Хорошо в деревне летом.

Как на речке, на мели, Парни девушек… встречали. Их цветами привечали После все ж таки е…ли.

- Слушай, Паша, а у тебя были худые-прехудые бабы? - Этот интимный разговор я спе­циально начал очень громко.- Ну, как они в сексе? Расскажи.

- По-разному! - не менее громко отвечал он, - Ведь это же смотря насколько худые. Вот если такие, как Ирка, то... Хотя она не очень худая. Ирка, ну-ка встань, мы на тебя по­смотрим!

Одна из двух девочек, сидящих на грядке моркови чуть впереди нас, обиженно дернула плечом. Вторая еще ниже наклонила голову к грядке и хмыкнула.

- Хотя нет, знаешь, Ирка не очень худая, - цинично прокомментировал он.- Жопа вон
какая толстая!? А как тебе бабы с большими жопами?..

Девчонки нервничали, явно раздумывая - отползти от нас подальше или пока подож­дать. А мы продолжали наши «мужские беседы», начатые, собственно, только ради того, чтобы над бабами же и поиздеваться. Развлекаться в то жаркое лето 89-го года - когда всех поступивших в институт имени культуры отправили в совхоз имени Тельмана полоть морковку - было больше нечем.

Я говорил, конечно, в прошлой главе, что девственницы меня очень интересовали - но они ведь, как приправа к основному блюду. С ними может выгореть, может - нет. А если и получится, то далеко не сразу. А где тот бурный, регулярный секс, которого жаждешь по­сле армии. Мне тогда был уже двадцать один год; моему приятелю чуть больше. При этом почти все девочки нашего курса были малолетками, которых родители заставили посту­пать сразу после школы.

Итак, девчонки были молодые и поэтому - не давали!

Страна еще не перешла в эпоху сексуального разгула, но в чем-то это было нам на ру­ку. Студентки к нашей дикой болтовне прислушивались, ведь никаких других сведений о сексе у них не было. Так что ужаса они не выказывали. Впрочем, радости в их взглядах тоже не наблюдалось.

Вечером за нами приходил автобус, и мы в него залезали торопливой толпой, так как мест на всех не хватало. Самое главное было усесться на сиденье и потом как бы нехотя предложить какой-нибудь телке присесть тебе на колени. А по дороге я, конечно, успевал облапать все, что меня интересовало. Но, увы, на этом эротические игры и заканчивались.

А по вечерам в совхозе начиналась культурная жизнь. Студенты Института культуры, как никак. Все пели, и все танцевали. И все ныделывались, кто как мог. Молодые «звез­ды» зажигали с концертами. До сих пор помню одного замечательного еврейского маль­чика, приеханшего из Казахстана. Прыщавого до невозможности и до боли похожего на огурец, который потерли на терке, что не мешало ему быть хорошим мальчиком. И глав­ное, настоящим, подающим надежды комиком, который, правда, считал себя трагиком Он еще не разобрался толком в себе, не понял что за такими, как он, - будущее. Мы сразу вы­учили наизусть его песню «Наш неконвертируемый рубль». Он сам написал музыку и де­бильные стихи, сам сыграл и сам спел. Редкость, когда человек может столько вещей сде­лать одновременно. Зал лежал от смеха, когда он на полном «серьезе» пел про наши рос­сийские рубли, подыгрывая себе на рояле.

А я выделялся тем, что был единственным человеком из потока, которому (уже тогда) «народ» посвящал песни. Про меня их было целых три. Бомжевая лирическая, бомжевая патетическая, бомжевая трагическая. Бомжевые, потому что у меня была кличка Бомж. Выглядел я так, помято и лохмато, зато, по-моему, очень колоритно.

А звучало»то все мочью у костра под гитару просто шикарно. Лирическая: «Темная ничь, на манометрах стрелка молчит. Пригорюнившись возле печи. Молодая бомжихи си­дит...» Патетическая: «Бомж живет, не знает ничего о том, что одна бомжиха думает о нем. Бозле магазина пью одеколон. А любовь бомжачья крепче с каждым днем».

Все было чудесно. Кроме одного. Для активной сексуальной жизни мне звездности все еще явно не хватало. И наутро, неудовлетворенные, мы опять ехали на свежезеленые мор­ковные поля.

- Танька! - начал приставать я в автобусе к одной девчонке (не дают, так хоть погово­
рить!).- Танька, скажи, а ты как больше любишь? Сзади, сверху или сбоку?

Она покраснела, глазоньки оквадратились, рот от изумления распахнулся. А я ее еще добил вопросом: «Скажи честно, в попу даешь?»

Танюха готова была рухнуть в обморок. Такой сильной реакции я, конечно, не ожидал, но девочка была, ясное дело, дура. Откуда-то с Кавказа. Русская, но воспитания сурового, восточного. Одевалась безвкусно и ходила с огромной накрученной и начесанной челкой, в куртке пузырем. Из-за этой гребаной куртки или из-за ее просто анекдотической глупо­сти мы за глаза прозвали девушку Тыквой.

- Тань, че молчишь, вспоминаешь?

- Да я вообще еще девочка, - пробормотала растерявшаяся Тыква.

- Девочка?! Да ты что-о-о?! - Я даже подпрыгнул.

То, что здесь чуть ли не все девочки, и без сопливых ясно. Но чтобы так публично при­знаться! Вот это уморила. Обычно ведь нам самим приходилось искать повод для веселья, а тут такой подарок... И начался реальный классический эатопт. Мы доставали ее весь ме­сяц во время этого дико скучного морковного подвига. Повод не повод - какая разница. Приходили вечером на дискотеку и тут же успевали отметиться: «Бабы, какие вы все кра­сивые, нарядные! Но знайте - это все равно ерунда, потому что девочка у нас всего одна».

Утром, с трудом проснувшись и влезая в автобус, снова поминали Таньку:

- Слушай, а ты все еще девочка? Что, вчера вечером никому не дала? Никто тебя не трахает, наверное, потому, что ты страшная.

- Я не страшная, я молодая и красивая.

- Значит, потому, что глупая.

…И все-таки в этом сонном царстве мне иногда удавались победы! Так, я сумел угово­рить одну девицу - из интеллигентной семьи, не очень симпатичная, но умненькая, что называется «белая кость», и очень интересная - прийти вечером «к нам на костер». По­обещал, что будет много народу, - песни, пляски – и даже пиво! А в то время за бутылку пива чуть ли не исключали из института. Вечером она появилась. Костер был, пиво тоже. Народ, разумеется, отсутствовал. Зачем нам зрители? Зато был я, ждал ее на принесенной из барака паре матрасов. Ну... «сидеть на чем-то надо».

Пиво мы выпили быстро. Ночь была прекрасна. И стал я потихоньку заваливать ее на матрасик.

- Вы что, Роман?! - громко возмутилась она. Эротические мои мечты тут же рассеялись в прах. Разбились о все ту же банальную причину! Разумеется, оказалось, что и она еще члена в глаза не видела. А поэтому и не даст.

- Но хоть минет сделаешь? - уже скрипя зубами, выдавил я.

- Что сделать?

- В рот возьми... пожалуйста.

Как ни странно, она согласилась. Неумело, но по-честному, как старательная отлични­ца. Когда ей брызнуло в рот, девочка с недоумением отшатнулась. Вытерла рукой губы и, не понимая, что такое произошло, уставилась на то, что вытекло изо рта.

- Ой, извините! - смущенно прошептала она, поднесла руку ко рту, внимательно рас­
смотрела, слизнула и проглотила. После чего, задравши хвост, удрала в лагерь.

…Сейчас этот наивный минет навевает ностальгические воспоминания. А тогда... То­гда, собирая матрасы, я уже мысленно посылал ее ко всем морковным чертям. «Не хочешь трахаться, и не надо! И красившее, и сговорчивее тебя найду!» - зло думал я.

Хотя и этот маленький успех меня окрылил – ну хоть что-то! С паршивой овцы – хоть шерсти клок. И уже на следующий день, на крылах победы, пусть и небольшой, я стал строить планы, как склеить новую девочку. Мне уже приглянулась одна. Проблема была только в том, что ходила она - как это всегда у них бывает - со страшной толстой подру­гой. Приложив усилия, подругу я сумел отшить и спокойно взялся за убалтывание своей жертвы: «Кстати, отпуск скоро… Ты че думаешь делать? Можно на один день поехать в Питер. Остановиться у меня…»

И девочка – о чудо! - «на экскурсию по городу» согласилась. Мы дружной компанией – Паша-ЕгоБабаЯиОна – поехали ко мне. Прямиком на квартиру к деду и бабке. Оба они оттопыривались в Ялте, совершенно не ожидая в своем доме юношеских оргий. Дверь квартиры, конечно же, оказалась заперта. Ключей от нее у меня, естественно, не было. Я боялся потерять их в морковном раю и оставил родителям. А они, услышав просьбу о ключах, вдруг уперлись рогом: «Зачем тебе ключи, приходи и спи у нас», - заявила мама.

