Фидель Кастро.

Отъезд Фиделя из страны за 19 дней до второй годовщины штурма Монкады каждая из противоборствующих сторон истолковала по-своему. Диктатор усмотрел в этом добрые предзнаменования и начал готовить репрессивный аппарат к расправе

с «беспорядками» 26 июля, в неизбежности которых он не сомневался. Так называемая «оппозиция» в лице аутентиков, да и правых ортодоксов, задалась целью использовать растущую популярность монкадистов для давления на режим. ФУС и все студенчество

в целом, особенно молодежь Гаваны и Сантьяго-де-Куба, готовились дать отпор режиму и продемонстрировать свою готовность продолжить дело Монкады.

Журнал «Боэмия» позаботился о том, чтобы своевременно донести до широких масс заявление Фиделя, отпечатав его большим тиражом.

Находящееся в подполье национальное руководство Движения 26 июля собирало собственные силы. Особенно много дел было у Ньико, ответственного за работу

с молодежью. Он считал, что на данном этапе надо беречь ее энергию, ее растущий революционный потенциал, не допуская растраты сил впустую, но и не расхолаживая. Он помнил слова Монтане: «Энтузиазм молодежи надо использовать с умом. Но власти должны постоянно чувствовать, что молодежь не дремлет и не собирается сдавать завоеванных позиций».

- Динамит! Мне нужен динамит! – неожиданно для собеседников произнес Ньико. Причем очень спокойно, хотя и достаточно решительно, взглянув при этом на Рене Реине Гарсию, а затем на Мельбу.

- Я думаю, надо ехать в Матансас, в Карденас, к Пепе Смиту, - сказала Мельба. –

И вообще пора разъехаться по местам.

- У меня есть на примете один юноша! – вмешалась Айде. – Мне кажется, что это как раз тот человек, который сможет сделать все необходимое, не вызвав у властей никаких подозрений. Но его еще надо разыскать. Это Рауль Суарес. Воспитанный мальчик. Дитя. Аристократ, да и только! Идеал благовоспитанности! Особенно когда смотрит застывшим в глазах удивлением! Красивые, умные, глубокие глаза – под могучими не по возрасту бровями.

- Мне как раз нужен такой для Ведадо. В этом квартале у меня нет ответственного по работе с молодежью.

- То ему подавай динамит, а то вдруг понадобился аристократ! – усмехнулся Монтане.

- Не смейся, Чучу! Мне лично не до смеха!

- Мне тоже!

- Только этого не хватало, чтобы вы сейчас поссорились, - вскочила с места Мельба.

- Давайте о деле!

- А мы о чем?

В ожидании Фаустино Переса, который должен был подойти с минуты на минуту, но имел обыкновение всюду опаздывать, каждый углубился в собственные мысли.

- У меня добрые вести! Пришло письмо. Из Мехико. – Это в дверях появился Фаустино.

Было заранее условлено, что корреспонденция из Мексики будет приходить на его имя. О связях Фаустино с монкадистами и тем более о его вхождении в состав национального руководства властям еще не было известно.

Письмо было от Фиделя, датировано 14 июля.

- Он выдержал без нас ровно неделю! – произнес Монтане с едва уловимой гордостью.

«Мне трудно передать всю горечь, которую я испытал, покидая Кубу. Я почти плакал при посадке в самолет. – Ньико, с лихвой хлебнувший горечи изгнания после Монкады, слова эти погрузили в непреходящую печаль, от которой он так и не смог избавиться, пока Фаустино продолжал читать. – В Веракрусе меня встретил Хосе Фидальго и еще несколько кубинцев, которые помогли мне пересесть в автобус, едущий

в Мехико. Утром 8 июля я был уже там и имел возможность встретиться с братом и другими соотечественниками, с которыми мы проговорили всю ночь в доме одной кубинки, которая стала истинной матерью для тех, кто вынужден был терпеть на чужбине голод и холод в дни после Монкады…»

- Да, если бы не Мария Антония, - вмешался Ньико, - не знаю, чтобы с нами было. Она нам с Каликсто ни разу не дала ощутить, что мы в ее доме чужие. Это удивительная женщина, истинная кубинка. Авелино Паломо, ее муж-мексиканец, хорошо знает, что значит бороться за справедливость. На себе испытал. Он поборник свободы и справедливости.

«А как дела у вас? – интересовался Фидель. – Мне очень грустно, тяжело и одиноко. Кажется, что достаточно сделать тысячу шагов, чтобы оказаться на родине.

Но вернуться на родину мы можем только с гордо поднятой головой, или не вернемся никогда! И это надо хорошо понимать: это не слова, а наше твердое решение».

