Восьмидесятые 6 страница

— О господи! — Кейт запрыгала от радости. — Ты станешь настоящей звездой! Я всегда это знала, жду не дождусь… — Она вдруг запнулась, и улыбка ее погасла.

— Чего ты ждешь?

— А как же Чад?

Талли почувствовала, как болезненно сжалось сердце. Ей хотелось бы сделать вид, что она все мучительно взвешивает, прежде чем принять решение. Но она знала правду, и Кейт знала ее не хуже.

— Ты станешь звездой первой величины, — сказала Кейт. — Чад поймет.

Кейт, сидевшая за рулем машины Талли, старалась целиком сосредоточиться на дороге, но это было непросто. С того самого момента, как она забрала подругу после собеседования, Талли продолжала говорить, воскрешая в памяти Кейти детские мечты.

— Мы на правильном пути, Кейти. Как только меня сделают ведущей, я заставлю их взять тебя репортером.

Кейт понимала, что пора нажать на тормоза, то есть положить конец этой идее об их совместном будущем. Она устала следовать за Талли, и, кроме того, ей не хотелось бросать свою работу. На этот раз у нее была очень веская причина хотеть остаться на прежнем месте — Джонни.

Кейти чувствовала себя жалкой, но ничего не могла с собой поделать. Джонни не любил ее. Но она продолжала надеться, что с уходом Талли у нее хотя бы появится шанс.

Это, возможно, было просто нелепо, но мысли ее крутились вокруг Джонни, а вовсе не вокруг телевидения. И она никому не могла в этом признаться. Двадцатипятилетняя женщина с университетским образованием, по всеобщему мнению, должна мечтать о повышении зарплаты, о карьерном росте, о своем месте на социальной лестнице и о том, чтобы стремиться занять верхнюю ступеньку этой лестницы. Замужества следовало избегать лет до тридцати — для мужа и детей всегда найдется время. Нельзя жертвовать собой ради них.

А что, если хочешь иметь мужа и детей больше, чем стать успешной, но одинокой? Об этом предпочитали не говорить. Талли, например, только посмеялась бы над Кейт и сказала бы, что она отстала от времени, застряв в пятидесятых годах. И даже ее мать сказала бы, что Кейт не права, и обязательно добавила: в будущем ты об этом пожалеешь. Она повторила бы слова, красующиеся на каждой странице журналов для женщин, о том, что быть просто матерью означает впустую растрачивать свои способности. Ее мама сама не замечает, какой печальной выглядит, говоря обо всем этом, словно вся ее жизнь прожита зря.

— Эй, ты пропустила поворот!

— О, прости! — Кейт свернула на следующем повороте и подъехала к дому Чада с другой стороны. — Я подожду тебя в машине. У меня с собой недочитанный «Талисман».

Талли не открывала дверь, медлила.

— Он, надеюсь, поймет, почему я не могу выйти за него замуж. Он ведь знает, как работа важна для меня.

— Разумеется, он знает, — согласилась Кейт.

— Пожелай мне удачи.

— Я всегда желаю тебе удачи.

Талли вышла из машины и направилась к входной двери.

Кейт достала книжку в мягкой обложке и погрузилась в чтение. Когда она оторвалась от книги, то увидела, что идет дождь.

Талли следовало бы выйти и сказать Кейти, чтобы ехала домой, потому что она остается на ночь у Чада. Кейт отложила книгу и вышла из машины. По бетонной дорожке она подошла к дому и постучала. Потом толкнула незапертую дверь и вошла.

Талли сидела на полу перед камином в пустой гостиной и плакала. Она молча протянула подруге листок бумаги, закапанный слезами.

— Прочти.

Кейт присела на корточки и поднесла к глазам листок, исписанный четким крупным почерком.

«Дорогая Талли!

Мне все известно о твоей новой работе, это я порекомендовал тебя им. Я горжусь тобой, малышка, я уверен, что ты с этим справишься.

