ИЮЛЬ 1990-ГО

В последний вечер наших отношений мы с Брендоном сидим в артхаусном кинотеатре в Пасадене и смотрим канадский фильм «Иисус из Монреаля»; в нем священник подходит к труппе безработных актеров и просит их освежить пресную мистерию его церкви.

Пока актеры инстинктивно воссоздают последние дни жизни Христа, их жизнь тоже развивается. Они поднимают свое достоинство и отказываются от эмоций ради целостности. Но к концу фильма, когда главный герой, играющий Христа, умирает в монреальской подземке, я не могу остановить поток слез, текущих по моему лицу.

Уже несколько месяцев я хочу закончить свои отношения с Брендоном.

Дважды я пыталась их закончить, но видимо мне не хватило смелости. Нет смысла отрицать, что у нас эмпатическая связь. Больше всего мы устанавливаем связь в постели, когда мы спим или занимаемся любовью. В эти моменты мы становимся беспечными, маленькими покинутыми детьми, ищущими убежище.

Вне постели у нас все не так хорошо. Я чувствую, что мне не удается стать к нему ближе. Как будто он все время играет. Даже когда мы остаемся наедине, такое чувство, что он играет на камеру. Может его годы становления прошли под блеском камер папарацци. А может он испытывает давление, чувствуя, что должен быть таким же сногсшибательным, как его отец?

Не знаю. И уже оставила попытки узнать.

Я хорошо знаю о том, что отношения между двумя актерами всегда непросты. Мы оба лидеры, оба хотим стать рок-звездами, но что-то коварное проявляется, пока я смотрю «Иисуса из Монреаля».

Я отказывалась признать, но больше не могу. Я полностью признаюсь себе, что до сих пор с Брендоном, потому что его ракета вот-вот взлетит, а я лишь хочу прокатиться.

Вот оно. Черным по белому. Я тупо использую его.

Меня осеняет, что я рискую потерять душу. Не в том драматическом ключе, как в тех историях, которые слышишь еще подростком, когда главный герой осознанно продает свою душу дьяволу за каплю земной славы. Все куда проще: это лишь серия пошаговых решений в сторону от правильных поступков. Я переживаю, что однажды проснусь, не понимая, кто я и на что способна.

Брендон отвозит нас домой, держит мою руку и спрашивает снова и снова: “Что случилось? Почему ты плачешь? ”

Я знаю, что если отвечу вслух, то не смогу сдержаться. Между нами будет все кончено и мне уже не по себе. Он отводит меня в постель, и мы пытаемся найти там друг друга. Это первый раз, когда даже здесь что-то не так.

После я кладу свою голову ему на грудь, мои слезы капают на его кожу. “Пожалуйста, скажи, что не так” – шепчет он.

Я хочу объяснить ему так, чтобы это не ранило его. “Я ищу дом” – говорю я. “и мы это не он”.

В тот момент, когда эти слова слетают с моих губ, я понимаю, что это правда. Я выросла из убежища своей бабушки. Моей страсти к актерскому мастерству больше недостаточно. Может, слишком слабо или неправильно искать дом в мужчине, но мне нужно именно это.

* * *

Брендон не ждет расставания, и это застает меня врасплох. Отношения истрепались и стали такими натянутыми, что я подумала, что именно он положит этому конец.

Я пытаюсь сбежать, и уже добираюсь до гостиной, и тут слышу, как он зовет меня из спальни.

Я замираю на месте как вкопанная от боли в его голосе. Я хорошо знаю эту боль и не хочу быть ее причиной. И тогда я возвращаюсь к нему. Это не новое обещание. Теперь наши отношения это что-то отмирающее, они исчерпали себя. Я возвращаюсь к нему, потому что люблю его, хоть и любовь моя несовершенна, и не стану заставлять его страдать в этот момент. Мы обнимаем друг друга без слов. В конце концов мы засыпаем.

Утром мы просыпаемся уставшими, но он спокоен и смиряется с моим уходом. Я сажусь в свою машину и сдаю назад по длинной дорожке из разбитого цемента. Слезы, которые я почти не замечаю, текут самопроизвольно. Я все еще слышу, как голос Джона Леннона поет снова и снова: “Прекрасный, прекрасный, прекрасный… прекрасный мальчик”.