Раздел 1. Философия Древнего Востока. Изучение философии неизбежно сопряжено с обращением к её истории, к концепциям прошлого

Введение

Изучение философии неизбежно сопряжено с обращением к её истории, к концепциям прошлого. Выражаясь словами Гегеля, «многообразие философских систем … было и есть безусловно необходимо для существования самой науки философии, это является её существенной чертой».

Что переживали люди в определённые периоды, каков был их образ мыслей, верований и идеалов, какими знаниями располагали – всё это находило отражение в философской проблематике, в самих типах философствования. Альтернативные концепции прошлого и настоящего, взаимно дополняя друг друга, обогащают духовно-нравственный и интеллектуальный потенциал человечества.

Однако чтобы понять, как в течение многих веков складывались различные философские направления, философские школы, необходимо познакомиться с первоисточниками. В хрестоматии приводятся оригинальные тексты (отрывки) из сочинений известных философов, оказавших в своё время значительное влияние не только на формирование философских направлений, но в целом на поступательное, цивилизационное развитие человечества.

Разделы учебного пособия расположены в хронологическом порядке, начиная от глубокой древности и до наших дней.

Хрестоматия рекомендуется студентам и аспирантам в качестве необходимого дополнительного пособия для подготовки к семинарским занятиям и сдачи кандидатского минимума по философии. Составители искренне надеются, что подобранный материал будет способствовать формированию у читателей собственной философской позиции.

Раздел 1. Философия Древнего Востока

Упанишады, древнеиндийские произведения религиозно-философского характера, примыкающие к Ведам как объяснение их тайного внутреннего смысла. Упанишады оказали исключительное влияние на развитие индийской мысли, явившись источником идей для самых разных религиозных и философских направлений. Корпус Упанишад составляют 108 текстов, древнейшие из них восходят к 6 – 3 вв. до н.э., а позднейшие к 14 – 15 вв. н.э.

24. [Следует почитать атмана] как целое, являемое в частях, как тождественное самому себе (Чханд. V. 18. 1).

26. Он – начало, причина, вызывающая соединение; даже лишённый частей, он видим за пределами трех времен, когда его почтят сначала как многообразного, основу бытия, досточтимого бога, пребывающего в наших мыслях… Его высшее могущество открывается как многообразное (Швета. VI. 5. 8).

27. И тот, который в огне, и тот, который в сердце, и тот, который в солнце, – это единый. Кто знает это, тот идёт к единению с единым (Майтри. VI. 17).

28. Кто знает: «Я есмь Брахман», тот становится всем [сущим]. И даже боги не могут помешать ему в этом, ибо он становится их атманом. Кто же почитает другое божество и говорит: «Он – одно, а я – другое», тот не обладает знанием (Брихад. I. 4. 10).

56. Твердое владение чувствами – это считают йогой…. Когда прекращаются все желания, обитающие в сердце, то смертный становится бессмертным и достигает здесь Брахмана (Катха. II. 3. 11, 14).

57. Вот правило для достижения этого [единства]: сдерживание дыхания, прекращение деятельности чувств, размышление, сосредоточенность, созерцательное исследование и полное слияние – это называется шестичастной йогой. Когда, видя благодаря ей, просвещённый видит златоцветного творца, владыку, источник Брахмана, то, освобождаясь от добра и зла, он соединяет всё в высшем неразрушимом [начале] (Майтри. VI. 18).

Цит. по: Антология мировой философии в четырех томах.
Т. 1, часть 1. М.: Мысль, 1969. С. 75-93.

Бхагавадгита, памятник религиозно-философской мысли Древней Индии, часть 6-й книги «Махабхараты», возник в середине 1-го тысячелетия до н. э., философская основа индуизма. Главным путём к «освобождению» мокше – в Бхагавадгите считается карма-йога – йога действия, включающая бескорыстное исполнение своих обязанностей.

На поле Дхармы, на святом поле Куру [1], выстроились в бой друг против друга и готовы были к сражению сыновья Дхритараштры и сыновья Панду.

Обратившись к Хришикеше, Арджуна сказал: «Среди двух войск останови мою колесницу, о Ачиюта, [2] чтобы я мог видеть стоящих здесь, алчущих сражения ратников, с которыми я должен сразиться в этой вспыхнувшей войне».