Ага, сейчас, дождаться, что я откажусь от такой трудной победы?! Женщина, ты что?!

Я поднялся к соседям наверх, попросил у них фомку и совершенно цинично, рискуя получить нагоняи от «курортничков», вскрыл ворота.

После всех этих мытарств, после невыносимо долгого ужина с выпивкой я, наконец-то, очутился в комнате один на один со своей суженой. И только взялся за резинку ее трусов, как...

- А что ты хочешь делать? У меня месячные.

-!!??? …мать!!! – Стон Тарзана, рпеданного Читой, огласил квартиру. - А почему ты не сказала раньше?!

- Я же не думала, что у нас что-то будет.

...В рот она брать тоже отказалась. Это, видите ли, оскорбляло ее целомудрие. Кое-как я уговорил ее помочь мне хотя бы руками. Вырвав из лап злодейки-судьбы не самый при­ятный оргазм в своей жизни, попытался отвернуться к стенке и уснуть, чтобы этот кош­марный, зря прожитый день поскорее закончился.

- Рома? - услышал я сквозь дремоту.

- Ну, чего еще?!

- А как у нас будет дальше?

- Что значит - дальше?

- Ну, мы с тобой поженимся?

- Спи, а? Мы еще даже не трахнулись, а ты всякую хрень говоришь, - я пытался уснуть, чтобы снова не думать о сексе. Но существо, лежащее за спиной, все строило какие-то воздушные замки из своих девственных фантазий и еще полночи донимало меня тупыми девичьими вопросами.

Проводив ее с утра и мысленно дав пинка под зад, я тут же про нее забыл.

…Жизнь на морковке вяло потекла дальше: хватал девок за многочисленные сиськи и разнокалиберные жопы, пил пиво, не хотел работать. Я даже в итоге нашел девочку, со­гласную трахаться, но вышло все это как-то неаппетитно. Неумелая, глупая, привязчи­вая…

И вдруг однажды я узнал интереснейшую вещь! Что по ночам кинофотчики - студенты кино-фото факультета - устрашиют оргии в бане. Только попасть туда посторонним труд­но. Мерзавцы закрываются на все замки и не открывают никому, даже родной матери. А кинофотчики были самые старые и тертые среди абитуриентов. На это отделение посту­пали поди, которые уже работали и кино, на телевидении, и журналах, газетах и которым, для продвижения в карьере, не хватало дополнительного образования.

Но и я уже не был школьником, так что закорешиться с кем-то из этой компании мне труда не составило. Вечером я примчался на их гулянку. Мне открыли дверь, и я оказался уже не среди школьниц, а среди молодушек, лет этак двадцати пяти.

Довольно скоро я уединился с одной из них в темной парилке, на верхней полке. Это был быстрый секс на березовых жестких вениках, которые щекотали ей жопу и впивались мне в коленки. Секс без уговоров и прелюдий. Секс без вопросов о свадьбе. Девица полу­чила удовольствие и исчезла, сказав: «Пока».

Я остался лежать, подложив шайку под голову.

После месяца уговоров неподдающихся девственниц, долгих пустых ухаживаний, про­бивания стены головой тебя вдруг затаскивают в темную комнату, трахают без вопросов и разговоров, а потом выкидывают из жизни, сказав «пока»?!!

Ничегосебесказалясебе!

Потом подумал, а чего переживать? Ведь я и сам такой?

Правда, через два дня я перестал воспринимать себя как циника, потому что сильно ув­лекся. Наконец-то я встретил девочку своей мечты. Мы познакомились, о чем-то погово­рили, она сказала, что ее зовут Лена и что ей некогда. На следующий день я пошел ее ис­кать, но не нашел, потому что забыл, как она выглядит.

- А где эта девушка, с которой вчера меня знакомили? - все интересовался я у прияте­лей.

- Да вот она! Не видишь, что ли? Оказалось, она находилась рядом. Но так как я близо­рук, то просто не увидел ее тогда: девушку, которая в будущем и стала моей женой.

И БОГ СОЗДАЛ ОБЩЕЖИТИЕ…

Два студента идут мимо общежития.

Один смотрит на вывешенные на веревочке трусы:

- Первокурсницы.

- А как ты догадался?

- Только первокурсницы стирают трусы. А начиная со второго курса, вообще все без трусов ходят.

Когда ты знакомишься с девушкой, она не может не нравиться. Дальше ею можно ув­лечься, потом ее бросить, а потом перезвонить и предложить выйти замуж. Бывает по-разному. Но очень редко случается, когда люди поняли все друг про друга с первого взгляда. И с первого же взгляда влюбились навеки, решили пожениться и умереть в один день и быть похороненными в одной могиле. Чаще при знакомстве с девушкой ты даже не можешь предположить, какое место она займет в твоей жизни. Но пока ты свободен, не можешь не видеть, что вокруг так много девушек хороших и так много ласковых имен. Особенно если ты еще очень молод и у тебя за пазухой есть тайна, имя которой гиперсек­суальность.

Глупо мне сейчас каяться в том, что студенческие годы, уже живя с Леной, я все равно проводил в поисках новых увлечений. Ведь вокруг была дикая масса свободных женщин, они все были интересны и открыты... В том числе и для общения. И к тому же многие из них жили без родителей, в общежитии.

И вот я, в двадцать один год, понял совершенно чудесную вещь.

Человек, придумавший общежития, был гением! Общежитие - культурный и сексуаль­ный эпицентр города; а для нас он - двигатель разврата в массы. Там все время что-то происходит. У кого-то обязательно - день рождения, у кого-то новая любовь или похоро­ны, ну, то есть какой-нибудь хороший повод выпить... Постоянный и спонтанный празд­ник. Жизнь здесь кипит круглосуточно. А главное, тут водятся бабы!

Девочка, живущая в общежитии, и девочка, которой она была дома, - это уже две раз­ные женщины. Хотя она еще не сбросила старую кожу и по-прежнему находится в зажи­ме, и по-прежнему никому не дает и в рот не берет: и смысле выпивку, но постепенно, день за днем она начинает убеждаться, что, наверное, она несколько не права. Ей стано­вится все понятней, что запреты на секс, курение и выпивку были в ее жизни лишь пото­му, что рядом всегда находились любящие родители, которые по какой-то необъяснимой причине были противниками всего этого наслаждения. Но предки росли в доисторические советские времена, когда было не модно пить, курить и давать до свадьбы. Сейчас же все поменялось десять раз. И на самом деле, парни вокруг умные. Они не дадут ей залететь, не причинят боли, а если и предложат наркотики, так только те, что употребляют сами. А они же не дураки, чтобы употреблять всякую дрянь и приближать свой конец. Они же по­нимают в этом. Массовый гипноз работает. И когда девочке протягивают в компании си­гарету, она курит со всеми. Если все колются героином, то и она попробует. Она свято ве­рит, что люди вокруг нормальные.

А теперь помножьте сию дивную ситуацию на то, что здесь были девочки из застойной эры. Я уже в предыдущих главах упоминал, что это такое, если кто забыл или не знает. Но, говоря про общежитие, данную тему можно подчеркнуть особо еще раз. Здесь дети, воспитанные в полном отсутствии элементарных знаний о половой жизни, оставались еще и без присмотра элементарных родаков, что как нельзя лучше усугубляло ситуацию. Ведь незнание многих доходило просто до маразма. В школе друг другу все рассказывали, что детей рожают из пупка. При этом показывали снимки беременных баб и пускались в объ­яснения, что «пупок раэвязывается, и оттуда вылезает змбриончик». Нередко случалось, что какая-нибудь из целок, чтобы приобрести авторитет среди подружек, начинала кор-

чить из себя прожженную блядь и учить их уму-разуму: например, что при занятиях сек­сом кончать можно, куда угодно, но главное - не целоваться. От этого появляются дети.

Неудивительно, что вчерашние школьницы в общежитии просто потерялись и оконча­тельно запутались в вопросах морали и норм поведения. «Что можно? Что нельзя? Госпо­ди, ответь, как себя вести и что говорить этим мальчикам, а-ууу!»

