Глава Четвертая

Снились тревожные сны, сны на незнакомых языках, сны о доме, о смерти. Странные кусочки абракадабры, выхваченные из проблесков сознания, расплывчатые и зыбкие, порожденные моим сотрясенным мозгом. Женщина без лица дует пыль мне в глаза. Ощущение, что меня погружают в теплую воду. Голос Эммы, который уверяет меня, что все будет хорошо, что это друзья, что мы в безопасности. А затем полная тьма без сновидений в течение долгих часов.

В следующий раз, когда я очнулся, это был уже не сон, и я знал это. Я лежал, заботливо укутанный в одеяло, на кровати в маленькой комнате. Тусклый свет прорывался сквозь задернутые шторы. Значит, сейчас день. Только какой день?

На мне была ночная рубашка, а не старая, пропитанная кровью одежда, и мои глаза были промыты от песка. Кто-то явно позаботился обо мне. Также, хотя я чувствовал смертельную усталость, я почти не чувствовал боли. Мое плечо перестало ныть, голова тоже прошла. Я не знал, что бы это могло означать.

Я попытался сесть. На полпути мне пришлось остановиться и опуститься на локти. На ночном столике рядом с кроватью стоял стеклянный кувшин с водой. В одном углу комнаты находился массивный гардероб. В другом… Я моргнул и протер глаза, чтобы удостовериться… Да, так и есть, на стуле спал человек. Мои мысли ползли так медленно, что я даже не успел удивиться, только подумал: «Как необычно». И действительно, он выглядел так необычно, что я некоторое время пытался понять, что я вижу. Он был похож на человека, составленного из половинок: половина его волос была прилизана, половина — торчала вихрами, половину лица покрывала всклокоченная борода, другая была гладко выбрита. Даже его одежда: штаны, мятый свитер, круглый гофрированный воротник, были с одной стороны современные, с другой — устаревшие.

— Привет? — позвал я неуверенно.

Мужчина вскрикнул, вздрогнув так сильно, что свалился со стула и с грохотом приземлился на пол.

— О, мой бог! О, господи! — он вскарабкался обратно на стул, глаза его были широко раскрыты, а руки дрожали. — Вы проснулись!

— Простите, я не хотел напугать вас…

— Ах, нет, это полностью моя вина, — пролепетал он, разглаживая одежду и расправляя кружевной воротник. — Пожалуйста, не рассказывайте никому, что я заснул, пока смотрел за вами!

— Кто вы? — спросил я. — Где я? — мое сознание быстро прояснялось, и тут же начало заполняться вопросами. — Где Эмма?

— Да, точно! — мужчина выглядел несколько сбитым с толку. — Я, наверное, не самый подходящий обитатель этого дома, чтобы отвечать на… вопросы …

Он произнес это слово шепотом, подняв брови, так, словно вопросы были под запретом.

— Итак! — он указал на меня. — Вы — Джейкоб! — он указал на себя. — Я — Ним! — он повертел ладонью. — А это — дом мистера Бентама. Он жаждет встретиться с вами. Вообще-то я должен известить его, как только вы проснетесь.

Я оттолкнулся локтями и сел прямо, на это усилие, казалось, ушли почти все мои силы.

— Мне все это без разницы. Я хочу видеть Эмму.

— Конечно! Вашу подружку…

Он помахал ладонями, изображая маленькие крылья, а его глаза бегали по комнате, словно он ожидал найти Эмму в одном из углов.

— Я хочу видеть ее. Сейчас же!

— Меня зовут Ним! — пискнул он. — И я должен сообщить… да, мне дали строгие указания…

Паническая мысль пронзила меня, что Шэрон, торгаш по своей сути, спас нас от толпы только для того, чтобы продать на запчасти.

— ЭММА! — получилось заорать у меня. — ГДЕ ТЫ?!!

Ним побелел и плюхнулся на стул. Похоже, я до смерти напугал его.

Секундой позже из коридора донесся топот ног. В комнату влетел мужчина в белом халате.

— Ты проснулся! — воскликнул он.

Я предположил, что это может быть только доктор.

— Я хочу видеть Эмму! — повторил я.

Я попытался перекинуть ноги через край кровати, но они оказались тяжелыми словно бревна.

Доктор бросился ко мне и заставил лечь обратно на постель.

— Не утомляй себя, ты еще не полностью оправился!

Доктор велел Ниму найти мистера Бентама. Ним убежал, по дороге врезавшись в дверной косяк и с шумом вывалившись в коридор. А в дверях появилась Эмма, задыхающаяся от бега и сияющая, ее волосы ниспадали на чистое белое платье.

— Джейкоб?

При виде ее я почувствовал внезапный прилив сил, и, оттолкнув доктора, сел прямо:

— Эмма!

— Ты очнулся! — воскликнула она, подбегая ко мне.

— Поосторожнее с ним, он еще слаб, — предупредил доктор.

Сдерживая себя, Эмма подарила мне самое нежное из объятий, а потом села рядом на край кровати:

— Прости, что меня не было рядом, когда ты проснулся. Мне сказали, что ты будешь спать еще несколько часов…

— Все нормально, — ответил я. — Но, где мы? Сколько мы уже здесь?

Эмма взглянула на доктора. Он что-то писал в маленьком блокноте, но явно слушал. Эмма повернулась к нему спиной и понизила голос:

— Мы в доме одного богатого человека, в Акре Дьявола. Где-то в тайном месте. Шэрон принес нас сюда день-полтора назад.

— И это все? — спросил я, внимательно разглядывая лицо Эммы. Ее кожа была идеально гладкой, а порезы превратились в тонкие белые линии. — Ты выглядишь почти полностью здоровой.

— У меня была всего пара ушибов да царапин…

— Ничего подобного, — возразил я. — Я помню, что там произошло.

— У тебя было сломано ребро и порваны связки плеча, — вставил доктор.

— У них тут есть женщина, — объяснила Эмма. — Целитель. Ее тело производит сильнодействующую пыльцу…

— И двойное сотрясение, — добавил доктор. — Но ничего, с чем бы мы не смогли в итоге справиться. Но ты, парень… Ты был почти мертв, когда попал сюда.

Я потрогал свою грудь, живот, везде, куда меня били. Никакой боли. Я поднял правую руку и повращал плечом. Никаких проблем.

— Словно у меня новая рука! — воскликнул я с изумлением.

— Повезло, что тебе не понадобилась новая голова, — послышался другой голос.

Шэрон, низко нагнувшись, чтобы поместиться в дверной проем, вошел в комнату:

— Честно говоря, жаль, что они и в самом деле не приделали тебе новую, потому что, та, что на тебе сейчас, явно набита опилками. Вот так вот исчезнуть, сбежать, не оставив никакой подсказки о том, куда вы отправились! И это все после того, что я вам говорил об Акре! О чем вы только думали?! — он навис надо мной и Эммой, грозя длинным белым пальцем.

Я расплылся в улыбке:

— Привет, Шэрон. Приятно снова тебя видеть.

— Да, «ха-ха», давайте все улыбаться, теперь, когда все замечательно. Но вас там едва не убили!

— Нам повезло, — откликнулась Эмма.

— Да! Повезло, что я оказался там! Повезло, что мои сборщики-кузены были свободны в тот вечер, и я успел перехватить их до того, как они нагрузились «Канавным светлым» в «Качающемся Гробу»! А они не работают за бесплатно, между прочим. Я включаю их услуги в ваш счет, наряду с моей поврежденной лодкой!

— Ладно, ладно! — остановил я его. — Успокойся, хорошо?

— О чем вы только думали?! — повторил он, и его жуткое дыхание облаком окутало нас.

И тут я вспомнил то, что пришло мне на ум до этого, и сорвался:

— Что ты — не заслуживающий доверия наглец! — выпалил я. — Что у тебя на уме только деньги, и ты, скорее всего, при первом же удобном случае продал бы нас в рабство! Да-а, — протянул я, — мы заглянули в одно такое заведение. Мы знаем все про те темные делишки, которыми вы, странные, занимаетесь тут, и если хоть на минуту вы решили, что мы поверили, что ты, — я ткнул пальцем в Шэрона, — или хоть кто-нибудь из вас, — я ткнул в доктора, — помогаете нам исключительно по доброте душевной, то вы — психи! Так что, или скажите, что вам от нас нужно, или отпустите нас, потому что у нас… нас…

Неожиданная волна невероятной усталости обрушилась на меня. Перед глазами все поплыло.