Услыхав эти слова Арджуны, Хришикеша остановил превосходнейшую из колесниц посреди двух войск. И, указывая на Бхишму, Дрону и всех правителей земли, сказал: «О, Бхарата[3], смотри на этих собравшихся вместе Куру!».

Тогда Бхарата увидел стоящих друг против друга отцов и дедов, учителей, дядей, двоюродных братьев, сынов и внуков и товарищей, тестей и благотворителей в обеих ратях.

При виде всех этих выстроившихся близких, Каунтея, [4] охваченный глубокой жалостью, со скорбью промолвил: «О Кришна, при виде моих родных, выстроившихся в бой и налитых жаждой сражения, ноги мои подкашиваются и гортань моя высыхает, мое тело дрожит и волосы поднимаются дыбом, Гандива[5] выпадает из моих рук, и вся кожа моя пылает; не в силах я стоять, и мутится разум мой. И вижу я зловещие предзнаменования, о Кешава! [6], и не предвижу никакого добра от этой братоубийственной войны. Не желаю я победы, о Кришна, ни царства, ни наслаждений; к чему нам царство, о Говинда[7]; к чему наслаждение или сама жизнь? Те, ради которых мы желаем царства и утех, стоят здесь, готовые к сражению, отрекшиеся от жизни и от богатства: учителя, отцы, сыновья, также и деды, братья матерей, тести, внуки, шурины и другие родственники. Не хочу я убивать их, хотя бы и самому пришлось быть убитым, о Мадхусудапа[8], не хочу, даже если б это дало власть над тремя мирами; как же решиться мне на это ради земной власти? Какое может быть для нас удовлетворение в убийстве этих сынов Дхритараштры, о Джанардана[9]? Большой грех совершим мы, убив этих мятежников.

Не должны мы убивать сынов Дхритараштры, наших родичей. Если в увлечении страстью ум их не видит зла в разрушении семенного начала и не видит преступления во вражде к друзьям, почему же нам, видящим зло в таком разрушении, не понять и не отвернуться от такого греха, о Джанардана? С уничтожением рода погибают незапамятные родовые обычаи; с разрушением Дхарма[10] беззаконие овладевает всем родом; с воцарением беззакония, о Кришна, слабеют жены рода; от ослабления жен, о Варшнея[11], возникает смешение каст. Смешение же это готовит ад убийцам рода и самому роду; ибо предки их изнемогают от недостатка приношения риса и воды.

Грехом этих убийц, совершивших смешение каст, уничтожается древняя родовая и кастовая дхарма.

Люди же, утерявшие родовую дхарму, вечно пребывают в аду, о Джанардана! Из желания владеть царством мы готовы совершить великий грех, мы готовы убить своих восставших родичей. Если бы меня, безоружного, несопротивляющегося, вооружённые сыны Дхритараштры убили в бою, мне было бы легче».

Обратившись с этими словами к Хришикеше, Гудакеша, победитель врагов, сказал: «Я не буду сражаться» и умолк.

Стоя среди двух ратей и словно улыбаясь, Хришикеша обратился к повергнутому в отчаяние и молвил: «Ты скорбишь о тех, о которых не следует скорбеть, хотя и говоришь слова мудрости. Мудрые не оплакивают ни живых, ни мертвых. Ибо поистине не было времени, когда бы я, или ты, или эти владыки земли не были; воистину не перестанем мы быть и в будущем. Как живущий в теле переживает детство, юность и старость, также переходит он в другое тело. Сильный об этом не скорбит. Соприкосновения с материей бросают в холод и жар, доставляют наслаждение и страдание; эти ощущения преходящи, они налетают и исчезают; выноси их мужественно, о Бхарата. Тот, кого они не колеблют, кто уравновешен в радости и горе и тверд, тот способен к бессмертию.

У нереального нет бытия; реальное не перестает быть; эту конечную истину постигли прозревшие в суть вещей. Знай, что То, Которым проникнуто все сущее, неразрушимо. Никто не может привести к уничтожению то Нерушимое. Преходящи лишь тела этого Вечного, который неразрушим и неизмерим. Поэтому сражайся.

