Выбор негативной идентичности

Потеря чувства идентичности часто выражается в презрительной и снобистской жестокости по отношению к ролям, предлагаемым в качестве желательных для какой-либо семьи и ближайшего окружения. Любой аспект роли или все они - будь то маскулинность или фемининность, национальность или классовая принадлежность - могут попасть в центр юношеского пренебрежения. Такое чрезмерное пренебрежение к устоям наблюдается среди старых англосаксонских и новых латинских или еврейских семей; это может превратиться в общую неприязнь ко всему американскому и иррациональное переоценивание всего иностранного либо в возврат назад, к истокам. Кажется, что жизнь и устойчивость существуют только там, где нет чего-то одного, в то время как расстройство здоровья и угроза опасности происходят там, где есть только одно. Этот типичный пример иллюстрирует триумф «супер-эго» по поводу обесценивания неустойчивой юношеской идентичности: «Внутренний голос, который обесценивал его, начинает приблизительно в это время усиливаться. Этот голос дошел до вмешательства во все, что индивид делал». «Когда я курю сигарету, когда я говорю девушке, что люблю ее, когда я делаю жест, когда я слушаю музыку, когда я пытаюсь читать книгу, этот голос все время живет во мне: «Ты делаешь это ради эффекта, ты фальшивый». Этот голос становится довольно безжалостным и неотступным. Однажды, когда я ехал в колледж на поезде, мое внимание привлекли люди, населявшие беднейшие окраины города. И я неожиданно почувствовал, что гораздо ближе по духу этим людям, чем товарищам по колледжу или родным. Казалось, что жизнь существует только здесь, а колледж, напротив, является уютным, изнеживающим местом».

В этом примере важно увидеть не только самонадеянное «супер-эго», слишком четко понимаемое как возражающий внутренний голос (но недостаточно интегрированное для того, чтобы привести молодого человека к поиску альтернативной карьеры), но также и острую спутанность идентичности, проецируемую на различные сегменты общества. Аналогичен этому и случай с франко-американской девушкой из достаточно процветающего шахтерского городка, которая испытывала чувство паники, вплоть до паралича, оказываясь наедине с юношей. По-видимому, многочисленные предписания «супер-эго» и конфликты идентичности оказываются напрямую замкнутыми на навязчивой идее, что каждый юноша имеет право ожидать от нее приверженности к так называемой «французской» сексуальной практике.

Такое отчуждение от национальных и этических корней редко приводит к полному отказу от личностной идентичности, хотя общим для молодых людей, пытающихся найти убежище в новом имени, является их яростное стремление называться специально данным именем или прозвищем. Таким образом, происходит конфабуляторная реконструкция собственных истоков. Одна очень изобретательная ученица старших классов из среднеевропейской семьи тайком нашла компанию шотландских иммигрантов, тщательно изучающих и ассимилирующих свой диалект и свои социальные привычки. С помощью книг по истории и туристических поездок она реконструировала свое детство в конкретной обстановке настоящего шотландского городка, причем все это выглядело достаточно убедительным для выходцев из Шотландии. Она говорила о своих родителях, американцах по рождению, как «о людях, которые перенесли меня сюда». Придя ко мне, она представилась как Лорна и описала свое детство «там» во впечатляющих подробностях. Я двигался по этой истории, решив, что в ней больше внутренней правды, чем реальности. И действительно, внутренняя правда обернулась памятью, а точнее, следствием уходящей корнями в раннее детство привязанности девушки к соседке, приехавшей с Британских островов и давшей ей больше той любви, в которой она нуждалась, чем ее собственные родители могли дать или давали. Силой, стоящей за почти иллюзорной властью выдуманной «правды», было в свою очередь желание смерти родителей, которое является латентным при всех острых кризисах идентичности. Полупреднамеренность этой иллюзии выступила на передний план, как только я спросил девушку, каким образом ей удалось выстроить все детали жизни в Шотландии. «Помилуйте, сэр, - сказала она умоляющим голосом, с резким шотландским акцентом, - я нуждалась в прошлом». Нет необходимости говорить, что при таких способностях к языку, лицедейству и личностной теплоте «иллюзия» по своей природе и прогнозу весьма отличается от настоящего психотического состояния.

