Профессор Нарния

БЕЙСБОЛЬНАЯ ПЕРЧАТКА

-Чемберлен, – говорит он, раскуривая дорогущую сигару. – У меня есть кое-что для тебя.

-Ох, Док. Я признателен, – отзываюсь я.

Мне было чертовски похуй, что у него там нашлось. Для меня, для себя, для всего человечества находки этого шизика ничего хорошего не пророчили.

Профессор Нарния был одет с иголки, блестящий дорогущий бордовый сюртук, здоровущая в полрта дорогущая сигара, золотая оправа дорогущих очков. На плешивой черносливине башки клоки седых волос, словно пережившие последствия бомбежки, козлиная бородка, да и сам он козлина та еще. В купе с мягчайшим креслом, столом, бумагами, шкафами и картинами – толкни я все это на черном рынке, без бед бездельничал и пьянствовал бы полстолетия. Да и сам старик того же стоил.

И вот он выдыхал дым, на каждый клуб которого можно спокойно вешать бирку долларов этак в тридцать, а я сидел на жестком приемном стуле, посмаливал дешевые сигаретки и беззлобно скалился. Между нами была пропасть, хотя между любыми людьми всегда – пропасть, один клуб дыма стоил всю мою одежду и месячную квартплату. Моя жизнь была куда дешевле этого кабинета.

Но ее Док почему-то ценил, а свой кабинет – нет. А я еще был еще слишком глуп по меркам окружающих, чтоб осознать всю ценность этих вещей.

-Слушай, Чем, – по-братски сообщает Профессор Нарния. – Вот ты хотел бы поменяться со мной местами?

-Не-а, – помотал я головой.

-А все почему? – спрашивает он, освобождая вторую половину рта от сигары. Было ему уже семьдесят два – развалина, но держался за свое место крепко.

-Ну как же? У вас есть слава, богатство, почет, женщины, куча всяких дорогущих штуковин, да и здоровьем вы еще не обделены. Какой же нормальный человек этого не захочет?

Он добродушно кивал, как ежедневному утреннему чаю, – ничего нового здесь и не услышишь. Обычная история успеха и благополучной жизни. Я развел руками.

-Тогда почему ты отказываешься?

-Ну, мне все говорят, что я ненормальный.

-Как же, как же, Чем? – словно чемодан, раскрылся Профессор Нарния.

-А мне почем знать? Не я же так решил. Просто сделаешь то – слышишь: «Сумасшедший», сделаешь это: «Ненормальный», то: «Псих», то: «Больной», то: «Долбоеб». А то – и вовсе с кулаками лезут. Вот я и свыкся.

-Свыкся?

-Ну да. С тем, что мнения у нас расходятся. Мне-то мниться, что я совершенно нормален.

Профессор Нарния откинулся и залился смехом.

-И смех мне ваш не нравится, – говорю.

Он залился еще пуще. Мне же внимал с поощрением и добродушием к недоразвитому юнцу умудренного жизнью старца. Как к комнатному растению. Как все знаешь наперед, и ничем тебя не удивят и нового ничего не скажут. Ну, мне-то похуй. В этом у нас взгляды схожи, только я более открыт для вселенной, что ли.

-Значит, не поменялся бы со мной местами?

-Не поменялся бы.

Профессор Нарния попыхтел сигарой. Я затушил сигарету в пепельнице и закурил новую.

-И тебе что же, совсем ничего этого не хочется? Ни славы, ни богатства, ни женщин?

-Хочется. Наверно, – сознаюсь я. – Даже очень.

-Тогда зачем отказываться?

-Вопрос глупости, – опять каюсь я. – Глупости и наивности.

Он повел рукой, предлагая мне продолжить. Я выпустил струю дыма и в который раз окинул взглядом комнату, что была дороже, чем моя жизнь.

-Как ведь? Вы всего этого сами добились, всю жизнь на это угробили. Талантом ли, тяжелым трудом, нечестными делами, но оно – ваше. А я пальцем о палец не ударил – и вот оно, мне привалило? Но у меня ничего подобного появиться и могло – разве только в мечтах. Но на то ведь это и несбыточные желания. Так просто не может оно у меня быть, не правда все это, и думать не о чем.

-И почему не может? – вновь забил полрта сигарой Профессор Нарния.

