Орфей и Эвридика

Великий певец Орфей, сын речного бога Эагра и музы Каллиопы, жил в далекой Фракии. Женой Орфея была прекрасная нимфа Эвридика. Горячо любил ее певец Орфей. Но недолго наслаждался Орфей счастливой жизнью с женой своей. Однажды, вскоре после свадьбы, прекрасная Эвридика собирала со своими юными резвыми подругами нимфами весенние цветы в зеленой долине. Не заметила Эвридика в густой траве змеи и наступила на нее. Ужалила змея юную жену Орфея в ногу. Громко вскрикнула Эвридика и упала на руки подбежавшим подругам. Побледнела Эвридика, сомкнулись ее очи. Яд змеи пресек ее жизнь. В ужас пришли подруги Эвридики и далеко разнесся их скорбный плач. Услыхал его Орфей. Он спешит в долину и там видит холодный труп своей нежно любимой жены. В отчаяние пришел Орфей. Не мог он примириться с этой утратой. Долго оплакивал он свою Эвридику, и плакала вся природа, слыша его грустное пение.

Наконец, решил Орфей спуститься в мрачное царство душ умерших, чтобы упросить владыку Аида и жену его Персефону вернуть ему жену. Через мрачную пещеру Тэнара[38] спустился Орфей к берегам священной реки Стикса.

Стоит Орфей на берегу Стикса. Как переправиться ему на другой берег, туда, где находится мрачное царство владыки Аида? Вокруг Орфея толпятся тени умерших. Чуть слышны стоны их, подобные шороху падающих листьев в лесу поздней осенью. Вот послышался вдали плеск весел. Это приближается ладья перевозчика душ умерших, Харона. Причалил Харон к берегу. Просит Орфей перевезти его вместе с душами на другой берег, но отказал ему суровый Харон. Как ни молит его Орфей, все слышит он один ответ Харона – «нет!»

Ударил тогда Орфей по струнам своей золотой кифары, и широкой волной разнеслись по берегу мрачного Стикса звуки ее струн. Своей музыкой очаровал Орфей Харона; слушает он игру Орфея, опершись на свое весло. Под звуки музыки вошел Орфей в ладью, оттолкнул ее Харон веслом от берега, и поплыла ладья через мрачные воды Стикса. Перевез Харон Орфея. Вышел он из ладьи и, играя на золотой кифаре, пошел по мрачному царству душ умерших к трону бога Аида, окруженный душами, слетевшимися на звуки его кифары.

Играя на кифаре, приблизился к трону Аида Орфей и склонился пред ним. Сильнее ударил он по струнам кифары и запел; он пел о своей любви к Эвридике и о том, как счастлива была его жизнь с ней в светлые, ясные дни весны. Но быстро миновали дни счастья. Погибла Эвридика. О своем горе, о муках разбитой любви, о своей тоске по умершей пел Орфей. Все царство Аида внимало пению Орфея, всех очаровала его песня. Склонив на грудь голову, слушал Орфея бог Аид. Припав головой к плечу мужа, внимала песне Персефона; слезы печали дрожали на ее ресницах. Очарованный звуками песни, Сизиф прекратил свою тяжкую, бесплодную работу, сел на тот камень, который вкатывал на гору, и глубоко, глубоко задумался. Сама грозная трехликая богиня Геката закрылась руками, чтобы не видно было слез на ее глазах. Слезы блестели и на глазах не знающих жалости Эриний, даже их тронул своей песней Орфей. Но вот все тише звучат струны золотой кифары, все тише песнь Орфея, и замерла она, подобно чуть слышному вздоху печали.