Девушки часто перегибали палку. В смысле, можно было в коридоре общежития оста­новить какую-нибудь вопросом: «А скажи-кася, красотка, целка ты еще, аль нет?» Она, чтобы не выглядеть «лохушкой», могла заявить: «Малец, не нужно меня глазами трахать, а носом кончать. И, вообще, я была женщиной уже тогда, когда ты еще болтался в мутной капле на конце своего отца!» То же самое могли ляпнуть следующие две, три, четыре не­винности, встретившиеся тебе на пути в туалет. Ведь у девушек лучшая защита - это на­падение. И никто ни за что не признался бы в своей девственности. А ну как ее сочтут не­востребованной и никому неинтересной?!

Вспоминается анекдот: «Алё, это прачечная?!» - «Х…чная! Министерство культуры слушает!» Приблизительно такой ответ следовал бы на вопрос о девственности от сту­дентки института имени культуры. Там на краткий вопрос отвечали в трех сложных ма­терных фразах, после чего еще могли грязно выругаться. Но все это было напускное, фальшивое, а потому морочить головы этим «опытным» девочкам было проще простого! Чем некоторые «сволачные подонки», вроде нас, и пользовались.

К «подонкам» относились только старшие ребята. Уболтать опытную обитательницу общежицкого кибуца тоже ведь не так просто. У каждого при этом была своя методика. Например, мой однокурсник Артур «работал» с удивительно наглой прямотой и просто врожденной артистичностью. Одним из любимых мест его производственной деятельно­сти был душ. Артурчик безусловно знал, про мужские и женские дни, но принципиально приходил туда только в женский день и прятался в засаде. Нет, он совсем не собирался выскакивать из-за угла и пугать девочек громким криком и длиным хоботом. Он пресле­довал более важные цели. Как только в душевую заходила новенькая, этот Амурчик про­скальзывал следом, раздевался и лез под струю.

«Привет, потри мне спинку!» - Перед обнаженной девочкой, стоящей в пузырьках мыльной пены, возникало самое невинное, какое только могло быть, и добродушное та­тарское лицо. Девочка взвизгивала от неожиданности и, прикрывая мочалкой то одну, то другую… части своего тела, возмущенно вопрошала: «Что вы здесь делаете?! Что вы себе позволяете?!»

- А че такого? - косил под лоха Артур. - Я даже не понимаю, что тут такого. Ну, сложно
вам, так не трите.

Играл он хорошо. Девочка даже терялась: «Но сегодня ведь женский день. Или... я что-то перепутала?»

- Какой день? - Артур смеялся минуты две с половиной, а потом, как маленькому ре­
бенку, принимался ей все объяснять.- Девушка, вы с первого курса, что ли? Ну тогда ясно.
Вы, наверное, читаете эти бумажки и верите во все, что там написано? Нет, девушка, это
просто так написано. Здесь уже никто никого не стесняется. Все свои... Потрите мне спин­
ку, пожалуйста. И вот здесь еще.

Так спинка за спинкой, и девочка оказывалась втянутой с сексуальные игры с продол­жением. Порой ему удавалось проделывать этот номер даже с двумя или с тремя одновре­менно. Жаль только, работал Артур всегда в одиночку, и никого из нас не брал на эти во­дные процедуры.

Да и вообще, он являлся уникальным человеком. Ничего не стоило, например, прове­рить, есть ли он в общежитии. Бралась бутылка водки, открывалась и ставилась на стол. Если через пять минут этот сексуальный террорист не появлялся, значит, его в общежитии не было. Можно смеяться, говорить, что это фантастика и просто совпадения, но факт есть факт. Артур шел на водку. На каком бы этаже вы ее ни открыли, пусть бы даже в самой

дальней угловой комнате за туалетом, как совершенно случайно появлялся ОН и говорил; «Простите, а такой-то здесь живет?»

С Артуром мы подружились. Ведь его артистизм проявлялся не только под душем. Од­нажды, сидя на скамейке Летнего сада, мы придумывали, как нам заработать, и решили, раз мы артисты - будем зарабатывать на искусстве. Пусть хотя бы и на улице. Мы вспом­нили все песни о траве, которых в репертуаре певцов прошедшего времени было до жути, и сделали из них «наркоманское попурри». Сшили себе костюмы, чтобы публика при од­ном взгляде на нас тормозила, видела, что это настоящие бродячие музыканты, и вышли в подземный переход. Он - с гитарой. Я - с бубном.

«Музыка Союза композиторов, слова Союза писателей!» - громко объявлял я. И мы на­чинали: «На дальней станции сойду/ Трава по пояс... Трава налево, трава - направо, трава -на счастье, трава - на славу...» Нам особенно нравилась одна песня, она совершенно всех потрясала: «Вот идет журавель-журавель. На бабушкину конопель-конопель. Анаша, ана­ша, до чего ж ты хороша! Травушка-муравушка зелененькая...»

Публика сбегалась моментально. Бывало, что за полчаса мы зарабатывали шестьдесят рублей, а стипендия была сорок пять.

Заработок позволял нам с Артуром чувствовать себя полноценными мужиками и спо­койненько крутить романчики с теми, кто нам нравился. Правда, при этом у меня была Лена, которую я любил, и поэтому старался ходить по этажам общежития культуры так, чтобы не оказаться разоблаченным. Благо оно было для этого достаточно большим. У Ар­тура тоже была девочка, с которой он не просто встречался, но даже жил вместе в одной комнате. Причем он плевать хотел на то, что о его выходках думает она. Или не плевать, но у него все равно существовала уверенность, что его простят. И вправду, хотя такого бабника и алкоголика было еще поискать, «любимая» его всегда прощала. И всем расска­зывала, как его любит и какая он сволочь, и как делала от него аборты, и все-все-все. Она называла его Луною. Я как-то спросил, почему Луной, а не Солнцем или звездой. И деви­ца популярно объяснила, что ее «Солнышко» похоже только на Луну: вечером приходит, а утром уходит.

Но и это лунное расписание не являлось постоянным. Когда его начинало что-то раз­дражать, сие вел себя еще более нагло и цинично. Например, говорил своей подруге, что сходит за спичками, а то они как-то неожиданно закончились. И исчезал дня на три. На четвертый день какие-нибудь студентки стучались к ней в дверь, держа под руки чуть те­плого Артура.

- Это ваше?

- Мое.

- Ну так заберите.

- Вы оставьте пока в коридорчике. Пускай оно полежит, проблюется, а потом затащу к себе. Чтоб в комнате не воняло.

Когда музыкант счастливо облегчал желудок, его возлюбленная затаскивала тело в комнату, после чего затирала вонючие полы в коридоре. Был случай, когда Артур ушел к двум девчонкам, напился у них, натрахался, а потом облевал простыни. Обе девочки с ут­ра пришли к подружке Артура и предъявили ей претензии: «Что это такое! Ну-ка убери за своим. И простыни постирай. Чего это он у нас в комнате нагадил». Она послушно забра­ла его, а утром они вдвоем пошли стирать белье.

Это была какая-то жертвенная любопь, всепрощающая. Она его даже кормила на свои скудные гроши, на стипендию. Хотя он сам умел зарабатывать и к тому же имел обеспе­ченных родителей. Они присылали ему одежду, деньги. Одежду он носил, деньги пропи­вал. А девочка одевалась непонятно во что.

Но поставить ему это на вид было невозможно. У него была практически патологиче­ская жадность, лобовая хитрость и убежденность, что он всегда прав. Однако, в общем и целом, Артур был человек очень яркий, талантливый и веселый. Настоящая душа компа­нии. И отказать ему не могла ни одна девочка. Повелась даже Тыква, которая тогда встре-33

чалась со мной. Я не простил ей этой измены с Артуром. Ведь у них не было даже мимо­летного романа. Он просто заглянул к ней по дороге от одной девчонки к другой. Неужели бабам так нравятся врожденные юмористы?

Иногда, впрочем, он мог достать своей шуткой. Как-то я с Леной решил слиться в экс­тазе и попросил ключи от свободной комнаты. Мне дали. Только мы разделись, легли. Как... раздался стук в дверь.

- Кто там?

- Это я.

- Кто, твою мать, я?

- Твой друг, Артур.

- Че надо?

- Я спросить хотел. Это... У вас веник есть?

- Нет, - говорю, - Артур, у нас веника! И иди отсюда, пожалуйста, на х...!

Решив, что моя вежливая просьба не останется без внимания, я снова полез под одеяло к теплому девичьему телу. Мы почти приступили, как... снова раздался стук в дверь.