-Да потому, – отвечаю. – Что я-то ничего не сделал, чтобы у меня появилось все это. И не сделаю – я-то себя знаю. А если я чего-то не делаю, то у меня, соответственно, этого чего-то и не будет. Видите, как просто? А если у меня ничего этого не будет, то зачем представлять, думать и говорить, будто это возможно – я-то для этого ничего так и не сделаю.

-А если делать ничего и не надо?

-Ну так ведь не бывает.

-Почему? Рождается в королевской семье или у богача какого-нибудь сын, и наследует все состояние. А сам для этого, как ты выразился, и пальцем о палец не ударил.

-Но я-то в королевской семье не родился.

-А ты представь, – говорит Профессор Нарния.

Я попробовал – стало чуть грустно.

-Представил, – говорю.

-И как?

-Королевским принцем я от этого не стал.

Он снова залился смехом. Голова затряслась, и редкие клоки седых волос запрыгали.

-Вот почему я не люблю все эти «представления», толку от них – никакого, только смущают и сбивают с пути. Замечтаешься, а потом начнешь думать, что все это у тебя уже есть, а в итоге так и будешь сидеть с пустыми руками. Дерьмо это все.

-Значит, Чемберлен – не мечтатель и не романтик, а суровый реалист?

-Да нет же, – говорю. – Помечтать я люблю, даже очень. Просто выдумки с реальностью путать не хочу. Чтобы потом разочаровываться пришлось не так сильно.

-Интересно, интересно, – кивает Профессор Нарния. – А если это не выдумки?

-Это как? – спрашиваю.

-Да вот так. Я ведь на полном серьезнее спрашивал.

-Нет, – качаю я головой. – Нет. Нету у меня ничего такого, нет – и не будет.

-Не веришь ты в себя, Чем.

-Просто знаю я себя лучше чем кого.

-А если сильно-сильно постараешься?

-В том-то все и дело, – вздыхаю я, и закурил новую сигарету. – Не постараюсь. Не получится постараться. Не умею я, не смогу себя заставить, преодолеть.

-Это с чего ты так взял? – удивляется Профессор Нарния. – Ты, Чем, еще очень молод, у тебя вся жизнь впереди – столько времени и никто не торопит.

-Вот об этом я и говорю. Будь все так просто – на земле бы уже царил рай и процветание. Но нет ничего этого, а почему? Потому что все верят в равенство! – изрекаю я. Затянулся, выдохнул струю дыма.

-Ты продолжай, продолжай…

-Потому что все верят в себя, верят во что-то, – говорю. – Верят, что все у них получится, стоит лишь постараться. И они тоже добьются всего, станут такими же знаменитыми, успешными и богатыми. Вот никто и не старается. Только думают и говорят об этом. А раз подумал, представил, помечтал – то и делать уже незачем. И так – всюду и во всем. Считают, будто это уже у них в кармане – только достань и играйся. А карман-то пуст. Потому что все это просто самообман. Люди всегда обманывали себя и только тем и довольствовались. А я во все это не верю.

-Интересные у тебя мысли, – отвечает Профессор Нарния.

-Да старые они. Скучные и неинтересные – всем и так все понятно, а толку – никакого. Все думают, будто знают что-то или все знают, только истину о жизни и говорят, все эти красивые фразы, высказывания. А что они делают с этой истиной? Да ничего. Потому что не нужно им ничего это на самом деле. Казаться и выглядеть для них важнее.

-Даже если банальные, но мысли у тебя разумные.

-А у них, может, еще разумнее. Только никаких проблем это не решает.

-Да уж. Создал ты ситуацию.

-Это не я создал. Просто так оно все и есть, сколько не говори.

-А если, я скажу, – говорит Профессор Нарния, – все, что у меня сейчас – это просто удача. Мне улыбнулась удача – и я получил все это. А сейчас тебе улыбнулась удача – я отдаю все это в твои руки.

-Нет, Док, – качаю головой я, и затушил сигарету в пепельнице. – Так не получится. И вы это знаете.

-Это почему? – удивляется он.

-Потому что даже удачу – нужно суметь поймать.

И я улыбнулся ему – так по-глупому и по-дурацки, широко и во весь рот.

