Студопедия

Главная страница Случайная страница

КАТЕГОРИИ:

АвтомобилиАстрономияБиологияГеографияДом и садДругие языкиДругоеИнформатикаИсторияКультураЛитератураЛогикаМатематикаМедицинаМеталлургияМеханикаОбразованиеОхрана трудаПедагогикаПолитикаПравоПсихологияРелигияРиторикаСоциологияСпортСтроительствоТехнологияТуризмФизикаФилософияФинансыХимияЧерчениеЭкологияЭкономикаЭлектроника






Перед отъездом в Мексику






Нам нужны не гангстеры, не авантюристы,

а люди, осознающие свою историческую ответственность,

умеющие ждать и терпеливо работать на благо Родины.

Фидель Кастро. Письмo из тюрьмы.

Выход монкадистов из тюрьмы пробудил общество. Народ на деле осознал силу сплоченности. Но и враг не дремал. Всего через пять дней, 20 мая, был произведен полицейский налет на квартиру Педро Мирета, только что вернувшегося из заключения. Полиция искала оружие, которым хозяин якобы успел запастись. Началось преследование Рауля Кастро, полиция добивалась ордера на его арест за будто бы совершенный им террористический акт.

Страстные памфлеты Фиделя, публикуемые из номера в номер в «La Calle», будоражили умы. В обществе разгорелись дискуссии. Реакция негодовала и трусливо,

из-за угла, мстила, физически устраняя любого, чье имя могло хоть в какой-то мере стать знаменем открытой борьбы.

28 мая на Кубу как герой Монкады – этого хотел Фидель – вернулся Ньико, но прямо у трапа самолета его арестовали и доставили к шефу военной разведки. Его дорожная сумка была тщательно проверена, а сам он – подвергнут допросу.

- Единственное оружие, которое я привез на родину из эмиграции – это то, что вы держите в руках – ответил Ньико на заданный вопрос, стараясь держаться как можно спокойнее и увереннее.

В руках агент держал авторскую копию бюста Хосе Марти. Это был подарок кубинского скульптора Хосе Фидальго, которого преследовала служба военной разведки. 30 января 1953 года его мастерская была подвергнута грубому обыску, после чего скульптор был вынужден покинуть свою страну. С тех пор он поселился в Мексике и до сих пор проживал в Веракрусе. Он не решался вернуться на Кубу и после закона об амнистии монкадистов. Ньико очень дорожил этим подарком. Такие подарки получили еще два человека – Абель Сантамария и Фидель Кастро. Изготовлен был этот бюст к столетию Марти и символизировал появление в стране нового поколения борцов – «поколения столетия». Ньико еле сдерживал себя, чтобы не возмутиться бесцеремонностью чиновника, вертевшего в руках скульптуру.

Воскресенье 29 мая Ньико провел в кругу своей семьи в их маленькой квартирке. Консепсьон не могла нарадоваться, наглядеться на сына. С горечью рассказала она

о последних днях его отца, которому хотелось перед смертью увидеть сына. Умирал он мужественно.

- Ортенсия не отходила от него. Отец попросил ее читать письма, присланные тобой из Гватемалы, а умер он – счастье сказать – под твои слова: «Чтобы восславить тебя, мне хватит трех слов: ты на земле мой бог». Они развеяли его печаль из-за вашей так и не состоявшейся встречи.

Но уже 30 мая состоялась встреча Ньико с Фиделем в присутствии Рауля Кастро, Монтане и Мельбы. Теперь он ни на секунду не расставался с Фиделем. Было такое ощущение, что дни перед штурмом Монкады вернулись, и все повторяется заново. Фидель, Рауль, Ньико и Чучу – так называли друзья Хесуса Монтане – все вчетвером

не расходились и на ночь, так и спали на маленькой квартирке в 23-й улице. Но это было возможно лишь до поры до времени. Ситуация осложнялась, и надо было снова привыкать к конспирации. Статьи Фиделя раздражали полицию. Она лишь искала повод, чтобы перейти к активным действиям против монкадистов. Собственно, арест Ньико

в аэропорту и был сигналом, и серьезным сигналом, того, что власти не отказались и никогда не откажутся от преследования революционеров.

Возвращение Ньико и выход из тюрьмы Кастильо-дель-Принсипе Фаустино Переса усилили позиции монкадистов. Со всей неотложностью на повестку дня встали организационные вопросы. Нужно было позаботиться о формировании сплоченного, идейно выдержанного руководства Движения в общенациональном масштабе. Требовалось создать низовые ячейки на местах, собирая, а не ломая все лучшее, что рождалось спонтанно в ходе борьбы за амнистию. На середину июня было назначено подпольное заседание первого состава национального руководства Движения.

О том, какая ситуация сложилась вокруг монкадистов, мы узнаем из письма Ньико в Веракрус, Хосе Фидальго, от 30 мая. Оно закодировано. Ньико пишет, что

в понедельник он встретился с Гуахиро (конспиративный псевдоним Фиделя), о многом поговорили, что установить на родине Марти пока нереально. Заканчивалось письмо так: «Гуахиро помнит тебя, передает привет». А понимать надо было совсем по-другому:

в ближайшее время Фиделю и его соратникам придутся окинуть Кубу, в Мексие к этому надо подготовиться.

После всестороннего обсуждения той работы, которая была проделана Ньико

в Мексике, Фидель решил больше не откладывать свой отъезд из страны, но нужно было максимально использовать обретенную свободу в интересах дела. За монкадистами охотились власти. Стало известно, что заготовлен даже пробитый пулями автомобиль, в который агенты должны были заманить Фиделя и физически уничтожить его, обставив это так, как будто он погиб в перестрелке.

Фидель немало думал о том, ого оставить на Кубе после своего отъезда. Лучшей кандидатуры, чем Ньико, у него не было. «Только он не даст погибнуть делу», - был уверен Фидель. Работа предстояла большая и сложная. Она требовала не только организаторских способностей, но и такого редкого качества, как умение вызывать доверие людей. Это главное в работе с молодежью, и здесь нет лучшей кандидатуры, чем он. С мнением Фиделя согласились все, с кем он поделился своими соображениями: Монтане, Рауль, Мельба.