- Кто там?!... Молчание.

- Да кто там?!... мать так... растак!.. Опять молчание.

Пришлось встать, натянуть трусы и, прикрывая рукой рвущуюся на волю сквозь ткань душу, идти открывать дверь. За ней стоял Артур.

- Ты чего?

- Я вам веник принес.

-!!!

Веселый, короче, парень.

Но жена мне после этого естественно не дала. Все молодые, «необстрелянные», роман­тические: в слезах.

Кстати, о молодости и неопытности.

Самым показательным примером сексуального невежества и идиотизма стала у нас од­на молдаванка. Спокойная, тихая, полноватая девушка. И вот однажды ночью она стучит­ся в комнату к моей Лене и, удивляясь происходящему, говорит: «Вызови " скорую по­мощь". Я, кажется, рожаю».

- Чего? - спросонья опешила Лена.- Ты напилась, что ли?

- Нет. Рожаю я.

Вызвали «скорую», хотя в роддом отвезти уже не успели. Родила девушка прямо в комнате.

Общежитие трясло, как негра в сугробе! Как могла она ходить беременной, и никто ни­чего не заметил?! Как? Да она и сама-то поздно поняла, что с ней. В институте, конечно, случился скандал и встал вопрос: «Кто виноват?» Виновных не нашли. Хотели ее выгнать, но потом смирились и оставили. А перед ней встал вопрос: «Что делать?» Вернуться до­мой – одинокой и с внезапным ребенком она не могла. Семья ее была из Приднестровья, а там так не принято.

Поэтому родители девушки настойчиво предлагали ей авантюру: «Приведи хоть како­го-нибудь, самого завалящего мужика, - писали они в письмах. - Пройдешься с ним и с колясочкой по селу, чтоб все видели. Потом вы уедете. А мы скажем, что вы развелись. И все в порядке…»

Однако авантюру проиграть было не с кем. Настоящий отец ребенка предпочел оста­ваться инкогнито, а с другими девушка даже и не общалась. И снова она стала стучаться в дверь к Лене.

- Слушай, а может, дашь своего мужика-то. Я его только покажу, да и все. Родители могут денег дать немного. Ну и отдохнет хорошо. У нас природа, река, шашлыки.

- Даже не знаю, - честно удивилась Лена, - он не поедет, наверное.

Но все же она рассказала мне об этом, и я решил откликнуться. Дорогу обещали опла­тить, так чего ж не съездить. Девочка взяла с собой для смелости подружку, и втроем мы поехали на село.

Ехали поездом. Не долго, не коротко. Но мне показалось скучно, и уже по дороге я, как неизвестный герой, влез на верхнюю полку к смуглянке-молдаванке, где под унылый стук колес она отдалась мне ритмично и спокойно.

Родственники встретили нас хорошо. Действительно были и природа, и шашлыки, но... постелили нам в разных комнатах. Мне досталась кровать в комнате ее брата, а она с под­ружкой спала в другой. Ночью я пролез к ним в комнату, наивно полагая, что подруга не­большая помеха для небольшого, но славного Романа, и мы здесь также сможем… как ме­ня жестоко выставили за дверь.

Зато уже утром одна из ее младших сестер вдруг заявила: «Мама, а если они муж и же­на, то почему они спят в разных комнатах?» Хороший ребенок. Умненький. И я тоже ска­зал: «Да! Почему?» Обеспокоенные репутацией дочери, родители постелили нам в одной. Малина.

...Мешала жизни только сильная жара. По ночам я выходил в сад подышать воздухом и как-то увидел, что в летнем душе, закрытом лишь полупрозрачной клеенкой, кто-то моет­ся. Оказалось, это наша подружка. Наличие «законной» жены мне, разумеется, не поме­шало запустить руку за занавес и схватить девицу за ягодицу,

- Рома! - строго и возмущенно зашептала она.- Прекрати немедленно и уйди. Я еще не­винная девушка.

- Да ты что?! - восхитился я.

Буквально на следующий день мы, вместе с братом моей молдаванки, выпивали.

- Слушай, - заявил он в подпитии, - а че это ты мою сестру трахаешь?

- Интересно! - возмутился в ответ я.- А что мне с ней делать еще, когда она рядом ле­жит.

Но я понимал, что люди там суровые. И вытворять черт те что безнаказанно не очень правильно. Потому и направил энергию брата в другую сторону: «А ты сам чего теряешь­ся? У тебя вон под носом целка ходит, а тебе хоть бы что. Я тут ее пощцпал слегка, так она совсем даже и не против».

Мне тут же стало ясно, что зерно упало на благодатную почву. Утром я поспешил за­глянуть в комнату к еще спящей невинности и мимоходом, не удержавшись, просунул ру­ку под одеяло. Грудь поправить. Оказалось - ОНА СПАЛА ГОЛАЯ! «Ага-а-а, - восклик­нул я.- Поздравляю!»

Она ничего не ответила. Только брат потом признался, что поздравлять не с чем: «Я, -говорит, - выпил для храбрости. Прихожу к ней и командую: «Раздевайся!» - «Для чего?» - «Размножаться будем!»

И она начала раздеваться и плакать. Раздевается и плачет, плачет и раздевается. С не­доумением и жалостью он наблюдал за этой трогательной картиной, после чего совесть взяла свое и вместе с ним ушла из комнаты.

Так у них ничего тем летом и не вышло. А вот меня чуть не женили. Поняв, что мужи­чонка я не самый завалящий, а, практически, орел, родители девушки начали под меня подбивать клинья. «Ты такой хороший парень, - пели мне по вечерам, - может, останешь­ся? Мы тебе и дом построим, и машину подарим». И все подливали вина, и все под-кладывали шашлыков А на небе роились кустистые облака, в воздухе сгущались стаи крупных стрекоз и… чего там еще бывает в любовных романах? Короче, чуть не окрути­ли. Я даже не сразу понял, что все серьезно. А когда понял...

...И тут Винни Пух снова вспомнил об одном неотложном деле…

Моя циничная бабушка всегда учила меня: «Ромочка, ты же режиссер. Это слесари по­стоянно женятся. А режиссер подарит девушке цветочек, поцелует щечку, и ауф-видер-зейн». Быстро, оценив все величие народной мудрости, я отчалил любимое питерское об­щежитие, где ждала Лена и... еще немало симпатичных девочек.

К тому времени я так примелькался в общежитии, что мои частые визиты даже не вы­зывали подозрений у его жителей. Меня считали своим, и я тоже старательно прикиды­вался приезжим. Сочииил себе красивую, на мой взгляд, легенду. Что раньше мы с роди­телями жили в Кзыл-Орде, а потом переехали в Барнаул. Там жили на улице Ленина, ко­торая упиралась в горы, где по ночам орали козлы и мешали спать. Мне очень нравятся необычные названия, и, вообще, я хотел бы жить где-нибудь в Гондурасе, но, к сожале­нию, не знаю, где он находится. То, что это вранье, и я там даже не был, нисколько меня не мучило. У всех в институте были легенды. Ведь люди собрались творческие. Особенно легендами славились студенты драмы. Так, одна красотка работала под эстонку. У нее был замечательный акцент и такое же потрясающее, никем кроме нее не выговариваемое название ее родного эстонского городка. Все ей верили, пока однажды не завалилась вго-сти с деревенскими сумками мама из русского городка Елец и не спалила дочь-«эстонку».

...Итак, баб, как я уже сказал, мы кадрили по-раэному. Я часто делал это на общежит-ской кухне. К примеру, заходил и говорил, что очень хочется есть. Накормите, пожалуй­ста. Бабы могли дать кусок мяса и отправить восвояси. Но могли и пригласить к себе в комнату пообедать. Это было уже интересным предложением.

Иногда способы знакомства были и вовсе неординарными и нахальными. Например, как-то в один из дней мы с ребятами напились по черному. Я остался у них ночевать, по­тому что уползти домой было просто невозможно. С утра, естественно, всем очень плохо. Болят бошки, ломит ножки. Хочется жрать, а денежек ни у кого нетутн. Наверное, я мог поехать домой и поесть, но бросать приятелей не стал и принял волевое решение пойти по комнатам зарабатывать вокалом. Взял с собою товарища. У него, правда, не было ни слу­ха, ни голоса, но зато была страшная рожа, и он, один из немногих, мог сам передвигать­ся. И наш дуэт пошел по этажам.

- Мы бродячие музыканты и хотим заработать на кусок хлеба, - представлялся я каж­
дому открывшему нам дверь. - Пустите нас, мы вам споем.