Глубокое молчание царило кругом. Прервал это молчание бог Аид и спросил Орфея, зачем пришел он в его царство, о чем он хочет просить его. Поклялся Аид нерушимой клятвой богов – водами реки Стикса, что исполнит он просьбу дивного певца. Так ответил Орфей Аиду:

– О, могучий владыка Аид, всех нас, смертных, принимаешь ты в свое царство, когда кончаются дни нашей жизни. Не затем пришел я сюда, чтобы смотреть на те ужасы, которые наполняют твое царство, не затем, чтобы увести, подобно Гераклу, стража твоего царства – трехголового Кербера. Я пришел сюда молить тебя отпустить назад на землю мою Эвридику. Верни ее назад к жизни; ты видишь, как я страдаю по ней! Подумай, владыка, если бы отняли у тебя жену твою Персефону, ведь и ты страдал бы. Не навсегда же возвращаешь ты Эвридику. Вернется опять она в твое царство. Кратка жизнь наша, владыка Аид. О, дай Эвридике испытать радости жизни, ведь она сошла в твое царство такой юной!

Задумался бог Аид и, наконец, ответил Орфею:

– Хорошо, Орфей! Я верну тебе Эвридику. Веди ее назад к жизни, к свету солнца. Но ты должен исполнить одно условие: ты пойдешь вперед следом за богом Гермесом, он поведет тебя, а за тобой будет идти Эвридика. Но во время пути по подземному царству ты не должен оглядываться. Помни! оглянешься, и тотчас покинет тебя Эвридика и вернется навсегда в мое царство.

На все был согласен Орфей. Спешит он скорее идти в обратный путь. Привел быстрый, как мысль, Гермес тень Эвридики. С восторгом смотрит на нее Орфей. Хочет Орфей обнять тень Эвридики, но остановил его бог Гермес, сказав:

– Орфей, ведь ты обнимаешь лишь тень. Пойдем скорее; труден наш путь.

Отправились в путь. Впереди идет Гермес, за ним Орфей, а за ним тень Эвридики. Быстро миновали они царство Аида. Переправил их через Стикс в своей ладье Харон. Вот и тропинка, которая ведет на поверхность земли. Труден путь. Тропинка круто подымается вверх, и вся она загромождена камнями. Кругом глубокие сумерки. Чуть вырисовывается в них фигура идущего впереди Гермеса. Но вот далеко впереди забрезжил свет. Это выход. Вот и кругом стало как будто светлее. Если бы Орфей обернулся, он увидал бы Эвридику. А идет ли она за ним? Не осталась ли она в полном мрака царстве душ умерших? Может быть, она отстала, ведь путь так труден! Отстала Эвридика и будет обречена вечно скитаться во мраке. Орфей замедляет шаг, прислушивается. Ничего не слышно. Да разве могут быть слышны шаги бесплотной тени? Все сильнее и сильнее охватывает Орфея тревога за Эвридику. Все чаще он останавливается. Кругом же все светлее. Теперь ясно рассмотрел бы Орфей тень жены. Наконец, забыв все, он остановился и обернулся. Почти рядом с собой увидал он тень Эвридики. Протянул к ней руки Орфей, но дальше, дальше тень – и потонула во мраке. Словно окаменев, стоял Орфей, охваченный отчаянием. Ему пришлось пережить вторичную смерть Эвридики, а виновником этой второй смерти был он сам.

Долго стоял Орфей. Казалось, жизнь покинула его; казалось, что это стоит мраморная статуя. Наконец, пошевельнулся Орфей, сделал шаг, другой и пошел назад, к берегам мрачного Стикса. Он решил снова вернуться к трону Аида, снова молить его вернуть Эвридику. Но не повез его старый Харон через Стикс в своей утлой ладье, напрасно молил его Орфей, – не тронули мольбы певца неумолимого Харона. Семь дней и ночей сидел печальный Орфей на берегу Стикса, проливая слезы скорби, забыв о пище, обо всем, сетуя на богов мрачного царства душ умерших. Только на восьмой день решил он покинуть берега Стикса и вернуться во Фракию.

ЭДИП
ДЕТСТВО. ЮНОСТЬ И BОЗBPAЩЕНИЕ В ФИВЫ

У царя Фив, сына Кадма, Полидора, и жены его Нюктиды был сын Лабдак, который и наследовал власть над Фивами. Сыном и преемником Лабдака был Лай. Однажды Лай посетил царя Пелопса и долго гостил у него в Писе. Черной неблагодарностью отплатил Лай Пелопсу за его гостеприимство. Лай похитил юного сына Пелопса, Хрисиппа, и увез к себе в Фивы. Разгневанный и опечаленный отец проклял Лая, а в своем проклятии пожелал, чтобы наказали боги похитителя его сына тем, чтобы погубил его родной сын. Так проклял отец Хрисиппа Лая, и должно было исполниться это проклятие отца.

