ГЛАВА 2. – Все, ребята. Подъем. По рюкзакам

– Все, ребята. Подъем. По рюкзакам! – Гутов решительно поднялся и стал натаскивать на себя рюкзак.

Накинуть на себя сорокакилограммовый рюкзак не так то просто. Когда, кряхтя и постанывая, оторвешь его от земли, надо еще приподнять, небрежным разворотом закинуть за спину, нашарить за спиной лямку, вдеть в нее руку, и только тогда, подкидывая нижней частью спины эту махину, надвинуть его на плечи. И ждать пока рюкзак устроится там поудобнее.

Я давно изобрел другой способ: сажусь на землю спиной к рюкзаку, вдеваю руки в лямки, переворачиваюсь на живот, упираясь носом и руками в землю, встаю на ноги. Несколько секунд неуверенного пошатывания… а там уж иди, иди, иди…

В начале нашего пути ноги идут еще легко, несмотря на то, что вес наших «баулов» придавливает к земле. Тропинка, протоптанная в траве тянется к перевалу. Поднимаю голову, оторвав взгляд от изучения полу высохшей травы, мелких камешков на тропе, железных шипов на ботинках Юрия.

Перевал вот он – рядом. Полчаса, час… Снова взгляд. Перевал опять близко. Ну, кажется несколько метров. Сколько же до него топать придется? Ноги под тяжестью рюкзака уже начинают легонько дрожать. А ведь это еще и не главный перевал через хребет Хорумнуг-тайга, который должен (судя по карте) вывести нас на плато Сангилен, а плавное понижение на отроге главного хребта, через которое мы только спрямим длинный язык реки Эрзин.

– Э –хм –э… командир… пора бы и «передых» объявить, – послышался Юркин просящий голос из-под большого тюка.

– Выползем на эту сопку – отдохнем. Заодно и окрестности… обозрим, – не оборачиваясь «режет» командир.

Генка, да и я тоже, не вступаем в переговоры. Идти тяжело, дыхание и без того сбивает тяжеленный рюкзак. Сколько, собака, весит? Конечно, сорок килограммов не будет. Нет… Врут туристы про сорокакилограммовые рюкзаки. В аэропорту взвешивали, в среднем по тридцать-тридцать пять было… Ну, продуктов докупили…может тридцать восемь – тридцать девять? Наверное… Но, сорок? Нет! Сорока нет… Однако, тяжелый собака, как бы хребет не проломил.

Слышится какой-то невнятный разговор впереди. Поднимаю голову. Господи! Откуда он появился? Перед Гутовым восседает на пегой лошадке местный. Тувинец! А может монгол? Обветренное, загорелое почти до черноты лицо с типично монгольским разрезом глаз, выпирающие скулы, на голове островерхая войлочная шляпа с загнутыми вверх короткими черными по канту полями. В день своего рождения эта «ермолка» была скорее всего белого цвета. Теперь же, вероятно от долгой службы, она потеряла первоначальный цвет, и стала какой-то серовато-желтой. Но также весело, задиристо сидела на черных волосах немолодого всадника.

– Дра-т-вуй-те…

– Здравствуйте… Приветствуем… Будьте здоровы… – нестройный хор наших ответов.

Всадник перекинул ногу через круп лошади и оказался на земле. На нем был стеганый войлочный халат серого цвета, мягкие кожаные сапоги со слегка загнутыми вверх носками. Весь вид его говорил о мирном земледельце, пастухе… но, поверх халата, через плечо была перекинута малокалиберная винтовка с самодельным прикладом. Вокруг приклада прибит ремешок с кожаными карманчиками, из которых угрожающе выглядывали свинцовые пульки патронов.

– Перекур, ребята… – Борис сбросил рюкзак и за руку поздоровался с охотником. Судя по винтовке это был именно охотник, и охотник на хорошую дичь. Поскольку из такого вооружения они бьют белке в глаз, маралу – в сердце.

Мы мигом поскидывали рюкзаки, и уселись на тропе. Закурили…

– Николай, – представился охотник и вновь пожал всем руки. На этом, оказывается, заканчивался весь его словарный запас, который он мог произнести по-русски. А наша небольшая экспедиция, конечно же не имела переводчика.