Когда я согласился на работу в Вандербилде, я знал, что это означает для нас. Я надеялся, но в душе я знал.

Ты многого хочешь от этого мира, Талли. А я… я хочу только тебя.

Выходит, что мы не очень подходим друг другу.

Но запомни главное: я всегда буду тебя любить.

Устрой настоящий переполох в этом мире!»

Подписано было просто «Ч».

— Я думала, он меня любит, — сказала Талли, когда Кейт вернула ей письмо.

— Судя по написанному, так оно и есть.

— Тогда почему он меня бросил?

Кейт встревоженно посмотрела на подругу, услышав в словах Талли отзвуки всех тех страданий, которые той пришлось пережить, когда ее бросала мать.

— А ты говорила ему когда-нибудь, что любишь?

— Я не могла.

— Тогда, может быть, ты его все-таки не любишь?

— А может быть, все-таки люблю? — со вздохом произнесла Талли. — Просто в это так чертовски трудно поверить.

Все-таки они были разными. Кейт безоговорочно верила в любовь всем своим сердцем, но, к сожалению, влюбилась в мужчину, который не подозревал о ее чувствах.

— Ну да, главное — карьера. А для брака и семьи время всегда найдется.

— Ну да, когда я сделаю карьеру. Надеюсь, кто-нибудь и тогда меня полюбит.

— Тебя будет любить весь мир.

Но позже, уже после того как Талли произнесла: «ну и черт с ним!» и рассмеялась, пожалуй, слишком нервно, Кейт все прокручивала в памяти слова Талли про любовь.

Если и вправду в один прекрасный день Талли полюбит весь мир, вдруг ей и этого окажется мало?

Талли успела забыть, какой долгой и одинокой может быть ночь. Чад так долго был ее защитой, ее безопасной гаванью. Рядом с ним она стала мирно спать всю ночь, спокойно дыша и видя во сне только радужные картины будущего. А поскольку он любил ее, Талли спокойно спала и в своей постели в те ночи, которые они проводили не вместе, успокоенная мыслью, что может в любой момент отправиться к нему.

Откинув одеяло, Талли встала с кровати и бросила взгляд на стоявший на тумбочке будильник. Было всего два часа ночи.

Ночь была именно такой, как она ее определила, — долгой и одинокой.

В кухне Талли поставила на огонь чайник и стала ждать, когда закипит вода.

Может быть, она совершила ошибку, может быть, та пустота, которую она сейчас ощущает, и есть любовь? При той жизни, которая у нее была, нет ничего удивительного, что на негативные эмоции она реагировала быстрее, чем на позитивные. Но если даже она и любит Чада, что это меняет? Как ей следует поступить? Поехать за ним в Теннесси, осесть в университетском городке и стать миссис Уили? Но как она тогда сумеет стать новой Джин Энерсен или Джессикой Сэвич?

Она достала из кухонного шкафчика большую чашку с логотипом телестудии и налила себе чаю, затем отправилась в гостиную и уселась на диван, поджав под себя ноги и пытаясь согреть руки о теплый фарфор. Талли закрыла глаза и попыталась ни о чем не думать.

— Не спится?

Подняв глаза, Талли увидела Кейт, стоявшую на пороге своей спальни во фланелевой ночнушке, которую она носила уже не один год. Талли обычно дразнила подругу, говоря, что та выглядит как член телевизионной семейки Уолтонов, но сегодня ей было даже приятно видеть на подруге эту хорошо знакомую рубашку. Просто удивительно, как может какая-то заурядная вещь напомнить многое: проведенные вместе годы, вечеринки с ночевкой, эксперименты с макияжем, завтраки с просмотром мультиков по субботам.

— Извини, если я тебя разбудила.

— Ты топала, как слон. Там осталась еще вода?

— Чайник на плите.