Думающий, что Он может убить, и думающий, что Он может быть убитым, оба одинаково заблуждаются. Человек не может ни убивать, ни быть убитым. Он не рождается и не умирает, раз получив бытие. Он не перестает существовать. Нерождённый, постоянный, вечный и древний. Он не убит, когда тело его убивают. Кто знает, что Он неразрушим, постоянен, нерождён, неизменен, как может тот убить или быть убитым? Подобно тому, как Человек, сбросив ветхую одежду, надевает новую, так бросает Он изношенные тела и облекается в новые. Оружие не рассекает Его, огонь не палит Его, вода Его не мочит, ветер не сушит Его. Ибо нельзя ни рассечь, ни спалить. Ни пропитать влагой, ни высушить Его: постоянный, всепроникающий, устойчивый, незыблемый, извечный Он. Непроявленным, непостижимым, неизменным именуется Он. Зная Его таким, ты не должен скорбеть.

Если ты даже мыслил Его постоянно рождающимся и постоянно умирающим, и тогда не должен ты скорбеть. Воистину смерть назначена для рождённого, а рождение для умершего. Посему о неизбежном ты не должен скорбеть. Непроявлены существа в начале, проявленными они бывают в середине, и снова непроявленными при разрушении. О чем же печалиться? Один почитает Его за чудо, другой говорит о Нём, как о чуде; третий слышит о Нём, как о чуде, но и услышав, никто не знает Его. Обитающий в этом теле всегда неуязвим; и посему ты не должен скорбеть ни о каком существе.

И взирая на свою собственную Дхарму, ты не должен дрожать, Арджуна; воистину, для Кшатрия нет ничего более желанного, чем праведная война. Счастливы те Кшатрии, которым выпадает надолго такое сражение, подобно нежданно отверзтым вратам в Небеса. Но если ты не вступишь в этот праведный бой, отвергнув свою Дхарму и свою честь, ты примешь на себя грех. И люди поведают о твоем бесчестии, а для почитаемого позор хуже смерти.

Великие предводители на колесницах подумают, что страх заставил тебя бежать с поля сражения, и ты, которого они столь высоко чтили, станешь презренным для них. Много недостойных слов скажут твои враги, клевеща на твою силу. Что может быть мучительнее? Убитый, ты обретешь небо; победитель, ты насладишься землёю. Восстань же и решайся сразиться! Признав равными радость и скорбь, достижение и неудачу, победу и поражение, вступи в битву; так ты избегнешь греха.

Таково возвещенное тебе учение, согласное с Санкхией[12]; а теперь внемли наставлению, согласному с Йогой. Восприняв эту мудрость, ты сокрушишь оковы Кармы[13]. Здесь нет ни затраты сил, ни нарушения; даже и неполное знание Дхармы спасает от великого страха. Мысль решительного Разума[14] сосредоточена на одном; мысли нерешительного разветвляются до бесконечности.

Цветисты речи немудрых, которые находят свою радость в букве Вед[15], они говорят: «Вне этого нет ничего иного». Они полны желанием, высшая цель их рай, рождение для них плод деяний; предписанные ими обряды направлены лишь к достижению удовольствия и власти. Для тех, кто прикован к утехам и власти, чьи мысли скованы этим учением, для тех недоступен решительный Разум, твердо устремлённый на Самадхи[16]. Веды поучают о трёх гунах[17]; поднимись над ними; за пределами пары противоположностей[18] пребывай постоянно в гармонии, равнодушный к обладанию, преисполненный Высшего Я. Для просветлённого Брамина[19] Веды полезны не более чем для местности, затопленной водою, полезен малый пруд. Взирай лишь на дело, а не на плоды его; да не будет побуждением твоим – плоды деятельности, но и бездействию не предавайся. Отказываясь от привязанности[20], оставаясь одинаково уравновешенным в успехе и неудаче, совершай действия в слиянии с божественным; равновесие именуется Йогой.

Много ниже Йоги Распознавания стоит действие. Ищи убежище в Чистом Разуме[21]. Достойны сожаления действующие ради плодов. В слиянии с Чистым Разумом человек отказывается и от добрых, и от дурных деяний[22]. Отдайся же Йоге; Йога есть искусство в действиях.

Мудрец, сочетавшийся с Чистым Разумом, отказавшийся от плодов, свободный от оков рождения, идёт в обитель, где нет страданий. Когда твой ум разорвёт сеть иллюзий, ты достигнешь безразличия к тому, что было услышано, и к тому, что будет услышано.[23] Когда ум твой, запутанный в тексты Писаний, установится неподвижно в созерцании, тогда ты достигнешь Йоги[24] ^.».