Отчетом Ньико о проделанной работе в Мексике Фидель остался доволен, но он видел, как много еще нерешенных вопросов. Однако там остались Каликсто Гарсиа и другие кубинцы. В Веракрусе почти безвыездно жил Фидальго. Все они надежные люди. Значит, база там создана. И в этом уверил Фиделя Ньико, который стал доказывать ему, что главное сейчас – работа с молодежью на самой Кубе. Нужна четкая организация всех ячеек Движения и других революционных организаций, которые возникают спонтанно. Надо стремиться к единству. Тем более сейчас, когда страна пришла в движение в связи с освобождением монкадистов, и общество вкусило плоды своей победы. Для многих эта победа стала первой в их жизни.

Энергия молодежи искала выход, но пока она растрачивалась на отдельные террористические акты, хотя они и были прямым ответом на «белый террор». Взрывались полицейские участки, в кинотеатре «Марта» была обнаружена не успевшая взорваться бомба, устраивались поджоги. Молодежь, казалось, дразнит полицейских, вызывающе заполняя улицы во «внеурочные» часы. В итоге по улице Сан-Ласаро постоянно шныряли шпики.

На 4 июня (Алькальд - председатель муниципального совета, выполняющий административные и некоторые судебные функции) алькальдМарьянао, родной брат диктатора, назначил церемонию переименования 31-й улицы этого пригорода Гаваны в улицу генерала Батисты. На торжество прибыл сам «именинник» и, как обычно, разразился пространной, напыщенной речью, которую ему, правда, так и не дали закончить. Батиста заговорил о правах человека и как бы между прочим заметил, что надо всерьез позаботиться о безопасности Фиделя Кастро. Сразу после этих слов его прогнали с криками: «Двадцать лет Батисте!» Вмешался алькальд и под непрекращающееся скандирование прошипел: «Неблагодарные! Даже свободой не умеют распорядиться!» Младший Батиста стал стращать народ тем, что власти не могут гарантировать им наперед ни свободу, ни даже неприкосновенность их жизни.

- Что имеет в виду этот каналья? На что намекает? – кивнув в сторону трибуны, спросил Мигель у стоявшего рядом с ним Исраэля. Это были будущие экспедиционеры – Мигель Кабаньяс и Исраэль Кабрера.

Намек между тем был более чем прозрачен, и прихвостни режима восприняли его как руководство к действию. Тем более они уже были оповещены о тайном приказе расправиться с монкадистами.

Батисту прогнали с трибуны, и он вынужден был уехать раньше, до окончания церемонии. Полицейские стали расталкивать присутствующих, но пустить в ход дубинки, однако, не рискнули.

Покидая митинг в Марьянао, Мельба и Рене Реине Гарсиа были встревожены.

- Надо позаботиться о безопасности Фиделя. Quien se pica ajos come [дословно: «Кто волнуется, тот ел чеснок» - аналог поговорки «На воре и шапка горит»], сказала Мельба.

Не прошло и дня, как в том же самом Марьянао на углу улиц Пасео и Марти (124-й и 49-й) был совершен бандитский налет на одного из лидеров партии ортодоксов, журналиста Хуана Мануэля Маркеса. Друга Мельбы, с которым она, адвокат, начинала работать во времена государственного переворота 10 марта 1952 года, и который, как она потом говорила, отпустил ее к Фиделю. В 8 часов вечера, по завершении работы

в редакции он по телефону договорился о встрече со своей матерью Хуаной Родригес и маленькой дочуркой Альбитой. Однако встреча не состоялась. Означать это могло только одно: объявленная охота началась. Телефон прослушивался, и из разговора с матерью были установлены время и место нахождения жертвы. Две детины в гражданском схватили Хуана Мануэля Маркеса и доставили в 17-е отделение полиции, откуда он, жестоко избитый, был отправлен в ближайшую больницу. В оном из нападавших журналист успел узнать сотрудника службы военной разведки Рейнальдо Алехо.

О случившемся почти в тот же миг стало известно всему обычно тихому Марьянао. Весть мгновенно дошла и до главного редактора газеты «El Sol» Сесара Сан-Педро.

Это была известная, популярная и пользующаяся авторитетом газета, где не раз печатался Хуан Мануэль Маркес. Он сотрудничал с газетой еще со времен борьбы с тиранией Мачадо. Сесар Сан-Педро был человеком независимым, полным энергии, хотя ему уже шел восьмой десяток. Вся его общественная и политическая жизнь была связана с этой газетой, которую он издавал почти пятьдесят лет, с сентября 1908 года. Жители Марьянао любили свою газету. Она была действительно боевым органом и не щадила тиранов.

Как только Сесару Сан-Педро стало известно о случившемся, он немедленно связался

с больницей «Санта-Эмилия», где находился избитый Хуан Мануэль Маркес. Наутро

7 июня газета напечатала заявление Хуана Мануэля Маркеса. Во второй половине того же дня в «Санта-Эмилию» прибыл Фидель Кастро в сопровождении Ньико Лопеса. Так состоялась первая встреча двух будущих лидеров экспедиции на «Гранме»: Фиделя Кастро и Хуана Мануэля Маркеса. С ходу Фидель Фидель выразил свое возмущение варварством этого нападения. Лицо Хуана покрывали кровоподтеки, лоб был рассечен, левого глаза почти не было видно, а левый висок был залеплен пластырем.

