Глава 3. Я боялась, что если открою свой рот, меня снова стошнит от алкоголя и смущения.

Я боялась, что если открою свой рот, меня снова стошнит… от алкоголя и смущения.

Мир крутился вокруг меня, но его лицо — прямой нос и точеный рот — оставалось неподвижным и четким, как будто вселенная хотела запечатлеть этот момент в моем мозгу навсегда.

— Ты в порядке? — спросил он хриплым голосом.

Нет. Я была так далеко от " в порядке".

— Я в порядке. — Я оттолкнулась от стены, у которой пыталась сконцентрироваться, и поковыляла по улице.

— Ты куда направилась?

— Далеко. — Просто… далеко.

Ночной воздух был таким холодным, что я остро ощущала его на своей потной коже.

— Постой, — сказал он, волочась за мной.

— Серьезно?

Сейчас он, должно быть, уже бежал за мной. Вот что вы делаете, когда кто-то строит из себя величайшего придурка. Ищете другой путь и продолжаете двигаться.

Он остановился передо мной, его лицо было скрыто тенями от уличных фонарей.

— Я не позволю тебе шататься одной.

Ох. Он был одним из тех.

Он что, не понял намек? Моя голова кружилась, а во рту был привкус чего-то противного, даже чтобы произнести. Никогда не думала, что наступит такой момент, когда я захочу, чтобы горячий парень оставил меня одну, но все когда-то бывает в первый раз.

— Я же сказала, что я в порядке.

— С людьми, которые в порядке, каждый день случаются плохие вещи.

Итак, Темный и Опасный был самым настоящим Принцем Чармингом с короткой стрижкой. Это не должно было быть притягательным. Вообще, я не выносила такие вещи. Но, несмотря на все странности, я смогла почувствовать себя расслабленной, границы моего желания затуманились.

Я во всем винила щетину. Никогда не могла сопротивляться неряшливому виду.

— Слушай, я понимаю все эти защитные обстоятельства. Все парни делают так, как ты. И если я не ошибаюсь, это даже возбуждает. Но мне не нужна нянька. Поэтому забудь на ночь о своих фантазиях рыцаря-в-сияющих-доспехах.

Мне показалось, что это прозвучало достаточно твердо и взросло (но опять же, я была пьяна). Он закатил глаза, и я поняла, что он не воспринимает меня всерьез.

— А я тебе уже говорил, что мне плевать, что, как ты думаешь, тебе нужно.

— И что? Ты будешь преследовать меня, хочу я этого или нет?

Он сжал губы, и я увидела веселье в уголках его рта. Какой соблазнительный рот.

— Это именно то, что я собираюсь сделать. Кто-то должен отвести тебя домой.

Ни один жалкий процент не позволил мне поверить, что «отвести тебя домой», означало что-то другое, чем закинуть жалкую пьяную девушку в ее общежитие, наслаждаясь ее тошнотой и мучением.

Мы не могли это позволить, не так ли?

Я обошла его.

— Я еще не иду домой. Потому беги и найди себе другую девицу.

Он улыбнулся, но скованно. Он провел рукой по волосам, и я заставила себя уйти.

— Ты самое настоящее нечто, — крикнул он мне.

Это заставило меня улыбнуться. Я остановилась и обернулась, двигаясь спиной вперед. Я вытянула руки и закричала, распространяя эхо по улице.

— Бьюсь об заклад я такая.

Если бы существовал музей, наполненный людьми, которые были «нечто», я бы была хреновым главным экспонатом. Я бы сказала больше, но пятиться назад не было лучшей идеей в моем нынешнем состоянии. Я споткнулась, с трудом пытаясь поймать себя, но мой живот как будто плюхнулся на землю. Я не смотрела на него, зная, что выгляжу вдвойне глупой, как и ощущаю себя.

Я глубоко вздохнула, боясь, что меня снова стошнит.