Долго наша команда пыталась выяснить у него (охотники же прекрасно знают местность) местонахождение пещер. Гутов показывал раздвинутыми руками подземные полости, Коренев просовывал руку под камень, доказывая, что нам нужны подземелья. Даже мычанием и закрытыми глазами пытались объяснить тишину и темноту пещер. Бесполезно! Николай только зачарованно заглядывал в ствол Юркиного одноствольного ружья 16 калибра, и удивленно цокал языком, а когда узрел на Савине подбитые железными триконями подошвы горных ботинок, потерял интерес даже к его ружью. Он, сидя на земле, любовно поглаживал ботинки и приговаривал:

– Х-а-а-ра-шо! А-ах, х-а-а-ра-шо…

В конце концов, Николай сообразил, что мы хотим знать и принялся быстро говорить, показывая на чернеющие вдалеке горы. Теперь уже мы не смогли понять ни одного слова. Тогда Николай взял мою ногу, жестами объяснив, что это основной хребет, приставил к ней ботинок Савина (вместе с его ногой), и рукой показал в направлении отрога по которому мы поднимались. Таким образом мы довольно быстро уяснили себе местонахождение пещеры. Двух пещер – показал на пальцах Николай.

Поблагодарили, попрощались. Николай последний раз бросил любовный взгляд на Юркины «трикони», сел на лошадь и поехал по тропинке вниз. Наши рюкзаки тоже «сели» на наши спины и поползли вверх. Вверх, вверх, вверх…

В альпинистском лагере, когда сдают зачет по физподготовке, приходится 15 раз делать «пистолетик» – приседать (и главное – подниматься!) на одной ноге. А здесь?

В одном километре – тысяча метров! В каждом метре – два шага. Это ж получается, на каждый километр я выжимаюсь на одной ноге две тысячи раз!!! Да еще с полуторным весом!!! Ни фига себе!!! То-то в колени словно гвозди воткнули, а в икрах ног трепещут все жилки. Я - то знаю, завтра будет легче, послезавтра еще, потом втянешься и вообще не будешь замечать усталости. Но… это потом, а сейчас…

– Привал! Перекур! Отдых!

Оказывается мы уже выползли на седловину отрога. Рюкзак сам, почти без моей помощи, скатился с плеч:

– Ух, б…! Хорошо! – я плюхнулся рядом, сложив усталые ноги на Генкин «сидор». Усталость и нудная боль, как из опрокинутого сосуда, вытекала из ног куда-то в область ягодиц, и, вроде бы, всасывалась в прогретую солнцем, затвердевшую землю.

Гутов вытянул из кармана рюкзака полевой бинокль и уже осматривал окрестности. Немного успокоилось дыхание и унялась дрожь в ногах.

Перед нами расстилалась великолепная панорама: далеко внизу широким изгибом поворачивалась река Эрзин, немного впереди отблескивал на солнце впадающий в нее серебристый ручей. На левом берегу Эрзина уступами уходили вверх безлесные увалистые горы. В самом низу у реки темно-зеленого цвета, желтовато-золотистые посередине и почти черные на самом верху водораздельного хребта, за которым течет река Нарын. Еще дальше, теряясь в дымке над всем возвышается черная гора с просвечивающей через дымку снеговой вершиной. Прямо над нами, и дальше влево до горизонта, огромным массивом разлегся хребет Хорумнуг-тайга. Эрзин, петляя между отрогами двух хребтов, уходил влево, к своим истокам. Хорумнуг-тайга еще невысокий над нами, к востоку постепенно повышался, становился массивнее, темнее, угрюмее. И в необозримой дали, сливался с другими хребтами, образуя горный узел – нагорье Сангилен. Отсюда виднелись лишь тяжелые черные горы, закрывающие горизонт на северо-востоке. Даже белый снег не проглядывался на таком расстоянии.

– Во-о-он туда нам топать, – не отнимая от глаз бинокль, показал Гутов на густую скальную черноту высоко в небе на северо-востоке.

– Ни хрена себе?!! – присвистнул Савин. Коренев тем временем пытался поудобнее установить Юркин рюкзак:

– Юр, что ты рюкзак так кинул? Склон крутой – ускачет вниз, сам за ним пойдешь!

– Не ускачет. Я его ногой придерживаю…

После недолгого (уж это точно!) отдыха, напяливаем рюкзаки и легкой рысью, если можно так выразиться, спускаемся к реке.

– Дураки! Шли бы по бережку Эрзина, не пришлось бы лезть в гору. Все-таки – умный в гору не дурак! – пытаюсь я пошутить. Но серьезный командир не принимает моего юмора:

– Ну и тянул бы по бережку километров пять лишних…

– Зато не в гору…

Можно было бы еще какие аргументы привести в пользу хождения по ровной прямой дороге, но крутой спуск, выскальзывающие из-под ноги камешки, рюкзак, то пытающийся опрокинуть тебя через голову, то усадить на «пятую точку», не дают возможности продолжить этот чисто теоретический спор. Тем более, что Гутов вообще-то, прав: действительно мы сэкономили несколько верст пути, да еще и порасспросили охотника. Да и неизвестно, какая тропа внизу, и есть ли она вообще! Так что помолчим, до лучших времен.