Кейт сходила в кухню и вернулась с чашкой чая и коробкой воздушной кукурузы в сахарной глазури. Бросив коробку подруге, она присела, внимательно глядя на Талли, бессильно привалившуюся к спинке дивана.

— Ты в порядке?

— Чертовски болит плечо.

— Когда ты последний раз пила обезболивающее?

— Ты права, я пропустила время.

Кейт поставила чашку, сходила в ванную и вернулась с таблеткой перкодана и стаканом воды.

Талли выпила таблетку.

— А теперь, — сказала Кейт, снова садясь на место, — не хочешь ли поговорить о том, что у тебя не так?

— Нет.

— Решайся, Талли. Я знаю, ты думаешь о Чаде и сомневаешься, правильно ли поступила.

— В этом главная проблема давней дружбы — подруги, с которыми дружишь вечно, слишком много знают.

— Может быть.

— Но что мы с тобой вообще знаем о любви?

На лице Кейт появилось то самое сострадательное выражение, которое так ненавидела Талли, — слишком оно было близко к жалости.

— Я знаю о любви, — сказала тихо Кейт. — Может быть, не о том, как влюбить в себя кого-то или как быть любимой, но я знаю, что такое любить человека и как от этого может быть больно. Я думаю, если бы ты действительно любила Чада, ты бы не сомневалась и сейчас была бы уже в Теннесси. Во всяком случае, если бы я кого-то любила, я бы знала об этом.

— Для тебя есть только черное и белое. Как тебе удается всегда знать, чего ты хочешь?

— Ты тоже всегда знаешь, чего хочешь, Талли. И всегда знала.

— Итак, мне не удалось влюбиться. Это моя плата за успех — всегда быть одинокой?

— Почему же? Ты можешь влюбиться, тебе просто надо разрешить себе это.

Слова эти должны были утешить Талли, вселить в нее надежду, но именно сейчас она была не в состоянии испытывать оптимизм. А от слов Кейт она почему-то почувствовала себя еще более одинокой.

— Чего-то во мне не хватает, — удрученно произнесла она. — Наверное, мой отец первым это увидел. Он, должно быть, только посмотрел на меня и тут же сбежал. Мою любящую мамочку и обсуждать не стоит. Меня легко бросить. Почему так?

Кейт придвинулась к Талли. Так они часто сидели когда-то давно, в детстве на берегу реки Пилчук.

— С тобой все в порядке, Талли, — сказала она. — Совсем даже наоборот — тебя много, ты по-настоящему особенная, и если Чад не увидел этого или не смог подождать, пока ты будешь готова связать с ним свою жизнь, — значит, он не твой мужчина. Может быть, это нормально, когда встречаешься с мужчиной старше тебя. Он уже идет на посадку, в то время как ты только пошла на взлет.

— Да, в самом деле, я молода. Об этом я как-то забыла. Он должен был понять это и подождать меня. То есть я хочу сказать, если он действительно любил меня. Но как он мог меня бросить? Ты могла бы бросить того, кого любишь?

— Зависит от обстоятельств.

— От каких еще обстоятельств?

— Ну, если бы у меня была надежда, что он когда-нибудь полюбит меня в ответ…

— И сколько бы ты стала ждать?

— Долго.

От этих слов Талли вдруг стало легче впервые с тех пор, как она прочитала письмо от Чада.

— Знаешь, Кейт, я все-таки любила его. Наверное, это он не любил меня, по крайней мере достаточно.

Кейт нахмурилась:

— Но я ведь не это сказала.

— Почти то же самое. Мы слишком молоды, чтобы позволить связать себя любовью по рукам и ногам. И как я могла забыть об этом? — Талли обняла Кейт. — И что бы я без тебя делала?

Но позже, когда Талли, так и не заснув в эту ночь, лежала в постели, наблюдая за рассветом, ее собственные слова вернулись к ней, вновь причиняя боль. Ее легко бросить.