— Есть дела поваж…

Я тряхнул головой, попытался встать, но комната начала вращаться. Эмма взяла меня за руки, а доктор мягко толкнул обратно на подушки.

— Мы помогаем вам, потому что мистер Бентам попросил нас об этом, — произнес он натянуто. — Что ему нужно от вас, что же, вам придется спросить у него самим.

— Как я уже говорил, Мистер Как-Его-Там может поцеловать меня в… ммфф…

Эмма зажала ладонью мой рот:

— Джейкоб пока еще немного не в себе, — сообщила она. — Я уверена, что он хотел сказать: «Спасибо, что спасли нас. Мы у вас в долгу».

— И это тоже, — пробубнил я сквозь ее пальцы.

Я был зол и напуган, но также по-настоящему счастлив, что остался жив… И что вижу Эмму, целую и здоровую. Когда я подумал об этом, весь мой запал улетучился, и меня наполнила простая благодарность. Я прикрыл глаза, чтобы комната перестала кружиться, и прислушался к голосам, которые шептались обо мне.

— Он представляет проблему, — тихо произнес доктор. — Его нельзя допускать к мистеру Бентаму в таком состоянии.

— У него мозги набекрень, — ответил Шэрон. — Если бы девочка и я поговорили с ним с глазу на глаз, уверен, мы бы переубедили его. Вы не оставите нас наедине?

Неохотно, доктор согласился. Когда он ушел, я снова открыл глаза и сфокусировал взгляд на Эмме, которая смотрела на меня сверху вниз.

— Где Эддисон? — спросил я.

— Он перебрался на ту сторону, — ответила она.

— Точно, — пробормотал я, вспоминая. — О нем что-нибудь слышно? Он еще не вернулся?

— Нет, — ответила она тихо. — Еще нет.

Я подумал о том, что это могло значить, что могло случиться с ним, но эта мысль была невыносима.

— Мы обещали отправиться за ним, — напомнил я. — Если он смог перебраться, то и мы сможем.

— Эта пустó та в мосту возможно и не обратит внимания на собаку, — встрял Шэрон, — но с вас она точно сдерет кожу и закинет прямо в кипяток.

— Уйди, — бросил я ему. — Я хочу поговорить с Эммой наедине.

— Зачем? Чтобы вы могли вылезти в окно и снова сбежать?

— Никуда мы не собираемся, — возразила Эмма. — Джейкоб не может даже встать с постели.

Шэрон был непреклонен.

— Я встану в углу и займусь своим делом, — заявил он. — И это мое лучшее предложение.

Он отошел, взгромоздился на стул с одним подлокотником, где до этого сидел Ним, и принялся насвистывать и выковыривать грязь из-под ногтей.

Эмма помогла мне сесть, и мы прижались друг к другу лбами и разговаривали шепотом. Какое-то время меня так переполняло ощущение ее близости, что все вопросы, наполнявшие мой мозг, исчезли, и осталась только ее рука, касающаяся моего лица, гладящая меня по щеке, по подбородку.

— Ты так меня напугал, — прошептала Эмма. — Я уже думала, что потеряла тебя.

— Я в порядке, — заверил я ее. Я знал, что это не так, но меня смущало, когда обо мне беспокоились.

— Ты не был. Совсем. Тебе следует извиниться перед доктором.

— Я знаю. Я просто психанул. И прости, что напугал тебя.

Она кивнула и посмотрела в сторону. Ее взгляд медленно блуждал по комнате, а когда она снова посмотрела на меня, в нем сверкнула какая-то новая твердость.

— Мне хочется думать, что я сильная, — произнесла она. — Что причина, по которой сейчас на свободе я, а не Бронвин, или Миллард, или Енох, это то, что я достаточно сильная, что на меня можно положиться. Я всегда была той, кто может вынести все. Будто внутри меня есть датчик боли, который не включается. Я могу заблокировать ужасные вещи и продолжать двигаться дальше, делать то, что нужно делать, — она нащупала мою руку, лежащую поверх покрывала. Наши пальцы сплелись сами собой. — Но когда я думаю о тебе… как ты выглядел, когда тебя подняли с земли, после того как те люди…

Она судорожно вздохнула и тряхнула головой, словно отгоняя воспоминания:

— То я просто ломаюсь.

— Я тоже, — тихо произнес я, вспомнив, какую боль я испытываю всякий раз, когда вижу, что больно ей, какой ужас сковывает меня каждый раз, когда ей грозит опасность. — Я тоже, — я сжал ее ладонь и подбирал слова, чтобы сказать что-нибудь еще кроме этого, но она заговорила первой.

— Я хочу, чтобы ты пообещал мне кое-что.

— Все, что угодно, — ответил я.

— Мне нужно, чтобы ты не умер.

Я выдавил улыбку. Эмма не улыбалась.

— Ты не можешь этого сделать, — произнесла она. — Если я потеряю тебя, все остальное уже не будет иметь смысла.

Я обвил ее руками, крепко прижимая к себе:

— Я постараюсь изо всех сил.

— Этого мало, — прошептала она. — Пообещай мне.

— Хорошо. Я не умру.

— Скажи «я обещаю».

— Я обещаю. Ты тоже скажи.

— Обещаю, — прошептала она.

— А-ах, — мечтательно отозвался Шэрон из угла, — эта сладкая ложь, которую говорят все влюбленные…

Мы оторвались друг от друга.

— Ты вообще-то не должен подслушивать! — возмутился я.

— Ну все, достаточно, — заявил он, с громким скрежетом подтаскивая по полу стул и ставя его рядом с кроватью. — Нам нужно обсудить еще много важных дел. В частности — извинения, которые вы должны принести мне.

— За что? — сердито спросил я.

— За то, что поставил под сомнения мою честность и репутацию.

— Каждое слово было правдой, — ответил я. — Эта петля кишит ворами и подонками, а ты — движимый только своей выгодой хам.

— Без капли сочувствия к тяжелому положению своего собственного народа, — добавила Эмма. — Хотя, тем не менее, еще раз спасибо, что спас нас.

— Живя здесь, учишься беспокоиться только о собственной персоне, — ответил Шэрон. — У каждого есть своя история. Каждый в тяжелом положении. Все что-то хотят от тебя, и при этом они почти всегда лгут. Так что, да, я остаюсь беззастенчивым корыстолюбивым эгоистом. Но я глубоко возмущен вашим предположением, что я вожу какие-либо дела с теми, кто торгует странным живым товаром. Только потому, что я капиталист, не означает, что я — злобный ублюдок.

— И откуда мы могли это знать?! — воскликнул я. — Нам пришлось умолять и подкупать тебя, только чтобы ты не бросил нас там, на пристани, помнишь?!

Он пожал плечами:

— Это было до того, как я понял, кто ты такой.

Я быстро взглянул на Эмму, а затем ткнул себя в грудь:

— Кто я такой?

— Ты, мой мальчик. Мистер Бентам ждет уже очень давно, чтобы поговорить с тобой. С того дня, как я впервые открыл свое дело как лодочник, сорок с лишним лет назад. Бентам гарантировал мне безопасный проход из Акра и в Акр, если я пообещаю все это время наблюдать, когда ты появишься на горизонте. Я должен был привести тебя к нему. И теперь, наконец, я могу выполнить свою часть сделки.

— Ты, наверное, перепутал меня с кем-то другим, — ответил я. — Я — никто.

— Он сказал, что ты сможешь разговаривать с пустó тами. Сколько странных ты знаешь, которые могут это?

— Но ему всего шестнадцать, — вмешалась Эмма. — По-настоящему шестнадцать. Как он может…

— Вот поэтому мне потребовалось некоторое время, чтобы понять, что к чему, — ответил Шэрон. — Мне нужно было увидеться с мистером Бентамом лично. У него я и находился, когда вы убежали. Видишь ли, ты не подходишь под описание. Все эти годы я высматривал старика.

— Старика? — переспросил я.

— Точно.

— Который разговаривает с пустó тами.

— Как я уже сказал.

Эмма сильнее сжала мою руку, и мы обменялись взглядами («нет, этого не может быть»), а затем я сбросил ноги с кровати, почувствовав новый прилив энергии:

— Я хочу поговорить с этим вашим Бентамом. Прямо сейчас.

