Поиски Корневилля

В год окончания Колледжа Свартмор, в 1936 году, я получил научную стипендию от Общества профессоров Гарвардского университета. Это дало мне уникальную возможность—трехлетнюю финансовую поддержку моего любого научного исследования по моему же собственному выбору. Единственное ограничение состояло в том, что это исследование не должно было засчитываться в качестве аспирантской работы. И даже сейчас я смотрю на это ограничение с большой благодарностью. Если бы в ходе исследования мне разрешили работать на свою будущую научную степень, то я бы, естественно, посчитал, что надо ковать железо пока горячо и «делать» диссертацию. Но поскольку этот путь был отрезан, то меня заставили делать то, что мне было интересно безотносительно целей написания диссертации.

Я начал с весьма туманной идеи изучения района трущоб. Восточный Город[504] предоставлял целый ряд возможностей в этой области. В первые дни моей исследовательской работы в Гарварде я, бывало, проводил время, бродя по улицам трущобных кварталов Восточного Города и разговаривая с сотрудниками социальных служб в разных его районах.

Окончательный вывод я сделал, исходя из весьма ненаучных соображений: Корневилль[505] более всего соответствовал моим представлениям о том, как должен выглядеть типичный трущобный район. Каким-то образом в моем воображении сформировалась картина трех-четырех-пяти-этажных каменных домов, компактно собранных на одной территории. Полуразвалившиеся индивидуальные деревянные дома почему-то не казались мне вполне характерологическими для воображаемой трущобы. Но для точности скажу, что Корневилль имел одну черту, которую можно посчитать более или менее объективной для целей исследования. На единицу территории здесь проживало больше людей, чем в любом другом районе города. Если подразумевать под «трущобой» перенаселенность, то это был как раз тот случай.

Планирование исследования

Как только я нашел свой долгожданный трущобный район, я принялся за составление плана исследований. К тому времени я уже не мог полагаться только на свои силы. Я начал читать имевшуюся социологическую литературу и, более или менее, идти путем «Среднего города» супругов Линд. Постепенно я начал воспринимать свое собственное амплуа не столько как экономиста, сколько как социолога и социального антрополога. Я обнаружил, что, несмотря на то, что трущобам уже было уделено немало внимания в социологической литературе, по-прежнему не существовало исследования сообществ[506] в этих районах. Итак, возникла задача создать исследование сообществ в районах, типологически подобных Корневиллю. С самого начала было очевидно, что это весьма объемная задача. Ранние наброски исследовательской программы включали такие направления исследований, как история района, экономика (стандарты качества жизни, маркетинг, распределение доходов, безработица), политическая организация (структура политических организаций в их соотнесенности с рэкетом и полицией), уровень и виды образования, досуг, религиозная жизнь, здравоохранение и общественное мнение по поводу всего перечисленного. Совершенно очевидно, что это была работа для нескольких исследователей. Я и рассчитал ее на десять участников.

С написанным проектом в руках я обратился к Л.Дж.Хендерсону[507], известному биохимику, бывшему в те годы секретарем Общества профессоров Гарвардского университета[508].

Мы провели за разговором приблизительно час, и я ушел от Хендерсона с значительной степени в подвешенном состоянии. Как я об этом писал в те дни в частном письме другу, " Хендерсон вылил на мою голову ушат холодной воды. Он сказал мне, чтобы я отказался от грандиозных планов. В противном случае, я едва ли вообще буду способен сделать что-либо в полевом исследовании. Было бы гораздо лучше делать всю полевую работу самому и только постепенно собирать группу исследователей по мере продвижения исследования. Если я запущу к осени проект с десятью участниками, то ответственность за выбор направления исследования и его координацию неизбежно ляжет на мои плечи, ибо именно я его начал. Как я могу руководить десятью исследователями в поле, которое мне незнакомо? Хендерсон сказал, что если я буду руководить десятью участниками, то, по его мнению, просто разрушу самого себя. Теперь, когда он сложил вместе все аргументы, то они зазвучали достаточно чувствительно и разумно".

