Союзники или противники

Обострение союзнических отношений началось после разгрома фашистских войск в Сталинграде. Черчилль и Рузвельт поздравили Сталина с блестящей победой и, посоветовавшись между собой, решили повременить с открытием второго фронта в Западной Европе. Сталин расценил это как предательство. Он вспомнил и о высказываниях отдельных политических деятелей Запада, которые мечтали по возможности обескровить главных участников вооруженного конфликта – Советский Союз и Германию, – с тем расчетом, чтобы в подходящий момент продиктовать им свои условия. Данную программу и выполняли Черчилль и Рузвельт.

В личном архиве Сталина хранились копии писем, которые он отправил тогда своим вероломным союзникам. Вот письмо Рузвельту от и июня 1943 года.

«Ваше послание, в котором Вы сообщаете о принятии Вами и Черчиллем некоторых решений по вопросам стратегии, получил 4 июня. Благодарю за сообщение. Как видно из Вашего сообщения, эти решения находятся в противоречии с теми решениями, которые были приняты Вами и г. Черчиллем в начале этого года, о сроках открытия второго фронта в Западной Европе.

Вы, конечно, понимаете, что в Вашем совместном с г. Черчиллем послании от 26 января сего года сообщалось о принятом тогда решении отвлечь значительные германские сухопутные и военно-воздушные силы с русского фронта и заставить Германию встать на колени в 1943 году.

После этого г. Черчилль от своего и Вашего имени сообщил 12 февраля уточненные сроки англоамериканской операции в Тунисе и Средиземном море, а также на западном побережье Европы. В этом сообщении говорилось, что Великобританией и Соединенными Штатами энергично ведутся приготовления к операции форсирования Канала в августе 1943 года и что если этому помешает погода или другие причины, то эта операция будет подготовлена с участием более крупных сил на сентябрь 1943 года.

Теперь, в мае 1943 года, Вами вместе с г. Черчиллем принимается решение, откладывающее англо-американское вторжение в Западную Европу на весну 1944 года. То есть открытие второго фронта в Западной Европе, уже отложенное с 1942 года на 1943 год, вновь откладывается, на этот раз на весну 1944 года.

Это Ваше решение создает исключительные трудности для Советского Союза, уже два года ведущего войну с главными силами Германии и ее союзниками с крайним напряжением всех своих сил, и представляет Красную Армию, сражавшуюся не только за свою страну, но и за своих союзников, своим собственным силам, почти в единоборстве с еще очень сильным и опасным врагом.

Нужно ли говорить о том, какое тяжелое и отрицательное впечатление в Советском Союзе – в народе и в армии – произведет это новое откладывание второго фронта и оставления нашей армии, принесшей столько жертв, без ожидавшейся серьезной поддержки со стороны англо-американских армий.

Что касается Советского правительства, то оно не находит возможным присоединиться к такому решению, принятому к тому же без его участия и без попытки совместно обсудить этот важнейший вопрос и могущему иметь тяжелые последствия для дальнейшего хода войны».

Столь откровенное вероломство союзников поражало Сталина. Он знал, что Черчилль и Рузвельт были в сговоре, что они не желали добра Советскому Союзу, но он не думал, что они будут действовать настолько открыто, без зазрения совести. Они не просто из года в год переносили начало военных действий в Западной Европе, но, казалось, упивались и развлекались в создавшейся ситуации своим выгодным положением. Зная, что советский народ и его Красная Армия, защищая себя, защищают и их, они не только не спешили на помощь, а, спрятавшись за их спины, выжидали, выгадывали и подсчитывали, какую можно извлечь выгоду для себя. Это была позиция не союзников-друзей, а позиция предателей. Не раз и не два Сталину хотелось высказать все, что он думает об их действиях, прямо в лицо Черчиллю и Рузвельту, но всякий раз он сдерживал себя, понимая, что такой разрыв будет на руку фашистской Германии. Лучше дипломатическим путем решать свои разногласия. С паршивой овцы, как говорится в мудрой пословице, хоть шерсти клок.

Однако его отношение к «союзникам» все же прорывалось в письмах к ним. В послании Черчиллю от 24 июня 1943 года он ловит его на противоречиях и непоследовательности в действиях. В одном из писем Черчилль сообщает об энергичной подготовке к открытию в 1943 году второго фронта, а спустя несколько месяцев, ссылаясь на трудности форсирования Канала, заявляет, что вторжения англоамериканских войск в Западную Европу не будет. Сталин в ответ показывает, что он понимает истинную цену подобных оправданий и оговорок.

«В феврале, – пишет он в своем послании, – когда Вы писали об этих Ваших планах и сроках вторжения в Западную Европу, трудности этой операции были более значительными, чем теперь. С тех пор немцы потерпели не одно поражение: они были отброшены на юге нашими войсками и потерпели здесь немалый урон; они были разбиты и изгнаны из Северной Африки англо-американскими войсками… Таким образом, условия для открытия второго фронта в Западной Европе на протяжении 1943 года не только не ухудшились, а, напротив, значительно улучшились.

После всего этого Советское Правительство не могло не предполагать, что Британское и Американское Правительства изменят принятое в начале этого года решение о вторжении в Западную Европу в этом году. Напротив, Советское Правительство имело все основания считать, что англо-американское решение будет реализовано, что должная подготовка ведется и второй фронт в Западной Европе будет, наконец, открыт в 1943 году».

Сталин пишет, что Советское правительство не может примириться с подобным игнорированием коренных интересов Советского Союза в войне против общего врага.

И далее: «Вы пишете мне, – говорится в этом же послании, – что Вы полностью понимаете мое разочарование. Должен Вам заявить, что дело идет здесь не просто о разочаровании Советского Правительства, а о сохранении его доверия к союзникам, подвергаемого тяжелым испытаниям. Нельзя забывать того, что речь идет о сохранении миллионов жизней в оккупированных районах Западной Европы и России и о сокращении колоссальных жертв Советской Армии, в сравнении с которыми жертвы англо-американских войск составляют небольшую величину».

К тому времени Сталин уже знал о закулисных переговорах английских и немецких политиков с целью заключения мирного договора. В «Правде» появляются сообщения собственного корреспондента из Каира. В них говорится, что, по сведениям из заслуживающих доверия источников, состоялась секретная встреча гитлеровского министра иностранных дел Риббентропа с английскими руководящими лицами с целью выяснения условий сепаратного мира с Германией.

Факты нельзя отрицать, но можно интерпретировать в свою пользу. Черчилль направляет Сталину опровержение. «Мы не думали, – пишет он в своем послании, – о заключении сепаратного мира даже в тот год, когда мы были совсем одни и могли бы легко заключить такой мир без серьезных потерь для Британской Империи и в значительной степени за Ваш счет. Зачем бы нам думать об этом сейчас, когда дела у нас троих идут вперед к победе? Если что-либо имело место или что-либо было напечатано в английских газетах, что раздражает Вас, то почему Вы не можете направить мне телеграмму или поручить Вашему послу зайти и повидать нас по этому вопросу».

Реакция Иосифа Виссарионовича на опровержение была мгновенной и резкой. «…Я не могу согласиться с Вами, – писал Сталин в ответном послании, – что Англия в свое время могла бы легко заключить сепаратный мир с Германией, в значительной мере за счет СССР, без серьезных потерь для Британской Империи. Мне думается, что это сказано сгоряча, так как я помню о Ваших заявлениях и другого характера. Я помню, например, как в трудное для Англии время, до включения Советского Союза в войну с Германией, Вы допускали возможность того, что Британскому Правительству придется перебраться в Канаду и из-за океана вести борьбу против Германии. С другой стороны, Вы признавали, что именно Советский Союз, развернув свою борьбу с Гитлером, устранил опасность, безусловно угрожавшую Великобритании со стороны Германии. Если же все-таки допустить, что Англия могла бы обойтись без СССР, то ведь и не в меньшей мере можно сказать и про Советский Союз. Мне не хотелось бы обо всем этом говорить, но я вынужден сказать об этом и напомнить о фактах».

Дипломатические «уловки»

Во время обострения дипломатических отношений с союзниками началась подготовка к совещанию министров иностранных дел трех держав – СССР, Америки и Англии, которое состоялось в Москве с 19 по 30 октября 1943 года. Здесь надо сказать, что это была первая встреча в таком составе. До того встречи происходили попарно. Встречались В.М. Молотов и английский министр иностранных дел Антони Иден, В.М. Молотов и Карделл Хэлл, Иден и Хэлл. Но все вместе они встретились впервые. На московском совещании обсуждались вопросы сокращения сроков войны, проблемы послевоенного отношения стран-победителей к разгромленной Германии, уточнялись сроки открытия второго фронта в Западной Европе, проблемы польского эмигрантского правительства, находящегося в Англии, вопросы, связанные с положением в Италии, судьбой Австрии и подготовкой встречи на высшем уровне.

Докладывая Сталину о ходе переговоров, Молотов неизменно подчеркивал, что делегации Англии и США выступают единым фронтом.

– Впечатление такое, – говорил Вячеслав Михайлович, – что у них все уже согласовано и решено. Если и возникают какие-то разногласия, то это только для видимости.

– А что ты сам думаешь по этому поводу? – спросил Сталин.

– Они в сговоре, – сказал Вячеслав Михайлович. – Союзники договариваются за нашей спиной.

Молотов вслух сказал то, в чем Сталин был убежден и уже давно обдумывал. Он понимал, что при таких взаимоотношениях союзников на любых подобных совещаниях, встречах и конференциях советская делегация обречена оставаться в меньшинстве. У англичан и американцев всегда найдется повод обвинить Советский Союз в несговорчивости и навязывании своего мнения «большинству». Один против двух – соотношение не в нашу пользу. Впрочем, Советский Союз с самого начала существовал в одиночестве в капиталистическом окружении. Однако такое положение нужно менять. Оно, как предвидел Сталин, изменится в результате разгрома гитлеровской Германии. Но это будет не скоро – пройдет год, два, а то и больше. Что-то нужно делать уже сегодня. Но что? Анализируя основу, на которой строилась дружба Черчилля и Рузвельта, Сталин видел, что у них много общего. Их объединяет, прежде всего, крайняя неприязнь к СССР. А что их могло бы разъединить или, по крайней мере, отдалить друг от друга? Сталин вспомнил, как накануне войны ему удалось вбить клин между Германией и Японией. Тогда Сталин использовал промашку Гитлера, заключившего с Советским Союзом так называемый пакт о ненападении без предварительного согласования со своим главным союзником – Японией. Трудно сказать, чем руководствовался фюрер, принимая такое решение, но оно вызвало настороженность и недовольство со стороны японского правительства. Иосиф Виссарионович тут же воспользовался этим обстоятельством. Он посоветовал Молотову чаще общаться с министром иностранных дел Японии Иосуке Мацуока и пригласить его в Советский Союз с визитом. Вскоре такая встреча состоялась. В Москве с Мацуока вели «доверительно откровенные» беседы, были неофициальные встречи за обедами и ужинами. Принимали и угощали японского министра по высшему разряду. А на завершающем этапе визита японского министра Сталин сделал неординарный ход, изумивший весь мир. Обычно он никогда никого не встречал и не провожал, а на проводы Мацуока Иосиф Виссарионович приехал на вокзал лично. Немцы были потрясены. Отправление поезда задержали на час. Ошалевшего от счастья и спиртного Мацуоку чуть ли не на руках внесли в вагон. Гитлер был в бешенстве. Он стал подозревать Японию в сговоре с Советским Союзом.

Эти проводы практически вбили клин в германо-японские отношения. В результате Япония не объявила нам войну в тот критический момент, когда фашистские войска подошли к Москве.

