Метод исследования 5 страница

¹ См.: Г-'р-о.-- К. Die S; > l'-! i; -'.!.- T" ii, -> -b: 0^: u Spioli- cie- М" -.ко; en, 1809

Откуда же взялась эта живучая и увлекательная идея, что творчество является результатом инстинкта? Дело в том, что гениальное творчество представляет черты, очень приближающие его к инстинктивной деятель­ности в точном смысле слова. Во-первых, очень раннее развитие, напоми­нающее врожденность инстинкта. В подтверждение этого мы приведем потом множество примеров. Дальше следует исключительность направле­ния. Человек творческого тина весь уходит во что-нибудь одно. Он раб музыки, механики, математики, но часто ни к чему не способен вне своей сферы. Известна меткая характеристика, которую дала м-м Деффан Вокансону, столь неловкому и ничтожному, когда он выходит за пределы меха­ники: «Можно сказать, что этот человек сам себя сфабриковал». Наконец, легкость, с которой часто (не всегда) проявляется творчество, делает его похожим на работу заранее установленного механизма.

Но эти и подобные им черты могут отсутствовать. Они необходимы для инстинкта, но не для творчества. Между великими личностями в области творчества встречаются такие, которые не проявляли раннего развития, не замыкались в пределах узкой специальности, которые со­здавали медленно и трудно. Между механизмом инстинкта и механизмом творческого воображения существуют аналогии, часто очень глубокие, но нет тождества. Всякое стремление нашего организма, полезное и беспо­лезное, может стать началом творчества. Каждое изобретение возникает из частной потребности человеческой природы, действующей в своей об­ласти и ввиду собственной цели.

Если теперь нас спросят, почему творческое воображение на­правляется предпочтительно в какую-нибудь одну сторону (в сторону по­эзии или физики, торговли или механики, геометрии или живописи, стра­тегии или музыки и т.п.), то мы ничего не сможем ответить. Это результат индивидуальной организации, тайна которой нам неизвестна. В обыденной жизни мы встречаем людей, тяготеющих к любви или к изысканному сто­лу, к честолюбию, к богатству или к благочестию. Мы говорим, что они такими родились, таков их характер. В сущности оба вопроса идентичны, и современная психология не в состоянии разрешить их.

Бессознательный фактор

Под бессознательным фактором я понимаю, главным образом, то, что на обычном языке называется вдохновением. Этот термин, хотя и кажет­ся таинственным и мифологическим, обозначает положительный факт, природа которого малоизвестна, как все относящееся к сути творчества. Он имеет свою историю, и если позволительно приложить общую формулу к

совершенно частному случаю, то можно сказать, термин этот развивался согласно закону, принятому позитивистами, закону трех состояний.

Вначале причину вдохновения приписывали богам в буквальном смысле слова (греки — Аполлону и музам.) То же самое было в разных религиях. Потом такими причинами стали сверхъестественные суще­ства, ангелы, святые и прочее. Так или иначе, вдохновение всегда рас­сматривалось как нечто внешнее и высшее по отношению к человеку. Происхождение всех изобретений в области земледелия, мореплавания. медицины, торговли, законодательства, художеств связано с верой в от­кровение. Человек думает, что его сил недостаточно, чтобы произвести все это. Творчество являлось внезапно непостижимыми путями.

С течением времени эти сверхъестественные существа стали пусты­ми формулами, пережитком. К ним обращаются только поэты, по тради­ции не веря в них. Но рядом с этими пережитками по форме существует нечто таинственное, для обозначения чего употребляются выражения тем­ные и метафорические: «приходит в энтузиазм», «поэтический восторг». «быть охваченным, одержимым», «иметь дьявола в теле», «быть под вли­янием духа, который дышит, когда хочет» и т.п. Таким образом, люди выходят из области сверхъестественного, но выходят без попытки дать бо­лее точное объяснение.