Вернувшись в семивратные Фивы, Лай женился на дочери Менойкея, Иокасте. Лай долго спокойно жил в Фивах, и лишь одно тревожило его: у него не было детей. Наконец, решил Лай отправиться в Дельфы и там вопросить бога Аполлона о причине бездетности. Грозный ответ дала жрица Аполлона пифия Лаю. Она сказала:

– Сын Лабдака, боги исполнят твое желание, будет у тебя сын, но ведай: ты погибнешь от руки своего сына. Исполнится проклятие Пелопса!

В ужас пришел Лай. Долго думал он, как избежать ему веления неумолимого рока; наконец, он решил, что убьет своего сына, лишь только тот родится.

Вскоре действительно у Лая родился сын. Жестокий отец связал ремнями ноги новорожденному сыну, проколов ему ступни острым железом, позвал раба и велел ему бросить младенца в лесу на склонах Киферона[39], чтобы там растерзали его дикие звери. Но раб не исполнил приказания Лая. Он пожалел ребенка и передал тайно маленького мальчика рабу коринфского царя Полиба. Этот раб как раз в это время пас стадо своего господина на склонах Киферона. Раб отнес мальчика к царю Полибу, а тот, будучи бездетным, решил воспитать его как своего наследника. Царь Полиб назвал мальчика Эдипом за его распухшие от ран ноги.

Так и вырос Эдип у Полиба и жены его Меропы, которые называли его своим сыном, и сам Эдип считал их своими родителями. Но однажды, когда Эдип уже вырос и возмужал, на пиру один из его друзей, охмелев, назвал его приемышем, что поразило Эдипа. В его душу закрались сомнения. Он пошел к Полибу и Меропе и долго убеждал их открыть ему тайну его рождения. Но ни Полиб, ни Меропа ничего не сказали ему. Тогда решил Эдип отправиться в Дельфы и там узнать тайну своего рождения.

Как простой странник, отправился Эдип в Дельфы. Прибыв туда, вопросил он оракула. Ответил ему лучезарный Аполлон устами прорицательницы пифии:

– Эдип, ужасна твоя судьба! Ты убьешь отца, женишься на собственной матери, и от этого брака родятся дети, проклятые богами и ненавидимые всеми людьми.

В ужас пришел Эдип. Как избежать ему злой судьбы, как избежать отцеубийства и брака с матерью? Ведь оракул не назвал ему родителей. Эдип решил не возвращаться больше в Коринф. Что если Полиб и Меропа его родители? Неужели же он станет убийцей Полиба и мужем Меропы? Эдип решил остаться вечным скитальцем без роду, без племени, без отчизны.

Но разве возможно избежать веления рока? Не знал Эдип, что чем больше будет он стараться избегнуть судьбы своей, тем вернее пойдет он по тому пути, который назначил ему рок.

Бездомным скитальцем ушел Эдип из Дельф. Он не знал, куда ему идти, и выбрал первую попавшуюся дорогу. Это была дорога, ведшая в Фивы. На этой дороге, у подножия Парнаса, где сходились три пути, в тесном ущелье встретил Эдип колесницу, в которой ехал седой, величественного вида старец, глашатай правил колесницей, а за ней следовали слуги. Глашатай грубо окликнул Эдипа, велел ему сойти с пути и замахнулся на него бичом. Рассерженный Эдип ударил глашатая и хотел уже пройти мимо колесницы, как вдруг старик взмахнул посохом и ударил Эдипа по голове.