Интересная штука этот алкоголь… когда он делает тебе хорошо, ты чувствуешь себя превосходно. Когда он делает тебе плохо- хуже нет ничего. Не только тошнота, а все вместе. Может быть я и нечто, но я знала себя достаточно, чтобы знать: что если я вернусь в свое грязное общежитие — в котором пружины матраса впиваются в спину, раздается какофония храпов соседей по комнате, старые одеяла — то это будет верный способ достичь нижний предел.

Большинство общежитий устроены так, что ты знакомишься с другими людьми, и еще это самые одинокие проклятые места на земле. Все в них временное: проживающие, отношения, горячая вода. Я себя чувствую, как цветок, который пытается прорастить корни в бетоне.

Нет. Мне надо выветрить алкоголь, перед тем как пойду домой, если хочу избежать падения гармонии. А теперь, мне нужно двигаться прямо.

Через несколько шагов мой преследователь поравнялся со мной. Я бросила сердитый взгляд и попыталась идти быстрее, но мои каблуки не могли это выдержать. И я не доверяла себе, что не уткнусь лицом в булыжники, с такой-то ночкой, как эта.

И хотя я бы не пожелала никому такую компанию, я была ей рада.

— Как тебя зовут? — спросила я.

Он приподнял темную бровь.

— Ты долго ждала, чтобы спросить меня об этом.

Я пожала плечами.

— Имена не так важны в таком месте, как это. — Я указала на бар, который мы покинули, позади нас. — И, честно говоря, мне все равно.

Или я это себе так говорила. И ему.

— Тогда зачем спрашиваешь? Если имена не важны и тебе все равно.

— Во-первых, мы уже не в баре. А во-вторых, ты меня преследуешь, и я задаю вопросы, чтобы как-то заполнить тишину, потому что тогда становится неловко. А разговоры заставляют меня отвлечься от мысли, что ты серийный убийца, отсюда все это.

— От рыцаря-в-сияющих-доспехах до серийного убийцы?

— Манеры красавчика могут быть спектаклем. Ты действительно выглядишь так, будто можешь быть опасным.

— Ты всегда такая честная?

— Никогда. Это говорит алкоголь. Окончательно выключает питание у моего фильтра.

Улыбка вернулась к его глазам и, может быть из-за того, что я была пьяна, но этот парень не вызвал порыв чувств. Это должно было насторожить меня. Может, действительно было что-то с ним. Но в тот момент мой мозг думал только о том, как стоять прямо и дышать.

— Я скажу тебе имя, если ты расскажешь что-то о себе, — сказал он.

— Что именно? — Мой пин-код?

— Неважно. Что-то тоже честное.

У меня не получалось идти прямо. Моя дорога переплеталась с его. Возможно, потому что я была пьяна. Или его мускулы были величественными. Обе версии полностью правдоподобны.

Моя рука задела его, и волнующее и туманное чувство пронзило мою голову, я ляпнула первое, о чем подумала.

— Честно? Я устала.

Он посмеялся.

— Это потому, что уже почти рассвет.

— Не такая усталость.

— А какая тогда?

— Очень глубокая. Такая, которую сон не исправит. Просто устала… от жизни.

Он молчал шаг, два, три, вниз по узкой улице, полной эхо. Затем его шаг замедлился, и я почувствовала его взгляд на себе. Я напрягла периферическое зрение, чтобы увидеть его.

— Ты этого не показываешь, — произнес он.

— Я мало что показываю.

Еще три молчаливых шага.

— Держу пари, это становится утомительным, — сказал он.

Зачем я несла всю эту чушь?

Я взглянула на него. Мои шпильки несомненно не были безопасными, пока я на него смотрела, потому что застряли между двумя камнями. Моя лодыжка подвернулась во второй раз за ночь, и я качнулась в сторону. Я попыталась устоять, держась за его плечо, но все еще падала, очень медленно. К счастью, он был быстрее. Он повернулся и поймал меня одной рукой за локоть, а второй обнял меня за талию. Он поднял меня, и я почувствовала настойчивый румянец, поднимающийся по шее. У меня не было проблем с игрой в легкомысленную блондинку, чтобы получить, что хочу, но я ненавидела, что в этот момент была стереотипом непреднамеренно.

— Как твои щеки? — спросил он.

Я моргнула, осознавая, что его рука находится на моей талии, а его длинные пальцы могут легко пройти по моему телу. Подумав об этом, мое сердце устроило гонку за мыслями.

— Ты чувствуешь их? — добавил он.

Ох, эти щеки. Разочарование потушило сильное пламя во мне.

Рука, которая поддерживала меня за локоть, поднялась и убрала локон с моей щеки, напоминая. И пламя вернулось.

— Они, эм, — я сглотнула, — просто немного тяжелые.

Его глаза пригвоздили меня к месту на несколько секунд. В этом взгляде было столько всего, больше, чем должно быть от парня, которого я только что встретила (если тошнота перед ним считается встречей, так как я еще даже не узнала его имя).

Он выпрямил меня и его теплые руки покинули мое тело.

Сопротивляясь порыву прижать его снова, я сказала:

— Теперь твоя очередь.

— Мои щеки в порядке.

Я улыбнулась.

— Я имела в виду твое имя.

Он кивнул и продолжил идти. Я пошла за ним, теперь выбирая аккуратно, куда ставить ноги.

— Многие зовут меня Хант.

Я сделала несколько быстрых шагов и догнала его.

— Мне тебя так называть? Я многие?

Он сунул руки в карман и его шаги стали длиннее. Он оглянулся на меня перед тем, как осмотреть узкую каменную улицу перед нами.

— Честно говоря, я не знаю, кто ты.

Что это значило? Он не знал, что я за девушка? (Потому что я бы ему безусловно сказала, что я за девушка).

Основываясь на очертаниях его плеч и на том факте, что он едва посмотрел на меня, я поняла, что он имел в виду что-то немного посерьезнее.

Я не знала, как ответить, поэтому и не пыталась. Я уже достаточно разболтала ему.

Мы шли вместе. Я реально не знала, куда мы шли, а он молчал, следуя за мной, когда я выбрала поворот наобум. Я позволила разуму отклониться от задумчивой готической архитектуры, мимо которой я должна была пройти по пути домой, и вернуться к мужчине рядом со мной.

Хант.

Что это за имя такое?

Хищный. Вот какое.

Мне действительно должно было быть страшно гулять в темноте по незнакомому городу с совершенным незнакомцем. Но было много разного, что должно было быть, и не было. И когда я посмотрела на него, я была не в состоянии вызвать чуточку страха, а я знала, что должна была. Отец всегда обвинял меня в инстинкте смерти. Может он был прав.

Свет начал выползать на небо, и мы вышли на узкую улицу, на открытый воздух. Извилистая река разделяла город, и солнце начало вставать над ним.

Многое надо было посмотреть, и я замедлилась, чтобы остановиться и насладиться. Небо дышало розовым и пурпурным, мягкое золото сверкало на реке. Я не могла вспомнить название, но это была та же река, которая была всего в одном или двух кварталах от моего общежития. Несмотря на блуждания, мы оказались довольно близко к дому, к которому Хант должен был меня привести.

Я сглотнула, все еще чувствуя беспокойство по поводу возвращения в общежитие. Поэтому, вместо того, чтобы направиться на север в кровать, я указала на юг.

— Здесь недалеко есть клуб, который открыт до шести.

Он посмотрел на меня тяжелым взглядом.

— Я думаю, ты уже достаточно сегодня натусовалась.

Осуждение в его тоне заставило меня поежиться, потому что я знала, что он прав. Если хоть одна капля алкоголя пройдет через мои губы, мне снова сразу станет плохо.

Но это жужжание где-то в глубине моего мозга говорило мне, что мне надо что-то делать. Мне всегда было спокойнее что-то делать, чем думать. Я отвернулась от Ханта и стала двигаться к берегу реки.

— Куда ты идешь? — крикнул Хант.

Я повернулась, продолжая двигаться спиной вперед, и сказала:

— Абсолютно не знаю.

