Русский европеец

Когда я смотрю на Алексея Матвеевича, Федора Максимови­ча, Ларису Владимировну, Василия Михайловича, Дмитрия Васильевича, Ирину Никаноровну, Софью Ивановну (если она еще не умерла), ди-джея Элеонору, на моего механика Володю и на сторожей из гаража " европейским" взглядом, мне кажется, что они -- уроды.

А стоит мне на них посмотреть русским взглядом, то -- никакие они не уроды.

Вот так я и существую: то уроды -- то не уроды.

В других странах люди не мешаются под ногами. Они обычно приятны в обращении. Я не беру в пример Берлин или Нью-Йорк, там свои проблемы, но, как правило, запад­ные люди не агрессивны. А, главное, на уровне ежедневных понятий я их понимаю. Я тоже за круассаны с абрикосовым конфитюром на завтрак Больше того, я -- их. Я ценю их оболочку, физическую и понятийную. Мне нравится, как они одеваются. За ними вкус.

Я офранцузил Россию и обрусил Париж. Всего того, что я ношу в себе, на самом деле нет. Я выдумал оба мира. В себе самом я их скрестил. Я, видимо, тот самый русский ев­ропеец, который и не европеец, и не русский.

У меня получилось то, что не получается. Можно ли ме­ня считать удачным гибридом? Я потерял возможность аб­солютных критериев. Поскольку два мира не совпадают, я ощущаю превратности морали.

Я тех вижу, как своих, и умею с ними справляться, но я и русских вижу, как своих, и тоже (хотя хуже) справляюсь. На перекрестке Монпарнаса и Распая я -- свой, но только непонятно, для кого. Я хочу жить на два дома. Мне тесно в том и другом мире. Мне нужна хотя бы поочередность, луч­ше бы -- совместность, в идеале -- совместимость. Послед­нее я не нашел. Но я все равно не их, потому что мне там че­го-то не хватает.

Это как профессора литературы. На первый взгляд -- свои люди. А на второй -- чужие и мертвые.

Шапкозакидательство

Русская шапка -- хитрый предмет. В ней тяжелая магия зве­риного меха. Русские головы полгода покрыты тушками убитых кроликов, сусликов, выдр. Это даром не проходит.

Когда долго гладишь меховую шапку, будишь предсмерт­ный испуг животных. В лучшем случае, шапка годится для обороны. Шапку можно пустить по кругу. Но русский верит, что он всех закидает шапками. На самом деле -- не получа­ется. Я бы хотел очистить Россию от шапок. Она могла бы быть чудесной страной. Веселой, хлебосольной. Каждый день -- Новый год. Но Россию нельзя очистить от шапок. По крайней мере, в обозримом будущем. Скорее всего, никогда. Иначе все умрут. Приходится жить в этой меховой стране.

Авось

Даже неграмотный иностранец знает, что русский надеется на авось. " Авось" -- вводный расчет на везение. Когда-то, возможно, так и было. Но теперь " авось" -- неприятное по­нятие, шелуха пословицы, свет потухшей звезды. Русский уже ни на что не надеется. " Авось" устарело, как " сударь".