Арджуна сказал: «Как определить того, чей ум устойчив, кто утвердился в созерцании, о Кешава? Как говорит тот, чей ум успокоился? Как ходит он и как сидит?»

Благословенный сказал: «Когда человек отказался от всех желаний сердца, когда его Я нашло удовлетворение в Божественном Я, тогда он именуется человеком со стойким умом. Тот, чей ум спокоен среди страданий, бесстрастен среди наслаждений, кто освободился от желаний, страха и гнева, тот именуется мудрецом со стойким умом.[25] Тот, кто ни к чему не привязан, кто, встречая приятное и неприятное, не радуется и не ненавидит, [26] разумение того установилось.

Когда, подобно черепахе, втягивающей в себя все свои члены, он отрывает свои чувства от предметов чувств, тогда его разумение установилось. От предметов чувств, но не от вкуса к ним освобождается тот, кто не дает им питания; но и вкус к ним исчезает у того, кто узрел Брахмана.[27] Возбужденные чувства неудержимо увлекают разум даже мудрого человека, хотя бы не переставал бороться.

Укротив все чувства, он должен сесть[28] уравновешенный, поставив себе высшей целью Меня; ибо разум того установлен, кто владеет чувствами своими. Устремление мысли на предметы чувств рождает привязанность к ним; от привязанности рождается вожделение; от вожделения рождается гнев. От гнева происходит заблуждение; от заблуждения смятение памяти; от смятения памяти разрушение Разума; [29] от разрушения Разума человек погибает.

Но свободное от притяжения и отталкивания, двигаясь среди предметов чувств, владеющее собою я, послушное своему Высшему Я, идет к миру. В этом состоянии мира наступает конец всем страданиям; разум того, чьё сердце успокоилось, скоро достигнет равновесия.

Нет Чистого Разума для невладеющего собой, и нет для него медитации; без медитации нет мира, а без мира возможно ли счастье? Чувства, увлекающие разум, уносят разумение подобно ветру, несущему ладью по бурным волнам. Поэтому, у того, чьи чувства совершенно отвлечены от предметов чувств, разум того вполне устойчив.

Тот обретает мир, в душу которого вливаются желания так же, как в полноводный океан, сохраняющий неподвижность, вливаются реки, а не тот, кто желает желаний. Кто отрекся от всех желаний и идёт вперед, свободным от вожделения, самости и эгоизма, тот направляется к миру.

Таково состояние Брахмана[30]. Кто обрел его, тот не смутится вовек. И кто достигнет его, хотя бы в свой смертный Час, тот обретает Нирвану[31] Брахмана.

Так в достославных Упанишадах благословенной БХАГАВАДГИТЫ, науки о ВЕЧНОМ, Писании Йоги, гласит беседа между Шри-Кришной и Арджуной, именуемая: ЙОГА ПУТЕМ САНКХЬИ.[32]

Бхагавадгита. Перевод с санскрита. Исследования и примечания В.С. Семенцова. М.: Восточная литература. РАН, 1999. С. 30-45.

Конфуций (Кун-цзы) (ок. 551-479 до н.э.), древнекитайский мыслитель, основатель конфуцианства, которое в основу социального устройства ставило нравственное самоусовершенствование и соблюдение норм этикета. Со 2 в. до н. э. и до Синьхайской революции 1911-1913 гг. конфуцианство являлось официальной государственной идеологией.

Основные взгляды изложены в книге «Лунь юй» (Беседы и рассуждения).

1. Цзюнь-цзы[33] сказал: «Благородный муж стремится к основе. Когда он достигает основы, перед ним открывается правильный путь. Почтительность к родителям и уважительность к старшим братьям – это основа человеколюбия (жэнь)».

2. Янь Юань спросил о человеколюбии. Учитель[34] ответил: «Сдерживать себя с тем, чтобы во всём соответствовать требованиям ритуала, – это и есть человеколюбие. Если кто-либо в течение одного дня будет сдерживать себя с тем, чтобы во всём соответствовать требованиям ритуала, все в Поднебесной назовут его человеколюбивым. Осуществление человеколюбия зависит от самого человека, разве оно зависит от других людей?»