Наконец, в третьей фазе человек пытается понять это неизвестное. Психология видит в нем особое обнаружение духа, своеобразное состоя­ние, наполовину сознательное, наполовину бессознательное, которым мы должны теперь заняться.

Вдохновение, рассматриваемое с отрицательной стороны, является очень ясным признаком: оно не зависит от воли индивидуума. Подобно тому, как мы влияем на сон и пищеварение, мы можем пытаться влиять и на вдохновения при помощи приемов, способных вызывать и поддер­живать его, но успех не всегда имеет место. Люди творчества, от вели­ких до незначительных, не перестают жаловаться на не зависящие от них периоды творческого бесплодия. Самые благоразумные из них дожидают­ся момента вдохновения, другие пытаются бороться со злым роком, пы­таются творить вопреки природе.

Вдохновение, рассматриваемое с положительной стороны, представ­ляет две существенные черты: внезапность и безличность.

Вдохновение резко врывается в сознание, хотя и предполагает пред­варительную, скрытую, работу, часто весьма продолжительную. Хорошо известны психические состояния, аналогичные вдохновению, например. страсть, которая не замечает себя и после длинного инкубационного пери­ода сразу обнаруживается каким-нибудь актом, или неожиданное реше­ние, принимаемое после бесчисленных размышлений, которые, по-видимо­му, не должны были окончиться чем-нибудь определенным. Таковы акты, совершаемые нами без усилия и, по-видимому, без приготовления. Бет­ховен играл, не размышляя или слушая пение птиц. Ж.Санд говорит:

«Шопен находил звуки, не разыскивая, не предвидя их; она шли полные, неожиданные, величественные. Творчество его было самопроизвольным, чем-то чудесным». К этим фактам можно добавить множество других, по­добных им. Вдохновение приходит иногда во время сна и будит спящего. Не следует думать, что эта неожиданность свойственна только художни­кам, она имеет место во всех формах творчества. «Вы чувствуете легкий электрический толчок в голове, в то же время вас что-то хватает за сердце. Это и есть момент гения», — говорит Бюффон. «Я имел в моей жизни, — говорит Дюбуа-Реймон, — несколько удачных случаев и я часто замечал, что они приходили независимо от моей воли, когда я о них не думал». К.Бернар не раз замечал то же самое.

Безличность является признаком более глубоким, чем внезапность. Она указывает на силу высшую, чем сила индивидуума, находящегося в сознательном состоянии, силу, чуждую этому индивидууму, хотя идействующую через него. Безличность — то состояние, которое очень многие определяют следующими словами: «Я тут ни при чем». Привес­ти здесь несколько наблюдений, описанных людьми, испытавшими вдох­новение, было бы самым лучшим средством для того, чтобы ознакомить­ся с состоянием безличности. В таких описаниях нет недостатка, некото­рые из них отличаются достоинствами хорошего наблюдения, но это завело бы нас очень далеко. Заметим только, что это давление бессозна­тельного на разных людей действует по-разному. Одни находятся в му­чительном состоянии, борются с ним так, как это делала древняя про­рицательница, когда давала ответы. Другие (особенно в религиозном экстазе) отдаются ему целиком, с наслаждением или переносят его пас­сивно. Третьи (аналитики) замечают, что все их силы и способности со­средоточиваются на одном пункте. Но какой бы характер ни принимало вдохновение, оно остается безличным в своей сущности, не может возни­кать из сознательного состояния индивидуума, и нужно допустить (если не признавать за ним сверхъестественного происхождения), что оно рож­дается из бессознательной деятельности духа. Итак, чтобы иметь опре­деленное понятие о природе вдохновения, следовало бы сначала вырабо­тать определенное понятие о природе бессознательного, т.е. о природе того, что составляет одну из загадок психологии.

Я оставляю в стороне все споры по этому вопросу как праздные и бесполезные для нашей цели. Они сводятся в конечном счете к двум глав­ным положениям. По мнению одних, бессознательное — деятельность чисто физиологическая, «мозговой процесс». Другие считают, что это есть постепенное уменьшение сознания, т.е. сознание, не связанное с моим «Я» или с основным сознанием. Оба положения полны трудностей и вы­зывают возражения почти неопровержимые.