Рассвирепел Эдип, в гневе ударил он старика своим посохом так сильно, что тот мертвым упал навзничь на землю. Бросился на провожатых Эдип и перебил их всех, лишь одному рабу удалось незаметно скрыться. Так исполнилось веление рока: Эдип убил, не ведая, отца своего Лая. Ведь этот старец был Лай, он ехал в Дельфы, чтобы вопросить Аполлона, как избавить ему Фивы от кровожадного Сфинкса.

Эдип спокойно пошел дальше. Он считал себя неповинным в убийстве: ведь не он напал первый, ведь он защищался. Все дальше и дальше шел Эдип по избранному им пути и пришел, наконец, в Фивы.

Великое уныние царило в Фивах. Две беды поразили город Кадма. Страшный Сфинкс, порождение Тифона и Эхидны, поселился около Фив на горе Сфингионе и требовал все новых и новых жертв, а тут еще раб принес известие, что царь Лай убит каким-то неизвестным. Видя горе граждан, Эдип решил избавить их от беды; он решил сам идти к Сфинксу.

Сфинкс был ужасным чудовищем с головой женщины, с туловищем громадного льва, с лапами, вооруженными острыми львиными когтями, и с громадными крыльями. Боги решили, что Сфинкс до тех пор останется у Фив, пока кто-нибудь не разрешит его загадку. Эту загадку поведали Сфинксу музы. Всех путников, проходивших мимо, заставлял Сфинкс разрешать эту загадку, но никто не мог разгадать ее, и все гибли мучительной смертью в железных объятиях когтистых лап Сфинкса. Много доблестных фивян пытались спасти Фивы от Сфинкса, но все они погибли.

Пришел Эдип к Сфинксу, тот предложил ему свою загадку:

– Скажи мне, кто ходит утром на четырех ногах, днем на двух, а вечером на трех? Никто из всех существ, живущих на земле, не изменяется так, как он. Когда ходит он на четырех ногах, тогда меньше у него сил и медленнее двигается он, чем в другое время.

Ни на единый миг не задумался Эдип и тотчас ответил:

– Это человек! Когда он мал, когда еще лишь утро его жизни, он слаб и медленно ползает на четвереньках. Днем, то есть в зрелом возрасте, он ходит на двух ногах, а вечером, то есть в старости, он становится дряхлым и, нуждаясь в опоре, берет костыль; тогда он ходит на трех ногах.

Так разрешил Эдип загадку Сфинкса. А Сфинкс, взмахнув крыльями, бросился со скалы в море. Было решено богами, что Сфинкс должен погибнуть, если кто-нибудь разрешит его загадку. Так освободил Эдип Фивы от бедствия.

Когда Эдип вернулся в Фивы, то фиванцы провозгласили его царем, так как еще раньше постановлено было Креонтом, правившим вместо убитого Лая, что царем Фив должен стать тот, кто спасет их от Сфинкса. Воцарившись в Фивах, Эдип женился на вдове Лая Иокасте и имел от нее двух дочерей, Антигону и Исмену, и двух сыновей, Этеокла и Полиника. Так исполнилось и второе веление рока: Эдип стал мужем родной матери, и от нее родились его дети.

ЭДИП В ФИВАХ

Провозглашенный народом царем, Эдип мудро царствовал в Фивах. Долго ничем не нарушалось спокойствие Фив и царской семьи. Но ведь сулила судьба несчастия Эдипу. И вот великое бедствие постигло Фивы. Бог-стреловержец Аполлон наслал на Фивы ужасную болезнь. Она губила граждан как старых, так и малых. Фивы стали как бы громадным кладбищем. Трупы непогребенных лежали на улицах и площадях. Вопли и стоны раздавались всюду. Всюду слышен был плач жен и матерей. Не только ужасная болезнь свирепствовала в Фивах, – в них царил и голод, так как поля не давали урожая, а в стадах свирепствовал страшный мор. Казалось, пришли последние дни города великого Кадма. Напрасно граждане приносили жертвы богам и молили их о спасении. Не слышали боги молений; все усиливалось бедствие.