С того момента как Талли перешла на новую работу, Кейт наблюдала за жизнью подруги как бы с расстояния. Месяц за месяцем они жили каждая своей жизнью, и связывала их только общая квартира, которая к концу следующего лета перестала быть местом, где проходит их жизнь, и стала чем-то вроде перевалочного пункта. Талли работала семь дней в неделю по двенадцать часов. Но даже когда физически она находилась не на работе, она гонялась за темами для новых репортажей и разузнавала о героях прежних лет, стараясь изо всех сил сделать все, что угодно, чтобы лишний раз оказаться перед камерой.

Без Талли жизнь Кейт словно утратила контур, стала похожа на старый вытянутый свитер — никакая нежная стирка и правильная сушка не сделают его прежним. Мама постоянно повторяла ей, что пора перестать считать звезды в небе и начать с кем-нибудь встречаться и радоваться жизни, но как она могла это сделать, если ее совершенно не интересовали парни, которым нравилась она?

Талли подобными комплексами не страдала. Хотя она по-прежнему сокрушалась о Чаде, когда они с Кейт выпивали по ночам, это не мешало ей встречаться с парнями и даже приводить их домой. Кейт еще ни разу не видела, чтобы один и тот же молодой человек выходил из спальни ее подруги дважды. Если верить Талли, все шло по плану. Она не желала влюбляться. По крайней мере, так она говорила. Возвращаясь мыслями к прошлому, Талли сама начала верить в то, что отчаянно любила Чада, так сильно, что ни один мужчина все равно не может с ним сравниться. Но, как видно, не настолько сильно, чтобы позвонить ему или поехать в Теннесси. О чем ей и напоминала Кейт.

Честно говоря, Кейт уже устала от нетрезвых излияний подруги по поводу всепоглощающей любви, которую та якобы испытывала к Чаду Уили.

Кейт знала, что такое любовь. Знала, как она может перевернуть всю твою жизнь, иссушить твое сердце. Неразделенная любовь была тяжелым, болезненным испытанием. Целыми днями, неделя за неделей, Кейт двигалась, словно планета-спутник, вдоль орбиты Джонни, наблюдала за ним, хотела его, жаждала его любви в своем одиноком безмолвии.

После той долгой ночи в приемном покое больницы Кейт было решила, что у нее появилась надежда. Она чувствовала, что между ними словно раскрылась дверь, им легко было говорить друг с другом даже об очень важных вещах. Но тропинки, проложенные друг к другу ночью, стали невидимыми при свете дня. Кейт никогда не забыть выражения лица Джонни, когда им сообщили, что с Талли все будет в порядке. На нем было написано больше, чем просто облегчение.

И тогда он отстранился от нее.

А сейчас наступило ее время отстраниться от него. Пора было оставить мечты маленькой девочки в песочнице вместе с другими детскими игрушками и двигаться дальше. Джонни не любил ее, и ее надежды на то, что однажды все может измениться, — всего лишь бесплодные мечты.

Сегодня в офисе, стоя на пороге кабинета Джонни и ожидая, когда он соизволит ее заметить, Кейт приняла решение. Как только закончился ее рабочий день, она отправилась к киоску на Паблик-Маркет и скупила все местные газеты. Пока Талли шаталась по барам с очередным кавалером или работала допоздна, Кейт намеревалась в корне изменить свою жизнь.

И за кухонным столом за недоеденным обедом из картонных контейнеров, она открыла «Сиэтл таймс» и принялась читать объявления. И тут же нашла несколько интересных объявлений. Кейт потянулась за ручкой, чтобы обвести одно из них, и в этот момент дверь за ее спиной распахнулась.

На пороге стояла Талли, одетая в блузку, открывавшую одно плечо, и джинсы, заправленные в короткие сапожки, на бедрах — широкий ремень с крупной металлической пряжкой.

Волосы Талли были зачесаны наверх и собраны яркой заколкой «банан» над левым ухом. На шее висело несколько красочных распятий.