— Он увидится с тобой, когда будет готов, — ответил Шэрон.

— Нет, — отрезал я. Сейчас.

Как только я это произнес, в ту же самую секунду, раздался стук в дверь. Шэрон открыл ее. На пороге стоял Ним.

— Мистер Бентам будет ждать своих гостей на чай через час, — отчеканил он, — в библиотеке.

— Мы не можем ждать час, — возразил я. — Мы и так уже потеряли здесь слишком много времени.

При этих словах Ним покраснел и надул щеки:

— Потеряли?!

— Джейкоб имел в виду, — быстро произнесла Эмма, — что у нас есть другая неотложная встреча, здесь, в Акре, на которую мы уже и так сильно опаздываем.

— Мистер Бентам настаивает на том, чтобы встретить вас как подобает, — заявил Ним. — Как он всегда говорит: «В тот день, когда у нас не будет времени на хорошие манеры, мир в любом случае уже будет потерян для нас». И кстати о манерах, я должен удостовериться, что вы будете одеты соответствующим образом.

Он подошел к гардеробу и открыл тяжелые дверцы. Внутри было несколько вешалок с одеждой.

— Можете выбрать, все, что вам понравится.

Эмма вытянула наружу отделанное рюшами платье и скривила губы:

— Это как-то неправильно. Играть в переодевания и попивать чаек, пока наши друзья и имбрины вынуждены терпеть птица-знает-что.

— Мы делаем это ради них, — ответил я. — Нужно только подыграть, пока этот Бентам не расскажет нам, что ему известно. Это может быть важно.

— Или он может оказаться просто старым одиноким человеком.

— Не говорите так о мистере Бентаме! — возмутился Ним, поморщившись. — Мистер Бентам — святой, гигант среди людей!

— Ох, успокойся, — бросил Шэрон.

Он подошел к окну и раздвинул шторы, впустив в комнату немного тусклого желтоватого дневного света.

— Вставайте и за дело! — велел он нам. — У вас двоих назначена встреча.

Я откинул покрывало, и Эмма помогла мне встать с кровати. К моему удивлению, ноги выдержали мой вес. Я взглянул в окно на пустую улицу, окутанную желтой мглой, а затем, вместе с Эммой, поддерживающей меня под локоть, подошел к гардеробу, чтобы выбрать, во что переодеться. Комплект одежды обнаружился на плечиках, помеченных биркой с моим именем.

— Можно нам уединиться, чтобы переодеться? — попросил я.

Шэрон посмотрел на Нима и пожал плечами.

Ним всплеснул руками:

— Это неприлично!

— А-а-а, да все нормально, — махнул рукой Шэрон. — Но не озорничайте тут, хорошо?

Эмма покраснела как свекла:

— Понятия не имею, о чем ты говоришь!

— Ну да, конечно, — он выгнал Нима из комнаты и остановился на пороге. — Я могу рассчитывать, что вы не убежите снова?

— С чего нам так поступать? — спросил я. — Мы же хотим встретиться с мистером Бентамом.

— Мы никуда не уйдем, — заверила его Эмма. — Но почему ты еще здесь?

— Мистер Бентам попросил меня присмотреть за вами.

Я задумался, означает ли это, что Шэрон остановит нас, если мы попытаемся уйти.

— Должно быть, ты здорово обязан ему, — хмыкнул я.

— Колоссально, — ответил он. — Я обязан этому человеку своей жизнью.

И согнувшись почти пополам, он протиснулся в дверной проем и вышел в коридор.

* * *

— Ты переодевайся там, — Эмма указала на дверь, ведущую в маленькую ванную, — я переоденусь здесь. И не подглядывай, пока я не постучу!

— Ла-адно-о! — протянул я преувеличенно разочаровано, пытаясь не показать, что я действительно разочарован. Хотя увидеть Эмму в нижнем белье было, несомненно, заманчивой перспективой, то, что нашим жизням последнее время постоянно угрожала смертельная опасность, отправило эту часть моего подросткового мозга в глубокую заморозку. Еще пара серьезных поцелуев, однако, и мои базовые инстинкты могут начать проявлять себя.

Ну да ладно.

Я закрылся в ванной, которая вся сияла белым кафелем и тяжеловесной железной сантехникой, и наклонился над раковиной, чтобы рассмотреть себя в посеребренном зеркале.

Выглядел я жутко.

Мое лицо было раздуто и расчерчено воспаленными красными линиями, которые хоть и заживали быстро, все еще были заметны, напоминая о каждом ударе, обрушившимся на меня. Туловище представляло собой географическую карту из синяков, безболезненную, но уродливую. В труднодоступных складках ушей запеклась кровь. При виде ее у меня закружилась голова, и я сжал край раковины, чтобы не меня не шатало. Отвратительные воспоминания внезапно нахлынули на меня: ноги и кулаки колотят меня, земля поднимается навстречу.

До этого никто еще не пытался убить меня голыми руками. Это было что-то новое, отличное от того, когда на тебя охотятся пустó ты, которых ведет инстинкт. Отличалось это и от того, когда в тебя стреляют: пули были быстрым, безликим способом убийства. Использовать для этого свои руки, да, это требует усилий. Для этого необходима ненависть. И было странно и горько осознавать, что подобная ненависть была направлена на меня. Люди, которые даже не знали моего имени, в какой-то миг коллективного безумия возненавидели меня настолько, что готовы были забить до смерти одними только своими кулаками. Я чувствовал стыд от этого, даже какое-то унижение, хотя не мог понять, почему. Это было что-то, над чем я еще должен буду поразмыслить, если когда-нибудь у меня будет такая роскошь, как время чтобы размышлять над подобными вещами.

Я открыл кран, чтобы ополоснуть лицо. Трубы задрожали и застонали, но, после громкого тожественного аккорда, икнули и выдали лишь пару капель ржавой воды. Этот Бентам может быть и был богат, но никакое богатство не могло отгородить его от того адского места, где он жил.

Как он вообще оказался здесь?

Еще более интригующим было то, как он познакомился, или вообще узнал о моем дедушке? Несомненно, именно о нем говорил Шэрон, когда упомянул, что Бентам искал старика, который может разговаривать с пустó тами. Возможно, мой дед встретил Бентама во время войны, после того как покинул дом мисс Сапсан, но до того, как приехал в Америку. Это был определенный период его жизни, о котором он очень редко рассказывал, и никогда не вдавался в детали. Несмотря на все, что я узнал о дедушке за последние несколько месяцев, во многих отношениях он по-прежнему оставался для меня загадкой. Теперь, когда его не стало, подумал я с грустью, возможно, он останется таким для меня навсегда.

Я надел костюм, который Бентам приготовил для меня: голубую рубашку и серый шерстяной свитер, которые сделали меня похожим на выпускника престижной частной школы, и простые черные брюки. Все это село на мне идеально, словно здесь знали, что я приду. Когда я всовывал ноги в пару коричневых кожаных полуботинок, в дверь постучала Эмма.

— Ну как успехи?

Я открыл дверь и был ослеплен взрывом желтого цвета. Эмма с несчастным видом стояла в огромном канареечно-желтом платье с пышными рукавами и длинным подолом, который колыхался возле ее ног.

Она вздохнула:

— Это было самое меньшее из зол среди всех произведений портняжного искусства там, уверяю тебя.

— Ты похожа на Большую Птицу^[3], — пошутил я, выходя следом за ней из ванной, — а я похож на мистера Роджерса^[4]. Этот Бентам жестокий человек.

Оба сравнения ничего не говорили ей. Проигнорировав меня, она подошла к окну и посмотрела наружу.

— Ага. Отлично.

— Что отлично? — спросил я.

— Уступ. Он размером с Корнуолл, и там повсюду есть за что уцепиться. Безопаснее, чем на детской площадке.

— И почему мы должны беспокоиться о безопасности уступа? — поинтересовался я, выглядывая в окно рядом с ней.

— Потому что Шэрон караулит коридор, следовательно, мы не можем выйти тем путем.

Иногда мне казалось, что Эмма проигрывает все разговоры со мной у себя в голове (причем я на них не приглашен), а потом ее раздражало, что я не понимаю, о чем речь, когда она, наконец, разрешала мне принять участие в беседе. Ее мозг работал так быстро, что иногда обгонял сам себя.

