В клинике

«Когда же этот ребенок наконец появится на свет?» — думала она, мучаясь от боли. Моя мать, Лоис Перл, делала в предродовой палате дыхательные упражнения и тужилась, тужилась... но все безрезультатно. Ребенок не появлялся. Шейка матки не раскрывалась. Только боль становилась все сильнее и сильнее. Врачи заглядывали к ней в промежутках между приемом других родов, чтобы проверить ее состояние. Мама старалась не кричать; она была преисполнена решимости не закатывать истерик, В конце концов, это ведь клиника! Тут же кругом больные...

И все-таки, когда врач заглянула к ней в очередной раз, мама умоляюще подняла на нее глаза и, обливаясь слезами, спросила: «Это когда-нибудь кончится?»

Озабоченная врачиха плотно прижала руку к маминому животу, чтобы понять, достаточно ли я «опустился», чтобы покинуть чрево матери. По лицу врача стало ясно: как раз в этом она не вполне уверена. Но, понимая, что мать испытывает мучительную боль, врач повернулась к медсестре и с неохотой проговорила: «Везите ее».

Мать положили на каталку и вкатили в родильную палату. Когда врач снова принялась нажимать ей на живот, мать заметила, что комната наполнилась оглушительным криком и визгом. «Ну и ну, — подумала она, — в какое идиотское положение ставит себя эта женщина!» Но тут поняла, что в палате нет никого, кроме нее самой и медперсонала. Следовательно, это ее собственный визг... Значит, она все-таки устраивает истерику! Это ее всерьез обеспокоило.

Когдаже это все кончится?

Врач ласково посмотрела на нее и дала вдохнуть немного эфира. Эффект был примерно тот же, как от наложения шины на отрезанную ногу.

Мы ее теряем...

Моя мать едва слышала этот голос сквозь рев моторов — огромных моторов, какие обычно бывают на заводах, а не в клиниках. Сначала их шум не был столь оглушительным. Этот звук, сопровождаясь покалыванием, возник где-то в районе ее ступней. Затем он начал перемещаться вдоль тела, как будто моторы двигались от ног к голове, и рокот при этом становился все громче. Там, где они прошли, тело теряло чувствительность. После них оставалось только окоченение.

А там, куда моторы еще не дошли, со всей сокрушительной силой бушевала боль родов.

Мать поняла, что запомнит эту боль на всю оставшуюся жизнь. Ее акушер-гинеколог — практичная, деловитая дама, похожая на сельского врача, — полагала, что женщина должна испытать все прелести родов, что называется, «в полном объеме». Это означало: никаких обезболивающих — даже в процессе разрешения от бремени, если не считать того, что роженице позволялось разок вдохнуть эфир на пике схваток.

Как ни странно, никто из врачей и медсестер даже не отвлекся от своих дел на шум моторов. Звук был оглушителен, но в родовой палате его никто, казалось, не замечал. «Как же это возможно?»— удивилась мама.

Всущности, моторы, которые оставляли за собой онемевшую зону, должны были показаться ей облегчением. Но когда они миновали область таза и прогрохотали дальше, к талии, мама вдруг поняла, что произойдет, когда они дойдут до сердца, и это прозрение ее потрясло.

Мы ее теряем...

Нет! — ее захлестнула страстная жажда жизни. Больно ей или не больно, умирать она не собирается! Тут мать представила дорогих ей людей в трауре. Но, как она ни старалась, моторы никак не хотели дать задний ход. Они продвигались все дальше, дюйм за дюймом погружая ее тело в оцепенение, как бы понемногу стирая саму ее жизнь. Она была не в силах остановить их. Когда мама осознала это, с ней произошло нечто странное. Хотя она по-прежнему не хотела умирать, на нее снизошел внезапный покой.

Мы ее теряем...

Невидимые моторы дошли до грудины. Их грохот мощно отдавался у нее в голове.

И тогда она начала подниматься вверх...