ГЛАВА 27. Уэллс смотрел на небо. Он никогда не чувствовал себя уютно в переполненных палатках, а после того, что произошло сегодня

УЭЛЛС

Уэллс смотрел на небо. Он никогда не чувствовал себя уютно в переполненных палатках, а после того, что произошло сегодня, мысль о том, чтобы находиться рядом с людьми, которые были готовы разорвать Октавию, была невыносима. Несмотря на холод, он любил засыпать, глядя на те же звезды, которые он видел у себя дома. Он любил моменты, когда луна скрывалась за облаком, и становилось слишком темно, чтобы увидеть очертания деревьев. Небо как будто было растянуто внизу по земле, создавая впечатление, как будто они не на Земле, а снова среди звезд. Ему всегда было трудно раскрывать глаза утром, и было больно осознавать, что их нет.

Однако даже неба было недостаточно, чтобы Уэллс успокоился сегодня. Он заставил себя сесть, морщась, поскольку он поерзал одеялом на разбросанных камнях и ветках. Шелест около соседнего дерева привлек его внимание, он поднялся на ноги и вытянул шею, чтобы лучше видеть.

Уэллс удивленно смотрел на дерево, которое ни разу не цвело, с тех пор как они приземлились. Мерцающие розовые лепестки раскрылись из кокона, который он раньше не замечал, как кончики пальцев, которые внезапно появились из темноты. Они были красивые. Уэллс стал на цыпочки, вытянул руки над головой, и обхватил пальцами стебель.

— Уэллс?

Он развернулся и увидел Кларк, которая стояла в нескольких метрах от него.

— Что ты делаешь?

Он уже собирался задать ей тот же вопрос, но вместо этого он, молча, подошел к ней и сунул цветок в руки. Она уставилась на него, и на мгновение он подумал, что она может отдать его обратно. Но, к его удивлению и облегчению, она посмотрела на него и улыбнулась.

— Спасибо.

— Привет, — они смотрели друг на друга в течение нескольких секунд. — Ты тоже не могла заснуть? — спросил он, и она покачала головой.

Уэллс сел на корень дерева, который был достаточно большим даже для двоих, и жестом пригласил ее сесть рядом.

Через секунду она уселась рядом, сохраняя между ними дистанцию.

— Как дела у Талии? — спросил он.

— Намного лучше. Я очень благодарна Октавии, за то, что она призналась, — она посмотрела вниз и провела пальцем по цветку, — я просто не могу поверить, что они уходят завтра.

Была нотка сожаления в ее голосе, которая заставила желудок Уэллса сжаться.

— Я думал, что ты будешь рада, когда она уйдет, после всего, через что она заставила тебя пройти.

Кларк на секунду замолчала.

— Хорошие люди могут делать ошибки, — сказала она медленно. Она посмотрела вверх, ее глаза встретились с глазами Уэллса. — Это не значит, что нужно прекращать заботиться о них.

В течение долгого момента все, что они могли слышать, это ветер, шуршащие листья, тишина, заполненная всеми теми словами, которые остались не произнесенными. Извинениями, которые никогда не могли передать его грусть.

Судебный процесс по делу двух самых известных ученых Феникса превратился в событие года. Людей в зале Совета собралось больше, чем когда-либо, на лекциях, или каком-либо событие, кроме Церемонии Помилования.

Но Уэллс имел лишь смутное представление об аудитории. Отвращение, которое он чувствовал от своего нездорового любопытства… как римляне ждали кровопролитие в Колизее… пропало, когда его глаза увидели девушку, которая сидела в одиночестве в первом ряду. Он не видел Кларк с той ночи, когда она рассказала ему об исследованиях ее родителей. Уэллс рассказал своему отцу, который тщательно взвесил информацию. Как и ожидал Уэллс, Канцлер ничего не знал об экспериментах и тут же начал расследование. Тем не менее, расследование взяло страшный поворот, которого Уэллс не ожидал, и теперь родители Кларк собирались столкнуться с уголовными обвинениями Совета. Виноватый и в ужасе, Уэллс провел прошлую неделю, отчаянно пытаясь найти Кларк, но поток его сообщений остались без ответа, и когда он пришел в ее квартиру, он обнаружил, что ее оцепили охранники.

Выражение ее лица было пустим, пока она смотрела на то, как члены Совета занимают места. Но потом она обернулась и увидела Уэллса. Ее глаза встретились с его, ее взгляд был наполнен такой сильной ненавистью, что вызвал прилив желчи в его желудке.

Уэллс отступил назад к своему месту на третьем ряду. Он только хотел, чтобы его отец остановил научные исследования ее родителей, чтобы положить конец страданиям Кларк. Он никогда не думал, что это приведет к суду, где будут решаться их жизни.

Два охранника сопровождали мать Кларк к скамейке впереди. Она высоко держала подбородок, рассматривая Совет, но потом ее взгляд остановился на дочери, ее лицо вытянулось.

Кларк вскочила на ноги и сказала что-то, что Уэллс не мог услышать, но это не имело значения. Печальной улыбки на лице ее матери было достаточно, чтобы разорвать сердце Уэллса на две части.

Другие охранники ввели в зал ее отца, и суд начался.

