Сентября. Сегодня были некоторые сокровенные моменты

Сегодня были некоторые сокровенные моменты. Пророчество, которое Е.И. сказала перед смертью: когда покажется новая звезда, тогда время ехать. Перед отъездом, в Индии, она действительно была видна. Когда он приехал сюда, вечером в газете прочел, что ученые открыли новую звезду.

(Ныне припоминаю, что в августе в газете «Циня» была большая статья о новой открытой комете. Очевидно, это та предвиденная звезда?)

Прабабушка Юрия со стороны Е.И. была монголкой (Ельчанинова?), вторая – татаркой. Обе были очень воинственными. Эта черта передалась и последующим поколениям. (Потому и Е.И. говорила: «Мое самое любимое слово – " дух воинствующий"».)

«У Е.И. – удивительное мужество, страстно любила слово " подвиг"».

«Замечательно вела себя при преодолении трудностей в экспедиции».

«После окончания гимназии кончила музыкальные курсы Боровки (цех музыкантов), много работала, играла на фортепьяно. Была музыкально высоко одарена, очень артистична».

«Удивительный человек. Никакие обстоятельства не могли ее сломить. Она больше всего не любила, если кто-нибудь проявлял малодушие».

Как Е.И. познакомилась с Н.К.?

«В молодости она получила Указание: " Ляля, выходи за Н.К.! " Когда семья воспротивилась этому, вторично было Указание: " Благовесть, все уладится! "»

(Я передал ему воспоминания Наталии Шишкиной о Е.И., о романтических обстоятельствах ее знакомства с Н.К. Шишкина эти воспоминания год назад переслала теософу Луцкой. Ныне Шишкина живет в доме инвалидов в Средней Азии. Знала Е.И. только в юности, по большей части – случайно. В своих письмах к Луцкой Шишкина упоминает о светлом уходе Е.И., это – из зарубежных источников, там родилась уже легенда.)

«В молодости Е.И. была немного революционной. Дед боялся, что пойдет по пути революционеров».

«Е.И. вела переписку не только по-русски, но и по-английски, эти письма пересылала и через Зинаиду Лихтман».

С Ригой и Литвой Е.И. вела переписку по существенным вопросам, по тематике Учения, и потому письма писала легко и радостно. Но из других стран корреспонденты часто писали о себе, жаловались на свою личную жизнь, и отвечать им было трудно. Она ведь не могла знать чужого человека, его условий. Такого рода переписка очень утомляла Е.И. Авторов подобных писем было много. Были и частные посетители (в Калимпонге), которые являлись непрошеными, они утомляли.

Н.К. любил стихотворение графа Алексея Толстого «Помещичий дом». (Стихотворение называлось иначе.) Когда незадолго до своего ухода Н.К. его прочитал, он пристально посмотрел на Юрия. Можно было ощутить, что в этом стихотворении настроение самого Н.К. – его прощание.

Юрий хочет прочесть еще раз стихотворения Владимира Соловьева «Три свидания» и «Кукунор». Соловьев сам не был у Кукунора, но написал пророчески.

Видение Е.И., которое должно исполниться. На юге сгустились черные тучи, борьба, на северо-востоке – свет. В пространстве над Америкой два громадных катафалка с черными лошадьми, – судьба Запада жуткая.

Самое страшное теперь в Америке – американский шовинизм. Среди большинства американцев – цивилизация, но не культура.

Америка повсюду распространяет свой яд – разложение, особенно своими отрицательными фильмами, также и пропагандой пустой, комфортной, богатой жизни, где вино и наслаждения. В Китае очень уважают интеллигенцию. В Китае собирают интеллигенцию и указывают ей ее истинное место.

Среди всех стран свобода ныне, может быть, единственно в Индии, но до тех пор, пока там будет Неру.

Неру был в Наггаре. Показывал фотографию, где Неру, его дочь, секретарь, Святослав, Юрий и Н.К., за ними – Е.И., прикрывающая лицо белым зонтиком от солнца.

Юрий неоднократно бывал у Неру. Неру, как бы ни был занят, для приемов и бесед всегда находит время, а у чиновников – «времени нет».

В Индии ныне нет той молодежи, которую мы ждем. Если индийская молодежь освободится от англосаксонского влияния, то спасется.

Индусы «пережевывают» свою древнюю культуру. Это задерживает их прогресс.

Неру запретил отрицательные американские (comic) фильмы. Их будто бы смотрят тибетцы, и на них они тлетворно влияют. Далай-лама восторгается американскими фильмами, духовные индийские фильмы ему скучны. Таши-лама, наоборот, будто бы серьезен и мудр, хотя еще молод – ему восемнадцать лет. Когда пришли советские китайцы, он сказал: «Все хорошие реформы я приму, но если затронут наш духовный мир – буддизм, я никогда не уступлю». Юрий встречался с Таши-ламой.