И разумеется, с ней был какой-то мужчина, и Талли буквально висела на нем.

— Привет, Кейти, — сказала она голосом, в котором явно угадывались три коктейля «Маргарита». — Ты только посмотри, кого я встретила.

Мужчина шагнул из темноты в комнату.

Джонни.

— Привет, Муларки, — сказал он, улыбаясь. — Талли хочет, чтобы ты пошла с нами потанцевать.

Кейт с преувеличенным вниманием сложила газету.

— Нет, спасибо.

— Пойдем же, Кейти! Вспомним старые времена, — сказала Талли. — Будем как три мушкетера.

— Не думаю.

Талли отпустила руку Джонни и, спотыкаясь, подошла к подруге.

— Пожалуйста, — попросила она. — У меня сегодня был плохой день. Ты нужна мне.

— Прекрати… — начала было Кейт.

Но Талли и не думала ее слушать.

— Мы пойдем в «Келлз».

— Ну давай же, Муларки, — подхватил Джонни, делая шаг в их сторону. — Будет весело.

И улыбался он так, что было просто невозможно сказать «нет», хотя Кейт отлично знала, что это была очень плохая идея — идти с ними.

— Хорошо, — сказала она. — Пойду оденусь.

Кейт ушла к себе в комнату, надела атласное синее платье с подплечниками и туго затянулась ремнем. Когда она вышла из комнаты, Джонни прижимал Талли к стене. Руки Джонни накрыли поднятые руки Талли, и он страстно целовал Талли.

— Я готова, — едва выговорила Кейт.

Талли вывернулась из-под Джонни и улыбнулась подруге.

— Отлично! — сказала она. — Будем танцевать рок-н-ролл.

Втроем, взяв друг друга под руки, они вышли из квартиры и пошли по пустой мощеной улице. В ирландском пабе «Келлз» они нашли небольшой столик поближе к танцплощадке.

Как только Джонни отправился за выпивкой, Кейт спросила подругу:

— И как это вы встретились?

Талли рассмеялась.

— Что я могу сказать? Мы встретились случайно после работы, когда я уже успела выпить пару коктейлей. Потом слово за слово, одно повлекло за собой другое. — Она вдруг внимательно посмотрела на Кейт. — Ты не возражаешь, если я с ним пересплю?

Вот оно! Талли даже не представляла, какой вопрос она задала. Кейт не сомневалась, что если она решится открыть подруге душу и скажет правду, то этот ужасный вечер быстро закончится. Талли сумеет отшить Джонни быстрее, чем проносится торнадо, и не станет объяснять ему, почему вдруг изменилось ее настроение.

Но что хорошего из этого выйдет? Кейт давно знала, как Джонни относится к Талли. Он был влюблен в ее подругу страстно и отчаянно, и, даже если он потеряет надежду на близость с Талли, он не воспылает любовью к Кейт. Так, может быть, настало время для решительных мер? Любовь Кейт перенесла многое, но если Джонни переспит с Талли, это положит ей конец.

Кейт заморгала часто-часто, молясь про себя, чтобы из глаз не потекли слезы.

— Подумай, Талли, ты ведь разумный человек.

— Ты уверена? Ты хочешь…

— Нет. Но Джонни неравнодушен к тебе, ты ведь знаешь это, правда? И ты можешь разбить ему сердце.

Талли только рассмеялась в ответ:

— Ох уж эти католические девушки! Для них нет ничего важнее заботы о ближнем.

Прежде чем Кейт успела что-то ответить, к столику вернулся Джонни с двумя «Маргаритами» и бутылкой пива. Поставив все это на стол, он взял Талли за руку и потянул ее на танцплощадку. Как только они влились в толпу, он обнял девушку и приник к ее губам.

Кейт протянула руку к бокалу. Она не представляла, что значит этот поцелуй для Талли, но отлично представляла, что он значит для Джонни. Мысли об этом словно пропитывали ее мозг ядом.