Ньико, раннее детство которого прошло в Марьянао, не стал подниматься

с Фиделем в палату. Остался ждать на улице. Он знал Хуана Мануэля Маркеса еще по рассказам отца, который восхищался его мужеством и смелостью. Сам Ньико не раз слушал его выступления. И, напутствуя Фиделя на встречу с кумиром своего отца, он дал ему такую характеристику: «В нем прежде всего подкупает страстная убежденность в необходимости борьбы. Он один из немногих, кто не мыслит ни дня своей жизни без борьбы. Они одарены интеллектуально, но в нем нет ни капли мещанской щепетильности и высокомерия. Они не амбициозны. Они решительны, но в их решительности нет безрассудства. Они резки в своих суждениях, но никогда не навязывают своих убеждений, потому что дорожат ими. Убеждения – это плод неустанной работы их души и чаще всего – их единственное достояние».

9 июня в газете «La Calle», которую ее директор Орландо Родригес почти полностью отдал в распоряжение Фиделя, вышла его статья под заголовком «Истуканы!» Это было страстное обращение к народу, призыв защитить честь и достоинство человека, которые на Кубе не только не оберегаются, а наоборот, растоптаны. «Кубинцы! – говорилось в обращении. – Вы должны знать имя предателя, который совершил нападение на Хуана Мануэля Маркеса. Его зовут Рейнальдо Алехо!» «Истуканы, - говорилось далее, - неужели они не понимают, что каждый кубинец, которого притесняет тирания, становится революционером и включается в борьбу». Так вся Куба всего через два дня после нападения на журналиста в пригороде столицы знала все подробности инцидента.

Главным итогом этой первой встречи двух неординарных личностей стало согласие Хуана Мануэля Маркеса выехать в Мексику, где готовилась экспедиция. Досье на Фиделя пополнилась еще одной, с точки зрения властей, крамолой. Планы вынашивались самые разные. Медлить с совещанием было нельзя. Собираться на Прадо, 109 было небезопасно. За штаб-квартирой ортодоксов велось особо пристальное наблюдение.

- Нужно очень надежное место, - предупредил Фидель. Ньико пообещал решить проблему. И направился-таки в штаб-квартиру ортодоксов, где встретился с Луисом Бонито и передал ему просьбу Фиделя.

- Дай нам хотя бы два-три дня. В данный момент у меня нет такой квартиры, потому что все, что были, «сгорели», - сказал он.

Задача была не из легких. То подходил дом, но его жильцы не могли съехать на время, нужное для собрания, то в дом уже не раз наведывалась полиция, то квартиры стояли на учете. Но ему повезло. На Малеконе он встретил Дагоберто Раолу, одного из лидеров правой молодежи в Гаване. Учился он на юридическом факультете и проживал на улице Фактория, где работал табачником его отец.

- Нужен надежный дом Раола. Для очень важного собрания, - поделился своими проблемами Бонито.

- У меня найдется такой дом! – сразу же сообразил Раола.

- Когда его можно посмотреть?

- А хоть сейчас, если хочешь. Это дом моих подружек.

Дом оказался на той же улице, где проживал Раола, почти по соседству. Это был небольшой домик под номером 62. Проживали там две старушки, старые девы. Они дружили с Раолой, питали к нему симпатию и, конечно, не могли ему отказать. Пусть повеселится на вечеринке с друзьями! Они помнили о своих вечеринках, которые остались там, в далеком прошлом. «Пусть порадуется молодежь», - решили они и обещали на это время покинуть свой домик. Ньико дом понравился, и он сообщил обо всем Фиделю.

12 июня (это было воскресенье) в 8 часов вечера в доме №62 по улице Фактория шла перестановка мебели. В угол гостиной – она служила и столовой – Бонито установил большой стол, Раола помог ему снести туда все имевшиеся в доме стулья. Набралось девять.

- Я приглашен для участия в этом собрании. Вот тебе список тех, кого ты должен впустить. И больше никого! Стой у входа в зал и дежурь, - попросил товарища Бонито.

К счастью, Раола знал всех в лицо всех, кто был в списке. И ему не составило труда выполнить просьбу.

Первыми пришли Мельба и Айде. Затем один за другим появились Фидель, Ньико, Монтане, Армандо Харт, Педро Мирет, Фаустино Перес и Хосе Суарес. Собрание уже началось, когда в дверях показался Педро Агилера и сказал, что приглашен на встречу. В списке он не значился. Нужно было прояснить ситуацию, и Раола обратился к Фиделю: «Как быть?» Удостоверившись, что Педрито действительно приглашен, впустил его в зал.

Совещанием руководил Фидель, так ни разу и не присевший. На обсуждение было вынесено два вопроса: завершение формирования центральных органов Движения 26 июля и выборы нового состава национального руководства с утверждением обязанностей каждого члена на ближайшее время, исходя из намеченной тактики и стратегии революции.

В состав национального руководства из прежних членов вошли только трое – Фидель Кастро, Хесус Монтане и Педро Мирет. Оставлены были Айде Сантамария и Мельба Эрнандес, фактически выполнявшие обязанности национального руководства, когда оно само находилось в тюрьме. Из новых лиц – Хосе Суарес Бланко, Педро Селестино Агилера и Антонио Лопес Фернандес (Ньико), а также Армандо Харт, Фаустино Перес и Луис Бонито, ранее непосредственно не связанные с Движением 26 июля. Всего одиннадцать человек. Ни один из них не имел работы. Только Айде Сантамария получала 60 песо в месяц и львиную долю зарплаты тратила на нужды Движения. Все они пока официально оставались в рядах партии ортодоксов, где только Луис Бонито получал крохотную плату за выполнение некоторых секретарских функций.

- Предстоит наш отъезд. Мы покидаем страну для решения важных задач Движения, - сказал Фидель, подводя итог по первому вопросу. Сегодня мы имели возможность собрать национальное руководство в полном составе. Нам предстоит решить все вопросы, касающиеся нашей работы в ближайшем будущем. Прежде всего нам надо распределить обязанности и уточнить направление работы каждого члена национального руководства. Добиваться при этом неукоснительного их выполнения.