3. Янь Юань сказал: «Я прошу рассказать о правилах (осуществления человеколюбия)». Учитель ответил: «На то, что не соответствует ритуалу, нельзя смотреть; то, что не соответствует ритуалу, нельзя слушать; то, что не соответствует ритуалу, нельзя говорить; то, что не соответствует ритуалу, нельзя делать».

4. Чжун-гун спросил о человеколюбии. Учитель ответил: «Вне своего дома относись к людям так, словно принимаешь дорогих гостей. Используй народ так, словно совершаешь важное жертвоприношение. Не делай людям того, чего не желаешь себе, и тогда и в государстве, и в семье к тебе не будут чувствовать вражды».

5. Цзэн-цзы сказал: «Я ежедневно проверяю себя в трёх отношениях: преданно ли служу людям, искренен ли в отношениях с друзьями, повторяю ли заповеди учителя?»

6. Цзэн-цзы сказал: «Если должным образом относиться к похоронам родителей и чтить память предков, то мораль в народе будет всё более укрепляться».

7. Ю-цзы сказал: «Использование ритуала ценно потому, что оно приводит людей к согласию. Путь древних правителей был прекрасен. Свои большие и малые дела они совершали в соответствии с ритуалом. Совершать то, что нельзя делать, и при этом в интересах согласия стремиться к нему, не прибегая к ритуалу для ограничения этого поступка, – так поступать нельзя».

8. Цзы-гун спросил об управлении государством. Учитель ответил: «В государстве должно быть достаточно пищи, должно быть достаточно оружия и народ должен доверять правителю». Цзы-гун спросил: «Чем прежде всего из этих трех [вещей] можно пожертвовать, если возникнет крайняя необходимость?» Учитель ответил: «Можно отказаться от оружия». Цзы-гун спросил: «Чем прежде всего можно пожертвовать из оставшихся двух вещей, если возникнет крайняя необходимость?» Учитель ответил: «Можно отказаться от пищи. С древних времен ещё никто не мог избежать смерти. Но без доверия народа государство не сможет устоять».

9. Цзи Кан-цзы спросил Кун-цзы об управлении государством: «Как вы смотрите на убийство людей, лишённых принципов, во имя приближения к этим принципам?» Кун-цзы ответил: «Зачем, управляя государством, убивать людей? Если вы будете стремиться к добру, то и народ будет добрым. Мораль благородного мужа подобна ветру; мораль низкого человека подобна траве. Трава наклоняется туда, куда дует ветер».

10. Учитель сказал: «Благородный муж помогает людям свершать красивые дела и не помогает им свершать некрасивые дела. Низкий человек поступает противоположным образом».

11. Учитель сказал: «Хотя он и прочитал триста стихотворений «Ши цзин», если ему передать дела управления государством, он не справится с ними. Если его послать в соседние страны, он не сможет самостоятельно отвечать на вопросы. Какая польза от того, что он столько прочитал?»

12. Когда учитель ехал в Вэй, Жань Ю правил колесницей. Учитель сказал: «Народу здесь много!» Жань Ю спросил: «Народу здесь много, но что надо сделать для него?» Учитель ответил: «Надо сделать его богатым». Жань Ю спросил: «Когда он станет богатым, что надо ещё сделать для него?» Учитель ответил: «Надо его воспитать!»

13. Учитель сказал: «Если совершенствуешь себя, то разве будет трудно управлять государством? Если же не можешь усовершенствовать себя, то как же сможешь усовершенствовать других людей?»

14. Цзы-гун спросил: «Можно ли всю жизнь руководствоваться одним словом?» Учитель ответил: «Это слово – взаимность. Не делай другим того, чего не желаешь себе».

15. Кун-цзы сказал: «Благородный муж думает о девяти вещах: о том, чтобы видеть ясно; о том, чтобы слышать чётко; о том, чтобы его лицо было приветливым; о том, чтобы его поступки были почтительными; о том, чтобы его речь была искренней; о том, чтобы его действия были осторожными; о необходимости спрашивать других, когда появляются сомнения; о необходимости помнить о последствиях своего гнева; о необходимости помнить о справедливости, когда есть возможность извлечь пользу».