Итак, допустим бессознательное как факт и для большей ясности ограничимся указанием на близость вдохновения к некоторым состояни­ям ума, которые рассматривались как доступные объяснению.

1. Вопреки тому, что говорится, гипермнезия, или экзальтация памяти, ничего не объясняет нам в вопросе о природе вдохновения и о природе творчества вообще. Она бывает у гипнотиков, маньяков, в ост­ром периоде циркулярного помешательства, в начале прогрессивного паралича и в религиозных эпидемиях, принимая в последнем случае форму, которая называется, «даром языков». Действительно, есть не­сколько наблюдений (Режис указывает на необразованного продавца га­зет, слагавшего стихи), свидетельствующих, что экзальтация памяти иногда сопровождается некоторой тенденцией к творчеству. Но чистая гипермнезия состоит в чрезмерном наплыве воспоминаний, совершенно лишенных существенного творческого признака — новых комбинаций. Можно сказать, что существует антагонизм между гипермнезией и твор­чеством. Экзальтация памяти приближается к идеальному закону пол­ного восстановления, который, как известно, мешает творчеству. Вдох­новение и гипермнезия имеют одну общую сторону — громадный мате­риал, находящийся в их распоряжении. Однако там, где нет принципа единства, нет и творчества.

2. Вдохновение уподобляли возбуждению, которое бывает перед. опьянением. Хорошо известно, что многие люди, творчества искали вдох­новения в вине, ликерах, в токсических веществах (гашиш, опий, эфир и проч.). Бесполезно называть имена. Изобилие идей, быстрота их тече­ния, остроумные мысли, новые взгляды, возбужденный жизненный и эмоциональный тон, короче, состояние вдохновения, хорошо описанное романистами, показывают самому непроницательному человеку, что во­ображение под влиянием начинающегося опьянения работает гораздо интенсивнее, чем в обычном состоянии. И все это еще бесцветно по срав­нению с действием влияющих на интеллект токсических веществ, осо­бенно гашиша. Благодаря «искусственному раю» Кэнсэ, Море-де-Тура. Т.Готье, Бодлера и др., кто не знает чудовищной разнузданности вооб­ражения, мчащегося, с головокружительной быстротой, в которой исче­зают пространство и время.

В сущности, эти факты представляют собой вдохновение, вызванное искусственно, они не раскрывают нам его действительной природы. Са­мое большее, что они дают нам, это знание только некоторых его физи­ологических условий. Это даже не вдохновение, а скорее попытка, заро­дыш, абрис его, аналогия того, что бывает в сновидениях и оказывается бессвязным в момент пробуждения. В указанных фактах отсутствует одно из существенных условий творчества — капитальный элемент его, т.е. руководящий принцип, который организует и требует единства. Внима­ние и воля всегда ослабевают под влиянием спиртных напитков и опья­няющих токсических веществ.

3. Основательнее были в своих попытках те, которые объяснили
вдохновение как нечто аналогичное известным формам сомнамбулизма и
говорили, что «оно не что иное, как ослабленная степень второго состоя-

ния, сомнамбулизм в состоянии бодрствования. Во вдохновении есть, так сказать, постороннее лицо, которое диктует автору; а сомнамбулизме постороннее лицо говорит, пишет, ему принадлежит слово или перо, сло­вом, оно действует»¹. В этом смысле вдохновение было бы смягченной формой того состояния, которое является апогеем бессознательной дея­тельности и случаем раздвоения личности. Мы должны сделать более точные замечания, так как этим объяснением слишком злоупотребляют.

Человек, находящийся в состоянии вдохновения, похож на только что пробудившегося ото сна: он живет в своих грезах (таковы, кажется, примеры Шелли, Альфиери др.). Физиологически это означает, что та­кой человек представляет двойное нарушение нормального состояния.