Следующие два часа Кейт сидела рядом с Джонни и Талли, напиваясь все сильнее и делая вид, что ей очень весело. А в это время что-то внутри умирало медленно и мучительно.

В какой-то момент этого ужасного вечера Талли отправилась в туалет и оставила Кейт и Джонни вдвоем. Кейт все пыталась придумать, что бы такое ему сказать, но у нее не хватало смелости даже посмотреть ему в глаза. Со своей копной вьющихся волос и пылавшим на щеках лихорадочным румянцем Джонни был так неотразимо сексуален, что у Кейт больно заныло в груди.

— Твоя подруга — это что-то особенное, — прервал молчание Джонни.

Оркестр у него за спиной начал исполнять собственную композицию.

— Я уже начал думать, что это никогда не случится между нами, — сказал Джонни, потягивая пиво и поглядывая на дверь в дамскую комнату, словно мог заставить Талли появиться на пороге одной только силой желания.

— Тебе следует быть осторожнее, — сказала Кейт слишком тихо, чтобы ее можно было услышать.

Она понимала, что ее слова могут приоткрыть завесу тайны над тем, что творилось в ее сердце, но ничего не могла с собой поделать. Может, Джонни и носит на работе маску циника, но в ту ночь в больнице Кейт увидела другого Джонни. Похоже, этот человек был неисправимым идеалистом. А как известно, самый ранимый человек — тот, кто искренне верит. Уж Кейт-то отлично знала это по собственному опыту.

Джонни наклонился к ней и переспросил:

— О чем это ты, Муларки?

Девушка покачала головой. Она ни за что не смогла бы повторить сказанное, тем более что Талли уже приближалась к их столику.

Ночью, лежа в постели и прислушиваясь к крикам и стонам, доносящимся из комнаты Талли, Кейт наконец дала волю слезам.

В следующие несколько месяцев после их вечеринки втроем в пабе «Келлз» настроение Джонни сильно изменилось, и это заметила не только Кейт. В город пришла осень, сделав его мрачным, и настроение в офисе было примерно такое же. Матт стал неразговорчив и словно не замечал никого вокруг, только протирал и перекладывал все время свое оборудование и записывал в блокнот данные о негативах. Кэрол, которую уговорили выйти на работу после ухода Талли, сидела в своем кабинете за закрытой дверью и ни с кем не разговаривала, даже спасибо не говорила, когда ей приносили кофе.

И никто ничего не говорил по поводу внешнего вида Джонни, хотя в последнее время казалось, что он с трудом встает утром с постели, чтобы отправиться на работу. Волосы у него отросли и вились в полном беспорядке. Он не брился по нескольку дней, и его борода росла темными клоками, щеки запали. Похоже было, что его совсем не волновало, во что и как он одет.

Первые несколько раз, когда Джонни приходил на работу в таком виде, все кудахтали вокруг него, точно наседки, выражая беспокойство. Джонни тихо, но твердо закрыл за собой дверь кабинета, заявив, что с ним все в порядке. Матт пытался что-то у него выяснить, начав с предложения дать покурить марихуаны и закончив заявлением, что он всегда под рукой, если Джонни захочется выговориться.

Кэрол тоже попыталась по-своему преодолеть оборонительный ров, которым окружил себя Джонни. Но и у нее ничего не получилось.

Единственным человеком, который не пытался ничего выяснять у Джонни, была Кейт. Да ей и незачем было это делать, — она отлично знала, в чем проблема. Талли.

Как раз сегодня утром за завтраком ее подруга сказала:

— Джонни продолжает названивать. Как ты думаешь, стоит мне с ним встречаться?

К счастью, вопрос оказался риторическим. Талли ответила на него сама:

— Мне вообще не нужны никакие постоянные отношения. Это было бы подобно смертельной инъекции. Я думала, Джонни это понимает.

Кейт склонилась над своим столом, делая вид, что записывает данные об их новой страховке. Джонни работал в своем кабинете за плотно закрытой дверью.

