Воцарение императрицы Анны Ивановны

I. Преставился Петр вторый[73] 1730 года генваря 18 дня, во втором часу пополуночи, по учиненном ему (как в греческой церкви обычно) от трех архиереев елеоосвящении, меньше часа; и прибыли архиереи в палатах до кончины его; были там же Верховного Совета члены, також и из Сената и генералитета не малое число.

И тогда князь Василий Владимирович Долгорукий, именем прочих просил архиереев помешкать немного, внушая, что там же скоро имеет быть советование о избрании государя нового, но, скоро потом возвратись к ним, сказал, что Верховному Совету заблагорассудилось, к надходящему дню, и в палатах Верховного Совета быть всех членов собранию в 10 часу по полуночи, куда и они архиереи изволили бы прибыть сами и других бы, как архиереев, так и архимандритов, с собою привели, понеже сии были синодальные. И тако архиереи, всяк во своя отошли...

Когда день настал и великое всех штатов множество в Верховный Совет собралось, куда и синодальные и другие прочие архиереи и архимандриты прибыли, и великий канцлер в слух предложил, что Верховный Совет, курляндской герцогине царевне Анне[74], российскую корону должну быть усматривает; но требует и всех, всего отечества лице на себе являющих чинов, согласие; тотчас все в един голос изволение свое показали, и не единого не было, который бы хотя мало задумался. Первый же архиерей, имянем всех ответствуя, сказал, что не только, как он, так и вся братия его на то согласуются, но и желают, тотчас в престольной церкви, при всенародном присутствии, торжественным молебствием благодарить всемилостивому богу за толикое, полученное от него дарование; но когда сей архиерей оное слово произнес, неприятно то стало верховным господам: отрекли и быть тому тогда не приговорили, что ясно весьма нечаянное, подвигло всех до великого удивления. И тако, великий собор распущен.

Стали же многие рассуждать: какая бы то была от верховных причини отлагать оное благодарственное молебствие? И кто легко и скоропостижно рассуждает, сию того вину быть думал, что ещё неизвестно, соизволит ли царевна Анна царствовать; но осторожнейшия головы глубочае нечто проницали и догадывалися, что господа верховные иный некий от прежняго вид царствования устроили, и что на нощном оном многочисленном своем беседовании, сократить власть царскую и некими вымышленными доводами акибы[75] обуздать и, просто рещи[76], лишить самодержавия затеяли. Если же и о согласии царевны Анны надлежит сомневаться; то сомнительства сего тож причиною, то-есть, похощет ли государыня Анна прикасаться за умаленную предков своих державу. И догад[77] сей, как был неложный, скоро самим делом ясно показалось.

II. В третий день февраля, превеликое множество к назначенному месту собралось, где, когда ожидано, что таковое к советованию от верховников произнесется; тогда они, указав молчание[78] повелели читать присланное из Курляндии письмо, и делом явилось сущее то, что опаснейшии прорицали: было то послание императрицы Анны.

Никого, почитай, кроме верховных, не было, кто бы таковая слушав, не содрогнулся, и самии тии, которые вчера великой от сего собрания пользы надеялись, опустили уши, как бедные ослики; шептания некая во множестве оном прошумливали, а с негодованием откликнуться никто не посмел. И нельзя было не бояться, понеже в палате оной, по переходам, в сенях и избах, многочисленно стояло вооруженное воинство. И дивное было всех молчание! Сами господа верховные тихо нечто один другим пошептывали, и остро глазами посматривая, притворялись, будто бы и они яко неведомой себе и нечаянной вещи удивляются.