Письмо содержало подробное описание первых дней пребывания в Мексике. Сообщение, что Фидель поселился в доме по улице Ласаро Карденаса, совсем успокоило Ньико.

- Друзья, - сказал он, - с Фиделем пока все идет так, как и было задумано. Это очень надежный дом, хотя и очень скромный. Но там есть книги. И это главное.

Фидель также сообщал, что в самое ближайшее время он сядет за составление и редактирование более полной программы Движения, которую хорошо было бы издать

на Кубе в виде брошюры и распространить подпольно.

- У нас совсем нет средств. На что издавать? – прокомментировал Фаустино.

Айде и Мельба одновременно укоризненно посмотрели на Фаустино. Они хорошо помнили о трудностях издания «Речи». Но сделать это было необходимо. Фидель настаивал на этом, находясь в тюрьме. И если бы они тогда этого не сделали, то вряд ли добились бы того, что уже достигнуто Движением: амнистии политзаключенных и освобождения из тюрьмы монкадистов.

Монтане напомнил, что нужна более продуманная и планомерная работа в тех кварталах, на которые они поделили столицу, надо ехать в провинции, подключать всех

к сбору средств. Там немало истинно революционных сил, готовых откликнуться

на любую просьбу в интересах дела. С ним согласились. Фактически это было первое после отъезда Фиделя совещание национального руководства. Отсутствовали только Бенито и Педро, а приглашенный на заседание Рене Реине Гарсиа был настолько проверенным человеком, что члены руководства очень внимательно прислушивались

к его советам. Монтане знал, что идеал Рене – не только Хосе Марти, но и Мелья, и особенно Рубен Мартинес Вильена, которого в самый ответственный момент революции 30-х годов самым нелепым и безжалостным образом вырвала из рядов борцов скоротечная чахотка.

Время шло. 18 июля к дому №107 по улице Ховельяр без суетливости, не спеша, шла молодая, красивая и полная обаяния женщина. Доброжелательность излучали ее черные выразительные глаза и улыбающиеся губы. Мельба представила ее Ньико. «Такая найдет выход из любой, даже самой трудной ситуации», - подумал он, узнав, что это Мария Антония Фигероа, соратница Франка Паиса из Сантьяго-де-Куба.

Такой она и была: быстрая, находчивая, очень требовательная – при всем своем располагающем дружелюбии. Где-то даже суровая. Чистый лоб, гладко зачесанные волнистые волосы. Брови, взлетевшие над зоркими глазами, казалось, только для того и существуют, чтобы незаметно и ненавязчиво подчеркнуть бдительность этой женщины при встрече с новыми людьми. Мало кто знал, что она и есть главный казначей АРО (Революционного действия Ориенте) – организации, созданной Франком Паисом. В Гавану приехала по просьбе Мельбы, вызвавшей ее сразу после отъезда Фиделя. Цель встречи с Ньико – координация действий молодежи по празднованию второй годовщины Монкады. Главное – добиться синхронности выступлений, согласованности политических лозунгов и программных требований. До знаменательной даты оставалось всего неделя. Многое надо было успеть и за этот короткий срок, и Мария Антония покинула Гавану

в тот же день, увозя с собой приглашение для Франка Паиса. Просьбу прибыть в Гавану Ньико сформулировал очень деликатно. И Мария Антония не могла этого не заметить. Ситуация была не из простых. АРО напрямую не подчинялось Движению, и не могла рассматриваться как его ячейка. Оно было создано параллельно с Движением 26 июля, хотя и не без влияния событий в Монкаде. Но действовало автономно, пока в пределах провинции Ориенте. Ни навязывать своей программы, ни тем более «командовать» национальное руководство Движения не имело ни права, ни основания. Нужно было добиться единства действий, проявляя максимум уважения к такому независимому лидеру, как Франк Паис. Налаживание контактов в интересах общего дела требовало большого такта и терпеливости с обеих сторон.

Айде тем временем стала искать своего «аристократа» и случайно увидела его

в магазине «Ten cents», расположенном на углу улиц Галиано и Сан-Рафаэль. Рауль стоял за прилавком и торговал содовой водой. Возле него толпилась молодежь. Подойдя к нему поближе, она попросила его о встрече, на что тот откликнулся с нескрываемой радостью. Весть эта обрадовала и Ньико. Было решено использовать многолюдное место службы Рауля для распространения листовок в день 26 июля. Там всегда было много молодежи, особенно из нищенских кварталов столицы. Она приходила туда в надежде «всего за десять сентаво» (как обещала реклама) купить что-нибудь нужное.