Впервые за много дней Кейт с Джонни были в офисе одни. Кэрол и Матт уехали на задание.

Кейт медленно встала и подошла к закрытой двери. Заходить к Джонни ей было незачем. Да и Джонни вряд ли бы вышел, даже если б здесь обвалился потолок. Но он страдал, и Кейт не могла этого вынести. Простояв так несколько минут, она решилась постучать.

— Заходи.

Кейт открыла дверь.

Джонни сидел, согнувшись за столом, и строчил что-то в своем блокноте. Волосы падали ему на лицо. Нетерпеливо отбросив со лба прядь, он поднял голову и взглянул на Кейт.

— Да, Муларки?

Кейт подошла к стоявшему в углу кабинета холодильнику и достала оттуда две бутылки пива «Генри Вайнхард». Открыв их, она протянула одну Джонни и присела на краешек его заваленного бумагами стола.

— Ты выглядишь как человек, идущий ко дну, — без предисловий выложила она.

— Что, так заметно?

— Заметно.

Джонни посмотрел на дверь:

— Мы одни?

— Матт и Кэрол уехали десять минут назад.

Джонни сделал большой глоток пива и откинулся на спинку стула.

— Она не отвечает на мои звонки.

— Я знаю.

— Я ничего не могу понять. Та ночь — наша с ней ночь — я думал…

— Ты хочешь знать правду?

— Я знаю правду.

Они долго сидели в полном молчании, потягивая пиво.

— Это чертовски ужасно — хотеть кого-то, кого ты не можешь иметь.

И Кейт поняла, услышав эти слова, что у нее никогда не было шансов с Джонни Райаном.

— Да, я знаю, — кивнула она и внимательно посмотрела на Джонни. Пора было — причем давно пора — оставить мечты об этом человеке и двигаться дальше.

— Прости меня, Джонни, — сказала она наконец, поднимаясь.

— За что ты просишь прощения?

Хотела бы она, чтобы у нее хватило духу ответить на этот вопрос, рассказать ему о своих чувствах, но не обо всем стоит говорить.

Сидя на неудобном стуле в незнакомом офисе, Кейт смотрела из окна на голое дерево и серое небо. А она даже не заметила, как последние желтые листья слетели с деревьев.

— Что ж, миз Муларки, у вас весьма внушительное резюме для девушки вашего возраста. Могу я поинтересоваться, почему вы решили сменить сферу деятельности и заняться рекламой?

Кейт старалась сохранить спокойствие. Она тщательно продумала свой наряд для этого визита: костюм из мягкой черной шерсти с белой блузкой, яркий шарф на шее. Ей казалось, что ее черный костюм потенциальный работодатель расценит как знак профессионализма.

— За те годы, что я занималась теленовостями, я кое-что узнала и о себе, и о мире, в котором живу. В новостях все надо делать быстро, все время двигаться с огромной скоростью, хватая на ходу факты. И я часто ловлю себя на том, что мне интереснее то, то будет после репортажа, а не сам репортаж. Я верю в перспективное мышление и долгосрочное планирование, хочу уделять внимание деталям, а не только ловить суть. Я хорошо пишу, мне хотелось бы развить именно эту свою способность, а невозможно вот так, урывками, сделать это при моей работе.

— Вы серьезно размышляли над этим своим решением?

— О да.

Женщина, сидевшая за столом напротив Кейт, внимательно изучала ее через стекла модных очков в отделанной стразами оправе. Казалось, она смотрит на Кейт с одобрением.

— Хорошо, миз Муларки. Обсужу все это со своими партнерами, и с вами свяжутся. И мне хотелось бы знать, когда вы сможете приступить к работе?

— Мне надо предупредить мое начальство об увольнении за две недели, потом — я в вашем распоряжении.

— Отлично! — Женщина встала. — Вам нужен пропуск для выезда с парковки?