Недалеко от Лхасы, в каком-то ашраме, жила старая индуска, в возрасте 105 лет, которая во всей округе славилась как святая. Когда большевики пришли, местные жители приходили к ней за советом – что делать, не позволять заходить и бороться против них (пусть и своими совсем слабыми силами)? Она их успокоила; «Будет хорошо!»

Теперешний представитель Тибета в Индии – ученик Юрия. Показывал фотографию – еще молод, лицо одухотворенное.

Е.И. хотела все делать сама. Конечно, в последние годы это было трудно. Когда жили в Америке, сама готовила еду.

Теперь об Аиде, которая прислала снимок вида на Канченджангу из «голубой комнаты» Матери. Аида сама в Индии не была. Эту фотографию ей, видимо, прислала Марта Стуран, которая в нашем Обществе состояла недолгое время, она будто бы человек хороший, но без глубины, подвержена неудачным любовным связям. Она приехала к Е.И. из Америки, в Калимпонге и умерла после заболевания дизентерией, слабое сердце не выдержало, там же и предана огню в 1951 году. Аида жила в Америке у знакомых Матери – Кэмпбелл и Фричи на какой-то ферме под Нью-Йорком, не желала помогать (тем людям по хозяйству). Хотела, чтобы ее обслуживали. Ей деликатно делали замечания, чтобы она приводила свою комнату в порядок. Она не убирала ни за собой, ни в своей комнате. Потому ее друзья не понимали Аиду. В Америке ведь простые люди не имеют обычая держать служанок, сами себя обслуживают. И Е.И. такое в Аиде очень не нравилось, ибо она ранее, насколько только была способна, работала и физически. Аида, конечно, происходила из богатой семьи, где все делают служанки. Отношение друзей к ней было хорошим, ее приняли в свою семью. Аида писала Е.И. экзальтированные письма, она ей отвечала. Затем приехал ее брат, который изучал механику (?), взял Аиду с собой, и под его влиянием она перестала писать. «Они поступили малодушно».

Авантюристически вел себя Ренц. Он снова женился. Натворил много бестактного. Послал (из Германии) телеграмму Е.И. – пусть она поможет вылечить кого-то от рака. Подписался: «Ваш Алеша». Они вначале думали, что же это за Алеша? Он переписывался с Зинаидой Лихтман, представлялся ей делегатом от Рижского общества. Начал писать Е.И. Она получила Указание с ним не переписываться. Затем он хотел переписываться с Юрием. Требовал от министерства иностранных дел Индии адреса Юрия. Написать не успел, ибо Юрий уехал.

(Поучение для нас: не знакомить с Учением «малосильных», людей слабой воли и характера, а также и психистов, с «видениями». Очень осторожно подходить к отбору людей. Раньше или позже, особенно после испытаний, неуравновешенные нанесут вред себе, и тем более – всему делу.)

Гофмейстер работал в Западной Германии, переводил книги Учения на немецкий язык, издавал журнал, вел кружок. Вместе с ним был кто-то из Австрии. На Гофмейстера хорошее влияние оказала госпожа Инге, которая вместе с мужем переехала из Харбина в Германию. Об Инге Е.И. была хорошего мнения, переписывалась с ней. Только сожалела, что Инге уехала в Германию. Там она жила в нищете, возможно, в доме для инвалидов (ее муж – немец, она сама – русская). (Я с ней активно переписывался. Она перевела на русский язык статью Конлана о Н.К. Она чистая душа.) Нельзя сказать, что в Западной Германии к духовным движениям относятся лояльно. Их терпят до тех пор, пока они растут и «не бросаются в глаза». (Я добавил, что в свое время Е.И. не предвещала будущего немецкому языку. И не рекомендовала переводить книги Учения на немецкий. Когда Раман с Мюллером начали переводить «Листы Сада», Е.И. писала: если желают, то пусть переводят. Переводить помогал Шибаев. Позже Раман и Мюллер «репатриировались» в Германию, где и пропали.)

(В Харбине, кроме Инге и Хейдока, был и некто Абрамов, я с ним несколько раз обменялся письмами. Хейдок о нем рассказывал как о со-руководителе харбинского кружка. И Н.К. к нему относился доброжелательно.)

Хейдок был полон устремления. (Я добавил, что он называет себя «вечным странником».) Абрамов, напротив, при всех своих хороших свойствах стремился к удобству, «к уюту». Жена Абрамова – тоже последователь Учения (о ней Юрий был хорошего мнения) – сильно болела. Когда Абрамов узнал об уходе Е.И., он это пережил как сокрушительный удар. В отчаянии, «в диком ужасе» писал Юрию, что после ухода Е.И. все рухнуло, что же делать? Юрий ответил: «Вы же бывший солдат и знаете, как действовать после гибели полководца». (Относительно письма Абрамова я уже упоминал в начале.)