В целом конфликты наших пациентов нашли более тонкое выражение, нежели отказ от личностной идентичности. Вместо этого они выбирают негативную идентификацию, то есть идентичность, извращенно основанную на всех тех идентификациях и ролях, которые на критических стадиях развития представлялись им наиболее нежелательными или опасными и в то же время наиболее реальными. Например, мать, потерявшая старшего сына, вследствие сложного чувства вины никогда не была способна проявить по отношению к остальным своим детям такую же почти религиозную преданность, какую она дарила памяти своего мертвого ребенка, развивая у одного из своих сыновей фатальную убежденность, что быть больным или мертвым - лучший путь к признанию, нежели быть живым и здоровым. Мать, бессознательно испытывающая амбивалентные чувства по отношению к своему брату-алкоголику, снова и снова избирательно обращается только к тем чертам своего сына, которые, как ей кажется, указывают на повторение судьбы ее брата; в результате эта «негативная» идентичность иногда кажется сыну более реальной, чем все его естественные попытки быть хорошим. Ему пришлось немало потрудиться, чтобы стать пьяницей, и он пришел к состоянию острого паралича выбора.

В других случаях негативная идентичность диктуется необходимостью найти свою нишу и защититься от чрезвычайных идеалов, либо требуемых болезненными амбициями родителей, либо актуализированных вышестоящими авторитетами. В обоих случаях родительские слабости и невыраженные желания осознаются ребенком с катастрофической ясностью. Дочь человека прекрасной репутации убежала из колледжа и была арестована как проститутка в негритянском квартале южного города, в то время как дочь влиятельного негритянского проповедника была найдена среди наркоманов в Чикаго. В этих случаях принципиально важно понять, что главная роль в этой игре принадлежит насмешке и мести родителям за их претензии, ибо белая девушка реально не занималась проституцией, а цветная девушка не стала настоящей наркоманкой. Нет необходимости говорить о том, что каждая из них окунулась в маргинальную социальную сферу, предоставляя офицерам полиции и психиатрическим службам решать, как обозначить такое поведение. Аналогичный случай произошел с юношей из небольшого городка, доставленным в психиатрическую клинику в качестве гомосексуалиста. В процессе обследования создалось впечатление, что юноше удалось завоевать эту репутацию, вовсе не совершая актов гомосексуализма, не считая одного, произошедшего намного раньше, когда он был изнасилован более старшими ребятами.

Подобный этим выбор негативной идентичности представляет собой отчаянную попытку вновь овладеть ситуацией, в которой различные элементы позитивной идентичности подавляют друг друга. Анализ такого выбора позволяет выявить ряд условий, при которых пациенту оказывается легче достичь идентичности через тотальную идентификацию с тем, кем он меньше всего должен стать, чем бороться за ощущение реальности приемлемых ролей, для овладения которыми он не имеет внутренних средств. Утверждение молодого человека о том, что «я скорее буду совершенно незащищенным, чем немного защищенным» и молодой женщины о том, что «по крайней мере в канаве я гений», отражают то облегчение, которое следует за тотальным выбором негативной идентичности. Конечно, такое облегчение часто ищется коллективно в кликах и бандах молодых гомосексуалистов, наркоманов и социальных циников.

Сюда необходимо также включить некоторые формы снобизма верхних классов, поскольку иногда они позволяют отрицать спутанность идентичности, обращаясь к тому, что молодой человек не заработал самостоятельно, а именно к богатству родителей, происхождению, славе либо к таким вещам, как стиль или форма искусства. Но здесь тоже есть снобизм «ниже нижнего», который основан на гордости за достижение сходства с ничтожеством. В любом случае многие больные и отчаявшиеся старшие подростки, столкнувшиеся с конфликтом, скорее проявят себя никем или кем-то тотально ничтожным или даже мертвым, и это будет их свободным выбором, чем кем-то неопределенным. В гл. II мы попытались показать склонность людей к «тотальной» переориентации в тех случаях, когда реинтеграция в относительную «целостность» кажется невозможной, что обычно происходит на критических стадиях развития. Однако здесь мы не можем обсуждать те случаи переориентации, которые ведут к психотическому разрыву[60].