Во-первых, сознание вдохновенного, монополизированное количе­ством и интенсивностью представлений, бывает закрыто для внешних влияний или принимает их не иначе как вводя в материал свои грезы. Внутренняя жизнь уничтожает внешнюю, т.е. происходит явление про­тивоположное обычному.

Кроме того, бессознательная деятельность выступает на первый план, играет главную роль, оставаясь безличной.

Если, допустив это, мы захотим идти дальше, то натолкнемся на воз­растающие затруднения. Существование бессознательной работы не подле­жит сомнению. Можно привести сколько угодно фактов, подтверждаю­щих, что многое вырабатывается, так сказать, в темноте и вступает в со­знание лишь тогда, когда все бывает окончено. Но какова природа этой работы? Чисто физиологическая или психологическая? Мы снова прихо­дим к двум противоположным тезисам. Теоретически мы можем сказать, что в бессознательном состоянии все совершается так же, как и в созна­тельном, с той разницей, что в первом случае ничего не сообщается наше­му «Я», в ясном же сознании мы можем шаг за шагом следить за работой, за ее прогрессом и за ее упадком. Можно сказать, что бессознательная ра­бота происходит так же, только без нашего ведома. Ясно, что все это чис­тая гипотеза.

Вдохновение похоже на шифрованную депешу, которую бессозна­тельное состояние передает сознательному для расшифровки. Какое из двух положений следует признать: то, что в глубине бессознательного образуются только отрывочные комбинации, которые достигают система­тичности лишь в ясном сознании, или положение, что творческая работа идентична в обоих случаях? Трудно ответить на этот вопрос. Одно кажет­ся решенным, то, что гениальность или, по крайней мере, богатство твор­чества зависит от бессознательного воображения, а не от того, которое

¹ D-r Chahancix. Le Subconseieni. sur ies Arliss.es, ies Savants el lbs Eorivains. Paris,
1897. С 87.

² Недавний случай, изученный Flournoy в его Des Indes a la planete Mars (1900),
служит примером бессознательного творческого воображения и той работы, на которую
оно способно само по себе.

неглубоко по своей природе и быстро истощается. Первое из них естьвоображение самопроизвольное, истинное, другое — выработанное, нена­стоящее. «Вдохновение» указывает на воображение бессознательное, это не что иное, как частный случай его. Воображение сознательное есть орудие совершенствования.

Словом, вдохновение — результат тайной работы, которая бывает у всех людей, а у некоторых — в очень высокой степени. Природа этой работы неизвестна, поэтому невозможно сделать какое бы то ни было заключение о природе вдохновения. Наоборот, можно определить поло­жительным образом значение вдохновения в творчестве, тем более что дело дошло до подделки его. В самом деле, следует заметить, что вдох­новение — не причина, а скорее следствие или момент, кризис, острое состояние, своего рода указатель. Вдохновение обозначает или конец бессознательного вырабатывания, которое могло быть очень продолжи­тельным или очень кратковременным, или начало сознательного выра­батывания, которое будет или очень продолжительным, или очень крат­ковременным (последнее бывает особенно в творчестве, вызываемом чем-нибудь случайным). С одной стороны, вдохновение никогда не бывает абсолютным начинанием, с другой — оно никогда не дает произведения совершенно законченного. История творчества подтверждает это множе­ством примеров. Более того, можно обойтись без вдохновения: многие творческие явления, прошедшие длинный инкубационный период, появи­лись, по-видимому, без вдохновения в точном смысле слова. Таковы за­кон притяжения Ньютона, «Тайная Вечеря», «Джоконда» Леонардо да Винчи. Наконец, многие чувствовали себя вдохновленными и не произ­вели ничего ценного.