Асеев живет в Парагвае, наверное, тоже в трудных условиях. Е.И. рекомендовала ему остаться в Югославии, не ехать в Америку – не послушался. Асеев готовился издать книгу памяти Е.И. Юрий просил его познакомить с содержанием рукописей, чтобы «настроить» сборник, тем более что часть материалов получил сам Юрий. Асеев обиделся, что, мол, хотят его «обезличить». Лихтман пыталась его «образумить», была между ними острая переписка. После Лихтман просила ее работу в сборнике не печатать. Книга все же выйдет, но уже не под редакцией Асеева и не столь скоро.

Из Шанхая часть людей уехала в Южную Америку. Многим там было трудно, попали в плачевное экономическое положение. В Южной Америке много испаноязычных групп Учения. Кроме «Агни-Йоги», на испанском вышли и другие книги Учения.

В Северной Америке молодежь ничем не интересуется. Если кто-то случайно и подойдет к Учению, то это – из старшего поколения, «шестидесятилетние». В Америке вышли еще другие книги Учения на английском языке.

В Париже было «Оборонческое движение», которое считало, что нужно защищать Русскую землю, какое бы ни было ее правительство. Молодое поколение, которое в нем участвовало, читало Учение. Многие из них погибли в Испании и в борьбе с немцами. Часть из них получила разрешение вернуться в Россию за заслуги в борьбе с Гитлером. Теперь они разбросаны по Сибири и другим местам.

В Париже жил профессор биологии Метальников, который написал книгу «О бессмертии» на русском языке, переведена и на французский. Он написал книгу и о Йоге. Немцы его пытали, он сошел с ума, после ухода немцев из Парижа прожил еще несколько лет.

В Париже истинным другом был и Марк Шено (Marc Chesnesn) – ныне профессор французской литературы и языка в Стокгольме. Он написал чудесную книгу о Н.К. «Lumiere humaine» («Свет человечности»).

Конлан (Conlan), написавший для нашей английской монографии возвышенную статью о Н.К., теперь живет в Париже. Утонченный человек.

О Борисе Георгиеве, болгарском художнике, сведений нет. По одной версии – он в Италии (куда до 40‑ го года я ему писал, он тогда еще обещал картину для нашего Музея[10]). По другой – он в Америке. (Борис Георгиев – ученик Н.К., я видел репродукции его картин – братство людей и природы и одухотворенный портрет Тагора.)

Кто же доброжелателен к Н.К.?

Бабенчиков хотя и был благожелателен к Н.К., однако «немало навредил в смысле слухов, болтовни». У него, кажется, не было такта, чувства – что можно, а чего нельзя.

Грабарь и Пильский (ныне умерший) написали плохо о Н.К., «принесли вред». Однако Грабарь теперь изменит свое отношение, будет поддерживать, ибо от этого ему прямая выгода. К тому же Грабарь – один из ближайших знакомых Н.К. И как художник он меньше, нежели критик искусства.

Есть какой-то художник Вольтер, ученик Н.К., который относится к Н.К. с симпатией.

Михайлов обещал, что выставку можно будет устроить. Наверняка потом издадут и монографию. Юрий думает, что в этом случае мне обязательно надо написать о «космичности» работ Николая Константиновича.

Я рассказал, что мне теперь пишут: Эглит, заместитель директора Рижского музея, вернувшись с фестиваля, запретил без его разрешения впускать посетителей в отдел графики, где висят картины Н.К., ибо он будто бы эмигрант и т.д. Юрий ответил, что это, очевидно, влияние художников Москвы, ибо у него ведь много завистников. «Верхи» относятся все же доброжелательнее.

Юрий сильно интересовался какой-то лекцией о «Мире искусства», ведь в этом объединении участвовал и Н.К. Позже мы разузнали, что лекция уже прошла, но о Н.К. не говорили ни слова. «Сдвиг будет. Мы еще увидим».

Показывал нам множество фотографий из Калимпонга, на которых Юрий и Святослав, друзья-тибетцы, Н.К., и самая впечатляющая – последняя фотография. Показывал место сожжения Е.И., где стоит Юрий, на другой – Святослав и Рая. В этой местности в горах с одной стороны пустынный простор. Еще снимки Неру и других деятелей. И Портрет Е.И., который у меня уже есть. Видел я и репродукции многих новых картин Святослава. В нескольких композициях есть и Рая. Она одухотворенная и красивая. Много аллегорических картин, тибетской тематики, а также картина, которая осталась в моей комнате, – «Карма Дордже». (Можно чувствовать, что Святослав больше всего тяготеет к тематике предчувствий приближения катастрофы.)

Был рад, когда я показал одолженную у Антонюка Бхагавад-Гиту, которую издала Туркменская Академия наук, в двух переводах, с предисловием Смирнова. Антонюк сказал, что Смирнов тоже интересуется Агни-Йогой. Знаменательно, что в книге в качестве виньеток помещены многие санскритские знаки, главным образом – АУМ (произносится – Ом).

Я рассказал также, что видел изданную в прошлом году в Москве Библию – фолиант в роскошном переплете и на хорошей бумаге. И в Риге в этом году напечатают новый перевод Евангелия.