— Мы не можем никуда идти, — возразил я. — Нам нужно встретиться с Бентамом.

— И мы встретимся, но пусть меня повесят, если я проведу целый час в этой комнате, глядя в потолок. Этот святоша мистер Бентам — изгой, живущий в Акре Дьявола, что означает, что он, скорее всего — опасный мерзавец с сомнительным прошлым. Я хочу осмотреть его дом и выяснить, что мы можем узнать о нем. Мы вернемся раньше, чем кто-нибудь заметит, что нас нет. Честное слово.

— А, отлично, тайная операция. Тогда мы одеты просто идеально.

— Очень смешно.

Я был в туфлях на твердой подошве, которые заставляли каждый шаг звучать, как удар молота, а она — в платье желтее, чем знак опасности, к тому же я только недавно нашел в себе силы встать с постели, и, тем не менее, я согласился. Она часто оказывалась права в подобных вопросах, и я доверился ее интуиции.

— А если кто-нибудь заметит нас, ну и пусть, — заявила она. — Судя по всему, этот человек ждал целую вечность, чтобы встретиться с тобой. Он же не выгонит нас теперь, только за то, что мы устроим себе небольшую экскурсию.

Она открыла окно и вылезла на уступ. Я осторожно высунул голову. Мы были двумя этажами выше пустынной улицы в «хорошем» районе Акра Дьявола. Я узнал поленницу дров: именно за ней мы и прятались, когда Шэрон вышел из заброшенного с виду магазина. Прямо под нами была юридическая контора «Мандей, Дайсон и Страйп». Такой фирмы, конечно же, не существовало. Это было прикрытие, секретный вход в дом Бентама.

Эмма протянула мне руку:

— Я знаю, ты небольшой любитель высоты, но я не дам тебе упасть.

После того как нами размахивала над кипящей рекой пустó та, небольшое падение казалось не таким уж страшным. К тому же Эмма оказалась права, уступ был широким, а из кирпичной кладки повсюду торчали декоративные ручки и морды горгулий, представляя собой естественные упоры для рук. Я выбрался наружу, схватился за них и пополз следом за Эммой.

Когда уступ повернул за угол, и мы были полностью уверены, что двигаемся параллельно коридору, вне поля зрения Шэрона, мы попытались открыть окно.

Оно оказалось запертым. Мы, балансируя на уступе, продвинулись к следующему окну, но и оно было заперто, так же как третье, четвертое, и пятое окна.

— Скоро у нас так закончится здание, — заметил я. — Что если ни одно из них не откроется?

— Вот это окно откроется, — заявила Эмма.

— Откуда ты знаешь?

— Я — ясновидящая.

С этими словами она ударила ногой по стеклу. Осколки посыпались внутрь комнаты и зазвенели по тротуару перед зданием.

— Да нет, ты — хулиганка, — проворчал я.

Эмма ухмыльнулась и ладонью выбила последние куски стекла из рамы.

Она шагнула внутрь. Я, пусть и неохотно, последовал за ней и оказался в просторной темной комнате. Потребовалось пара секунд, чтобы наши глаза привыкли. Единственным источником света здесь было окно, которое мы только что разбили, его слабый свет выхватывал из темноты границы рая для барахольщика. Повсюду до самого потолка шаткими штабелями громоздились коробки и деревянные ящики, оставляя между их рядами лишь узкий проход.

— Мне кажется, этот Бентам не любит ничего выбрасывать, — заметила Эмма.

В ответ я трижды оглушительно чихнул. В воздухе летали тучи пыли. Эмма сказала «будь здоров», зажгла на ладони шар пламени и поднесла его к ближайшему ящику. Он был помечен «Рм. АМ-157».

— Как ты думаешь, что там? — спросил я.

— Нам понадобится лом, чтобы выяснить, — ответила Эмма. — Эти ящики крепкие.

— А я думал, ты — ясновидящая.

Она состроила мне недовольную гримасу.

За неимением лома, мы осторожно двинулись вглубь комнаты, и Эмма делала свое пламя все ярче, по мере того, как свет из окна за нашими спинами постепенно угасал. Узкий проход между коробками вел через арочный дверной проем в другую комнату, которая была такая же темная и почти такая же заставленная. Вместо ящиков, она была забита громоздкими предметами, спрятанными под белыми чехлами. Эмма уже собиралась потянуть один такой за край, но я перехватил ее руку.

— Что такое? — спросила она недовольно.

— Там может быть что-то ужасное.

— Вот именно, — ответила она и сорвала покрывало, вызвав целый ураган пыли.

Когда воздух немного очистился, мы увидели себя, отражающимися в тусклой витрине, какую можно увидеть в музее. Она была нам по пояс и площадью почти четыре фута. Внутри, аккуратно разложенные и подписанные, находились: резная скорлупа кокосового ореха, расческа, сделанная из позвонка кита, маленький каменный топор и еще несколько предметов, о назначении которых трудно было судить с первого взгляда. Табличка на стекле гласила: «Предметы домашнего обихода странных людей острова Эспириту-Санто, Новые Гебриды, юг Тихого океана, около 1750»

— Хмм, — произнесла Эмма.

— Странно, — отозвался я.

Она вернула чехол на место, хотя в том, чтобы прятать следы нашего присутствия было мало толку (как будто мы могли снова сделать целым разбитое окно), и мы медленно пошли дальше, снимая покрывала наугад. Под всеми ними находились разного рода музейные витрины. Их содержимое мало чем было связано между собой, за исключением того, что все эти вещи когда-то использовались странными людьми. Одна витрина содержала коллекцию ярких шелков, которые носили странные Дальнего Востока примерно в 1800 году. В другой на первый взгляд находился широкий поперечный срез дерева, но при ближайшем рассмотрении это оказалась дверь с железными петлями и круглой ручкой, сделанной из сучка дерева. Табличка на ней гласила: «Вход в жилище странных людей, Великая Ирландская Глушь, около 1530».

— Ух ты! — изумилась Эмма, наклоняясь, чтобы взглянуть поближе. — Я и не знала, что нас в мире так много.

— Или было, — добавил я. — Интересно, они все еще живут там?

Последняя витрина, которую мы осмотрели, была помечена «Вооружение странных хеттов, подземный город Каймаклы», без даты. К нашему замешательству, все, что мы увидели внутри, были мертвые бабочки и жуки.

Взмахнув рукой с пламенем, Эмма развернулась ко мне:

— Думаю, мы установили, что этот Бентам — любитель истории. Готов двигаться дальше?

Мы быстрым шагом прошли еще через две комнаты, заставленные зачехленными витринами, и оказались перед простой лестницей, по которой поднялись на следующий этаж. С площадки дверь вела в устланный роскошным ковром длинный коридор. Он, казалось, тянулся вечно: располагавшиеся через равные промежутки двери и повторяющийся узор на обоях создавали иллюзию бесконечности.

Мы шли по коридору, по пути заглядывая в комнаты. В них были одинаковые обои, одинаковая планировка, одинаковая мебель: в каждой стояли кровать, ночной столик и шкаф, точно так же, как в комнате, в которой я очнулся. Узор из красных маков вился по стене и продолжался гипнотическими волнами на ковре, заставляя это место выглядеть так, словно его постепенно отвоевывает природа. Фактически, комнаты были бы неотличимы одна от другой, если бы не маленькие латунные таблички, прибитые к дверям, которые давали каждой комнате уникальное название. Все звучали очень экзотично: «Комната Альп», «Комната Гоби», «Комната Амазонки».

В коридоре располагались, наверное, около пятидесяти комнат, и мы прошли его уже до половины, почти бегом, уверенные, что больше не найдем здесь ничего полезного, когда внезапный порыв ветра налетел на нас, такой холодный, что у меня защипало кожу.

— Ух! — вздрогнул я, обнимая себя за плечи. — Откуда это?

— Наверное, кто-нибудь забыл закрыть окно, — предположила Эмма.

— Но снаружи не холодно, — возразил я, и она пожала плечами.

Мы продолжили наш путь, и чем дальше мы шли, тем холоднее становился воздух. Наконец, мы повернули за угол и оказались перед участком коридора, где с потолка свисали сосульки, а на ковре блестел иней. Холод, похоже, исходил из одной конкретной комнаты, и мы стояли как раз перед ней, глядя, как снежинки, одна за другой выпархивают из щели под дверью.