Изложенным не исчерпывается вопрос о бессознательном факторе как источнике новых комбинаций. Роль бессознательного фактора может быть изучена под формой более простою и значительно суженной. Поэто­му возвратимся в последний раз к ассоциации идей. Последнюю основу ассоциации (за исключением ассоциации по смежности, по крайней мере, в некоторых случаях) следует искать в темпераменте, характере, инди­видуальности, часто даже в моменте, т.е. во влиянии скоротечном, едва уловимом, потому что оно бессознательно или находится под порогом сознания. Эти мимолетные настроения в скрытой форме могут вызывать новые сближения двояким способом: путем посредствующих ассоциаций и при помощи особенной группировки, названной «созвездием».

1. Посредствующая ассоциация хорошо известна со времен Гамиль­тона, который определил ее природу и из своей жизни дал пример ее, ставший классическим (озеро Бен-Локмонд вызывало у Гамильтона вос­поминание о прусской системе воспитания, потому что Гамильтон встре­тился там с прусским офицером и беседовал с ним о прусской педагоги­ческой системе). Общая формула этой ассоциации следующая: между Л и С нет ни сходства, ни смежности, но А вызывает С, потому что некий

средний член В, не находящийся в сознании, служит переходом от Л к С. Казалось, что все признали эту форму ассоциации, как вдруг в после­днее время ее стали оспаривать Мюнстерберг и другие. Обращались к экспериментам, но полученные результаты оказались слишком разноре­чивыми¹. Что касается меня, то я присоединяюсь к большинству психо­логов, допускающих посредствующую ассоциацию. Скрипчер, который изучал этот вопрос специальным образом и мог отметить все промежу­точные степени от сознания почти ясного до бессознательного состояния, считает посредствующую ассоциацию доказанной. Для того, чтобы объя­вить призрачным факт, встречающийся так часто в повседневной жизни и изученный столькими блестящими наблюдателями, нужно нечто боль­шее, чем экспериментальные изыскания, производимые часто в услови­ях придуманных, искусственных, причем некоторые из этих изысканий приходят к утвердительному выводу.

Эта форма ассоциации совершается, подобно другим, то по смеж­ности, то по сходству. Пример, данный Гамильтоном, относится к пер­вому типу. В опытах Скрипчера попадаются случаи второго типа: так, красный цвет, смутно напоминая блеск стронция, вызывает в нашей па­мяти сцену из оперы.

Ясно, что посредствующая ассоциация способна по своей природе давать новые комбинации. Сама смежность, которая есть не что иное, как повторение, становится источником неожиданных сближений, благодаря исключению среднего члена. Впрочем, ничем не доказано, что здесь не­возможны иногда несколько скрытых промежуточных членов. Возмож­но, что А вызывает D благодаря посредничеству b и с, которые остаются неосознанными. Кажется, что мы, принимая гипотезу состояний бессоз­нательных, не можем не признать указанного посредничества, если не хотим нарушить непрерывность той цепи, в которой нам видны только два крайних звена.

2. Циен, определяя причины, регулирующие ассоциацию идей, одну из этих причин называет «созвездием». Название это было принято не­сколькими писателями. «Созвездие» состоит в следующем: вызывание одного образа или целой группы их бывает в некоторых случаях резуль­татом преобладающих стремлений.

Одна идея может быть исходным пунктом массы ассоциаций. Сло­во «Рим» может вызвать сотни ассоциаций. Почему же одна ассоциация

' liowp (American Journal of Psychology. VI. 2) опубликовал отрицательные oe: sy:; bv.)-ти своих изысканий. Серия и;; 557 опытов дата 8 случаев посредствующей ассоциации, После тщательного исследования Ионе оставил к.ч них тольно одгн случаи. :: < •■ л тот " л.: л пол сомнением Другая серия из 961 опыта дала 72 случаи, для которых Пои: " кроддага-т другое ооъяоненж) вместо посредствующей ассоциации. С другой стороны. Afcliaffmhurg случаи посредствующей ассоциации допускает лиии, п размере 47■; длительное" ':, посред­ствующей ассоциации больше длительности средних ассоциаций (Psychological- ЛгЪе^ец, I, 1П. Для справок рекомендуется: Scrip".uro. The New Psychology. Т: \. ХШ, г-д< - y; -,:._!.j:: ы опыты, подтверждающие ааключенне автора.