16. Цзы-чжан спросил: «Можно ли знать, что будет десять поколений спустя?» Учитель ответил: «Династия Инь унаследовала ритуал династии Ся; то, что она отбросила, и то, что она добавила, – известно. Династия Чжоу унаследовала ритуал династии Инь; то, что она отбросила, и то, что она добавила, – известно. Поэтому можно знать, что будет при преемниках династии Чжоу, хотя и сменят друг друга сто поколений».

17. Цзы-чжан спросил Кун-цзы: «Каким образом следует заниматься управлением государством?» Учитель ответил: «Управлением следует заниматься, почитая пять прекрасных качеств и искореняя четыре отвратительных качества».

Цзы-чжан спросил: «Что называется пятью прекрасными качествами?» Учитель ответил: «Благородный муж в доброте не расточителен; принуждая к труду, не вызывает гнева; в желаниях не алчен; в величии не горд; вызывая почтение, не жесток».

Цзы-чжан спросил: «Что называется в доброте не расточителен?» Учитель ответил: «Приносить народу пользу исходя из того, что полезно для народа. Разве это не доброта без расточительности? Кто в народе будет гневаться, если труд народа будет посильным? О какой алчности может идти речь, если, желая обладать человеколюбием, достигаешь её? Благородный муж, не делая различий между толпой и одним человеком, низкостоящими и высокостоящими, не проявляет инертности. Разве это не величие без гордости? Благородный муж содержит в порядке свою одежду и головной убор, он смотрит с уважением. Благодаря его достоинству народ, глядя на него, чувствует почтение. Разве это не вызывание почтения без жестокости?»

Цзы-чжан спросил: «Что называется четырьмя отвратительными качествами?» Учитель ответил: «Если народ не поучать, а убивать – это называется жестокостью. Если народ не предупредить, а затем выразить недовольство, увидев результаты труда, – это называется грубостью. Если настаивать на быстром окончании работы, прежде дав указание не спешить, – это называется разбоем. Если обещать награду, но поскупиться её выдать – это называется жадностью».

18. Учитель сказал: «Такой принцип, как «золотая середина», представляет собой наивысший принцип. Люди уже давно не обладают им».

19. Учитель сказал: «Я передаю, но не создаю; я верю в древность и люблю её. В этом я подобен Лао Пэну».

Мудрецы Поднебесной. Симферополь: Реноме, 1998. С. 54-130.

Лао Цзы (Ли Эр), автор древнекитайского трактата «Дао дэ дзин» (древнее название – «Дао дэ цзин», 4-3 вв. до н. э.), канонического сочинения даосизма. Основное понятие дао, которое метафорически уподобляется воде (податливость и неделимость). Вытекающий из дао образ действий – недеяние (у вэй): уступчивость, покорность, отказ от желаний и борьбы. Правитель-мудрец должен, отвергнув роскошь и войну, возвратить народ к примитивной простоте, чистоте и неведению, существовавшим до возникновения культуры и морали.

Дао – (букв. – путь, дорога), одно из важнейших понятий китайской философии, центральное понятие даосизма. Дао – невидимый вездесущий естественный закон природы, человеческого общества, поведения и мышления отдельного индивида, неотделимый от материального мира.

1. Дао[35], которое может быть выражено словами, не есть постоянное дао. Имя, которое может быть названо, не есть постоянное имя.

2. Когда все в Поднебесной узнают, что прекрасное является прекрасным, появляется и безобразное. Когда все узнают, что доброе является добром, возникает и зло. Поэтому бытие и небытие порождают друг друга, трудное и легкое создают друг друга, длинное и короткое взаимно соотносятся, высокое и низкое взаимно определяются, звуки, сливаясь, приходят в гармонию, предыдущее и последующее следуют друг за другом. Поэтому совершенномудрый, совершая дела, предпочитает недеяние; осуществляя учение, не прибегает к словам; вызывая изменения вещей, он не осуществляет их сам; создавая, не обладает тем, что создано; приводя в движение, не прилагает к этому усилий; успешно завершая что-либо, не гордится. Поскольку он не гордится, его заслуги не могут быть отброшены.