Один из них только, князь Дмитрий Михайлович Голицын, часто похаркивал: «Видите де, как милостива государыня! и какого мы от нее надеялись, таковое она показала отечеству нашему благодеяние! Бог ее подвигнул к писанию сему: отселе счастливая и цветущая Россия будет!» Сия и сим подобная до сытости повторял. Но понеже упорно все молчали и только один он кричал, нарекать стал: «Для чего никто ни единаго слова не проговорит? изволил бы сказать, кто что думает, хотя нет де ничего другаго говорить, только благодарить толь милосердой государыне!» И когда некто из кучи тихим голосом с великою трудностию промолвил «Нe ведаю де и весьма чуждуся, от чего на мысли пришло государыне так писать!», то на его слова ни от кого ответа не было.

По том князь Алексей Михайлович Черкасский предложил словесно, дабы ему и прочей братии дано было время порассудить о том свободнее. И на то соизволили верховныи, желая паче отпустить прочь упрямых и себя от страха свободить, нежели вменяя то в пользу свою.

III. Того же февраля в день, который воскресный был, императрица Анна в Москву пошла с великою славою, да сама не имела, чем веселиться, и многие о бедном ее состоянии тужили и печалились. Когда вошла в дом царский, тотчас узнали, что она якобы полонена и заключена в честную тюрьму. И нельзя было ей иначе думать, понеже князь Василий Лукич Долгорукий, который из Курляндии привез ее в Москву, у самых дверей светлиц, ко пребыванию ей уготовленных, занял себе другие светлицы так, что никому не возможно было доступить до государыни без его позволения, да и кого допускал, за тем и сам вхаживал, и никто отнюдь, ниже сестры ее величества не волен был, что ни есть поговорить, разве присутствующу и слышащу ему.

Между же тем верховные господа прежнюю присяги форму, которою народ на верность государю своему себе обязует, переменя, новую выковали, вымарав многия, как обносилось[79], речи, самодержавию служащия, и по том всех чинов созвали для присяги к первопрестольной церкви, которая вкруг, по площади, многим воинством обставлена была...

IV. Что же бы то ни было; только же нахальная оных господ бодрость всем была с досадой, и прежнее супротив их возстание возбуждало; паче же бедное самой государыни состояние, аки бы пред очами ходящее, на гнев и ярость позывало: не происходит она, не видит, не поздравляет ее народ. А когда тому всюду весть проносилась, что князь Василий Лукич, как бы некий дракон, блюдет ее неприступну, и что она, без воли его, ни в чем не вольна, и неизвестно, жива ли, а если жива, то насилу дышит, и что оныи тираны имеют государыню за тень государыни, а между тем злейшее нечто промышляют, чего другим и догадываться не льзя. Сим и сим подобная, когда везде говорено, ожидала другой компании ревность, и жесточае, нежели прежде воспламенялась; видить было на многих, что нечто весьма странное умышляют. Но тихомирныя головы к тому всех преклонили, дабы мятежное оное господство упразднить правильным и безопасным действием следующим.

Сшедшись во едино собрание, многие из шляхетства написали к государыне челобитную, в которой объявляют, что бывшее в Курляндии посольство, не только без согласия всех чинов, но и без ведома и нарочно скрытно устроено от приватных осьми человек[80], для домашних их интересов, и покорно просят ея величество, чтоб договорное курляндское письмо, ею подтвержденное (хотя оное, лживому доносу простотою поверя, подписала) изволила отвергнуть и уничтожить, яко некий незаконный изверг и урод[81], на гибель отечеству, от немногих затейщиков изданный. И скоро великим множеством в палаты царские вошед, стали требовать, дабы до ея величества приступить им позволено было. И сие услышав, выбег к ним князь Василий Лукич и притворяя будто бы во всем том им согласен, стал сочиненной от них челобитной просить, обещая тотчас оную подать в руки ее величества. Но никто так нечувственный не был, кто бы коварства его не узнал; все вопить стали: что подданных от государыни и сынов от матери отрывать не надлежит, а кто так мудрствует, тот враг есть и государыни и государства. И тако он стыда, страха и ярости исполнен, отошел от них.