— Это очень странно, — произнес я, дрожа от холода.

— Действительно необычно, — согласилась Эмма, — даже по моим стандартам.

Я шагнул ближе, хрустя ногами по заснеженному ковру, и прочитал табличку на двери. «Комната Сибири» было написано не ней.

Я посмотрел на Эмму. Она посмотрела на меня.

— Это, наверное, всего лишь гиперактивный кондиционер, — предположила она.

— Давай откроем ее и узнаем, — потянулся я к двери.

Я попробовал повернуть круглую дверную ручку, но она не поддалась.

— Заперто.

Эмма положила на ручку ладонь и подержала несколько секунд. Внутри начал таять лед, и из нее закапала вода.

— Не заперто, — заметила Эмма. — Замерзло.

Она повернула ручку и толкнула дверь, но она приоткрылась всего на дюйм — с той стороны намело сугроб снега. Мы налегли на дверь плечами и на счет «три» толкнули. Дверь распахнулась, и в нас ударил порыв ледяного ветра. Снег взвился вокруг, полетел нам в глаза и в коридор за нами.

Прикрыв лица, мы заглянули внутрь. Комната была обставлена также как и остальные: кровать, шкаф, ночной столик, но здесь они выглядели как непонятные белые кучи, будучи погребенными под толстым слоем снега.

— Что это? — спросил я, перекрикивая завывание ветра. — Еще одна петля?

— Не может быть! — крикнула Эмма в ответ. — Мы уже в петле!

Нагнувшись против ветра, мы вошли внутрь. Я подумал сначала, что источником снега и льда было открытое окна, но когда метель улеглась, я увидел, что никакого окна нет, как нет и стены в дальнем конце комнаты. По обеим сторонам от нас стояли покрытые льдом стены, над нами был потолок, и где-то под нашими ногами, возможно, и ковер, но там, где должна была быть четвертая стена, комната выходила в ледяную пещеру, а за ней было небо, земля и бесконечный простор из белого снега и черных камней.

Это была, насколько я мог судить, Сибирь.

Выкопанная в снегу дорожка вела из комнаты в белую даль. Мы побрели по тропе, вышли из комнаты и из пещеры, не переставляя изумляться творившемуся вокруг. Гигантские пики льда вырастали из пола и свисали с потолка, словно лес из белых деревьев.

Эмму трудно было впечатлить, ей было почти сто лет, и она много странного повидала на своем веку, но это место, похоже, по-настоящему удивило ее.

— Это поразительно! — воскликнула она, нагибаясь, чтобы набрать пригоршню снега. Она бросила ее в меня, смеясь. — Правда же, это поразительно?

— Правда, — произнес, я, клацая зубами, — но что это место здесь делает?

Мы проскользнули между гигантскими сосульками и вышли на открытый воздух. Оглянувшись, я не смог увидеть комнату вообще, она была идеально спрятана внутри пещеры.

Эмма поспешила вперед, затем обернулась и позвала:

— Сюда! — в ее голосе звучала тревога.

Я пробрался к ней по снегу, который становился глубже с каждым шагом, и встал рядом. Впереди расстилался причудливый пейзаж. Прямо перед нами лежало ровное белое поле, за которым земля была изрыта глубокими волнообразными трещинами похожими на расселины.

— Мы не одни, — Эмма указала мне на деталь, которую я упустил. На краю одной из расселин стоял человек и смотрел вниз.

— Что он делает? — задал я в какой-то степени риторический вопрос.

— Похоже, что-то ищет.

Мы смотрели, как он медленно ходит по краю расселины, заглядывая внутрь. Примерно через минуту я понял, что замерз так, что уже не чувствую лица. Налетел шквал снежного ветра и скрыл все из виду. Когда, несколько секунд спустя, ветер стих, человек смотрел прямо на нас.

Эмма замерла:

— Ой-ей…

— Думаешь, он видит нас?

Эмма посмотрела на свое яркое желтое платье:

— Да.

Мы стояли там какое-то время, наши взгляды были прикованы к человеку, который в свою очередь смотрел на нас с другого края белой пустыни, а затем он бросился бежать в нашем направлении. Его от нас отделяло, по меньшей мере, сто ярдов глубокого снега и волнистых трещин. Было не ясно, хочет ли причинить нам вред, но мы находились там, где не должны были находиться, и наилучшим вариантом было убраться отсюда — решение, которое было только подкреплено громким ревом, похожий на который я уже слышал однажды, в лагере цыган.

Медведь.

Быстрый взгляд через плечо только подтвердил это: огромный черный медведь, впиваясь в лед когтями, выбрался из расселины и присоединился к человеку, и теперь они оба бежали по снегу к нам, причем медведь покрывал это расстояние гораздо быстрее, чем человек.

— МЕДВЕДЬ! — завопил я, хотя это было излишне.

Я попытался бежать, но мои замерзшие ноги отказались сотрудничать. Эмма, которая, похоже, была невосприимчива к холоду, схватила меня за руку и потащила за собой. Кое-как мы вернулись в пещеру, спотыкаясь, пробежали через комнату и выскочили в дверь, размытый силуэт которой уже намело снегом в коридоре. Я захлопнул за нами дверь (как будто это могло остановить медведя), и мы помчались обратно тем же путем: вдоль длинного коридора, вниз по лестнице, назад, в мертвый музей Бентама, чтобы спрятаться среди его облаченных в белое призраков.

* * *

Мы спрятались между стеной и громадным зачехленным монолитом, в самом дальнем углу, который только смогли найти, втиснувшись в щель такую узкую, что даже не могли развернуться лицом друг к другу. Холод, из которого мы сбежали, прочно засел в нас. Мы стояли, безмолвные и дрожащие, неподвижно как манекены. Снег на одежде таял, превращаясь в лужи под нашими ногами. Левая рука Эммы нашла мою правую, это было все тепло и общение, которым мы могли поделиться. Мы изобретали язык, который было совершенно невозможно передать словами: особый словарь жестов и взглядов, и прикосновений, и все более глубоких поцелуев, которые становились все сильнее, все интенсивнее, все сложнее с каждым часом. Это было завораживающе и очень ценно, и в подобные моменты заставляло меня чувствовать себя чуть менее замерзшим и чуть менее напуганным, чем, если бы у меня этого не было.

Когда, через несколько минут, никакой медведь не появился и не съел нас, мы осмелились на шепот.

— Мы были в петле? — спросил я. — В петле внутри петли?

— Я не знаю, что это было, — ответила Эмма.

— Сибирь. Так было написано на двери.

— Если это была Сибирь, то та комната — это что-то вроде портала, а не петля. А порталов, конечно же, не существует.

— Да, конечно, — согласился я, хотя логично было бы думать, что в мире, где существуют временные петли, существуют и порталы.

— А что если это действительно старая петля? — предположил я. — Типа ледникового периода, десять или пятнадцать тысяч лет назад? Акр Дьявола вполне мог выглядеть тогда так.

— Не думаю, что остались настолько древние петли, — засомневалась Эмма.

Мои зубы стучали.

— Никак не могу перестать дрожать, — пробормотал я.

Эмма прижалась ко мне боком и потерла мою спину своей теплой рукой.

— Если бы я мог построить портал куда угодно, — прошептал я, — Сибирь была бы на последнем месте в списке моих приоритетов.

— Куда бы ты тогда отправился?

— Хм, на Гавайи, наверно? Хотя, я думаю, это скучно. Все сказали бы Гавайи.

— Не я.

— А куда бы отправилась ты?

— Туда, откуда ты родом, — ответила Эмма. — Во Флориду.

— С чего вдруг тебе хочется попасть именно туда?

— Думаю, интересно было бы увидеть место, где ты вырос.

— Это так мило, — прошептал я. — Хотя там мало чего интересного. Это довольно тихое место.

Она положила голову мне на плечо и дохнула теплом на мою руку:

— Похоже это райское место.

— У тебя снег в волосах, — заметил я, но он растаял, едва я попытался убрать его.

Я стряхнул холодную воду на пол и только сейчас заметил отпечатки наших ног. Мы оставили след из тающего снега, который наверняка приведет к нашему укрытию.

— Что мы за тупицы! — показал я на следы. — Нужно было оставить ботинки снаружи!