3. Если не почитать мудрецов, то в народе не будет ссор. Если не ценить редких предметов, то не будет воров среди народа. Если не показывать того, что может вызвать зависть, то не будут волноваться сердца народа. Поэтому, управляя страной, совершенномудрый делает сердца подданных пустыми, а желудки – полными. Его управление ослабляет их волю и укрепляет кости. Оно постоянно стремится к тому, чтобы у народа не было знаний и страстей, а имеющие знание не смели бы действовать.

4. Осуществление недеяния всегда приносит спокойствие.

5. Дао пусто, но в применении неисчерпаемо. О, глубочайшее! Оно кажется праотцом всех вещей.

6. Небо и Земля не обладают человеколюбием и предоставляют всем существам возможность жить собственной жизнью. Совершенномудрый не обладает человеколюбием и предоставляет народу возможность жить собственной жизнью.

7. Высшая добродетель подобна воде. Вода приносит пользу всем существам и не борется с ними. Она находится там, где люди не желали бы быть. Поэтому она похожа на дао. Человек, обладающий высшей добродетелью, так же, как и вода, должен селиться ближе к земле; его сердце должно следовать внутренним побуждениям; в отношениях с людьми он должен быть дружелюбным; в словах должен быть искренним; в управлении страной должен быть последовательным; в делах должен исходить из возможностей; в действиях должен учитывать время. Поскольку он, так же как и вода, не борется с вещами, он не совершает ошибок.

8. Смотрю на него и не вижу, а поэтому называю его невидимым. Слушаю его и не слышу, поэтому называю его неслышимым. Пытаюсь схватить его и не достигаю, поэтому называю его мельчайшим. Не надо стремиться узнать об источнике этого, потому что это едино. Его верх не освещён, его низ не затемнен. Оно бесконечно и не может быть названо. Оно снова возвращается к небытию. И вот называют его формой без форм, образом без существа. Поэтому называют его неясным и туманным. Встречаюсь с ним и не вижу лица его, следую за ним и не вижу спины его. Придерживаясь древнего дао, чтобы овладеть существующими вещами, можно познать древнее начало. Это называется принципом дао.

9. Когда устранили великое дао, появились «человеколюбие» и «справедливость». Когда появилось мудрствование, возникло и великое лицемерие. Когда шесть родственников в раздоре, тогда появляются «сыновняя почтительность» и «отцовская любовь». Когда в государстве царит беспорядок, тогда появляются и «верные слуги».

10. Содержание великого дэ[36] подчиняется только дао. Дао бестелесно. Дао туманно и неопределенно. Однако в его туманности и неопределенности содержатся образы. Оно туманно и неопределенно. Однако в его туманности и неопределенности скрыты вещи. Оно глубоко и темно. Однако в его глубине и темноте скрыты тончайшие частицы. Эти тончайшие частицы обладают высшей действительностью и достоверностью. С древних времен до наших дней его имя не исчезает. Только следуя ему, можно познать начало всех вещей. Каким образом мы познаем начало всех вещей? Только благодаря ему.

11. Дао рождает одно, одно рождает два, два рождают три, а три рождают все существа. Все существа носят в себе инь и ян, наполнены ци и образуют гармонию.

12. Дао рождает вещи, дэ вскармливает их. Вещи оформляются, формы завершаются. Поэтому нет вещи, которая не почитала бы дао и не ценила бы дэ. Дао почитаемо, дэ ценимо, потому что они не отдают приказаний, а следуют естественности. Дао рождает вещи, дэ вскармливает их, взращивает их, воспитывает их, совершенствует их, делает их зрелыми, ухаживает за ними, поддерживает их. Создавать и не присваивать, творить и не хвалиться, являясь старшим, не повелевать – вот что называется глубочайшим дэ.

13. Тот, кто знает, не говорит. Тот, кто говорит, не знает. Тот, кто оставляет свои желания, отказывается от страстей, притупляет свою проницательность, освобождает себя от хаотичности, притупляет свой блеск, уподобляет себя пылинке, представляет собой глубочайшее. Его нельзя приблизить для того, чтобы с ним сродниться; его нельзя приблизить для того, чтобы им пренебрегать; его нельзя приблизить для того, чтобы им воспользоваться; его нельзя приблизить для того, чтобы его возвысить; его нельзя приблизить для того, чтобы его унизить. Вот почему оно уважаемо в Поднебесной.

Мудрецы Поднебесной. Симферополь: Реноме, 1998. С. 11-39.