Какое-то продолжение должно было последовать, когда я немного оправился от первого разговора, ибо разговор однозначно запечатлелся в моей памяти как кризисный опыт. Я считаю, что хороший, но нелицеприятный совет также сложно воспринимать, как и плохой. При всем том, я вскоре понял, что Хендерсон был прав по всем пунктам. Я отверг свои прежние грандиозные планы. Поскольку в жизни людям, дающим жесткие, но правильные советы весьма редко воздают должное, то я всегда буду рад тому обстоятельству, что смог посетить Хендерсона незадолго до его смерти и сказать ему, что он был прав по всем статьям.

Когда я отказался от проекта с десятью участниками, я стал испытывать внутреннюю неуверенность выходить в поле вообще. Мне стало казаться, что в свете магической привлекательности моего проекта, мне надо иметь хотя бы одного сподвижника, и я стал смотреть по сторонам в поисках того или иного сокурсника по колледжу, кто мог бы работать со мной в поле. В течение зимы 1936-1937 годов я несколько раз пересматривал наброски программы своего исследования и бесконечно обсуждал ее с профессорами Гарвардского университета, которые могли потенциально поддержать проект.

Когда я просматриваю сейчас многочисленные наброски программы исследования, то наиболее яркой чертой всех этих документов я нахожу то, что они были бесконечно далеки от той реальности, с которой я столкнулся позднее в ходе самих полевых исследований. По мере продвижения вперед в этих предварительных действиях мои планы постепенно становились все более социологичными. Так бы то ни было, я завершил данный этап подготовки тем, что пришел к идее сделать основной упор на своего рода социометрическое исследование форматов дружеских связей среди жителей Корневилля. Я предполагал начать с анализа сетки дружеских контактов одной семьи и спрашивать членов семьи о том, кого они считают своими друзьями или врагами. После этого я полагал поговорить с теми, на кого они указали и, в свою очередь, взять у них список их друзей, и по мере продвижения по сети можно было бы узнать больше собственно о содержании связей. Таким образом, я мог бы воссоздать схему социальной структуры некоторых малых сообществ. Но всего этого я не стал делать, ибо я пришел к заключению, что можно выявить социальную структуру непосредственно в ходе наблюдения за людьми в действии.

Через год, осенью 1937 года Джон Говард, также как и я, младший стипендиат Гарвардского университета, сменил свою специализация с физической химии на социологию, я пригласил его участвовать в исследовании Корневилля. Мы работали вместе в течение двух лет. При этом Говард сконцентрировался на изучении одной из церквей и связанной с ней христианском обществом. Различного рода обсуждения, имевшие место между нами, чрезвычайно помогли мне в выработке собственной концепции. В итоге мне потребовалось несколько месяцев после начала исследования прежде, чем я полностью отказался от идеи создать группу исследователей. Сама по себе повседневная жизнь Корневилля предстала столь интересной и увлекательной, что мне уже не казалось нужным создание масштабного панельного исследования.

И хотя я по-прежнему был в состоянии полнейшей неопределенности в отношении планирования работы, у меня, по крайней мере, была ценная помощь в развитии методов полевого исследования, что, в свою очередь, привело к созданию исследовательского плана и сбору данных, позднее изложенных в книге.

Сегодня трудно себе представить, насколько шагнули вперед, начиная с 1936 года, когда я начал работать в Корневилле, социологические и антропологические исследования малых сообществ и организаций. В то время еще ничего не было опубликовано из исследования У.Л.Уорнера " Янки Сити". С большой пользой для себя я прочитал только книгу супругов Линд " Средний город" и книгу Кэролин Уэр " Гринвич-виллидж". При этом, продвигаясь вперед все дальше и дальше, я начал понимать, что я собираюсь осуществить исследование малых сообществ по другим схемам, нежели те, которые описывались в указанных книгах. Большинство же другой доступной в те годы литературы по социологии, сосредотачивалось на изучении малых сообществ исключительно в плане анализа социальных проблем так, что малые сообщества просто не воссоздавались как организованная социальная система.

Свое первое лето после начала исследования я провел за чтением Дюргейма, а также Парето " Сознание и общество" (в качестве подготовки к семинару Л.Дж.Хендерсона, который я должен был посещать осенью 1937 года). Я оценил пользу, приносимую чтением этих книг, но только в самом общем приближении. Затем я принялся за чтение социально-антропологической литературы, начиная с Малиновского. Это представилось мне более близким к тому, чем я сам намеревался заниматься, хотя антропологи изучали примитивные племена, а я был в самом центре огромного города.