Присутствующие были согласны с необходимостью выезда из страны в самое ближайшее время части национального руководства. Куда – зафиксировано не было. Цель выезда – подготовка вооруженного отряда повстанцев как ядра вооруженных сил революции в соответствии с ее курсом на вооруженное свержение военной диктатуры. Переход к новому этапу борьбы назрел.

Обязанности среди членов национального руководства распределили следующим образом: Педро Мирет – общее руководство, Ньико Лопес – ответственный за работу с молодежью, Хосе Суарес – помощник Ньико, Фаустино Перес – ответственный за финансы, Мельба и Айде должны были вести работу среди женщин, Луису Бонито поручили рабочий сектор. Что касается оставшегося пока без дела Монтане, то на самое ближайшее время был намечен его выезд из страны.

- Национальное руководство Движения одно, как для эмигрирующих, так и для остающихся в стране. Все вопросы должны решаться коллегиально. Высшее руководство – за Фиделем Кастро, - подвел итоги Монтане.

Фидель снова взял слово:

- Для нас важна выверенная стратегия и тактика борьбы. Самое главное – подготовка контингента вооруженного ядра. Но это не есть решение всех проблем. Нужно привлечь широкие народные массы на нашу сторону. Со всей ответственностью могу повторить только то, о чем уже писал с Пиноса. Сейчас в наших рядах по-прежнему есть люди, для которых главное – стрельба… Надо понять раз и навсегда, что Движению нужны не уличные маньяки, не гангстеры, не авантюристы, а люди, осознающие свою историческую ответственность, умеющие ждать и терпеливо работать на благо будущего нашей Родины.

Наступила пауза. Послышался скрип двери. Это стоявший у входа Раола чуть шире приоткрыл ее, чтобы лучше слышать, о чем говорит Фидель. Поняв, что совещавшиеся

в безопасности, Фидель продолжил:

- Борьба предстоит трудная и длительная. К ней надо готовиться с умом, вовлекая в борьбу массы и готовя их к ответственному моменту свержения режима. А что мы его свергнем, в этом нет сомнений. К нам должны присоединиться сотни тысяч молодых людей, - Фидель посмотрел на Ньико, - сотня тысяч женщин, - Айде и Мельба почувствовали на себе взгляд Фиделя, - и сотни тысяч рабочих, трудящихся, - Луис Бонито знал, что это и есть самая ответственная работа.

Монтане снова взял слово и поставил вопрос о явочных квартирах:

- Многие «сгорели». Это значит только одно – что полиция за нами следила и следит. Нам пришлось перенести и резиденцию партии ортодоксов с Прадо на Консуладо. Нужна бдительность. Особенно с ночевками. Более одного раза нельзя использовать дома для ночлега, особенно сейчас, когда наши товарищи покидают страну.

16 июня в кинотеатр «Марта» съехались сливки правительственных чиновников, но перед самым началом собрания полиция обнаружила в помещении взрывное устройство. Оно было обезврежено, но сам факт стал поводом для начала массовых арестов молодежи. В числе арестованных оказался и Мигель Кабаньяс Перохо, рабочий, хорошо известный в студенческих кругах Гаванского университета как активный участник всех манифестаций. Этот угрюмый на вид, немногословный, но до педантичного настойчивый в доведении порученного ему дела до конца человек был убежден в необходимости свержения режима. Чем скорее, тем лучше! Чем решительнее, тем надежнее! Его исполнительность восхищала всех, кто знал его лично. Один из знакомых, Рене Анильо, решил помочь Мигелю избежать ареста и заключения. Используя свои связи в посольстве Мексики, он сумел договориться о предоставлении Мигелю политического убежища. И в июне тот покинул страну. Он был первым из тех рядовых, кому предстоял «целевой» выезд в Мексику, чтобы через год быть зачисленным в первый контингент отряда вооруженных повстанцев, высадившихся с «Гранмы». И, как это ни печально, одним из первых погибнуть при высадке.

Репрессивные силы не оставляли в покое монкадистов, постоянно обвиняя их в подстрекательстве к борьбе, что на данный момент было не совсем верно. Начиная с 20 мая, полиция особенно пристально следила за каждым шагом Рауля Кастро и Педро Мирета. На основе сфабрикованного обвинения в том, что эти два монкадиста собираются в доме №914 на улице Нептун и готовят вооруженное нападение на шефа шестого отделения полиции Гаваны капитана Мануэля Понсе Альвареса, управление полиции упорно добивалось выдачи ордера на арест Рауля Кастро.

Дом, о котором шла речь, принадлежал Педро Мирету, и он проживал в нем со своей молоденькой женой Мельбой. Как только ему стало известно о намерении властей, Мирет обратился за поддержкой в газету Орландо Родригеса и изложил все обстоятельства.

В защиту обвиняемых по официальной просьбе газеты «La Calle» и с ее страниц публично выступил Фидель, воспользовавшись в данном случае и своим правом профессионального адвоката. Заявление Фиделя вышло под заголовком: «В этой стране нельзя жить!» Этот тезис стал стержнем всего заявления. «Мы не видим, - говорил Фидель, - никаких гарантий прав человека и не видим каких-либо возможностей для возвращения тех, кто покинул страну, если ситуация не изменится. В этой стране нельзя жить!»

Он осудил так называемое уголовное дело №297, заведенный в связи с митингом, организованным студентами у памятника Альма-матер. Молодежь (и не только она!) любит собираться на этом, ставшем для нее святым, месте у входа в университет. Его полюбила и я, еще издали восхитившись торжественной строгостью представшего передо мной пейзажа. Позволю себе небольшое отступление.

Когда я впервые подошла к Гаванскому университету – было это в 1967 году – и остановилась перед широкой многоступенчатой мраморной лестницей, ведущей к входу

в здание, я услышала испанское слово (Escalinata (исп.) - большая парадная лестница) эскалината. Его произнесла мой гид, прекрасная молодая негритянка Аида Марин. По созвучию это слово вызвало у меня ассоциации

с русскими словами «скала», «стойкость», и, что покажется, может быть странным, творением вечного, памятью негасимой. И наверное, не случайно, потому как лестница – это символ жизни человеческого Духа, впитавший в себя все лучшее, что присуще Человеку в моменты взлета его мысли, способность преодолевать земное притяженье

в своем стремлении к звездам.