вызывается легче другой, почему она скорее имеет место в данный момент, чем в другой? Понятно существование ассоциаций, основанных на смеж­ности и сходстве, но что сказать об остальных? Например, идея А, состав­ляющая центр сплетения, может иметь связь с В, С, В, Е, F и проч. Почему же в данный момент она вызывает В, а позже F?

Дело в том, что каждый образ можно сравнить с силой, находя­щейся в состоянии напряжения, которая может перейти в состояние дей­ствия. Другие образы могут увеличивать или ослаблять это стремление данного образа. Бывают стремления стимулирующие и стремления задер­живающие. В находится в состоянии напряжения, С лишено его или испытывает задерживающее влияние D, которое не может преодолеть сейчас, но час спустя условия изменятся и победа остается за С. Это яв­ление имеет физиологическую основу: существование в мозгу нескольких диффузий или токов разного напряжения и возможность одновременных возбуждений в нем.

Несколько примеров помогут лучше понять этот факт усиления, благодаря которому данная ассоциация имеет перевес. Вале рассказыва­ет, что городская ратуша готического стиля, расположенная около его дома, никогда не вызывала в нем образа Дворца венецианских дожей несмотря на некоторое архитектурное сходство с ним, пока однажды этот образ не возник с особенной ясностью. Тогда он вспомнил, что два часа перед тем он видел одну даму с красивой брошкой в виде гондолы. Сал­ли справедливо заметил, что, уехав из какой-нибудь чужой страны, мы вспоминаем слова на языке этой страны легче на первых порах, чем спу­стя долгое время после отъезда, потому что на первых порах тенденция вспоминания бывает усилена недавней практикой, т.е. тем, что эти сло­ва мы слышали, произносили, читали. В таком же направлении влияет совокупность незаметных, благоприятных условий.

По моему мнению, самые красивые примеры «созвездия» как твор­ческого элемента мы можем найти при изучении вопроса об образовании и развитии мифов. Всегда и везде при создании мифов человек почти не имел другого материала, кроме явлений природы (небо, земля, вода, звез­ды, буря, ветер, времена года, жизнь и смерть и прочее). На все эти темы человек создает тысячи рассказов, которые колеблются между грандиоз­ным и детски смешным. Дело в том, что каждый миф — произведение группы людей, работавших над ним сообразно со стремлениями их гения, под влиянием их интеллектуальной культуры. Нет другого приема, бо­лее богатого материалом, более свободного, более способного давать но­вое и неожиданное, т.е. то, что обещает каждый художник.

Начальный элемент, внешний или внутренний, вызывает ассо­циации, которых никак нельзя предвидеть из-за множества возможных

¹ См.: Ziehen. Т. Leiifadeii e'er physiologische.'; Psychologic. 4-е кад. 3 898. S. 164, 174; Sully 4, Human Mind. 1, 343.

ориентации. Этот случай аналогичен тому, который имеет место в области воли, где бывает такое количество оснований за и против, чтобы дей­ствовать и не действовать, чтобы действовать в этом или другом направ­лении, теперь или после, что нельзя предсказать никакого решения, оно может зависеть от причин неуловимых.

В заключение я предупреждаю возможный вопрос: отличается ли по существу бессознательный фактор от двух других? Ответ зависит от того, какую признать гипотезу относительно природы бессознательного. По одной гипотезе, бессознательный фактор является по преимуществу физиологическим, следовательно, он отличается от двух других. По дру­гой гипотезе, различие между факторами может существовать только в приемах: бессознательная выработка может быть сведена к интеллекту­альным и аффективным процессам, подготовительная работа которых не­известна и вступает в сознание совершенно готовой. В этом смысле бес­сознательный фактор был бы скорее частной формой двух других, чем отдельным элементом творчества.

В.В. Петухов