Коль скоро научная литература могла лишь в незначительной степени помочь мне, то тогда надо было искать помощь со стороны тех, кто обладал большими практическими навыками в той области, которой я занимался. В этом отношении мне несказанно повезло, когда я в самом начале своего гарвардского пути встретил Конрада Аренсберга[509]. Он был младшим гарвардским стипендиатом, так что нам часто приходилось сталкиваться друг с другом. После нескольких месяцев, проведенных с У.Л.Уорнером в исследовании Янки-сити, он принялся вместе с Солоном Кимбаллом за исследование небольшой общины в Ирландии. Когда я встретил Аренсберга, он только что вернулся из этой экспедиции и принялся за анализ полученных данных. В сотрудничестве с Элиотом Чэппелом он также разрабатывал новые методы исследований социальных организаций. Оба ученых совместно искали способы повышения научной надежности в социальных исследованиях. Исходя из опыта работы по программе Янки-сити и ирландского крестьянина, они выдвинули пять теоретических подходов. Что касается первых четырех подходов из пяти, то ни были сняты с обсуждения после разрушительной самокритики со стороны самих ученых или же в результате замечаний Хендерсона и Элтона Мэйо, а также других коллег. В конце концов, Аренберг и Чэппел стали разрабатывать теорию взаимодействий. Они пришли к выводу, что, как бы ни был субъективен метод социальных наук, все же можно воссоздать объективность в системе взаимодействия людей: как часто А контактирует с В, как много времени они проводят вместе, кто инициирует то или иное действие, когда А, В и С находятся вместе и т.д. Тщательное наблюдение за подобными межличностными контактами может в итоге предоставить надежные данные в отношении социальной организации малых сообществ. По крайней мере, таким было предположение исследователей. Между тем данные выводы родились в качестве итога уже проведенных исследований, из чего следовало, что сами исследования не могли содержать достаточно количественных данных, которых требовала выдвинутая теория. Получалось так, что я становился первым, кто мог применить эту теорию в полевом исследовании.

Аренсберг и я до бесконечности обсуждали вопросы теории. В обсуждениях иногда принимал участие Элиот Чэппел. Вначале все представлялось мне довольно непонятным (не уверен, что и на сегодняшний день у меня есть полная ясность по всем вопросам), но постепенно стало расти уверенность в том, что возникала серьезная методологическая база исследования.

Аренсберг также работал со мной и над исследовательскими методами, всякий раз подчеркивая важность наблюдения за действующими людьми и составления детальных отчетов о наблюдениях, совершенно свободных от морально-оценочных суждений. В ходе моего второго семестра в Гарварде я прослушал курс Аренсберга и Чэппела по социально-антропологическому исследования малых сообществ. И хотя курс сам по себе был полезным, тем не менее, получил гораздо больше из личных бесед с Аренсбергом в ходя моего исследования Корневилля, особенно на его ранних стадиях.

Осенью 1937 года я принял участие в небольшом семинаре Элтона Мэйо. Это потребовало от меня интенсивного знакомства с работами Пьера Жане[510] и также практического интервьюирования психоневротиков в госпитале Западного города[511]. Мой опыт в этой сфере был слишком коротким, чтобы смог подняться над любительским уровнем, однако он все же оказался полезным в развитии моих навыков интервьюирования.

Помощь со стороны Л.Дж.Хендерсона носила менее специальный характер, но была более значимой с точки зрения развития методологии моего исследования и его теоретической базы. В качестве председателя Общества профессоров Гарварда он постоянно председательствовал на ночных ужинах по понедельникам, напоминая главу семейства в своем доме. Хотя в эту группу входили А.Л.Лоуэлл, А.Н.Уайтхед, Дж.Л.Лоуис, С.М.Моррисон и А.Д.Нок, но именно Хендерсон был наиболее влиятельной и определяющей фигурой для младших членов группы. Казалось, что он получал особое удовольствие, напускать всех собак на молодых ученых. Хендерсон пригласил меня на первый мой ужин в понедельник и продемонстрировал, что все мои идеи относительно общества основывались на мягкотелой сентиментальности. И хотя я внутренне негодовал по поводу острой критики Хендерсона, я все более и более склонялся к идее осуществить мое исследование, как бы не критиковал его Хендерсон.