — творя свое частное дело, мы в то же время творим дело и государственного строительства». Обустройство экономической, материальной жизни начало превращаться в общественно значимое дело, в служение. Начался новый этап формирования в России зрелого и социально-ответственного класса предпринимателей, но он был прерван социалистической революцией.

Когда сейчас говорят об этических традициях российского предпринимательства, то часто имеют в виду свойственную ему традицию благотворительности и меценатства. Помимо изначальных христианских установок на благотворительность как религиозный долг помощи ближнему и проявление любви к нему, у филантропии российских предпринимателей есть и социально-культурные корни. Периферийное место хозяйственного успеха в системе ценностей заставляло желающих увековечить свое имя и заслужить уважение и признательность современников и потом-

ков, стремиться проявить себя в других, более престижных сферах деятельности. Для российского общества такими сферами были патриотическое служение, отсюда охотные и значительные по-жертвования купечества на оборону в периоды войн, а также духовная и интеллектуальная сферы, к которым и стремились приобщиться преуспевающие предприниматели с помощью активной меценатской деятельности, пожертвований на университеты, картинные галереи, музеи, архивы, научные издания и т.д. Как уже говорилось выше, о П.М. Третьякове — основателе всемирно известной картинной галереи — и при его жизни, и сейчас общественность мало интересовалась его предпринимательской деятельностью.

Однако искреннее служение народу в форме благотворительности еще не снимало остроту социальных противоречий, вызванных бурным развитием капитализма. Подлинная социальная ответственность предпринимателей состоит не в обильных пожертвованиях на просвещение народа (хотя они, безусловно, полезны), а в такой организации дела, которая бы обеспечивала трудящимся устойчивое имущественное положение, социальную защиту, возможности для образования и духовного роста. Лишь в начале XX в. отдельные предприниматели, главным образом представители молодого поколения, начали отказываться от меценатства и благотворительности в пользу непосредственной социальной защиты своих рабочих. При фабриках организовывались детские сады, больницы, школы и ремесленные училища, а также библиотеки, посещения театров, благотворительные концерты. Причем делалось это все не из чистой филантропии, а прежде всего из осознания потребности рачительного хозяина в дисциплинированной, квалифицированной и социально благополучной рабочей силе. Таким образом, перед революцией в России началось складывание социально ответственного предпринимательства, тех отношений между бизнесом и обществом, которые характерны для развитого капитализма и которые лежат в основе современного понимания этики бизнеса. Однако нарастание имущественного неравенства, эксплуатации, рабочее движение и сильные социалистические настроения, неблагоприятные внутри- и внешнеполитические условия сделали этот процесс запоздалым и недостаточно интенсивным для предотвращения революционного взрыва.

Какое значение имеют социокультурные традиции российского предпринимательства для современных экономических преобразований? Идеологическое оформление развития нового рос-сийского предпринимательства связано сейчас в первую очередь

с настойчивыми попытками утвердить в общественном сознании ценности индивидуализма и достижительности, эгоизма и потребительства. Однако нам представляется, что не отсутствие по-

Ерасов Б.С. Социальная культурология: Учебник для студентов высших учебных заведений. — Издание третье, 256 доп. и перераб. - М.: Аспект Пресс, 2000. - 591 с. Янко Слава 257 (Библиотека Fort/Da) || https://yanko.lib.ru

добных установок задерживает развитие личной деловой инициативы в современной России (они-то как раз проявляются в нашем обществе в избытке), а недостаточное развитие культуры повсе-дневного труда, срединной культуры вообще, во-первых, нарушение структурной целостности российской культуры, во-вторых.

Шоковая терапия последних лет, обесценившая многолетние трудовые накопления основной массы народа, и спад производства, лишивший миллионы людей возможности жить професси-ональным трудом, еще сильнее углубили разрыв между повседневным трудолюбием и достойным образом жизни. В то же время успешное развитие современной России требует прежде всего четкого усвоения общественным сознанием того общеизвестного еще со времен М. Вебера факта, что капиталистическое общество — это не то, в котором все торгуют, а то, в котором все работают. Базовыми ценностями в нем являются повседневное трудолюбие и добросовестность, честность и выполнение долга, а вовсе не обогащение любым путем по праву сильного. Тем более что в российской культуре никогда не принимались идеи социального дарвинизма — безжалостной борьбы за социальное выживание, за успех и процветание ценой подавления слабых.

Утилитаризм и достижительность так и не стали самодовлеющими ценностями русской культуры. Они занимали подчиненное, периферийное место в общей системе ценностей. Социальные потрясения, пережитые Россией в XX в., разрушили самобытную структуру культуры, привели к дезориентации общественного сознания. В создавшихся условиях формирование нового слоя предпринимателей-производителей, тружеников зависит от того, какое место в духовной системе нового общества займет тот блок ориентаций, который определяет мотивации хозяйственной дея-тельности.

В настоящее время отношение к свободному предпринимательству в обществе хотя и весьма разнородно, но все более склоняется к его принятию, но не в примитивных, грубо-утилитарных формах «дикого рынка» первоначального накопления. Однако главной проблемой для общественного развития является не возможное разнообразие оценок и реакций, а отсутствие нового уровня смыслов и ценностей, на котором различные ориентации могли бы взаимодействовать как разнородные элементы целостной системы. О необходимости формирования такого нового уровня смыслов как главной предпосылки успешных общественных

преобразований говорил крупнейший специалист по теории модернизации Ш. Эйзенштадт. В этом синтетическом, качественно новом, но сохраняющем позитивное значение старого ценностном пласте культуры и следует искать духовные ориентации и нравственные ценности нового российского предпринимательства.