А в общежитии Института культуры почти в каждой комнате стоит ПИАНИНА. Хоть и раздолбанная, но звуки издающая. В некоторые комнаты нас из любопытства пускали. Интересно, все-таки. Не каждый день кунсткамера на дом выезжает. Если пускали – я иг­рал и пел, а мой второй голос тоже что-то подвывал и протягивал всем шляпу.

В которую нам из жалости кидали, кто что мог: мелкие деньги, огрызки сосисок, кар­тошку, яйца и другие объедки.

Одну дверь нам открыли две девочки-припевочки. Они нас впустили, но, немного по­слушав, важно сказали:

- Ребята, вы что, не понимаете, что поете отвратительно, а играть вообще не умеете?

- Неужели? - изумились мы. - А вы умеете?

- Конечно. Это же наша специальность. Мы - хоровики-народники.

Мы выслушали это со вздохами извинения, за что нам дали таблетки от головной боли и накормили.

А вечером на собранную мелочь мы опять устроили пьянку. И я, задавшись вопросом, где мне сегодня давануть храпака, решил навестить добрых самаритянок. Они открыли дверь и по-доброму, в двух-трех матерных образных выражениях, объяснили, что женская комната вообще не место для ночевки грязных бездомных кобелей. После чего попыта­лись меня вытолкать.

В неравной схватке - а, может, им и не очень хотелось почувствовать себя амазонками -я прорвался к кровати и завалился жопой кверху. Вынести меня они не смогли. Сказав волшебную фразу «Ну и х… с тобой!», они легли вдвоем на одну кровать, которую я, про­снувшись ночью, и взял на абордаж. Девочка, лежащая с краю, не супротивилась. Вторая, у стенки, вообще делала вид, что спит и к происходящему разврату отношения не имеет.

...Снова я появился там через неделю. Но той певички, с которой мы так удачно спе­лись, не было. В наличии имелась только ее соседка, которой я и стал петь серенады. А она начала странно ломаться, как голос парня во время мутации.

- Понимаешь, Рома, - стесняясь, сообщила она. - Я не могу с тобой быть. Я еще девица.

- А сколько тебе лет?

- Девятнадцать.

- Скока-а? Нет, дай мне мою одежду - я уйду. Я не вынесу твоего позора! В таком воз­расте. С таким чудным голосом.

- Позор, ты думаешь? - растерялась она.

- Конечно... Давай выпьем за то, чтобы никогда тень позора не легла на наши седины!

И мы с ней дерябнули. Потом хлопнули еще. Девушка все сильнее задумывалась, а мо­жет, девятнадцать - это действительно много? А может, и правда - пора. Я подливал масла в огонь, типа, разве же она не знает, что быть девственницей в двадцать - это вообще клеймо. Не нужна никому, что ли? Это не оценят. Она как-то быстро сломалась. Позже она призналась, что ее соседка уж очень хорошо отзывалась о моих фантастических спо­собностях. У нее перебывало немало парней, и она в этом точно разбирается. А также по­советовала, что если уж лишаться невинности, то с грамотным парнем.

Это было приятно.

Наверное, слушок, что я умело лишаю невинности, пополз обо мне, и меня пригласила для этой цели еще одна девочка. Сказала, что до нее, как бы это сказать, дошли слухи о моей компетентности. А она знает, что первый раз важен, и хочет, чтобы все прошло хо­рошо. К несчастью, когда видишь такое циничное отношение к сексу, ты тоже начинаешь подыгрывать. К тому же, когда она меня встретила, я был не совсем трезв. Чего она в не­котором своем волнении не заметила.

- Ну ладно. Раз ты хочешь, давай, - снисходительно согласился я. А чего не согласить­
ся? Идешь себе по коридору, а тебя зовут девственности лишить. - Девочка ты симпатич­
ная, поэтому работать буду бесплатно. Ну, пошли к тебе.

В комнате я и вовсе заигрался настолько, что все свел к клоунаде: «Ну, раздевайся. Нет, не так. Медленно. Лучше раком встань...» Потом стал надевать на член очки. Типа, по­смотри, кисанька, какого крокодила мы сейчас будем трахать. Так и не довел дело до кон­ца. И все же, возвращаясь к вопросу о девственности и целомудрии, - разве можно ее счи­тать невинной после такого моего визита?

…Все эти случаи, что естественно, делали меня увереннее и увереннее. Появился сы­тый цинизм. Так, однажды я заявился к очередной претендентке и, не считая, что нужно тратить время на долгие уговоры, ср»иу перешел к делу: «Ну, чего, будем сегодня тра­хаться?»

- Не, не, не. Посиди лучше, поешь.

Бедная девочка Все таки, я ей тоже нравился.

- Ну ладно. Поем... А трахаться будем?

- Нет.

- Ну ладно. Тогда я ухожу.

- Да подожди ты.

- А чего ждать-то? Пойду. А то так и не потрахаюсь сегодня.

В первый раз я ушел ни с чем, во второй. А в третий раз у нее сидели подружки.

- Так мы будем трахаться или нет? - снова настойчнвым шепотом сразу возле двери ос­ведомился я.

- А просто с нами посидеть не можешь?! У меня же подруги.

- Короче, жду пятнадцать минут, если четкого ответа не будет, - уйду. Че, актрисок ма­ло, что ли?

Просидел пятнадцать минут. Поболтал с дурами. Посмотрел на нее. Глазами она пока­зала: «Нет». Встал и пошел к двери. Возле двери меня догнали. Это было согласие.

С этой дамочкой мы встречались еще несколько лет. Потом у нее появился муж, но нам не было до него никакого дела. Надо заметить, что она была очень раскованна в сексе. Просто класс. Но после секса ее сразу хотелось куда-нибудь отправить. Говорить с ней было особо не о чем.

Опытность моя в общении со студентками объяснялась еще и тем, что этот институт не был моим первым учетным заведением. Как говорилось ранее, за спиной уже была пара лет отсидки на филфаке. Достоинством теток филологов было то, что они действительно хотели учиться; недостатком - что, насколько они были умны, - настолько же и страшны. Есть даже старый студенческий анекдот. Как выбирали королеву красоты филфака. Вы­брали настоящую бабу Ягу. После конкурса девочки с физфака и матфака сказали ей: «Какая из тебя красавица, ты ведь такая же страшная, как и мы!» На что она ответила: «Зато на филфаке я самая красивая».

Еще я короткое время учился на стоматолога, решив идти по стопам матери. Вообще-то мне больше нравилась кардиология, но я тогда рассудил, что стоматология выгоднее. Сердце у человека одно, а зубов тридцать два. Значит, пациенты будут приходить чаще.

Однако быстро разобравшись, что медицина - это не мой конек, покинул этих юных Гиппократов, но успел познакомиться со студентками. Докторицы сильно отличались от студенток культуры. В «кульке» все были фифочки: главное для них - произвести впечат­ление. В «меде» более вдумчивые, серьезные. Их даже звали по имени-отчеству. Ту, с ко­торой я там сдружился, звали Анна Сергеевна. Она была на две головы меня выше, сейчас из нее вышла бы модель, а тогда мне ужасно льстило, что такая восхитительная дылда общается со мной, презренным.

Правда, Анна Сергеевна, или А.С. без боя не далась мне ни разу То есть она спокойно впускала меня в свою комнату, мы с ней выпивали, после чего а спрашивал: «Ну чего, бу­дем трахаться?»

- Нет! - в ужасе кричала она и начинала карабкаться от меня по шкафам и по стенам. Залезала под кровать. Я имел ее там, где ловил: на шторах или в холодильнике. Для нее это, по-видимому, было как «веселые старты», и в итоге этого побоища она всегда давала. И, как мне кажется, получала удовольствие. Хотя лежала как корабельная сосна. По край­ней мере это было необычно, и других таких девчонок, - которые бы дрались, кусались, катались по полу, - у меня никогда не было. Я только читал о таких, которые получают удовольствие от борьбы.

Наша связь закончилась внезапно. Однажды я ехал к ней и увидел, что она идет с дру­гим молодым ковбоем-рецидивистом. И вот тогда я решил - все!