Погода нас сегодня балует: светит ласковое солнце, небольшие тучки лениво передвигаются по небу, цепляясь за черные вершины хребта. Прохладный ветерок овевает наши лица. Идти легко и приятно (оно и понятно: не в гору переть!).

– Ой, мужики, смотрите!!! – Коренев удивленно показывает рукой влево.

Поворачиваюсь туда. Из небольшого крутого распадка навстречу нам выходит… верблюд! Да, да! И не какой-нибудь там одногорбый, или гималайский, а что ни на есть настоящий двугорбый верблюд! Хотя, если уж совсем честно, как я отличу Гималайского, от любого другого, если вижу его в первый раз? Хотя одногорбого все же не спутаю с экземпляром, что перед нами. Верблюд методично двигает челюстями, что-то пережевывая. Что он может здесь жевать? Сухую, жесткую траву? Да такому телу, пожалуй, полтонны на один присест надо!? Он же выше меня в два раза, даже если рюкзак я на голову поставлю.

– Мужики, он дикий или домашний? – Коренев уже пытается пристроить рюкзак на крутом склоне и нацеливается фотоаппаратом.

– А ты у него уздечку видишь? Или веревочку, на худой конец, – Юрий торопливо вытаскивает из кармана патроны, причем вместе с ними вываливаются и падают на склон какие-то бумажки, тряпочки. Легкий ветерок быстро подхватывает их и уносит на перевал. Савин не замечает потери, заряжает ружье и успокаивается:

– Ну, вот… Теперь пускай атакует… Ха-ха-ха… Против пули не попрешь!

– Да брось ты, Юрка. Обычный домашний верблюд. Видишь он стоит, не убегает, ждет что мы подойдем, погладим его…

– Ну и подходи, раз ты такой смелый.

Геннадий уже устроил рюкзак на тропе, вырвал из-под ног пучок травы, и, протягивая его верблюду, как какой-нибудь Зорьке или Маруське на молочной ферме, пошел к верблюду:

– На, маленький… Поешь… Ишь, какой красивый… Поешь, я тебя поглажу, расчешу шерстку…

Я не хочу снимать свой «сидор» – через минуту вновь напяливать на себя!? Нет, уж! Дудки! Согнулся. Переместив всю тяжесть на поясницу. Усталые плечи радостно заныли, отдыхая.

Верблюд не убегает и, кося одним глазом, задумчиво разглядывает Коренева. И вроде решает в уме задачу – что это такое маленькое тут рвет его корм, да еще сует прямо под нос? Что он сам уже не в состоянии щипать?

Мы с интересом ждем развития событий, волнуемся а не укусит ли это животное нашего спелеолога (зубы-то во-о-н какие, желтые да огромные)? Мало ли, что травоядное. Вдруг какая мутация, или просто захотелось чего-нибудь вкусненького отведать!? Хотя, что может быть вкусного в Кореневе? Да после подъема от него потом тянет, пожалуй, почище чем от «корабля пустыни». Даже Борис Гутов, наш руководитель, остановился и ждет, чем закончатся мирные переговоры царя природы и царя пустыни.

Переговоры закончились очень быстро: верблюд не меняя задумчивого выражения глаз, чуть приподнял голову и… плюнул в Генку всем, что накопилось во рту!!!

Рыжевато-зеленая, консистенции сметаны, слюна, с огромным, невероятно огромным количеством пены, вмиг окутала Генкино лицо, шею, грудь, фотоаппарат и даже спортивную, с помпоном синюю вязаную шапочку. Ну, надо же – какой плевок! С расстояния в два–три метра точно в голову! Ошеломляющая меткость. Бедному Кореневу ничего не оставалось, как отдирать от себя, застывающую, прилипающую словно напалм, жидкость и ругать сквозь зубы «это проклятое животное». Надо отдать должное – даже в такой ситуации Геннадий не заматерился, что уж Гутов, а тем более я, сделали бы непременно. Ин-тел-ли-ген-ция!

Верблюд, оглядев результаты плевка, мне показалось, произнес: «Ребята, ничего личного. Не обижайтесь – работа такая» – повернулся и резво убежал по травянистому склону. Оба верблюжьих горба колыхались переваливаясь с боку на бок. Савин стоял ошеломленный, не зная толи бить верблюда «в угон», толи смеяться над «естествоиспытателем».

– Ну и как, Генка? – стараясь сохранять серьезный вид, спросил я.

– Что, как?

– Ну, дикий или домашний? Не понял?

– А, иди ты… Глаза щиплет… Промыть бы…

– Напяливай рюкзак, дойдем до ручья – недалеко уже. Так обмоешься, и дальше вниз к Эрзину. Там и ночевка.

– Рановато еще, – поглядев на солнце, определил Савин.

– Ничего. Генке, вон, подмываться надо. От него же в палатке вонять будет, что от бродячей псины…