Была тогда у государыни сестра ее царевна Екатерина, и она прежде о таком шляхетства намерении уведомлена, слыша ныне о собрании их, все что делалось, государыне донесла, увещевая произыти к ним и послушать их челобитья. И свободно было о сем говорить, понеже князь Василий Лукич на слух онаго собрания выходил, как уже упомянулось.

Вышла государыня в залу; стоя под балдахином, впустить просителей и прошение их прочесть повелела, а по прочтении того приказала: тотчас подать себе письмо курляндское. Потом произнесла краткую речь в такой силе: что хотя весьма тяжелые поданы ей были царствования договоры, однако же, веруя, как ей докладывано, что оныи от всех чинов и от всего российского народа требуются, для любви отечества своего подписала. А понеже ныне известно является, что лжею и лестию сделан ей обман того ради оные договоры, яко сущею неправдою от себя исторженные, уничтожает и рукописание свое никому впредь иметь за важное приказует. И то сказав, тотчас упомянутое письмо, до руки ея поданное, разодрала и на землю бросила.

Воскликнуло все предстоящих множество, зело ея величеству благодарствуя и кланяясь; были же при том некоторыи от верховников, и когда просители оныи, благодаря кланялись, тогда и сии поклонились, кое действие их, понеже паче всякаго чаяния показалось, подало в народ довольную смеха материю[82].

Хрестоматия по истории СССР. – Т. 2: 1682–1856 / сост. С.С. Дмитриев, М.В. Нечкина. – 2-е изд. – М.: Гос. учеб.-педаг. изд. Министерства просвещения РСФСР, 1949 г. – С. 143-146.

" Кондиции" Анны Иоанновны (1730 г.)

…Того ради, чрез сие наикрепчайше обещаемся, что и наиглавнейшее мое попечение и старание будет не только о содержании, но и крайнем и всевозможном распространении православные нашея веры греческого исповедания, такожде, по приятии короны российской, в супружество во всю мою жизнь не вступать и наследника, ни при себе, ни по себе никого не определять. Еше обещаемся, что понеже целость и благополучие всякого государства от благих советов состоит; того ради мы ныне уже учрежденный Верховный тайный совет в восьми персонах всегда содержать и без оного Верховного тайного совета согласия:

1) Ни с кем войны не всчинять.

2) Миру не заключать.

3) Верных наших подданных никакими новыми податми не отягощать.

4) В знатные чины, как в статцкие, так и в военные, сухопутные и морские, выше полковничья ранга не жаловать, ниже к знатным делам никого не определять, и гвардии и прочим полкам быть под ведением Верховного тайного совета.

5) У шляхетства живота и имения и чести без суда не отымать.

6) Вотчины и деревни не жаловать.

7) В придворные чины, как русских, так и иноземцев, без совету Верховного Тайного совета не производить.

8) Государственные доходы в расход не употреблять – и всех верных своих поданных в неотменной своей милости содержать. А буде чего по сему обещанию не исполню и не додержу, то лишена буду короны российской.

Хрестоматия по истории СССР. – Т. 2: 1682–1856 / сост. С.С. Дмитриев, М.В. Нечкина. – 2-е изд. – М.: Гос. учеб.-педаг. изд. Министерства просвещения РСФСР, 1949 г. – С. 146-147.

Указ «Об учреждении при дворе е.и.в. Кабинета (1731 г.)

Понеже мы, для лучшего и порядочнейшего отправления всех государственных дел к собственному нашему всемилостивейшему решению подлежащих, и ради пользы государственной и верных наших подданных, заблагорассудили учредить при дворе нашем Кабинет, и в оный определить из министров наших канцлера графа Головкина, вице-канцлера графа Остермана, действительного тайного советника князя Черкасского, того де ради об оном всемилостивейше объявляем.

ПСЗ. – Т. VIII. – № 5871.

Дворцовый переворот 1741 года и воцарение Елизаветы Петровны [83]