Но если почти все мои романы - за парой исключений - заканчивались без серьезных последствий - «подарил цветочек и всё» - то в общежитии народ начинал потихоньку же­ниться. Так, самый первый мальчик в нашей группе женился на страшной как крокодил девочке (вскоре он пошел в загс и тихо развелся). Причина браков в общежитии была ба­нальна. Часто мальчик женился на девочке только потому, что она согласилась ему дать, если он женится. Он обещал ей это (в момент перевозбуждения), а потом приходилось расплачиваться. Что же ему делать, если очень хочется. Проституции в те времена почти не было. Точнее, нам она была недоступна. Вот и сходили с ума, совершали глупые по­ступки, то есть женились.

Еще сильнее потрясло всех известие, что композитор из Казахстана, прыщавый гений из параллельной группы, - тоже всё. В смысле, вперед ногами... в ЗАГС. Причем женился на какой-то жуткой - то ли бурятке, то ли монголке - девушке с маленькими хитренькими глазками и с крайне неинтересной, похожей на пингвина внешностью.

Она, в отличие от симпатичных девочек, - уверенных, что они спокойно выйдут замуж, - относилась к девушкам противоположной категории; а эти всегда сомневаются в заму­жестве и начинают искать разные кривые пути, как бы и им добиться того же. И пингви-ниха стала спать с молодым композитором. По всей видимости, это была его первая, если можно так выразиться, женщина. И единственная, кто не посмотрел с презрением на его невзрачное табло. Этим она его и купила. Они трахались по полной программе в ее ком­нате, только шум стоял и вой Потом она сумела убедить поэта-песенника, что их бурный тупой секс - и есть настоящая любовь! На каникулах она пригласила его в гости в родной Свердловск. Едва мальчик переступил порог дома, как его пассия звонко и радостно объя-38

вила: «Дорогие родители, это мой жених. И у нас с ним будет свадьба!» Несчастный мальчик конечно же оторопел от такого поворота событий. Но на него смотрели возбуж­денные от волнения родители. К тому же он находился на «вражеской территории». И он сказал: «ДА».

Когда об этом узнали - институт встал на уши. У всех на глаза наворачивались слезы, особенно когда видели, как он, безумный, радуется. Когда они объявили о свадьбе, мы от­говаривали: «Подумай, ты сейчас еще молодой и некрасивый. Но погоди немного, замате­реешь, станешь известным, телок у тебя будет миллион. Ты же талантливый и сейчас сам себя губишь». Он отнекивался. Говорил, что раз он обещал, то слова не нарушит. Прилич­ный человек. Наш однокурсник, ездивший к нему на свадьбу, рассказывал, что его мама там рыдала.

Через три года у него уже было двое детей и, со ответственно, никаких путей для отхо­да. «Красавица-жена», которая наверняка не смогла бы долго удерживать его у своих гру­дей, сумела популярно объяснить своему благоверному, что, если у него будет двое детей, в армию его не заберут. И он влип. Ему стало не до стихов и песен. Надо зарабатывать.

Девушка Артура тоже все серьезнее прибирала его к рукам. Она вцепилась в него, и он сам втягивался в их совместную жизнь. Она была удобна, прощала практически все: пьян­ство, загулы. Восхищалась его неслыханным талантом. Дело у них тоже шло к свадьбе.

У меня же в тот момент было несколько параллельных романов. Из них два серьезных. Один с Леной, а другой - с девушкой, которая появилась в моей жизни еще раньше Лены. Девица была одной из «моих» девственниц. Я лишил ее невинности и обнаружил чрезвы­чайно сексуального зверька. Она умела трахаться чуть ли не на потолке. Но при этом каж­дый раз, когда мы вылезали из постели или слезали с потолка, я испытывал непреодоли­мое желание умчаться подальше...

И потому я подумал-подумал и перевез Лену из общежития к себе. Жил я тогда у бабки с дедом.

Они не особо возражали, но, заметив мне, что у нас все-таки «приличная семья», отвели ей отдельную от меня комнату. Дня два или три мы спали в разных спальнях, а потом я сказал: «Всё. Хватит. Жить мы будем в одной комнате». У меня с НЕЙ - серьезно.

ВСЕ ТЕЧЕТ И ВСЕ ИЗМЕНЯЕТ…

Иду я вечером по улице и вижу –

сидит парень и обнимается с девушкой.

На следующий день иду по той же улице и вижу

того же самого парня, но девушка уже другая.

А сегодня парень опять сидит на лавочке,

но уже с третьей девушкой.

Выпьем же за постоянство мужчин

и непосоянство женщин.

Старинный кавказский тост

- Жених! - кричу я в микрофон, стоя на сцене дорогого ресторана. Меня и еще двоих
моих приятелей наняли для того, чтобы провести свадьбу. - Жених! У тебя ничего не про­
пало? Невесту собираешься выкупать?

Нгвгста, совсем юная идиотка, которую мы же сами и похитили (неплохой приработок для артиста), сидит у нас о гримерке, наивно и счастливо предвкушая, как сейчас все гос­ти и суженый кинутся на ее поиски.

Как бы не так! Ее суженый поворачивается и цинично, ломая столетиями сложившуюся традицию, заявляет: «Пропала? Ну и х... с ней!»

- Как это? Гости дорогие, ребята, надо выкупать невесту! - завопил я, обращаясь к гос­тям. Иначе может произойти самое страшное!

- Га, га, гы! - залились смехом друзья жениха.- А самое страшное уже произошло: он женился. И выкупать ее мы не будем. На фиг нам это надо?

В недоумении и растерянности - неплохой приработок обламывается - я захожу и гри-мерку. Невеста и мои коллеги смотрят на меня вопросительно.

- Как же это? А что же теперь будет?! - изумленно спрашивает она.

- Что будет, что будет! Ну трахнем тебя по разу и отпустим, - заявляю я. Люди, давно знакомые со мной, знают, что так я всего лишь невинно шучу.

- Да? - Глаза невесты на секунду вспыхнули. А потом она потупила взор.- Ну ладно. Только чтоб муж не знал.

И САМА сняла трусы.

Немая сцена.

…

Мы не знали, как прийти в себя. Перед нами стояло создание в белом, за стенкой гуляла ее свадьба, а она смотрела вопросительно на нас и ждала. Мы, конечно, циники. Но для нас это было чудовищно. И в ужасе понимая, что мы не можем ее разочаровать, решили... не разочаровывать. А что?! Неплохой приработок для артистов.

После чего невестушка надела трусики и спокойно отправилась догуливать. До сих пор не пойму, что все это значило. Некоторые мне говорят, что она обиделась на жениха и решила тут же, не сходя с места, отомстить. Не знаю. До сих пор. Тогда же был так шоки­рован, что мне было не до наблюдений за людьми и раздумий на эту тему. Мысли были только о том, как отсюда поскорее унести ноги.

А эта свадьба, свадьба, свадьба, все пела и плясала...

Только она одна и осталась для меня загадкой.

А всего я провел в своей жизни тридцать восемь свадеб. И, значит, такое же количество раз видел пары, решившие жить вместе. Почти всегда с первого взгляда становилось ясно, что один из супругов - человек неплохой, а второй - «конченая тварь». Даже случайные гости на свадьбе видят это. И звучит фраза, примерно как в чеховской «Анне на шее»: «И чего это милая, такая хорошая за такого-растакого идет?» Или наоборот: жених - человек замечательный, и все думают: «И как его эта стерва урвала?» Как складывается в даль-40

нейшем их жизнь, я один раз видел, второй раз читал у Чехова. В этих двух случаях чело­век, бывший очень хорошим, скурвился; «Анна на шее» стала б… ю и стервой. А можно ли вывести тут мораль, что с волками жить – по-волчьи выть, даже не знаю. Все-таки ра­ботал только у богатых людей. Ну, или хотя бы один из супругов должен был быть бога­тым (как было у Чехова). Ведь бедные не заказывают «звезд». Наверное, среда, «подпор­ченная» деньгами, имеет свои особенности.

Ну да и Бог с ними.

...На тот момент, когда лично я обзавелся «второй половиной», денег ни у нее, ни у ме­ня не было. Нам не снились ни балы, ни свадьбы в дорогих ресторанах с нанятыми музы­кантами и тамадой. Нас не держала вместе какая-либо веская причина кроме любви: на­пример, когда девочка беременеет, а парень ВЫНУЖДЕН жениться. Ничего подобного не было! Нас связывали только чувства.

Мы оба все еще учились в институте.