-Интересный ты парень, Чем! – смеется Профессор Нарния. – Этим мне и нравишься.

-Да обыкновенный зануда со скучными мыслями, который думает, что в чем-то может разобраться.

-Молод ты еще. И в себя не веришь, и в людей, и занудой считаешь… А вот скажи, Чем, жизнью своей ты доволен?

-Наверно.

-Это как, сам не знаешь?

Я задумался.

-Не особо доволен, если честно. Хотя с другой стороны – изменить что-то тоже не особо пытаюсь.

-Но от дармовых благ и богатств – отказываешься?

-Отказываюсь, – соглашаюсь я, вздохнув.

-Как ты вообще живешь, Чем? – спрашивает Профессор Нарния.

-Приходится как-то.

-Да я не об этом. Какова вообще твоя жизнь?

-Наверно, на вкус – как битое стекло из лазурного заката.

Он нахмурился, сбил пепел с сигары в пепельницу.

-Ну… – я снова закурил. – Утром я ухожу на работу. До вечера вожусь на судне с рыбаками, потом возвращаюсь домой. Ставлю какую-нибудь грустную музыку, пью пиво или виски, читаю книги. Иногда хожу в кинотеатр – но фильмы я не особо люблю. Так и проходит день за днем.

-А девушки?

-Встречаюсь иногда. Но они все какие-то слишком глупые, слишком взбалмошные и зациклены только на себе.

-Для парня твоих лет на удивление скучное времяпровождение. Прямо старик какой-то.

Я пожал плечами и беззлобно оскалился.

-Каким бы ни было – оно мое, Док. Все безраздельно.

-И работать нравится?

-На удивление, да. А разонравится – найду что другое, или буду бездельничать.

-Ах, да, – говорит Профессор Нарния, сверля меня глазками из-под очков. – У меня ведь есть для тебя кое-что, Чем. Не забыл еще? Так вот, с сегодняшнего дня тебе больше не придется работать.

Я подумал: он решил запихнуть меня в психушку.

Как выяснилось: я не ошибся, просто недооценил изобретательность Профессора Нарнии. Мы вышли на вертолетную площадку, нацепив каждый по бейсбольной перчатке, побросать мяч – ебнутому старику вздумалось поразмяться.

Бейсбол Профессор Нарния любил почему-то. До безумия просто. Он многие вещи любил почему-то и многие не любил, тоже не пойми почему. Бейсбол мне нравился, только я в нем нихрена на понимал. Знал, что есть бэттеры, кетчеры, базы, очки, иннинги, и все прочее, но в суть игры все равно не врубался. Наверно, я был слишком туп для бейсбола. Как и для многих других вещей, в прочем.

Вертолетное поле представляло огромную зеленую лужайку сбоку от особняка старикашки. Туда садились черные вертолеты, стояли, сминая траву, потом улетали куда-то в неизвестность. Трава же приобретала изначальную форму. И вот, мы стали в отдалении друг от друга и начали перебрасываться мячом. Как обычно, в такое время, старик включил старенький патефон. И поставил одну из тысячи пластинок, которые я мог величать не иначе как: «Собрание тысячи и миллиона чудовищных рассуждений Профессора Нарния. Концерт две тысячи семьдесят шестой». Или миллиард одиннадцатый. Не важно.

Кузнечики в зеленом море вешались на травинках, а я бросал мяч, ловил и слушал. Вещи старикашка с белыми клочьями говорил не безынтересные (хотя раз на раз не приходился), простирая темы разговоров на совершенно необъятные просторы, от плоскогубцев до космических коров, как и любой нормальный человек. С ним, как и с любым нормальным человеком, в какой-то момент хотелось прервать беседу и остаться в одиночестве. Я только никогда не мог понять: зачем он вываливает на меня всю эту груду информации?..

-Касательно темы твоих недавних высказываний, – потрескивает пластинка во рту Профессора Нарнии. – Мир по такой системе можно разделить на два типа людей. Мир всегда можно разделить на части, в зависимости от системы, а их до жути много таких, делящих, а вот какой-то одной, что собрала бы все эти кусочки обратно в целостный мир, так до сих пор и нет. Потому что вещей слишком много, много людей, мыслей, желаний, мозгов, всего-всего-всего, они просто необъятны, вот и не получается. Но главная здесь шутка в том, что собирать весь мир в единое целое, собственно, и не зачем!

Он довольно заулыбался и резво подскочив, словил в перчатку мою «свечку».

-Но это ты и так знаешь. Банальщина нуднющая, даже повторять лишний раз скучно, – такие фразы у Профессора Нарнии завершали почти каждое высказывание. То ли он все вещи на свете считал банальщиной нуднющей, то ли был слишком высокого мнения о моих знаниях. Я склонялся к первому, потому что иначе бы выходило, что я его обманывал, хотя он сам обманывался на мой счет, но разочаровывать старикашку я не хотел. Жалко мне его не было, не тот он человек, чтобы заслуживать жалость, но под скрежет этих бесчисленных пластинок я становился жутко сентиментальным и проникался к старику неподдельным сочувствием.

-Угу, – киваю, словив его подачу. Мол: да, да, знаю конечно.

-Так вот. Есть люди те, которые «делают», и те, которые «не делают». С первыми вроде бы все понятно. Они становятся великими, потрясают мир, создают шедевры, завоевывают империи, им поклоняются и почитают, восхищаются. Они движут мир. Резкими толчками, импульсами, выталкивают его вперед на целые десятилетия, а то и столетия. Они – эволюция, прогресс, революция, гении, творцы, одиночки, злодеи. Все они сильные, волевые люди, целеустремленные, амбициозные, что говорится: «с горящими глазами и голой грудью». – Где так говориться, и тем более про кого, я не знал. – Это первый тип людей. Или сорт, если представить все это как виноград. Остальные люди – и их большинство – люди второго сорта. Их влияние на мир невелико, настолько, что проходит незамеченным, как и сами они уходят, незамеченные и их жизни пропадают в безызвестности, они сменяют друг друга, выныривая из небытия и уходя туда же. Они поддерживают мир. Этакая статичная сила, вроде незаметная и как будто играющая скверную роль, но на деле – такую же немаловажную. Они все, конечно, просто шестеренки, маленькие и незаметные, просто выполняющие требующую от них функцию, но, тем не менее, без них эта машина двигаться не будет, заглохнет, заржавеет и канет в небытие. И вот мы решили, что вроде бы они все равнозначны, а это значит – гармония, мир, просто чудеса! Даже делить и не зачем, если вес один и тот же. Но между этими двумя типами – громадная пропасть.

Дул приятный ветерок. Чуть в стороне мертвыми тушами стояли два черных вертолета, молчаливых, глухих, как заснувшие стоя слоны. Профессор Нарния прыгал все в том же дорогущем сюртуке и очках, только сигара осталась одиночествовать в кабинете. Я повернул бейсболку козырьком назад.

-Вот и что получается? Вроде бы равенство, равенство, все одинаковы, да вот только несправедливость все равно возникает. А почему? Потому что одна жизнь человека сорта «делает» равна только большой-большой кучи жизней людей «не делает». Потому что его заменить не так-то просто. А это почему? Потому что, как ты сам говорил, хоть теория, что каждый человек способен сделать все, звучит красиво и вроде бы верно, но на деле – не работает. Потому что мы заранее разделили людей на два типа. И, хотя они и могут «переходить» из одного типа в другой, но не может весь второй сорт стать первым. А вот первый сорт может по-настоящему исчезнуть. И именно вот это уже будет – истинная несправедливость. А ты, Чем, что об этом думаешь?

-Да ничего не думаю, – признаюсь я.

-А вот подумай.

-Ну…

Мяч шлепнул в перчатку. Передачи шли мощные и прямые, мы бросали как настоящие питчеры, и это было красиво, здорово было. Только пластинка не подходящая. Я бы выбрал что-нибудь в духе «The Rolling Stones», только патефон старика такое не осилит.

-Думаю, все зависит от самого человека. Нужно ли ему это или нет, чего он вообще хочет. Какую жизнь для себя выбирает. Кем хочет быть. Каким человеком. Какие цели перед собой ставит, куда стремиться, какую мечту выберет. Как хочет жить, в общем.

-Милый Чем, – усмехается Профессор Нарния. – Все же ты действительно мечтатель, хоть у тебя и весьма разумные мысли и мнения для твоего возраста. Все люди хотят одного, и тебе это вполне известно. Этот мир весьма ограничен, и из списка предоставленных возможностей люди желают выбрать себе только счастливое и безбедное существование, не опороченное при этом скукой. Как ни банально, они предпочитают стать винтиками огромного механизма, чем смотрителями и ремонтниками.

-Но вы же сами сказали, что это одно и то же.

-В условиях, при которых не приходится ничем жертвовать, так оно, возможно и есть. Но тот почет, опека и возможность влиять на судьбы людей и мир, даже в спокойное время никуда не уходит. Это большая привилегия. Большие возможности, сама суть. И ведь это не только в мировых масштабах, оно пронизывает всю жизнь человека, все его бытие. Всю историю мира, всю вселенную можно разбить на две составляющие: что в ней происходит и то, что в ней не происходит. Случившееся и не случившееся. Жизнь человека так же состоит из того, что он делает и того, что не делает. Конечно, остаются мысли, отсюда вытекают всевозможные фантазии на тему «что, если бы я сделал», «что могло бы происходить», идеи о различных мирах и параллельных вселенных, развилках, пускающих мир по другим рельсам, при этом доводящиеся до изменения любыми незначительными факторами, но это не существенно. Важно то, что все это – лишь сожаления об упущенном, тоска о не сделанном, выливающаяся в утешающие грезы. Понимаешь, Чем?

-Кажется, да.

Нихера я не просекал к чему все это, но, как всегда, не стал огорчать старика и запульнул в него хорошенькую подачу. Он бодро взял мяч, продолжая скрипеть:

-Делая, неважно что, человек берет власть над собой и своей судьбой. Определяет ее. Это более выгодно, но и более сложно. Гораздо проще не делать ничего. Все это ты знаешь, об этом ты и говорил, сам же видишь, что творится в мире. Большинство людей сидят над куском глины и представляют, что лепят статуи, вместо того, чтобы действительно лепить их. Их жизни жалкие и пустые, полные страха и упущенных возможностей, бездарно потраченные. Они мне не интересны. В то время как люди делающие, берущие власть над собой и своей судьбой, вот они представляют для меня интерес.

Профессор Нарния умолк. Уши заполнили мелодии тишины и мира, шелест травы и ветра, одежды, свист мяча, шлепки, топот ног, тяжелое дыхание. Старик, очевидно, ждал, что я что-то скажу на всю эту отповедь.

-Я по таким критериям свое отношение к людям не определяю, – наконец решаю высказаться я.

Старый пердун только кивнул. Сила его подачи болью отозвалась в кисти. Я же говорил: козлина тот еще.

-Вот скажи мне, Чем, – спрашивает Профессор Нарния, прищурившись, – ты себя к какому типу людей относишь?

-Ко второму.

-А я уверен, что ты – первого, – говорит старик.

-Тут я с вами не соглашусь, Док, – говорю. – И все факты на лицо. Моя жизнь такая же незначительная и легко заменимая. Я не пытаюсь исправить свое положение и довольствуюсь малым. И мои амбиции не простираются до поднятия своей значимости на мировую величину. А уж сколько шансов я упустил, потерял – не счесть. Так что на вопрос «Являюсь ли я второсортным мешком дерьма?» ответ будет однозначно «Да».

-Однако, не смотря на такое низкое мнение о себе, ты способен делать вещи, на которые большинство людей никогда не решится.

-Я просто проебываю свою жизнь, Док. Возможно, это называется фатализмом.

-Как всегда интересно, Чем. А если, – пристально стрельнул в меня глазами Профессор Нарния, – я докажу тебе, что ты заблуждаешься?

-Да как же? – удивляюсь.

-Давай-ка прервемся.

Профессор Нарния оставил мяч в своей рукавице и пошел к застывшим черным слонам. Я последовал за ним. Откатив дверь вертолета, он влез на сидение пилота, стащил рукавицу и аккуратно положил на приборную панель. Я занял место второго пилота. Профессор Нарния достал портсигар, извлек длинную сигарету и закурил. Я засмолил свою.

-Видишь ли, какое дело, Чем, – произнес Профессор Нарния. – Среди людей первого сорта, в особенности тех, кто обладает наибольшими возможностями для изменения мира, бытует своего рода нерешительность. Я зову это страхом, хотя большинство (в достаточной мере справедливо) величают это ответственностью. Когда кто-либо обладает возможностью коренным образом изменить судьбу мира, вступают в силу сомнения. Определенные вопросы этики, морали, гуманизма и человечности. В итоге, мало кто действительно способен на это решиться.

-Но это ведь закономерно, – говорю.

-Пожалуй, – соглашается старик. – Вот только настоящих ученых все это мало волнует. Ими движет интерес, и он превыше всего. Даже если это приведет к краху человечества и тотальному уничтожению. Таких называют злыми гениями и безумцами. Сейчас они почти все стали динозаврами. Но проблема совсем не в них. Проблема как раз таки в людях второго сорта. Они жутко негодуют и требуют смерти преступников лишь потому, что у самих души не хватает преступить закон. Вот и обрушиваются на тех, у кого смелости хватило. А в душе восхищаются. Такие дела, мой мальчик.

Я все не мог смекнуть, каким образом это что-то доказывает.

-Они бояться радикальных перемен в мире, потому что это может разрушить их крошечные уютные мирки, в которые они себя загнали и выбросить в реальность. Заставить двигаться, бороться и, наконец, жить. Перемены для них – чума. Они не хотят ни думать, ни видеть, что происходит на самом деле, ни тем более знать. Все это ты и сам понимаешь.

Профессор Нарния выдохнул дым и разгладил складку на сюртуке.

-Большое отличие тебя от них, Чем, что ты понимаешь – все это ничего не стоит. Каким бы ни был облик этого мира, по-настоящему важные вещи останутся прежними. Любовь, искренность, ненависть, эгоизм, человеческая душа – как бы банально ни звучало, свою суть эти вещи от этого не теряют. Сменятся лишь декорации.

Я кивнул, внимая. Но к чему старый шизик вел эту херню так понять и не смог.

-Твоя наивность заключается лишь в том, Чем, что с этими важными вещами ты экспериментировать не начнешь. Или я не прав?

-Чертовски правы, Док.

-Ты юн и полон романтизма, Чем. Хотя именно с этими важными вещами люди в своей повседневности и играются, причем как угодно. К тому же ты не ученый. Тебе не ведомо это любопытство, эта все подчиняющая жажда узнать, – Профессор Нарния стиснул кулак, весь напрягшись, даже морщины напряглись. Шизанутый он был. – Понадобись тебе изменить лицо человечества, общества или человека – ты бы сделал это, чего б оно не стоило, не раздумывая, на какие жертвы пришлось бы пойти. Ты отринул бы всю мораль и человечность и не терзал себя раздумьями правильно ли это и есть ли у тебя право так поступать. И это то, что роднит нас, Чем.

-Вы так убежденно об этом говорите, Док, но ведь вы не знаете наверняка. Да я и сам не знаю. Это просто еще одни пустые разговоры.

-Но ты бы ведь сделал это, Чем?

Я вздохнул.

-Это все потому, что мне похуй, Док. Мне плевать на весь мир, но на себя наплевать гораздо больше. Для меня все эти вещи просто ничего не стоят.

-Причины не важны, – говорит Профессор Нарния. – Важен сам факт. Что важнее: причина, по которой существует вселенная или само ее существование?

-Да мне-то все равно, – вздыхаю. – Я со своим существованием никак не разберусь.

-Вот поэтому-то, я и уверен, что ты, мой дорогой Чемберлен, – человек «делающий».

Каким образом курица пришла в Сан-Франциско – я так и не догнал.

-И что же с того, Док? – спрашиваю.

-А то, – неожиданно довольно сообщает Профессор Нарния. – Что ты – именно тот единственный, чья жизнь важнее существования всего мира!

Психбольница ждала за поворотом.

Я засмеялся. Казалось, Профессор Нарния хорошо пошутил. И мы отлично посмеялись над этим, только смех его был самым мощным. Наутро этого ебнутого старика нашли повесившимся на лопасти вертолета. Последними его словами было: «В мире не существует банальности. Банальными могут быть лишь наши мысли и представления о нем». Очередная тягомотина.

Я не сильно скорбел по поводу смерти Профессора Нарнии. Мне было не до того: в ночь перед кончиной старый уебок написал завещание.