Я пожала плечами и улыбнулась, как вдруг он кинулся на улицу и схватил меня за локоть. Сильным рывком он повернул меня и толкнул на тротуар по другую сторону дороги.

— Ты спятила? Не ходи по дороге, не смотря, куда ты идешь!

Я вырвала локоть из его хватки и отступила от него.

— Расслабься. Я в порядке. Никого нет в такое время утром.

Затем вселенная опередила меня на 1 очко, когда мимо промчался спортивный автомобиль, окутывая нас ветром. Хант приподнял брови. Его рот напрягся от злости, и я не знала, хотела ли я его оттолкнуть или прижать к губам.

— Тебе не надо это говорить, — сказала я, поворачиваясь, перед тем как он скажет, что говорил же мне. — Я нечто. Прими это. — Я направилась к реке. — А знаешь что? Я так хороша в этом.

Я наклонилась и сняла сначала один каблук, затем второй. Мои ноги ныли на плоском, холодном камне, но мне было все равно. Я взяла обувь в одну руку и побежала вприпрыжку к реке, сопровождаемая Хантом позади.

Я крикнула, чтобы услышать эхо над водой.

— Ты смешная, — сказал он.

Мне не понравилось, как он это сказал. Как будто жалел меня.

— Поправочка: я забавная.

Я оставила его и побежала к воде. На время, я подумала нырнуть в воду или искупаться нагишом в реке, но решила, что скоро будут выходить люди, и я понятия не имела, что было в воде.

Темная и глубокая, как синяк, у реки была спокойная энергетика, которая заставила меня притормозить и посмотреть. Она была красивая и тихая, и мрачная, немного с болью, прописанной в течении. Даже восходящее солнце пробило только первый слой, поверхность проглатывала свет только на несколько дюймов в глубину.

Немного дальше по реке, маленькие темные формы выстроили границу на дороге, и я с любопытством двинулась туда. Но когда я подошла, то ничего не могла понять, когда увидела их вблизи.

Это были туфли. Дюжины. Черные и отлитые из железа, образовывали границу реки. Пустые туфли.

Это была какая-то скульптура, но я была в замешательстве, что она означала. Туфли были систематизированы по размеру и форме, принадлежали и мужчинам и женщинам. Некоторые были маленькими, сделанными на маленькую ножку ребенка. Некоторые были простыми, некоторые замысловатыми. Я шагнула, чтобы пройтись между ними, но что-то тянуло меня назад. Если река была синяком, то это была печаль. Потеря. В них не было ног, но они были далеко не пустыми.

— Это памятник Холокосту, — сказал Хант позади меня.

Я вздохнула, холодный воздух принес острую боль языку. Все эти туфли. Я знала, что они были копией, всего лишь куском металла, но они говорили. Они пели.

Вы не осознаете, какие вы маленькие, пока не столкнетесь с таким. Мы проживаем наши жизни так, как будто мы центр вселенной, но мы всего лишь крошечные кусочки всего разрушенного. И вот я… беспокоилась о том, как я буду жить после колледжа. Господи, казалось неправильным думать об этом, как о выживании, не с этим напоминанием о людях, которые не могли. Я провела руками по волосам, скрепляя их за шеей.

Я знала, что я счастливая. Блаженная, даже. Но было много давления… пытаться не потерять то, что тебе было дано. Я хотела совершить что-то. Полюбить что-то. Быть чем-то. Но не знала, как. Не знала, что.

Все мои друзья следовали мечтам, входили в будущее, а я просто хотела что-то с таким отчаянием, с таким воодушевлением. Я была актрисой. Я провела почти половину своей жизни, входя в образ, ища желания, находя, что движет им. Но я не могла сделать то же самое с собой. Прошло очень много времени с тех пор, как я позволила чему-то случиться.

Я чувствовала себя неудачником. Каждый туфель передо мной олицетворял мечту, которая никогда не оживет, жизнь, которую никогда не полюбят. Никогда не сталкивалась с таким угнетением или борьбой.

Это место было пропитано историей и трагедией, по сравнению с этим мои раны прошлого были похожи на царапины.