— Нет, благодарю вас. — Кейт пожала женщине руку и вышла из офиса.

Перед Кейт под низким небом угольных оттенков лежала Пайонир-сквер. Прилегавшие к ней узкие улочки были забиты машинами, а вот пешеходов было совсем немного. Даже бездомные бродяги, которые обычно обитали на лавочках в сквере и стреляли у прохожих сигареты и мелочь, в этот пасмурный, холодный день предпочитали укрыться в другом месте.

Кейт быстро зашагала по Первой авеню, застегивая на ходу свое пальтишко, которое носила еще в колледже. Она успела на автобус и вышла на остановке перед своим офисом без трех минут четыре.

Приемная их офиса была пуста. Кейт повесила пальто, бросила сумку и папку для бумаг на свой стол и направилась в кабинет Джонни.

— Я вернулась.

Джонни разговаривал по телефону, но знаком показал Кейт, чтобы она не уходила.

— Ну и чем же, по-твоему, — говорил Джонни в телефонную трубку, — я могу помочь тебе в этом деле?

Несколько секунд он, нахмурившись, слушал ответ.

— Хорошо. Но и ты будешь мне должен.

Повесив трубку, он улыбнулся Кейт, но это была уже не прежняя улыбка Джонни, та, от которой Кейт теряла голову. Прежней улыбки Кейт не видела у него с тех пор, как он провел ночь с Талли.

— Ты сегодня в костюме, — сказал Джонни. — Не думай, что я не заметил. В наших краях это может означать только две вещи. И поскольку мне известно, что ты не ведешь новости по телевизору…

— «Могелгард и партнеры».

— Рекламное агентство? И на какую же должность ты претендуешь?

— Администратор по работе с клиентами.

— Что ж, у тебя это отлично получится.

— Спасибо, но мне еще не предложили эту работу.

— Обязательно предложат.

Кейт ждала, что Джонни скажет еще что-нибудь, но он просто смотрел на нее так, словно что-то его беспокоило. Вероятно, глядя на Кейти, он вспоминал о ночи, проведенной с Талли.

— Пожалуй, мне лучше вернуться к работе.

— Подожди. Я работаю над репортажем для Майка Херта, мне бы не помешала помощь.

— Ну конечно.

Несколько часов они сидели рядом, склонившись над столом, голова к голове. И переделывали несколько раз проблемный сценарий. Когда они закончили работу, на улице было уже темно.

— С меня обед, — сказал Джонни, убирая бумаги. — Уже почти восемь.

— Ничего ты мне не должен, — возразила Кейт. — Я просто делала свою работу.

— И как я буду без тебя обходиться? — вздохнул Джонни.

Несколько месяцев назад, когда в душе Кейт еще жила надежда, от таких слов ее бросило бы в жар. Может быть, даже еще неделю назад.

— Я постараюсь подыскать замену.

— Ты думаешь, тебя легко будет заменить?

Кейт не знала, что на это ответить.

— А теперь я…

— Я должен тебе обед, не вздумай отказываться. Бери пальто, и пошли.

— Хорошо.

Они спустились вниз и сели в машину Джонни. Через несколько минут машина подъехала к плавучему строению на озере Юнион.

— Где это мы? — поинтересовалась Кейт.

— У меня дома. Не волнуйся, я не собираюсь сам готовить тебе обед. Просто решил переодеться. Ты-то разодетая.

Кейт изо всех сил пыталась справиться с эмоциями, снова пробудившиеся в ее сердце. Она ни за что не допустит, чтобы все началось вновь. Слишком долго она изводила себя мечтами о счастливом конце, который, как оказалось, был невозможен. Кейт прошла вслед за Джонни по мосткам на корабль, который оказался неожиданно вместительным.

Джонни тут же подошел к камину, где уже были сложены дрова, поджег, наклонившись, газеты, пробуждая к жизни яркое пламя. Затем он обернулся к Кейт и спросил: