Сцена 14. Депрессия.

ОСМОЛОВСКИЙ валяется на диване, читает. Заходит ПИМЕНОВ.

ПИМЕНОВ: Толь, у тебя че-то дверь открыта.

ОСМОЛОВСКИЙ: А, замок сломался. (привстает, чтобы поздороваться, ложится снова).

ПИМЕНОВ: А че с телефоном?

ОСМОЛОВСКИЙ: За неуплату давно отключили. Я ж с алкашами живу. За телефон, как ты понимаешь, они не платят, вот телефон и отобрали, вообще.

ПИМЕНОВ: Я же тебе на ту штуку… забыл, как называется, сообщения оставлял.

ОСМОЛОВСКИЙ: Пейджер… А-а… я спал.

ПИМЕНОВ: Три дня?

ОСМОЛОВСКИЙ: Неохота было. Это надо идти на улицу, к таксофону. Не хочется.

ПИМЕНОВ: Тебе что неинтересно узнать, что происходит?

ОСМОЛОВСКИЙ: Наоборот. Из-за того, что я слишком хорошо знаю, что происходит...

ПИМЕНОВ: Но это еще не конец, Толь. Нам надо просто собраться, мобилизовать наши силы.

ОСМОЛОВСКИЙ: Ну да, не конец. Радеки распались. Мы все попали под серьезный фсбшный колпак. Выгляни в окно.

Пименов выглядывает.

ПИМЕНОВ: Ну и?

ОСМОЛОВСКИЙ: Мужика на лавочке видишь?

ПИМЕНОВ: Где? Ну вон какой-то алкаш… Сидит, киряет.

ОСМОЛОВСКИЙ: Это не алкаш, это человек, который пасет меня уже неделю.

ПИМЕНОВ: Неделю?!

ОСМОЛОВСКИЙ: Да, куда бы я не вышел, ходит за мной по пятам.

ПИМЕНОВ: В смысле, ходит?

ОСМОЛОВСКИЙ: А вот так, тупо ходит. И даже не скрывается.

ПИМЕНОВ: Ну это же прямо акция, как у дадаистов!

ОСМОЛОВСКИЙ: А ты думаешь, в ФСБ идиоты совсем сидят? Они все приемы и дадаистские, и сюрреалистические на вооружение взяли. Неделю за тобой ходит человек, разве что в квартиру не заходит. Ты выходишь, а он на лестничной площадке стоит, ждет. Утром, днем, вечером и ночью. А ты спрашиваешь, почему я из дома не выхожу.

ПИМЕНОВ: Так это же круто, Толь! Это же то, что мы хотели! Если ФСБ пошло на такие жесты, то самое время нам эту игру поддержать. Устроить в ответ реальное «веселое сопротивление»!

ОСМОЛОВСКИЙ: Ага, вон Авдей уже довеселился. Вряд ли он когда-нибудь сюда вернется…

ПИМЕНОВ: А что, без Авдея никак?

ОСМОЛОВСКИЙ: Ты не понимаешь, Авдей был очень важным. Сорок процентов всех планов концентрировались на нем. Общение с активом и другие вещи. Он более прагматичный и реалистичный, чем я. Вон, почитай письмо…

ПИМЕНОВ (берет письмо со стола): Авдей написал? Из Чехии?

ОСМОЛОВСКИЙ: Жена его. Из лагеря для беженцев…

ПИМЕНОВ (читает): «Авдей стал худой и несчастный. Бросил антидепрессанты (пока), жив надеждой на будущие проекты... А вообще пиздец, просто пиздец. Чешского мы не знаем, какой-нибудь работы без обмана найти трудно... Погибнуть здесь очень просто, тем более что у нас статус беженцев, презираемых здесь людей. Я картинки рисую, пастели. А Авдей здесь никто. Его знают как художника из Москвы – не больше. Историю с иконами рассматривают как «русский казус». Полная непонятка, никому он здесь не нужен. Вам из Москвы ситуация видится искаженно, мы не в России, мы на Западе. Да еще и не в лучшей его стране. Здесь все страшные националисты и патриоты, если выставка – только с участием чехов. Авдей сейчас дружит с главным чешским анархистом, который живет в сквоте без воды и туалета. Вот и делает с ним дела…»

(длинная пауза) Я готов этим заниматься. Я готов заменить Авдея.

ОСМОЛОВСКИЙ (с недоверием): Ты?

ПИМЕНОВ: Главное не прекращать, не останавливаться. Нам сейчас особенно важно показать нашу силу.

ОСМОЛОВСКИЙ: Какую силу? За нами никто не стоит, кроме нас самих.

ПИМЕНОВ: Ну а что ты предлагаешь, сопли распускать? А ничего, что у нас тут активистов избивают? Подкараулили наших в подъезде, серьезно отмутузили.

ОСМОЛОВСКИЙ: Кого?!

ПИМЕНОВ: Моделя, жену его, еще какого-то парня. Эх, жалко меня не было. ОСМОЛОВСКИЙ: Ну вот, совсем всё гадостным становится.

ПИМЕНОВ: Не то слово! Причем избили серьезно, с такими синяками, что вряд ли они смогут в ближайшее время показаться на публике…

ОСМОЛОВСКИЙ: А когда радеков со стикерами взяли? Я думал, закроют…

ПИМЕНОВ: Ну отпустили же?

ОСМОЛОВСКИЙ: Толку-то? Где они сейчас? Рано как-то за нас взялись…

ПИМЕНОВ: Да в самый раз! Ты что не понимаешь, это же проверка! Они пытаются понять, на что мы способны. Как сильно мы готовы сопротивляться

Нам надо придумать, как противостоять этому наезду.

ОСМОЛОВСКИЙ: Придумывать особо нечего. Ты же в курсе действий террористических организаций… ты же этого хочешь, да?

ПИМЕНОВ: А что нам остается?

ОСМОЛОВСКИЙ: Играть в свою игру.

ПИМЕНОВ: Ну не знаю, Толь… Как вариант, у меня есть идея действий эшелонами. Действуют по 3-4 активиста в одной акции. Как засветятся в каком-нибудь перформансе, сразу уходят на задний план, чтобы не было рецидива.

ОСМОЛОВСКИЙ: Это перебор. Это уже какая-то профессиональная подпольная деятельность. Нам тогда надо переквалифицироваться в диссидентов-революционеров.

ПИМЕНОВ: А мы сейчас кто, Толь? Мы художники? Или мы – реальные политические деятели?

ОСМОЛОВСКИЙ: Ты вообще, поэт.

ПИМЕНОВ: Я – революционер!

ОСМОЛОВСКИЙ: Раз ты революционер, то должен знать, что, сражаясь с КГБ, мы сами превратимся в КГБ.

(Пауза)

Вспомни, пожалуйста, «Баррикаду», которую мы сделали. Мы сделали то, что невозможно представить сегодня. Это то, что мы должны делать – заниматься созданием Иного.

(Пауза. Обращается в зал).

Нам надо решить – будем ли мы продолжать?