Оба придумывали, как заработать. Я пахал, где мог: выступал на пьянках; зажигал с песнями на улицах; несколько раз в неделю выступал в самом модном тогда андеграунд-ном кабаре «Арт-клиника». Помимо этого делал все: торговал газетами, подрабатывал грузчиком и, кстати, одним из первых в этой стране, почувствовал «ветер перемен», стал мотаться в Турцию за шмотками, которые мы с Леной продавали на рынке, несмотря на мороз или жару и насрав на престиж нашего гуманитарного образования. На каникулах мы вмете ездили куда-нибудь отдыхать. Всю Европу проехали автостопом, и нам было наплевать, по большому счету, на отсутствие комфорта и элементарных удобств. К тому же я всегда был уверен, что когда-нибудь разбогатею. А сейчас – это временно; просто такой жизеннный этап.

Казалось бы, идеальное сочетание для семьи: молодые люди, оба неизбалованные день­гами, оба равны. Любят друг друга бескорыстно, а значит, и вправду любят.

...Но почему тогда я начал изменять?

Наверное, потому что мужчина полигамен. Такими нас создала природа. Тут хоть трес­ни. В свою защиту я могу сказать одно: я не искал возможностей пойти налево. И не бегал за бабами. Уж тем более в первые годы нашей совместной жизни. Возможности сами на­ходили меня. Как говорят: не вор ищет случая, а случай делает вора.

Моя главная профессия - конферанс. Конферанс - это пьянки. Пьянки - это красивые, алчущие удовольствий бабы. Бабы - это невесты, готовые снять трусы, и т. д. и т. п. Если честно, находясь в горячке работы и думая только о том, как сделать так, чтобы людям понравилось и чтобы позвали еще, я даже не всегда успевал осознать, что изменяю люби­мой.

Ну, например.

Как-то к нам в «Арт клинику» заявляется центральное немецкое телевидение. Зная, что народ здесь работает самый свободный и отвязный, они говорят, что хотят снять сюжет «Ночь свободной любви в России». Обещают неплохо заплатить. Деньги – это хорошо. К тому же год на дворе девяносто третий, наша страна еще слыхом не слыхивала о таком виде любовных развлечений. То есть - мы в этом деле будем первые! Для людей творче­ских самое приятное - возглавить колонну. И мы взялись: пообещали людей собрать и на секс «развести». Кирка Миллер, художник и хозяин этого клуба, сделал из папье-маше ог­ромный фаллос и пошел с ним наперевес по улицам. Прохожим, как в микрофон, просил дать в него интервью. Те, кто не шарахались и весело реагировали, получали пригласи­тельные на нашу вечеринку. На входе мы раздавали шампанское и водку. Едва собралось достаточно людей, вход в клуб закрыли...

Мы, если честно, тогда не знали, как публику к разврату подтолкнуть; конечно, были разбитной ведущий (то есть я), халявный алкоголь и веселый негритянский оркестр. Я ви­дел со сцены, что люди зажимаются по углам, но пока до «Ночи свободной любви» мы недотягиваем. Проходит немного времени, я поворачиваюсь спиной к залу, чтобы дать очередные указания музыкантам. Разворачиваюсь и вижу... что мы уже почти приближа-41

емся к цели. Люди стали раздеваться. Но пока все еще робко. Им нужен последний тол­чок.

И им стал я!

Вытащил из зала девчонку и прямо на сцене на глазах изумленных немцев мы с ней все и проделали. Публика, видя такое дело, наконец, осмелела и пошла в разнос. Свершилось.

Знаете, а стране то, наверное, хотелось свободной любви…

Вот скажите, кто сейчас думает, что это была измена жене? Да это был подвиг! Прорыв сквозь совковую культуру. Попытка стать легендой. Пусть ценой собственной репутации. В сломе моральных устоев тогда и была норма жизни.

Мне вот даже до сих пор интересно, сколько немцы заработали на этом сюжете. Меня потом узнавали, когда приезжал в Мюнхен: «Вы из России. Мы вас видели по телевизо­ру!» Многие из Германии приезжали в клуб, посмотреть на меня.

А я чего... Практически, честный семейный гражданин, герой, никогда больше не по­вторивший такого подвига: а на фиг надо?! Подвиг бывает один раз. И герой должен быть один, потому что если героев много - это уже банда.

И снова ходишь верный.

Ходишь и ходишь... Верный и верный.

Вот так однажды иду себе по клубу и иду. Программа закончилась, а за одним из сто­ликов сидит такая грустная-прегрустная девочка. Все веселятся, а она чуть не плачет. Мне ее даже жалко стало. Подсел к ней и говорю: «Может, водочки?»

- Можно.

Надо же, согласна! Заказал - выпили.

- Может, еще?

- …

- Нужно!

Заказал еще - выпнли.

- А, может, пойдем куда-нибудь, ну и того?.. - предложил ей.

- Что, так сразу?

- Ну почему сразу?! Разве я похож на такого циника. Вначале прогулка.

И мы пошли на прогулку: на другой этаж за ключами от чердака. На чердаке прогулка завершилась. Правда, неудачно. Там было очень грязно. Рассыпаны опилки. И мы, пова­лявшись в них, все ж таки решили пойти в гости к моему другу, который жил недалеко.

Встретил он нас приветливо.

Мне стыдно, конечно перед женой. Но такая бл...ская натура у самца: видит он, что можно телку получить, и ему пройти мимо трудно. Один раз себя можно пересилить, вто­рой, а на третий... Ну невмоготу. Особенно, если свободных баб вокруг, как пчел на цве­тущем лугу.

И во второй раз притащил я к тому же приятелю еще одну куколку из клуба. Восемна­дцатилетняя, гибкая, она танцевала, любуясь сама собою, и на лице ее читалось: ах, какая же я красавица.

- Ах, как же хорошо вы танцуете! - подпел я ее внутреннему настроению, случайно
проходя мимо.

- Правда?
Купилась!

- Ну конечно! Ах, вам непременно необходим хороший педагог. Или вы погубите свой талант! - понес я околесицу - Все ж таки учился на режиссера, знал нужные термины и на­учно объяснил ей, до чего она хороша танцует.

- У меня нет денег на учителя.

- Я вас познакомлю с одним. Он посмотрит, если понравится, возьмет бесплатно. Сде­лает из вас звезду.

Она меня слушала, раскрыв ротик и растопырив зубки. Господи, как же все самки оди­наковы по своей природе. Уж сколько раз твердили миру... Я склеил ее точно так же, как и

баб и институте. Она повелась на те же приемы, согласилась пойти к моему другу, кото­рому по телефону - когда она не слышала - я вкратце объяснил суть. Он тут же все просек. Встретил нас в трико, типа, репетировал, и тут же «включил» учителя: «Ну-ка, девочка, станцуйте. А сейчас сымпровизируйте. Я включу вам музыку. Представьте, что вы коло­сок».

И она стала что-то изображать.

- Так-так, очень хорошо! Разденьтесь, Она разделась по пояс.

- Нет, полностью раздеваемся. Быстренько. Девушка, времени нет, мне надо репетиро­вать.

Наивная танцовщица, доставляя нам несказанное удовольствие, которое мы оба с тру­дом маскировали деловитостью, полностью разделась. Он прибавил оборотов: «Что-то не то. Понял! Вам надо намочить волосы, вы не чувствуете своих волос».

И она пошла в ванную.

Аы, уже не удержавшись, заловили ее там.

Она была ошарашена. Но а итоге ей вроде понравилось.

На что еще она надеялась?

О, женщины!..

То они все время думают, как развести мужика; то массово попадаются на самые при­митивные приемы. Впору писать главу «Удочки для дурочки», но что в ней скажешь но­ною? Если мужчина не ленив, он сам быстро изучает «предмет вожделения» и легко им пользуется. Причем, ему даже не надо быть великого ума. Надо всего лишь научиться на­жимать па некоторые рычажочки. «Помни, Урри, у каждого есть кнопка!» И у баб они есть.

Случалось, например, так, что я приводил кого-нибудь к себе домой, заводил в дет­скую...

- О, у тебя есть ребенок? - разочарованно спрашивала девица.

- Да, - томно вздыхал я.

- И... жена есть?

- Уже нет. Она поехала с подругой на машине и разбилась.

Смерть - вызывала у них сочувствие к пострадавшим, ко мне и ребенку и радость обла­дания холостяком. Они начинали говорить, как любят детей и как хорошо, что малыш есть уже «готовый», под себя не ходит.

…Вообще-то, в доме были и женские вещи, и, будь девицы повнимательнее, они бы поняли, что их разводят. Но они видели лишь то, что хотели видеть. А я в этом не вино­ват. Почему же они утром так удивлялись, когда я будил и говорил: «Собирайся, жена сейчас приедет».

- Какая жена? - ошалело спросонья не понимали они.

- Моя.

- Ты же говорил, что она померла.