— Да ладно, — откликнулась Эмма. — Если они до сих пор не выследили нас, они наверное…

Громкий, клацающий звук шагов эхом разнесся по комнате, сопровождаемый дыханием крупного зверя.

— Назад к окну, так быстро как можешь! — прошипела Эмма, и мы выбрались из своего укрытия.

Я попытался бежать, но поскользнулся на луже. Я схватился за то, что оказалось под рукой, это оказалась ткань, закрывающая тот громоздкий объект, за которым мы прятались. Покрывало сорвалось вниз с оглушительным «вжжиих!», открыв еще одну витрину, и я приземлился на пол в кучу смятой ткани.

Когда я поднял глаза, первое, что я увидел, была девочка. Не Эмма, которая стояла надо мной, а за ней, внутри витрины, за стеклом. У нее было прекрасное ангельское личико, платье с оборками и бант в волосах, и она смотрела стеклянным взглядом в пустоту, как мне показалось, в застывшем крике ужаса превращенного в чучело человеческого существа.

Я был в шоке. Эмма обернулась, чтобы посмотреть, от чего я в шоке, и была шокирована сама.

Она рывком поставила меня на ноги, и мы побежали.

* * *

Я позабыл про мужика, гнавшегося за нами, про медведя, про Сибирь. Я просто хотел убраться из этой комнаты, подальше от чучела девочки, и как можно дальше от любой перспективы закончить как она: мертвыми и заточенными внутри стеклянной витрины. Теперь я знал все, что нужно было знать об этом Бентаме: он был кем-то вроде безумного коллекционера, и я был уверен, что если бы мы заглянули под другие покрывала, то обнаружили бы подобные девочке образцы.

Мы залетели за угол и с ужасом увидели прямо перед собой десятифутовую гору меха и когтей. Мы заорали, пытаясь затормозить, но было уже слишком поздно, и мы повалились в кучу прямо у медвежьих лап. Тогда мы съежились, ожидая неминуемой смерти. Волна горячего, зловонного дыхания прокатилась по нам. Что-то мокрое и шершавое коснулось сбоку моего лица.

Меня лизал медведь. Меня лизал медведь, а кто-то рядом смеялся.

— Успокойтесь, он не укусит! — сказал этот кто-то, и я приоткрыл лицо и увидел длинный мохнатый нос и большие коричневые глаза, которые смотрели на меня сверху вниз.

Медведь заговорил? А медведи разговаривают о себе в третьем лице?

— Его зовут Пи-Ти, — продолжал кто-то, — и он мой телохранитель. Он довольно дружелюбный, при условии, конечно, что вы на моей стороне. Пи-Ти, сидеть!

Пи-Ти уселся и начал лизать свою лапу вместо моего лица. Я рывком перекатился на спину, вытер слюни со щеки и наконец-то увидел владельца голоса. Это был пожилой джентльмен, на его губах играла тонкая полуулыбка, которая дополняла его сногсшибательный наряд: шляпу-цилиндр, трость, перчатки и высокий белый воротничок, выступающий над темным пиджаком.

Он слегка поклонился и коснулся края шляпы:

— Майрон Бентам, к вашим услугам.

— Медленно отступаем, — прошептала Эмма мне на ухо, и мы вместе с ней поднялись и бочком-бочком отодвинулись туда, где медведь не мог дотянуться до нас.

— Нам не нужны неприятности, мистер. Просто отпустите нас, и никто не пострадает.

Бентам раскинул руки и улыбнулся:

— Вы вольны уйти, когда пожелаете. Но это стало бы таким разочарованием. Вы ведь только что прибыли, а нам нужно еще о стольком поговорить.

— Да? — заявил я. — Может быть, для начала объясните, что это за девочка, там, в витрине!

— И про комнату Сибири! — добавила Эмма.

— Вы расстроены, вы замерзли и вы вымокли. Не лучше ли будет обсудить все это за чашечкой горячего чая?

Да, но я не собирался произносить это вслух.

— Мы никуда с вами не пойдем, пока не узнаем, что здесь происходит, — заявила Эмма.

— Очень хорошо, — ответил Бентам, не теряя ни капли своего благодушия. — Там, в комнате Сибири вы застали врасплох моего ассистента, а сама комната, как вы уже, наверное, догадались, ведет во временную петлю в Сибири.

— Но это невозможно, — возразила Эмма. — Сибирь находится за тысячу миль отсюда.

— Три тысячи четыреста восемьдесят девять, — уточнил он. — Но сделать возможными межпетлевые путешествия — это труд всей моей жизни.

Он повернулся ко мне:

— Что же касается витрины, которую вы открыли, то это — Софрония Уинстэд. Она была первым странным ребенком, рожденным в королевской семье Англии. Увлекательную жизнь прожила она, хотя и несколько трагичную под конец. У меня имеются всякого рода примечательные странные, здесь, в моем страннариуме: известные и неизвестные, знаменитые и бесславные, любого из них или всех сразу я буду счастлив показать вам. Мне нечего скрывать.

— Он психопат, — пробормотал я Эмме. — Он просто хочет набить из нас чучела и добавить к своей коллекции.

Бентам рассмеялся. (Он, очевидно, обладал очень острым слухом).

— Это всего лишь восковые модели, мой мальчик. Я коллекционирую и сохраняю памятники истории, да, но не людей. Ты и в самом деле полагаешь, что я так долго ждал встречи с тобой, только для того, чтобы извлечь твои внутренности и запереть тебя в шкаф?

— Слыхал я и о более странных хобби, — отозвался я, подумав о Енохе и его армии гомункулов. — Чего же вы от нас хотите?

— Все в свое время, — ответил он. — Давайте сначала обсушим и согреем вас. Потом чай. Потом…

— Не хочу показаться грубой, — перебила его Эмма, — но мы уже провели здесь слишком много времени. Наши друзья…

— В полном порядке, на данный момент, — откликнулся Бентам. — Я занимался этим вопросом, и полночь для них еще не так близка, как вы себе представляете.

— Откуда вы знаете? — торопливо спросила Эмма. — Что значит «не так близка»…

— Что значит «занимались этим вопросом»? — спросил я одновременно с ней.

— Все в свое время, — повторил Бентам. — Знаю, это трудно, но вы должны проявить терпение. Столько всего не расскажешь за один раз, и в таком плачевном состоянии, — он вытянул к нам руки. — Посмотрите. Вы дрожите.

— Ладно, — сказал я. — Давайте чай.

— Отлично! — воскликнул Бентам. Он дважды стукнул тростью по полу. — Пи-Ти, идем!

Медведь заворчал, как будто соглашаясь, встал на задние лапы и пошел вразвалку, словно коротконогий толстяк, туда, где стоял Бентам. Подойдя к нему, животное нагнулось, подняло его в воздух и понесло как ребенка: одна лапа поддерживала его спину, а другая — ноги.

— Знаю, это непривычный способ передвижения, — сообщил Бентам поверх мохнатого плеча Пи-Ти, — но я легко устаю.

Он указал тростью вперед и громко произнес:

— Пи-Ти, библиотека!

Эмма и я с изумлением смотрели, как Пи-Ти зашагал с мистером Бентамом в лапах.

«Такое не увидишь каждый день», — подумал я. Что, впрочем, можно было сказать почти обо всем, что я увидел в этот день.

— Пи-Ти, стоп! — скомандовал Бентам.

Медведь остановился. Бентам махнул нам рукой:

— Вы идете?

Мы все еще глазели на них.

— Извините, — опомнилась Эмма, и мы побежали догонять их.

* * *

Мы держали путь через лабиринт следом за Бентамом и его медведем.

— Ваш медведь — странный? — поинтересовался я.

— Да, он — медвегрим, — ответил Бентам, ласково потрепав Пи-Ти по плечу. — Их предпочитают в качестве компаньонов имбрины России и Финляндии, и приручение медвегримов — древнее и почитаемое искусство среди странных там. Они достаточно сильные, чтобы отбиться от пустó ты, и при этом настолько смирные, что им можно доверить ребенка, в зимние ночи они теплее электрического одеяла, и из них выходят грозные защитники, как вы сможете убедиться сейчас… Пи-Ти, налево!

Пока Бентам превозносил достоинства медвегримов, мы вошли в маленький вестибюль. Под стеклянным куполом в центре комнаты стояли три дамы, а над ними возвышался гигантский злобно оскалившийся медведь. У меня на секунду перехватило дыхание, прежде чем я понял, что они неподвижны, что это еще один из экспонатов Бентама.

— Это мисс Свиристель, мисс Кассик и мисс Чомга, — объяснил Бентам, — и их грим — Алексей.

Медвегрим, при повторном рассмотрении, казалось, защищал восковых имбрин. Дамы спокойно расположились вокруг него, в то время как медведь стоял на задних лапах, застыв посреди рева и замахиваясь лапой на врага. Другая его лапа почти ласково покоилась на плече одной из имбрин, а ее пальцы обхватывали его длинный коготь, как бы демонстрируя, как непринужденно она управляет таким грозным созданием.

— Алексей был двоюродным дедом Пи-Ти, — сообщил Бентам. — Поздоровайся с дедушкой, Пи-Ти!

Пи-Ти заворчал.

— Если бы ты только мог проделывать такое с пустó тами, — прошептала мне Эмма.

— Сколько времени требуется, чтобы надрессировать медвегрима? — поинтересовался я у Бентама.

— Годы, — откликнулся тот. — Гримы по своей природе очень независимы.

— Годы, — прошептал я Эмме.

Она закатила глаза.

— А Алексей тоже сделан из воска? — спросила она у Бентама.

— О, нет. Это — чучело.

Очевидно, нелюбовь Бентама к чучелам странных особей не распространялась на животных. «Если бы Эддисон был здесь», — подумал я, — «разгорелся бы скандал».

Я вздрогнул, и Эмма провела теплой рукой снизу вверх по моей спине. Бентам тоже это заметил и воскликнул:

— Прошу прощения! У меня так редко бывают посетители, что, когда они приходят, я не могу удержаться от того, чтобы не похвастаться своей коллекцией. Итак, я все еще обещаю чай, и чай не преминет быть.

Бентам указал тростью вперед, и Пи-Ти побрел дальше. Следом за ними мы миновали комнаты, где хранились покрытые чехлами артефакты, и прошли через другие части дома. Во многом это было типичное жилище богача: здесь была прихожая с мраморными колоннами, парадная столовая, украшенная гобеленами, со столом, за которым могли рассесться десятки человек, флигели, чье единственное назначение, казалось, было демонстрировать со вкусом подобранную мебель. Но в каждой комнате наряду со всем остальным, всегда находилась пара предметов из коллекции странных вещей Бентама.

— Испания, пятнадцатый век, — объявил он, указывая на сияющие доспехи в холле. — Получил их новехонькими. Сидят на мне как влитые!

Наконец, мы пришли к библиотеке, самой красивой из всех, которых я когда-либо видел. Бентам велел Пи-Ти опустить его, стряхнул с пиджака шерсть и проводил нас внутрь. Комната занимала, по меньшей мере, три этажа, с полками, поднимающимися на головокружительную высоту. Чтобы достать до них, повсюду были построены множество ступеней, узких мостиков и передвижных лестниц.

— Сознаюсь, я не читал их все, — произнес Бентам, — но я работаю над этим.

Он привел нас к целому батальону кушеток и диванов, окружавших пылающий камин, чье тепло наполняло комнату. У камина ждали Шэрон и Ним.

— И это меня они называют «не заслуживающим доверия наглецом»! — прошипел Шэрон, но прежде чем он принялся ругать меня дальше, Бентам прогнал его за одеялами для нас. Мы были под покровительством хозяина дома, и Шэрону с его нагоняем пришлось обождать.

Не прошло и минуты, как нас усадили на диван и закутали в одеяла. Ним суетился вокруг, готовя на позолоченных подносах чай, а Пи-Ти, свернувшись у камина, быстро погружался в спячку. Я пытался сопротивляться чувству приятной удовлетворенности, которое начало охватывать меня, и сосредоточиться на нашем незавершенном деле: главных вопросах и, по всей видимости, неразрешимых проблемах. Наших друзьях и имбринах. На абсурдности и безнадежности задачи, которую мы поставили перед собой. Этого было достаточно, чтобы сломать меня, если бы я подумал обо всем этом сразу. Так что я попросил Нима положить три куска сахара и налить сливок, чтобы чай стал почти белым, затем осушил чашку в три глотка и попросил еще.

Шэрон отошел в угол, где он мог дуться сколько угодно, но все равно подслушивать наш разговор.

Эмме не терпелось покончить с формальностями.

— Итак, — произнесла она, — теперь мы можем поговорить?

Бентам проигнорировал ее. Они сидел напротив нас, но смотрел только на меня с непонятной еле заметной усмешкой.

— Что? — спросил я, вытирая подтеки чая с подбородка.

— Невероятно, — промолвил он. — Ты просто вылитая копия.

— Кого?

— Твоего деда, конечно.

Я опустил чашку:

— Вы знали его?

— Знал. Он был мне другом, давно, во времена, когда я остро нуждался в друге.

Я взглянул на Эмму. Она слегка побледнела и крепко сжимала чашку.

— Он умер несколько месяцев назад, — сообщил я.

— Знаю. Я был очень опечален, услышав об этом, — ответил Бентам. — И удивлен, если быть честным, что он продержался настолько долго. Я полагал, что его убили уже давно. У него было так много врагов. Но он был чрезвычайно талантлив, твой дед.

— Какова была природа вашей дружбы, если быть точным? — поинтересовалась Эмма тоном полицейского дознавателя.

— А вы, должно быть, Эмма Блум, — откликнулся Бентам, наконец взглянув на нее. — Я много слышал о вас.

Она выглядела удивленной.

— Правда?

— О, да. Абрахам очень любил вас.

— Это для меня новость, — ответила она, краснея.

— Вы даже красивее, чем он рассказывал.

Она стиснула зубы.

— Спасибо, — произнесла она ровным голосом. — Как вы познакомились с ним?

Улыбка Бентама увяла.

— Перейдем к делу, значит.

— Если вы не возражаете.

— Вовсе нет, — отозвался он, хотя его обхождение стало заметно прохладнее. — Итак, ранее вы спрашивали меня о комнате Сибири, и я знаю, мисс Блум, что мой ответ вас не удовлетворил.

— Да, но меня… нас… больше интересует дедушка Джейкоба, и то, зачем вы привели нас сюда.

— Эти темы взаимосвязаны, обещаю. Та комната, и этот дом в целом, это то, с чего следует начать.

— Хорошо, — ответил я. — Расскажите нам про дом.

Бентам вздохнул и приложил сложенные домиком пальцы к губам, раздумывая. Затем он произнес:

— Этот дом наполнен бесценными артефактами, которые я привозил из экспедиций в течение всей своей жизни, но ни один из них не является более ценным, чем сам дом. Это машина, устройство моего собственного изобретения. Я назвал его — Панпитликум^[5].

— Мистер Бентам — гений, — заметил Ним, ставя перед нами тарелку с сандвичами. — Сандвичи, мистер Бентам?

Бентам отмахнулся от него.

— Но даже не это лежит в основе всего, — продолжил он. — Моя история начинается задолго до того, как был построен этот дом, в те времена, когда я был юношей примерно твоего возраста, Джейкоб. Мой брат и я воображали себя исследователями. Мы просиживали над картами Перплексуса Аномалуса и мечтали о том, как посетим все петли, что он открыл. О том, как найдем новые, и посетим их не просто один раз, а еще и еще. Подобным способом мы надеялись сделать странный мир снова великим, — он подался вперед. — Понимаете, что я имею в виду?

Я нахмурился:

— Сделать его великим с помощью… карт?

— Нет, не только карт. Спросите себя, что делает нас слабыми, как людей?

— Твари? — предположила Эмма.

— Пустó ты? — добавил я.

— До того как появились и те и другие, — подсказал Бентам.

Эмма попыталась снова:

— Преследование нас нормальными?

— Нет. Это всего лишь симптом нашей слабости. Что делает нас слабыми — это география. В мире, согласно моим грубым подсчетам, сейчас насчитывается около десяти тысяч странных людей. Мы знаем, что они должны там быть, как знаем, что должны быть во вселенной и другие планеты, где существует разумная жизнь. Это доказывается математически, — он улыбнулся и пригубил чай. — Теперь только представьте: десять тысяч странных людей, все с потрясающими талантами, все в одном месте и объединены одном общим делом. Это была бы сила, с которой пришлось бы считаться, не так ли?

— Полагаю, что так, — ответила Эмма.

— Совершенно определенно так, — продолжил Бентам. — Но география разбила нас на сотни слабых подгрупп: десять странных здесь, двенадцать — там, потому что чрезвычайно трудно путешествовать из петли в австралийском аутбэке^[6], например, в петлю где-нибудь на Африканском Роге^[7]. И следует учитывать не только естественные опасности, исходящие от нормальных и мира вообще, но и опасность ускоренного старения во время такого длительного путешествия. Тирания географии исключает все посещения, кроме самых кратких, между удаленными петлями, даже в эту современную эру воздушных путешествий.

Он сделал короткую паузу, в то время как его глаза изучали комнату.

— Так вот. Представьте, что существует связь между той самой петлей в Австралии и петлей в Африке. Неожиданно, жители этих петель смогут наладить взаимоотношения. Обмениваться друг с другом. Учиться друг у друга. Объединяться во времена кризиса, чтобы защищать друг друга. Сколько появится захватывающих возможностей, которые до этого были невозможны. И постепенно, когда таких связей будет становиться все больше и больше, странный мир превратится из кучки разбросанных по всему свету племен, прячущихся в изолированных петлях, в могучую нацию, единую и сильную.

Бентам все более оживлялся в процессе рассказа, а на последних словах поднял руки и растопырил пальцы, словно хватаясь за невидимый турник.

— Отсюда и машина? — рискнул предположить я.

— Отсюда и машина, — подтвердил он, опуская руки. — Мы искали, я и мой брат, более легкий путь для исследования странного мира, а вместо этого нашли путь, как объединить его. Панпитликум должен был стать спасителем нашего народа, изобретением, которое могло бы навсегда изменить сущность странного общества. Работает это так: вы начинаете здесь, в доме, с небольшой деталью машины, под названием «челнок». Она помещается в руке, — пояснил он, раскрывая ладонь. — Вы забираете ее с собой, выходите из дома, из петли, а затем несете через настоящее в другую петлю, которая может находиться на другом конце света или же за соседней деревней. А когда вы возвращаетесь сюда, челнок соберет и принесет в себе ДНК-подобный набор характеристик той петли, который может быть использован для построения второго входа в нее отсюда, из этого дома.

— В том коридоре наверху, — догадалась Эмма. — Все эти двери и маленькие таблички.

— Вот именно, — кивнул Бентам. — Каждая из этих комнат — вход в петлю, которые мы с братом в течение многих лет собирали и приносили сюда. С помощью Панпитликума, первоначальный, трудоемкий путь первого контакта требуется сделать всего один раз, а после этого каждое последующее путешествие занимает считанные мгновения.

— Как прокладывать телеграфный кабель, — заметила Эмма.

— Именно так, — подтвердил Бентам. — И в таком случае, теоретически, дом становится центральным хранилищем всех петель во всем мире.

Я подумал об этом. О том, как трудно было добраться до петли мисс Сапсан в первый раз. Что если вместо того, чтобы проделывать весь этот путь до маленького острова рядом с побережьем Уэльса, я мог бы попасть в петлю мисс Сапсан из своего шкафа в Энглвуде? Тогда я бы мог жить обеими жизнями: дома с родителями и здесь, с моими друзьями и Эммой.

За исключением одного… Если бы что-то подобное существовало, дедушка Портман и Эмма никогда бы не разлучились. И эта фраза была такой странной, что у меня мурашки пробежали по спине.

Бентам прервался и отпил чая.

— Холодный, — заметил он и отставил чашку.

Эмма скинула одеяло, встала, подошла к дивану, на котором сидел Бентам, и окунула кончик указательного пальца в его чай. Через секунду тот снова закипел.

Бентам улыбнулся ей:

— Фантастика!

Она вынула палец:

— Один вопрос.

— Держу пари, я знаю, какой, — ответил Бентам.

— Хорошо. Какой?

— Если такое чудесное устройство и в самом деле существует, почему вы до сих пор о нем не слышали?

— Вот именно, — подтвердила она и снова села рядом со мной.

— Вы никогда не слышали о нем, да и никто не слышал, из-за печальной неприятности, случившейся с моим братом, — Бентам помрачнел. — Машина была рождена с его помощью, но в конечном итоге, он же стал причиной ее гибели. В конечном итоге Панпитликум никогда не использовался, как средство для объединения нашего народа, каким он и был задуман, но с совершенно противоположной целью. Проблемы начались, когда мы поняли, что задача посетить все петли в мире, чтобы мы смогли воссоздать здесь входы в них, была в лучшем случае смехотворной и простиралась так далеко за пределы наших возможностей, что граничила с бредом. Нам требовались помощники, и в больших количествах. К счастью, мой брат был настолько харизматичным и умеющим убеждать малым, что набрать помощников оказалось легко. Вскоре у нас появилась маленькая армия молодых, идейных странных, готовых рисковать жизнями и здоровьем, чтобы помочь нам осуществить нашу мечту. Что я не осознавал тогда, так это то, что у моего брата была совершенно отличная от моей мечта, так сказать, тайный замысел.

С некоторым усилием Бентам встал.

— Существует легенда, — произнес он. — Вы должны знать ее, мисс Блум.

Постукивая тростью, он подошел к полкам и вытащил маленькую книгу.

— Это история о потерянной петле. Что-то вроде загробного мира, где хранятся наши души после того, как мы умираем.

— Абатон, — ответила Эмма. — Конечно, я ее знаю. Но это просто легенда.

— Может быть, вы расскажете нам ее, — попросил он, — ради нашего непосвященного друга.

Бентам, прихрамывая, вернулся к диванам и вручил мне книгу. Она был тонкая, зеленая, и такая старая, что обтрепалась по углам. На обложке было отпечатано: «Истории о Странных»

— Я читал их! — воскликнул я. — По крайней мере, часть из них.

— Этому изданию почти шестьсот лет, — сообщил Бентам. — Оно было последним, что содержало историю, которую мисс Блум нам собирается пересказать, потому что ее посчитали опасной. Какое-то время считалось преступлением даже просто рассказывать ее, и таким образом книга, которую ты держишь — единственный том в истории странного мира, который когда-либо был запрещен.

Я открыл книгу. Каждая страница была исписана витиеватым, нечеловечески аккуратным почерком, а все поля пестрели иллюстрациями.

— Прошло столько времени, с тех пор как я слышала ее в последний раз, — неуверенно произнесла Эмма.

— Я помогу вам по ходу рассказа, — ответил Бентам, осторожно опускаясь на диван. — Начинайте.

— Что ж, — начала Эмма, — легенда гласит, что в стародавние времена, по настоящему стародавние, тысячи и тысячи лет назад, существовала особая петля, в которую отправлялись странные люди после своей смерти.

— Странный рай, — уточнил я.

— Не совсем. Мы не остаемся там на всю вечность или что-то в этом роде. Это больше похоже на… библиотеку, — она, казалось, была не уверена в выборе слова и посмотрела на Бентама, — Правильно?

— Да, — кивнул он. — Считалось, что странные души — это великая ценность, существующая в ограниченных количествах, и было бы расточительством забирать их с собой в могилу. Вместо этого, в конце наших жизней мы должны были совершить паломничество в библиотеку, где наши души были бы отправлены на хранение для дальнейшего использования другими. Даже в духовном плане, мы, странные, всегда были бережливыми.

— Первый закон термодинамики, — вставил я.

Он непонимающе посмотрел на меня.

— Материю нельзя ни создать, ни уничтожить. Или души, в данном случае. (Иногда я удивляю сам себя, вспоминая вещи из школьной программы).

— Принцип тот же, я полагаю, — согласился Бентам. — Древние верили, что для человечества доступно только определенное количество странных душ, и когда рождается странный, он или она берет душу в пользование, как если бы ты или я взяли книгу в библиотеке, — он обвел жестом стеллажи вокруг нас. — Но когда твоя жизнь, так сказать, твой срок пользования, закончен, душу необходимо вернуть.

Бентам сделал знак Эмме:

— Пожалуйста, продолжайте.

— Итак, — произнесла Эмма, — существовала такая библиотека. Я всегда представляла ее как наполненную прекрасными сияющими книгами, каждая их которы