* * *

Однако Сталин понимал, что тот прием, благодаря которому ему удалось охладить отношения между Германией и Японией, совершенно не годится в нынешней ситуации. Здесь нужен другой подход. Идея пришла неожиданно.

После окончания работы Московской конференции трех министров иностранных дел Сталин решил дать обед в их честь. Вечером 30 октября в Екатерининском зале Кремля собрались участники конференции и приглашенные. Просторный зал был заставлен столами, сервированными серебром, фарфором, украшен красными гвоздиками. По указанию Сталина делалось все возможное и невозможное, чтобы удовлетворить самые изысканные вкусы.

Самый большой стол тянулся вдоль стены, обтянутой зеленоватыми муаровыми обоями. В центре сидел Сталин, справа от него – Карделл Хэлл, слева – посол США в Москве Аверелл Гарриман. Справа от Хэлла – переводчик Валентин Бережков. Напротив Сталина в таком же порядке по обе стороны от Молотова расположились английский министр иностранных дел Антони Иден, посол Великобритании в Москве Арчибальд Кларк Керр и переводчик Павлов.

Дальше места занимали члены Политбюро и руководители английской и американской внешнеполитических миссий. За другими столами расположились, вперемежку с советскими министрами, маршалами и генералами, члены делегаций США и Англии на Московской конференции. Первый тост произнес Сталин. Он поздравил участников конференции с успешным завершением работы и выразил уверенность, что принятые решения будут способствовать сокращению сроков войны против гитлеровской Германии и укреплению дружбы между союзниками.

– Отныне, – сказал Иосиф Виссарионович, – сотрудничество трех великих держав будет еще более тесным, а атмосфера доверия будет сопутствовать дальнейшим совместным шагам антигитлеровской коалиции во имя победы над общим врагом. Что касается Советского Союза, то я могу заверить, что он честно выполняет свои обязательства. За нашу победу!

Иосиф Виссарионович высоко поднял рюмку, окинув всех взглядом, чокнулся с Хэллом, приветливо кивнул Идену. Все встали, присоединяясь к произнесенному тосту.

Вслед за Сталиным попросил слово Карделл Хэлл. Затем выступил Антони Иден, Молотов, послы Гарриман и Керр, руководители английской и американской миссий.

В одном из перерывов между тостами Сталин наклонился за спиной Хэлла в сторону переводчика.

– Слушайте меня внимательно, – сказал он, – и дословно переводите Хэллу следующее: Советское правительство рассмотрело вопрос о положении на Дальнем Востоке и приняло решение сразу же после окончания войны в Европе, когда союзники нанесут поражение фашистской Германии, выступить против Японии. Пусть Хэлл это передаст президенту Рузвельту как нашу официальную позицию. Но пока мы хотим держать ее в секрете. И вы сами говорите потише, чтобы никто не слышал.

Пока шел перевод, Сталин внимательно следил за выражением лица Хэлла. Он видел, что госсекретарь взволнован. Видимо, такого шага в США ожидали, но не слишком на него надеялись. Рузвельт боялся, что после разгрома фашистской Германии и выхода Советского Союза из войны у него появятся серьезные проблемы в войне с Японией, которые он не в силах будет решить в одиночку.

* * *

Предложение Иосифа Виссарионовича, которое он подбросил государственному секретарю США Хэллу 30 октября 1943 года, сработало. Сталин не поссорил союзников, как это было в случае с гитлеровской Германией и Японией, а просто дал понять Рузвельту, что у Советского Союза и Америки могут быть особые интересы, которые отличаются от интересов Англии. С того момента Рузвельт меняет свое отношение к СССР и к Сталину. Если раньше, когда, по предложению Сталина, речь шла о месте встречи на высшем уровне в Тегеране, он не давал своего согласия, под разными предлогами настаивая на других пунктах, то после полученной от Сталина информации о том, что Советский Союз после окончания войны в Европе выступит против Японии, он уже не возражал против Тегерана.

Здесь и состоялась их первая встреча.