- Померла?! Да ты что! Пьяный, наверное, был. Ты больше слушай. Я когда напьюсь, вечно всякую херню несу.

Правда, мне это быстро надоело. Я предпочитаю, чтобы все было по-честному. Пускай она принимает и любит таким, какой есть.

...А я пока с интересом понаблюдаю за тем, как выходят на эту охоту другие самцы. Их тривиальные приемы сексуальных игр лично мне видны с первого хода, но бабам, пред­ставьте, нет! Я часто бываю потрясен до глубины души! Помню, отдыхал на Красном мо­ре, и там инструктором по дайвингу работал араб по имени Али. Всех баб он клеил на од­ну и ту же удочку. Каждой рассказывал, что у него на протяжении восьми лет была де­вушка, с которой они любили друг друга. Но он никак не мог накопить денег, чтобы за­платить калым. Они страдали, но не могли даже убежать из дома. Девушка считалась опо­зоренной, если парень не может заплатить. И вот однажды он почти накопил деньги, на радостях спешил к ней на машине, чтобы и ее скорее обрадовать. А она как раз выходила

из автобуса. И он ее сбил. Она погибла. Он себе места не находит вот уже пять лет, и у не­го еще никого не было... О-о-о, какая жуткая история...

Практически каждая туристка, выслушав ее, считала своим долгом утешить Али на своей груди. Это происходило примерно три-четыре раза на дню в разных отелях. Одну он трахнул даже под водой на глубине пятнадцати метров. Она в тот день вообще первый раз надела на себя водолазный костюм. Ничего себе нырнула! Но, Боже мой, чем же мог быть интересен этим состоятельным и образованным дамочкам бедный и полуграмотный араб? А поди ж ты! Причем многие телки приехали с мужиками.

Здесь уже можно переходить от темы мужских измен к теме женских. Мы друг друга стоим. Говорю ответственно. В силу профессии, мне пришлось не только самому оказы­ваться в изменщиках, но невольно становиться и свидетелем большого количества супру­жеских измен.

...Пора бы уже спросить, а куда смотрят их мужья?

Иногда они, конечно, что-то подозревают.

Только что им делать-то? Что, если он ее любит и не может без нее жить? Наверное, просто бьет ее. Когда я раньше читал в газетах, что муж избивает жену, уверенно полагал, что он какое-то жуткое чудовище. Зверь! Бьет женщину! Да как он может поднять руку на это слабое существо?! Но сейчас я думаю: а что ему делать, если попалась такая вот баба? Если он приходит домой и видит, что она лежит с любовником. Убить ее?! Выгнать нере­ально, потому что без нее ему жизни нет. Самое забавное, что нередко и она без него не может.

Нам в институте обьясняли, что не всегда, когда мужик бьет бабу, сторона, получившая увечья, потерпевшая. Наоборот, потерпевшим часто бывает мужчина, который бьет.

Мне рассказывал приятель, как гулял на одной свадьбе. Разумеется, все напились, ста­ли друг к другу приставать. С ним рядом сидела девушка, которая под столом протянула холеную руку и положила руку ему на ширинку - давай? Они пошли в какую-то комнату, где была свалена верхняя одежда, и там, прямо на шубах все и произошло.

Довольный, он вернулся в зал. Душа хотела продолжения праздника и поделиться с кем-то радостыю. Первый гражданин, к которому он подсел с предложением выпить, не отказался. Но мина у гражданина было очень кислой.

- Ты чего такой грустный, случилось чего? - участливо спросил мой приятель.

- Нет.

- Но развлекись тогда, давай выпьем. Смотри, какие девчонки. Вон та так сосет класс­но. Только что мне на шубах дала.

- Я знаю. Это моя жена.
…

Хмель куда-то сразу испарился. Веселье тоже куда-то исчезло.

Жуткая ситуация. А что делать? Оставлять такую дома? Тогда будет как в анекдоте: старенький дедушка приходит в кинотеатр с молодой женой. Едва свет выключается, как она начинает целоваться с каким-то парнем. Зрители шепчут деду: «Смотрите, что они де­лают». - «Ой, да знаю я. Но такая история происходит каждый раз, когда мы идем в ки­но».- «Что же вы не оставите ее дома?» - «Дома еще хуже. Дома ее вообще е...т».

Ко мне после выступления в клубе часто клеятся бабы, причем пришедшие с мужьями. «Роман Львович, с вами можно встретиться?» - «Уйдите, - говорю, - к черту, пока нас не убили». - «Ну оставьте телефон, мы вам позвоним».

Прямо за спинами мужей. Что это, если не вероломство?! Кстати, знаете, почему у всех народов национальность ребенка определяют по отцу, а у евреев по матери? Я об этом спрашивал у раввина. Он сказал: «Кто мать ребенка, всегда ясно. А вот кто отец...» Муд­ро.

...Вроде бы во всей этой катавасии (которая началась случайно, а продлилась много лет) я не стал еще чьим-то отцом. По крайней мере звонков после той армейской истории не было. Хотя практически все мои незамужние бабы говорили, что беременны от меня.

Но эта их беременность каждый раз сама по себе благополучно рассасывалась, едва они понимали, что прибрать меня к рукам не удастся. А тетки всегда хотят прибрать нас к ру­кам. Когда ты встретился с ней во второй раз, в третий, в четвертый, она думает, что у вас все серьезно. И она стразу начинает строить воздушные замки. И думать, как вы пожени­тесь, как детей назовете.

Ты тоже думаешь, что у вас все серьезно, и планируешь с ней время от времени серьез­но трахаться. А если ваши отношения опасно затянулись, надо серьезно продумать, как их закруглить. Когда то я услышал выражение, показавшееся мне необычайно любопытным: «Если от вас ушла жена, точно запомните, как вам это удалось». От жены мне избавляться не приходилось. И я никогда не оставлю ее. Но вот с любовницами приходиться заучи­вать: ЧТО ее может оттолкнуть от тебя, когда тебе будет нужно, чтобы она из твоей жизни исчезла.

Исчезла до того, как станет опасна твоей семье. Я наблюдал такое у друзей. Когда лю­бовница звонила жене и говорила: «Вася любит меня, а с вами, с женой, живет только по привычке». Мне таких звонков не хотелось. Я берег семью, хотя старался не обижать лю­бовниц. Говорил честно: «Я на тебе никогда не женюсь... Давай просто позанимаемся лю­бовью».

Женщина сразу не верит в то, что не женюсь. Она крутит, вертит, что-то выгадывает. Пытается преподнести себя как королеву и богиню. Пытается как можно дороже себя продать. Правда... соглашается заниматься любовью, но долго рассказывая, какая она по­рядочная. И что «такие, как она, сразу не отдаются». И к тому же «у нее был всего один парень». Или два. И обычно ее изнасиловали, когда ей было шестнадцать лет, на новогод­ней пьянке. «Очнулась вся в крови».

И только ты-то и сумел в ней разбудить женщину. И только с тобой секс доставляет ей удовольствие. И только поэтому. ты должен на ней жениться.

?????????????????

«Очень хорошо! - говоришь ты.- Но я же сразу сказал, что у меня семья. Давай просто любовью займемся».

«Значит, не женишься?» - ведет она свою линию. И, переспросив в последний раз, по­сылает тебя из своей постели к чертям собачьим.

«Ау-ууу, дорогая, - взываешь ты к ее логике, одеваясь. - Но ты сказала, что секс со мной тебе так приятен? Может, того?.. Еще разочек?..»

А в ответ тишина.

Поняв, что нет никаких перспектив, та, в которой «ты разбудил женщину», исчезает из твоей жизни.

Вот поэтому я, да и многие другие самцы, предпочитают ходить налево с замужними бабами. Они идеальны для семейного гражданина. Им не нужны подарки, они ведь не мо­гут притащить их домой. Они не стремятся разрушить твой брак. И ты понимаешь, что она с тобой не ради денег или перспектив, а только ради удовольствия.

О, добрая женщина, как я тебя люблю!

Иногда, конечно, взбредет в голову мысль, что у нее ведь есть муж. И что мы (я и она) наставляем несчастному рога. Но тебя греет мысль, что, может, он все-таки умный чело­век. И если застукает вас (тебя и ее), то, скорее всего, если он умный человек, пристрелит именно ее.

Как в анекдоте: «Подсудимый, за что вы убили жену?» - «Я застал ее с любовником!» -«Но вы застрелили ее, а не его».- «Лучше один раз замочить одну Б, чем каждую неделю убивать по человеку!»