Для меня самой это ощущение было символичным, когда я, преодолевая ступеньку за ступенькой, поднималась все выше к прекрасному памятнику Альма-матер, который распахнул свои объятия каждому, кто устремлен к знаниям, совершенству, звездам. Такие чувства испытывала я, аспирантка Таджикского государственного университета имени

В. И. Ленина, идя на встречу с замечательным кубинским историком Серхио Агирре. По его учебникам не одно поколение кубинцев познавало историю своей страны, постигая величие борцов, отдавших свои жизни за независимость. В том, что не обманули меня мои мысли и чувства, я убедилась, когда невысокий, седой, красивый, с мягкими интонациями голоса профессор Гаванского университета подвел меня в Зал мучеников и стал моим гидом в этом, в общем-то, траурном зале. Его устные эссе, посвященные героям-мученикам, чьими портретами увешан этот зал, сравнимые скорее с оптимистической трагедией, звучали одновременно как реквием и восторг, помноженные на гордость тем, что все эти мученики – воспитанники университета, с которым связана вся его жизнь.

Я выполнила просьбу замечательного таджикского историка Зарифа Шариповича Раджабова и передала Гаванскому университету его монографию по истории древнего и талантливого таджикского народа, чья культура своими корнями уходит в древнейшую кушанскую цивилизацию.

Говоря об абсурдности уголовного дела, связанного с митингом перед памятником Альма-матер, Фидель оперировал неопровержимыми фактами, которые опровергали якобы имевший место призыв взяться за оружие.

«Мой брат обвиняется в подстрекательстве к вооруженным действиям. Кроме того, по известной информации, полиция предъявила ему обвинение в том, что он якобы устроил взрыв в кинотеатре «Тоска». Это обвинение насквозь фальшиво и беспредметно, так как мой брат в это время находился в провинции Ориенте, у постели больного отца. Я не удивлюсь, если сеньор Каратала включит и меня в список террористов…»

Орландо Родригес и его газета делали нужное революционерам дело, предоставив им возможность взывать к общественности и став на это время фактически их боевой трибуной.

Любопытно, что 18 июня агентство «Associated Press» поместило заметку под броским заголовком: «Рауль Кастро получил убежище в одном из посольств». В заметке говорилось: «Сегодня в мексиканском посольстве получил убежище Рауль Кастро, брат Фиделя Кастро, лидера ортодоксов. Правительство сообщило, что оно «не будет возражать против выезда Рауля из страны, если он того пожелает» Не совсем ясно, правда, с какой целью это было сделано, но сообщение не было фальшивкой. 24 июня Рауль вылетел в Мехико из международного аэропорта «Ранчо Бойерос».

Власти добрались-таки до газеты Орландо Родригеса. 16 июня «La Calle» была закрыта. В тот момент, когда Орландо Родригес в последний раз запирал двери дома на улице Сан-Хосе, где располагалась редакция его газеты и где в последние дни, почти не покидая офис, находился Фидель, в кармане его гуаяберы лежала статья с метким названием: «В этой стране нельзя жить». Бесцеремонное закрытие газеты (правда, пока без ареста ее издателя) больше, чем что-либо иное, соответствовало творящимся в обществе процессам.

Реакция негодовала, что в этой газете менее чем за полтора месяца вышло почти двадцать статей Фиделя, что она стала рупором монкадистов. Министр внутренних дел Сантьяго Рей собрал весь свой аппарат и с возмущением тряс экземплярами газеты

«La Calle». В конце он швырнул их на стол перед собой.

- Чего можно ждать от тех, кого мы выпустили из тюрьмы раньше срока? Они эту амнистию поставили себе на службу, воспользовались свободой только для того, чтобы поносить нас и возмущать спокойствие народа. Вы только послушайте, что пишет Фидель: «Не угрозами надо отвечать на правду… Угрозы не действуют на бесстрашных… Оскорбления и клевета – ничто против неопровержимых доводов…» - сколько можно это терпеть?! Пора кончать!

Сказал как отрезал и выгнал всех из своего кабинета. Премьер-министр Кубы Гонсало Гёль, которому Батиста доверял больше всех, уже предвкушал, что уж сегодня-то он сможет внушить диктатору, что пришло время действий, а не слов. На его столе лежала газета «La Calle» за 7 июня с обведенными словами из статьи Фиделя, относящимися непосредственно к Батисте: «Если после этой речи совершится политическое преступление, можно ли будет считать, что Батиста к этому преступлению не причастен? Можно ли отрицать, что в словах президента содержится намек на убийство? Разве могут полицейские агенты вдохновиться его словами на добрые дела?.. Когда у правительства не хватает доводов, оно начинает толковать о руках, но эти руки обагрены кровью!»

К этому экземпляру он присовокупил другой, со статьей Фиделя «Тупицы». В ней Гёль подчеркнул слова: «На протяжении последних лет на острове занимались только тем, что избивали беззащитных граждан. Какие чудовищные чувства роятся в душах этих дикарей? «Тут же он взял в руки еще один выпуск газеты. Там говорилось: «…действуют так безнаказанно, как не действовали самые оголтелые гангстеры.… Положить конец преступлениям без наказания! Правосудия! Правосудия! Правосудия!» Это тоже было обведено фломастером.

Гёль был в гневе. «Истуканы, тупицы, гангстеры, преступники – вот кем нас Фидель изображает. И это в ответ на предоставленную свободу! Хороши! Очень хороши! Ну ничего! Скоро они увидят».

У монкадистов отняли и предоставленный им было радиоканал, по которому почти они почти ежедневно могли выходить на связь с народом (в программе «Hora Ortodoxa»).