Толпой пришли граждане к царю своему Эдипу просить его помочь им, научить их, как избавиться от грозящих гибелью бедствий. Ведь помог же раз Эдип гражданам избавиться от Сфинкса. Эдип сам страдал за Фивы и свой род, он уже послал брата Иокасты Креонта в Дельфы вопросить Аполлона, как избавиться от бедствий. Скоро должен был вернуться Креонт. С нетерпением ждал его Эдип.

Вот вернулся и Креонт. Он принес ответ оракула. Аполлон велел изгнать того, кто своим преступлением навлек на Фивы это бедствие. Граждане изгнанием или даже казнью убийцы должны заплатить за пролитую кровь царя Лая. Но как найти убийцу Лая? Ведь он был убит в пути, и все его спутники были перебиты, за исключением лишь одного раба. Во что бы то ни стало Эдип решил найти убийцу, кто бы он ни был, где бы он ни скрывался, хотя бы даже в его собственном дворце, хотя бы убийца был близким ему человеком. Эдип созывает весь народ на собрание, чтобы посоветоваться, как найти убийцу. Народ указывает на прорицателя Тиресия, который один только может помочь. Приводят слепого прорицателя Тиресия. Эдип просит его назвать убийцу Лая. Что может ответить ему прорицатель? Да, он знает убийцу, но назвать его не может.

– О, отпусти меня домой, нам обоим будет легче нести то бремя, которое возложено на нас судьбой, – говорит Тиресий.

Но Эдип требует ответа.

– Презренный, ты не хочешь отвечать! – воскликнул Эдип. –Своим упорством можешь ты рассердить даже камень.

Долго упорствует Тиресий, долго не хочет он назвать убийцу, но, наконец, уступая гневным словам Эдипа, говорит:

– Ты сам, Эдип, осквернил эту страну тем, что правишь в ней. Ты сам тот убийца, которого ты ищешь! Не зная, ты женился на той, кто каждому из нас всех дороже, ты женился на матери.

Страшно разгневался Эдип на Тиресия, когда услыхал эти слова. Он называет лжецом прорицателя, он грозит ему казнью, говорит, что Креонт внушил ему сказать это, чтобы завладеть его царством. Спокойно, с полным сознанием, что он сказал правду, слушает гневные речи царя Тиресий. Он знает, что Эдип, хотя и зрячий, все же не видит всего зла, которое он, сам того не желая, творит. Эдип не видит, где живет, не видит того, что он сам свой враг и враг своей семьи. Не страшат никакие угрозы Тиресия; смело говорит он Эдипу, что убийца здесь, пред ним. Хоть и пришел убийца как чужеземец в Фивы, но на самом деле он прирожденный фиванец. Постигнет злой рок убийцу; из зрячего он станет слепым, из богача бедняком, – он уйдет из Фив в изгнание, потеряв все.

С ужасом внимали граждане Тиресию, знали они, что никогда не оскверняла ложь его уста.

Эдип же, полный гнева, винит Креонта в том, что он научил Тиресия говорить так. Он винит Креонта в стремлении завладеть властью над Фивами. Приходит и Иокаста; Эдип рассказывает ей все, что сказал Тиресий, и обвиняет в злом умысле ее брата. Он расспрашивает Иокасту о том, как был убит Лай, и о том, как брошен был в лесу на склонах Киферона единственный сын Лая. Все рассказывает ему Иокаста. Первые сомнения закрадываются в душу Эдипа. Тяжкое предчувствие чего-то ужасного сжимает ему сердце.

– О, Зевс! – воскликнул Эдип, – на что решил ты обречь меня! О, неужели зрячим был не я, а слепой Тиресий!

Спрашивает Эдип и про спасшегося раба, где он, жив ли он, и узнает, что раб этот пасет стада на склоне Киферона. Тотчас посылает за ним Эдип. Он хочет узнать всю правду, как бы ни была она ужасна.

Лишь только послали за рабом, как из Коринфа приходит вестник. Он приносит весть о смерти царя Полиба, скончавшегося от болезни. Значит, не рукой сына сражен Полиб. Если Эдип сын Полиба, значит – не исполнилось веление судьбы, – ведь Эдипу суждено убить отца. А может быть, Эдип не сын Полиба? Надеется Эдип, что он избежал того, что сулила ему судьба. Но вестник разрушает эту надежду. Он говорит Эдипу, что Полиб ему не отец, что он сам принес его к царю Коринфа маленьким ребенком, ему же дал его пастух царя Лая.