Женщина из Совета открыла заседание, кратко рассказывая о расследовании. Она сообщила, что по словам Гриффинов, вице-канцлер Родос приказал им проводить испытания радиации на людях, что Родос категорически отрицал.

Странное оцепенение разнеслось по Уэллсу, как только он увидел, что вице-канцлер встал, его лицо было серьезно, когда он объяснял, что в то время, когда он одобрил их просьбу о новой лаборатории, он ни слова не сказал об экспериментах на детях.

Всеобщие голоса, казалось, были очень далеко… фрагменты вопросов от членов Совета и ответы Гриффинов доносились искажено до его ушей, как звуковые волны из далекой галактики. Уэллс услышал возгласы толпы, перед тем, как его мозг мог обработать то, как они реагируют на это.

Затем, внезапно, Совет принял решение провести голосование.

Первый виновный прорвался через туман, который поселился над Уэллсом. Он повернулся, чтобы увидеть Кларк, которая сидела спокойно и неподвижно.

— Виновны.

«Нет,», — думал Уэллс. — «нет, пожалуйста.»

— Виновны! — слово эхом разнеслось по всему столу. Настал черед отца. Тот прочистил горло, и на мгновение Уэллсу показалось, что есть шанс. Он вдруг подумал, что отец сможет найти способ изменить ситуацию.

— Виновны.

— Нет! — с болью выкрикнула Кларк поверх потрясенного и довольного шепота. Она вскочила. — Вы не можете так поступить! Это не их вина… — ее лицо исказилось от ярости, когда она указала на вице-канцлера. — Вы… Вы заставили их! Грязный, лживый ублюдок! — она сделала шаг вперед, но охрана тут же окружила ее.

Вице-Канцлер Родос глубоко вздохнул.

— Я боюсь, что экспериментируете вы на детях намного лучше, чем лжете, мисс Гриффин. — он повернулся к отцу Уэллса. — Из журнала безопасности мы знаем, что она регулярно посещала лабораторию. Она была осведомлена о том, что там совершали ее родители. Возможно, она даже помогала им.

Уэллс выдохнул так резко, что даже почувствовал, как желудок со скрипом скользнул по ребрам. Он ждал, когда же отец даст Родосу команду освободить Кларк, но к ужасу парня, тот с серьезным видом смотрел на девушку. После долгой паузы, его челюсть напряглась, и он повернулся к другим членам Совета.

— Таким образом, я ставлю вопрос об испытании Кларк Гриффин на принадлежность к государственной измене.

Нет. Слова его отца опустились на его кожу, как паралитик, останавливающий его сердце.

Уэллс видел, как открываются и закрываются рты Советников, но ему не удалось разобрать, о чем они говорят.

Каждый атом его тела был сосредоточен на мольбе уже забытому богу, который мог услышать его просьбы. «Пощади ее.», — умолял он. — «Я сделаю все, что захочешь.»

Это была правда. Он готов был пожертвовать своей жизнью, лишь бы спасти ее.

«Забери меня вместо нее.»

Вице-Канцлер наклонился и принялся что-то шептать отцу Уэллса.

«Плевать, если мне будет больно.»

Канцлер стал еще серьезнее, чем обычно.

«Толкните меня в открытый космос, чтобы мое тело взорвалось.»

Человек рядом с Уэллсом вздрогнул о каких-то слов Канцлера.

«Просто пощади ее.»

У него появилось неприятное ощущение от звуков официального заявления, пока возгласы слышались из зала. Два охранника схватили Кларк и потащили ее прочь.

Девушка, ради защиты которой Уэллс был готов на все, была приговорена к смертной казни. И она имела полное право умереть, ненавидя его.

Все это было по его вине.

— Мне очень жаль, — прошептал он, как будто это могло как-то сделать ситуацию лучше.

— Я знаю, — сказала она, ее голос был мягким.

Уэллс замер и на мгновение он был слишком напуган, чтобы посмотреть на нее, боясь увидеть горе, вырывающееся из раны, которое, он знал, никогда не заживет. Но когда он, наконец, повернулся, увидел, что ее глаза блестели от слез в то время, как она улыбалась.

— Здесь я чувствую себя ближе к ним. — Сказала Кларк, взглянув на деревья. — Они потратили всю свою жизнь на то, чтобы выяснить, как нам вернуться домой.

Уэллс не знал, что и сказать, не нарушая этого чарующего мгновения, вместо этого он наклонился и поцеловал ее, затаив дыхание, пока не увидел, что ее ресницы, обрамленные слезами, затрепетали.

Сначала поцелуй был нежным, его губы легко касались ее рта, но потом он почувствовал, что она целует его в ответ, зажигая каждую клеточку его тела. Привычность ее прикосновений, вкус ее губ что-то пробудил в нем, и он притянул ее ближе.

Кларк опустилась на Уэллса, ее губы цеплялись за его, ее кожа таяла под его, ее дыхание перемешалось с его. Мир вокруг них исчез, Земля стала не более чем водоворотом жгучих ароматов и влажного воздуха, который заставлял его прижаться к ней ближе. Мягкая земля убаюкивала их, когда они соскользнули с корня. Ему нужно было столько всего сказать ей, но все слова потерялись, когда его губы путешествовали по ее коже, двигаясь от губ к шее.

В тот момент никого больше не было. На Земле были только он и она. Точно так же, как он себе всегда представлял.