Условия работы национального руководства все более усложнялись. Нужно было менять старые формы, иногда полностью от них отказываться и находить новые, используя для этого малейшую возможность.

Ньико понимал, что полностью уйти в подполье равносильно тому, чтобы сгубить дело. Он предложил смелый план для использования легальных возможностей. Ньико хорошо знал доктора Густава Масорру, знал, что он присоединился к Движению и заинтересован в сотрудничестве. Так была создана программа «Трибуна молодых ортодоксов». Передача шла под девизом: «Бастион моральных сил несокрушим!» Подготовка этих передач полностью легла на плечи Ньико.

Последние дни пребывания Фиделя на Кубе были связаны с большими нагрузками: встречи, выступления, звонки, консультации, беседы, разработка плана работы национального руководства. «Нельзя откладывать встречу с Эчеверрией, это рискованно», - считал Фидель.

Организацию встречи Ньико взял на себя.

- Эчеверриа согласен. Но у него как у лидера интеллектуальной молодежи свои дела и свои планы. Это искренний человек. В нем нет амбициозного честолюбия, но он очень и очень самолюбив. Не забывай, что он по праву пользуется авторитетом – и огромным! – и среди студентов, и в самой Федерации. Он – сила! И сила немалая! – заметил Фидель, напутствуя друга.

- И все же нам нельзя действовать порознь. Это не в их и не в наших интересах, - задумчиво произнес Ньико, обращаясь как будто к самому себе.

- Но ты должен знать, что достичь единства не так просто. Думаю, что на данный момент нам нужно добиться от Эчеверриа минимального – того, чтобы они отметили в университете дату 26 июля, вторую годовщину штурма. Как это будет выглядеть, пока сказать трудно. Скорее всего, небольшой митинг в университетском Зале мучеников. Видимо, полиция постарается не допустить студентов даже на Эскалинат.Но нам важнее сам факт поддержки…

- Если Эчеверриа согласится – а он, я думаю, согласится, - он сумеет все организовать. Он смел, бесстрашен и прекрасный организатор!..

Между тем назначенный час встречи с Эчеверрией в кафе «Las Delicias de Medina» приближался. К месту встречи они подошли почти одновременно. Беседа, которую нельзя было назвать непринужденной, продолжалась более двух часов. Собеседники остались довольны друг другом. И после этой встречи Ньико почувствовал, что сотрудничество с ФУС удастся наладить. Это показал и сам характер беседы, в которой никто не скрывал своих убеждений, вместе с тем не усугубляя разногласий в вопросах стратегии и тактики. Тактика ФУС не во всем совпадала с тактикой Движения. Защищая тезис «бить по макушкам, то есть по верхам», Эчеверриа склонялся к террору и физическому «выведению из строя» всех «шишек», начиная с Батисты. Против этого выступало Движение, видя ошибочность такой тактики и ее бесполезность для революции. Но стратегия была единой – вооруженное свержение режима. Их объединяло и понимание того, что час свержения настает, и на эту борьбу надо идти единым фронтом.

Столь долгое отсутствие брата (Фидель не ночевал дома) начало тревожить Лидию. Она успела сложить все нужные, на ее взгляд вещи в чемодан, поговорить с Фиделито, убедить сестру Эмму не раскисать, а быть спокойной и твердой.… С небольшим – как и обещал – опозданием Фидель появился в дверях. Первым к нему бросился Фиделито. Отец и сын по-мужски обнялись. Их связывали дружба и взаимопонимание. «Это Лидия. Это ее заслуга, что она сумела сохранить в сыне любовь к отцу, заключенному в тюрьму, осуждаемому всеми, даже матерью», - подумал Фидель и с благодарностью посмотрел на сестру.

Дверь оставалось открытой. Раздался такой знакомый звонкий смех. Лидия знала Пасториту Нуньес и, выглянув, увидела, что та беседует с молодой худощавой брюнеткой в темном, очень строгом платье. Фидель сказал сестре, что Пасторита довезла его до дома на своей машине и собирается сейчас же уехать, а он должен ее проводить. И вышел. Через мгновение он вернулся и представил ту самую элегантно одетую женщину, что беседовала с Пасторитой.

- Это Кончита Чеда, молодой адвокат. Поедет с нами в аэропорт, - сказал он.

В это время к дому подъехал Густаво Амейхейрас. Решили, не задерживаясь, выезжать. В первую машину сели Фидель, Фиделито и сестры. На заднем сиденье расположилась Кончита. Во вторую – Густаво, Анхель Плат и Марио Лаборде. В середине пути Фидель пересел в машину Амейхейраса.

В аэропорту между тем готовили к вылету самолет. Фидель еще издали заметил Рене Анильо и Хуана Нуири. «Это хороший знак, - подумал он. – Я всегда был уверен, что в ФУС объединены люди, искренне жаждущие видеть страну свободной. Рене Анильо и Хуан Нуири – ближайшие соратники Эчеверрии. Лишний раз убеждаешься, что Хосе Антонио – человек слова, надежный товарищ и, думаю, соратник». Но Рене и Хуан были не одни. Их окружали еще четыре человека, прибывшие вместе с ними. Оказалось, это известные в Гаване адвокаты: Хосе Мануэль Гутьеррес, Франсиско Кароне, Рубен Акоста и Херардо Марин. Никто из национального руководства Движения, как и было условлено, не пришел.

Перед самым вылетом Фидель сделал публичное заявление в котором выразил свое отношение к режиму, не позволявшему вернуться в страну даже Карлосу Прио Сокаррасу, поскольку тот являлся политическим противником. Это – режим диктатуры.