С ужасом слушает Эдип вестника, все яснее и яснее становится страшная истина.

Но вот и пастух. Вначале он не хочет ничего говорить, он хочет скрыть все. Но страшным наказанием грозит Эдип пастуху, если он скроет истину.

В страхе сознается пастух, что мальчик, которого дал он некогда вестнику, был сыном Лая, которого обрек на смерть отец; он же сжалился над несчастным ребенком.

Как бы хотел Эдип умереть тогда невинным ребенком, как сетует он на пастуха за то, что он не дал ему погибнуть младенцем! Ведь теперь Эдипу все ясно. Он уже знает из рассказов Иокасты о смерти Лая, знает, что убил отца он сам, а из слов пастуха ему стало ясно, что он родной сын Лая и Иокасты. Исполнилось веление судьбы, как ни старался избежать этого Эдип. В отчаянии уходит Эдип во дворец. Он – убийца отца, муж своей матери, дети его ему в одно время и дети, и братья со стороны их матери.

Во дворце новый удар ждет Эдипа. Иокаста не вынесла всего ужаса, открывшегося перед ней, она покончила с собой, повесившись в спальне. Обезумев от горя, Эдип сорвал с одежды Иокасты пряжки и их остриями выколол себе глаза. Он не хотел больше видеть света солнца, не хотел видеть детей, видеть родные Фивы. Теперь для него погибло все, не может быть больше радости в его жизни. Эдип молит Креонта прогнать его из Фив и просит лишь об одном – позаботиться о его детях.

á Изгнали фиванцы Эдипа, а сыновья его разделили власть с Креонтом.ñ

á Антигона решилась посвятить себя отцу и последовала за Эдипом в изгнание. Ведомый Антигоной, из страны в страну переходил слепой, несчастный старец, пока не обрел смерть и покой в священной роще Эвменид.

Сыновья Эдипа, Этеокл и Полиник, не поделили власть и устроили междоусобную войну, в которой оба погибли. Полиник, приведший против Фив чужое войско, был лишен Креонтом достойного погребения. Против этого восстала благородная Антигона и поплатилась жизнью[40].ñ

ИЗ СТАТЬИ А. Ф. ЛОСЕВА ГРЕЧЕСКАЯ МИФОЛОГИЯ

á Статья советского философа, исследователя античной культуры А. Ф. Лосева (1893 –1988) «Греческая мифология» написана для энциклопедии «Мифы народов мира», первое издание которой вышло в 80-х годах ХХ века.ñ

Сущность греческой мифологии становится понятной только при учёте особенностей первобытнообщинного строя греков, воспринимавших мир как жизнь одной огромной родовой общины и в мифе обобщавших всё многообразие человеческих отношений и природных явлений. Греческую мифологию следует рассматривать не как привычную и неподвижную картину (хотя и прекрасную), но в постоянно изменяющемся социальном и историческом контексте античного мира. Образы Аполлона, красивого юноши с лирой в руках, Афродиты, исполненной женственности и привлекательности, Афины Паллады – воительницы, относятся только к определённому периоду развития греческой мифологии. á Первым периодом греческой мифологии является древнейший хтонический (от греч. hthon – земля), или доолимпийский. Вторым – олимпийский, классический, или героический.ñ В героический период происходит централизация мифологических образов вокруг мифологии, связанной с горой Олимп, и начинается переход к художественно развитому и строгому героизму. По мере разложения общинно-родовой формации складываются утончённые формы героической гомеровской мифологии. В дальнейшем наивная мифология – своего рода единственная форма первобытного мышления – гибнет как самостоятельное творчество и приобретает служебный характер, став одной из форм художественного выражения разного рода религиозных, социально-политических, моральных и философских идей, превращается в философскую аллегорию, широко используется в литературе и искусстве.