- Мой собственный брат был вынужден просить политического убежища. Его преследовали по обвинению в том, что он якобы подложил бомбу в один из кинотеатров Гаваны. А он в то время находился за тысячу километров, в провинции Ориенте, рядом с больным отцом. Я не Прио, я не могу выражать какое бы то ни было расположение и доброе отношение к существующему режиму. Мой чемодан собран, чтобы покинуть Кубу. Я не миллионер, мне даже на паспорт пришлось одолжить деньги. Я скромный кубинец, который все, что у него есть, отдает Кубе. Вернемся, когда сможем принести свободу нашему народу и право жить с достоинством. Без деспотизма. Без голода… Мы продолжим дело, начатое 10 октября [1868 года] и 24 февраля [1895 года]. Мы защитим наше прекрасное знамя с одинокой звездой, добьемся, чтобы каждый вечер можно было слышать слова нашего гимна: «Умереть за родину – значит жить».

265 тысяч экземпляров этого заявления, отпечатанные в тот же вечер в типографии журнала «Боэмия», донесли до народа Кубы истинные мотивы отъезда лидера монкадистов. Имя Фиделя вот уже 53 дня (с момента выхода из тюрьмы) не сходило с уст и революционеров, которые видели в нем своего вождя, и реакционеров, которые вынашивали зловещие планы его физического устранения. Заявление передавалось из рук в руки, сбрасывалось с крыш на многолюдные улицы, доставлялось по почте известным политикам, хранилось в профсоюзных комитетах в преддверии празднования 2-й годовщины штурма казарма Монкады.

7 июля рейсом 566 мексиканской авиакомпании Фидель Кастро прилетел в Веракрус. Фидель покидал Кубу в соответствии с решением национального руководства Движения, которое несло ответственность за его безопасность. Пятьдесят три дня свободы потребовали от Фиделя огромного напряжения физических и душевных сил. Революция не могла допустить, чтобы ее вождь ежеминутно рисковал жизнью. Все эти дни общественное мнение было крайне взбудоражено, процесс поляризации политических сил усилился. Все явственней ощущалась неизбежность грядущей решительной схватки с режимом. Деятели, рассчитывавшие заработать политический капитал на освобождении монкадистов, потерпели сокрушительное поражение. И это было особенно заметно по суете лидеров ортодоксов, взявшихся за подготовку первого съезда партии. Его открытие они назначили на 16 августа. Этот день был выбран не случайно. За четыре года до этого, 16 августа 1951 года, скончался основатель партии ортодоксов Эдуардо Чибас. Смерть его была трагична и памятна многим кубинцам. «Наследники» же Эдди попытались поставить себе на службу нравственный потенциал этой ушедшей в историю, но все еще не изгладившейся в памяти трагедии. Да и как не помнить события 12 августа 1951 года?

То был ясный солнечный день. А неизвестно откуда взявшийся ливень очистил воздух и освежил зелень пальм и кустарников. Середина дня. В это время обычно по радио идут новости. Они пользуются в стране большой популярностью. И мало кто не включает в этот час радио. В ту пору в стране шла избирательная кампания. Всеобщие выборы были назначены на 1 июня 1952 года.

Голос Чибаса легко узнаваем. «Я не сумасшедший. Я – ненормальное явление в этой стране, где нормальным считается грабить и убивать… Товарищи ортодоксы, вперед! За экономическую независимость, политическую свободу и социальную справедливость! Долой воров из правительства! Совесть против денег! Кубинский народ, проснись!» Паузу взорвал выстрел. В тот момент далеко не все сообразили, кто и в кого стрелял. Оказалось, оратор вытащил револьвер и выстрелил себе в живот в знак протеста.

Ситуация сложилась настолько неординарная, что президент Прио Сокаррас тут же отдал срочное и тайное распоряжение – считай, приказ – привести в боевую готовность все казармы и полицейские участки, особенно в столице, Сантьяго-де-Куба и других крупных городах. Весть о трагедии передавалось из уст в уста, сообщения о состояния здоровья были противоречивыми и тут же обрастали домыслами. Слово «ортодоксы» было у всех на слуху. Через четыре дня, 16 августа лидер ортодоксов скончался от общего заражения крови. Все попытки докторов клиники, куда он был доставлен, не допустить перитонита не увенчались успехом. Сообщение о смерти Чибаса повергло всех в шок. Со всей Кубы в столицу прибывали траурные делегации на похороны того, чьими последними словами было: «Народ Кубы, проснись!»

Нынешние лидеры ортодоксов хотели бы вернуть себе ту популярность, какая была у них при жизни основателя партии. Но удастся ли – покажет время. До съезда оставалось всего пять недель. И они никак не могли ни понять, ни простить «выходку» Фиделя, покинувшего Кубу в такой ответственный для партии момент. Они не знали главного – что Движение после собрания на Фактории, 62 уже никак не связано с ортодоксами – ни организационно, ни тем более идеологически. Но они правильно, хотя скорее интуитивно, оценили отъезд Фиделя как разрыв, «неблагодарный» поступок человека, который в состоянии, как они теперь полагали, организовывать лишь акции, подобные штурму Монкады, и абсолютно не приспособлен к легальной политической работе.

Густаво Амейхейрас, как и договаривались, после проводов Фиделя должен был вернуться к Ньико, оставшемуся у Пепина Санчеса, в доме которого они с Фиделем ночевали накануне, хотя никто из них так и не сомкнул глаз, потому что ночь прошла в беседе и спорах.

В музее революции в Гаване в моих руках оказался удивительный документ. Это небольшой листочек бумаги с автографом Фиделя. Сохранил его для потомков один из основателей партии ортодоксов и ближайших друзей Эдуардо Чибаса – Пепин Санчес. Этот человек много сделал для того, чтобы девиз первых ортодоксов «совесть против денег и совесть против насилия» был правильно воспринят в обществе.

Происхождение этого документа таково. Накануне своего отъезда в Мексику в целях конспирации Фидель Кастро не рискнул ночевать у себя дома. Он не имел права нарушать и требование руководства Движения, принятое в конспиративных целях: не ночевать больше одного раза ни в одной из явочных квартир, какой бы надежной она не считалась. Однако к тому моменту все квартиры закончились, «сгорели». Именно тогда Фидель вспомнил о Пепине Санчесе, раздобыл номер его телефона (1-62-68) и позвонил старику, представившись своим революционным псевдонимом Алехандро. Пепин не сразу понял, с кем говорит, но, предупрежденный этим звонком, все же стал ждать гостя, который вскоре действительно появился. Они проговорили всю ночь. В заключение беседы Фидель произнес: «Тот, кто выезжает завтра, чтобы начать борьбу, не возвратится совсем или возвратится, низвергнув тиранию».

Пепин Санчес попросил Фиделя записать эти слова на чистом листе бумаги, который лежал на письменном столе, и, получив записку, тут же спрятал ее в ящик письменного стола как можно глубже.

- Для потомков, - сказал старик и улыбнулся Фиделю на прощание.

Приезд Густаво к Пепину после проводов Фиделя был предусмотрен заранее.

- Юристы, адвокаты… - услышали Ньико и Пепин голос, раздавшийся прямо за их спиной. Это был Густаво.

- Какие мы юристы, адвокаты? Ты что-то путаешь!

- Да не вы! Чтобы проводить Фиделя, в аэропорт прибыли пять известнейших адвокатов да помимо них еще самая молодая, и, видать, задорная – Кончита Чеда.

- Это на случай возможных провокаций со стороны властей и полиции. Пока революция не победила, только адвокаты и могут квалифицированно защитить права человека, - с иронией в голосе проворчал Пепин.

- Кто еще был в «Ранчо»? – спросил Ньико.

- Анильо и Нуири, - ответил Густаво. – Думаю, это хороший признак. Это ФУС.

- Согласен! Федерация студентов – это хорошо! Но меня интересует Лаборде. Был ли в аэропорту Марио Лаборде?

- Лаборде я вез на собственной машине. Вместе с Фиделем. Считай, что это наш человек. Насквозь наш. Когда Фидель с половины пути пересел в мою машину, они о многом говорили между собой, понимая друг друга с полуслова. Я думаю, микрофон Лаборде мы можем использовать в наших интересах, когда это понадобится.

- Хорошие вести, - произнесли в один голос Пепин и Ньико.

- Ты знаешь, Густаво, кто первый обнимет Фиделя на мексиканской земле, в Веракрусе? – спросил Ньико.

- О, кубинцев в Веракрусе много! – улыбнулся Амейхейрас.

- Их много, конечно! Но, во-первых, не все наши! Во-вторых, не с каждым будет обниматься Фидель. В-третьих…

- А в-третьих, хватит, Ньико! Я должен ехать, у меня свидание, мне нужно на Малекон, а с Виборы туда не так просто добираться…

- Знаешь ли ты Фидальго? – не унимался Ньико. – Пепе Фидальго?

- Это умный человек! И хороший скульптор, – вмешался в беседу Пепин. – И все хорошие кубинцы, получается, должны жить на чужбине.

- Да, он теперь живет в Веракрусе. Любит Мексику, но жить может только в Веракрусе. Этот город напоминает ему Кубу. И природой, и людьми – такими же шумными, как мы, кубинцы, и такими же открытыми. Они также умеют за шумностью скрывать то главное, чего мы хотим добиться. Впрочем, эта мысль принадлежит не мне, а Хосе Марти, который тщательно готовил любое серьезное дело, не раскрывая всех карт сразу.

- Скажи, Ньико, где я мог видеть бюст Марти работы Фидальго? – неожиданно для всех спросил Амейхейрас.

- А Бог тебя знает, где ты бываешь! И на какое свидание, например ты едешь сейчас?

- Лучше бы я к вам не заезжал! Какой-то бестолковой получились и встреча, и весь этот разговор! Мой вам совет: читайте, что печатает «Боэмия», - Густаво имел в виду заявление Фиделя перед отлетом.

Густаво уехал.

Назавтра Ньико решил встретиться с Анильо. Хорошо, что они были в аэропорту. А пока ему нужно выспаться. Об этом напомнил и Пепин, вдруг снова почувствовавший себя нужным для серьезных, ответственных дел. К нему вернулось чувство радости, которое было при общении с Эдди Чибасом. Но эта молодежь, решил он про себя, намного другая, хотя и считает себя «чибасистами». Эти молодые ортодоксы пойдут своей дорогой. И далеко пойдут, их не остановить. «Пусть идут!» - произнес Пепин Санчес, который входил в первый состав национального руководства партии ортодоксов, и жизнь и деятельность которого были освещены очень яркой, но трагической личностью Эдуардо Чибаса. Мысли Пепина наплывали одна на другую, радость и тревога одновременно поселились в его беспокойной, честной, чистой душе… Коротенькая записка с автографом Фиделя, спрятанная в дальний уголок его рабочего стола, лежала как гарантия грядущих побед, до которых он обязан дожить! И он отдаст этот листок в архив Музея революции как символ не обманувших его надежд на лучшее будущее Кубы.

Отъезд Фиделя режим использовал для новых инсинуаций против монкадистов. А в посольство Кубы в Мехико полетели срочные депеши с требованием не спускать глаз с соотечественников, осевших в Мексике. Рекрутировались агенты, в задачи которых входила втереться в доверие к эмигрировавшим монкадистам.

В обществе между тем ощущалось дыхание Монкады. Молодежь готовилась отметить вторую годовщину. Особые задачи ставил перед собой Студенческий директорат. На него, как на организацию, имеющую разветвленную сеть ячеек по всей стране, возлагались обязанности по обеспечению массовости намеченного празднования. С этой целью Эчеверриа вышел на связь с лидером студенчества провинции Ориенте Франком Паисом. В намеченной ими совместной программе мероприятий главенствующая роль отводилась Сантьяго-де-Куба.

 


Поделиться с друзьями:

mylektsii.su - Мои Лекции - 2015-2024 год. (0.026 сек.)Все материалы представленные на сайте исключительно с целью ознакомления читателями и не преследуют коммерческих целей или нарушение авторских прав Пожаловаться на материал