Студопедия

Главная страница Случайная страница

КАТЕГОРИИ:

АвтомобилиАстрономияБиологияГеографияДом и садДругие языкиДругоеИнформатикаИсторияКультураЛитератураЛогикаМатематикаМедицинаМеталлургияМеханикаОбразованиеОхрана трудаПедагогикаПолитикаПравоПсихологияРелигияРиторикаСоциологияСпортСтроительствоТехнологияТуризмФизикаФилософияФинансыХимияЧерчениеЭкологияЭкономикаЭлектроника






Тайники и герои






 

Схюлтс открыл дверцу шкафа, к которой была прикреплена цветная репродукция — портрет Безобразной герцогини Мар­гариты Каринтской и Тирольской; эта картинка, захватанная по краям руками и кое-где потрескавшаяся, повидала стены многих студенческих комнат. Уродливая женщина XIV века с лицом, обезображенным громадной заячьей губой, вызывающе смотрела из-под капюшона богато расшитого плаща на мир кинозвезд и реклам зубной пасты.

Не удостоив уродину ни единым взглядом, Ван Бюнник сунулся в шкаф вслед за Схюлтсом. Тот обернулся.

— Вот, пожалуй, лучший тайник, какой только можно себе представить. Его сделал отличный мастер, специалист, он ездит по всей стране и может устроить тайник даже в теле­фонной будке. Ну-ка поищи, где вход.

Схюлтс сдвинул в сторону висевшее в шкафу платье, и Ван Бюнник с недоверчивой улыбкой ощупал пол и все три стенки гардероба. Он прекрасно понимал, что не найдет потайного хода, даже если на него наткнется. Наконец Схюлтс нагнулся,

 

отковырнул ногтем кусок замазки и дернул торчавший из щели кончик веревки. От стенки шкафа отскочила планка, и Ван Бюнник просунул голову в какое-то темное помещение, откуда тянуло сигаретным дымом.

— Здесь есть постель и запас еды. Но самое замечательное то, что этот тайник примыкает к другому, скрытому так же хорошо, как и первый. Так сказать, тайник в тайнике. A dream within a dream 1.

Он немного обождал: улыбка Ван Бюнника, которую он улавливал, даже стоя позади него, не стала шире.

— А из второго тайника — выход в другую комнату. Дом-то ведь старый. В нем можно не только спрятаться, но и найти лазейку, чтобы выбраться. Если, конечно, гестапо не захватит сразу все комнаты. Внизу тоже есть убежище. Там раньше скрывался хозяйский сын, но у него сдали нервы, и он добровольно явился на принудительные работы. Вот и торчит теперь у немцев в их подземных убежищах, а это уж куда больше изматывает нервы... Тайники в домах рекомендуется устраивать таким образом, чтобы потолок был выше челове­ческого роста, так по крайней мере утверждал арх... мастер. На планке изнутри ставят задвижку, а веревочку втягивают внутрь. Ну а выпить там тоже найдется. Войдешь?

— Ой нет, — сказал Ван Бюнник, озираясь по сторонам, и шмыгнул носом.

— Теперь ты знаешь, где тайник. В случае облавы тебе придется спрятаться со мной вместе. Сигарет здесь много и книг достаточно...

Ван Бюнник нерешительно повернул назад, и они опять очутились в комнате с Безобразной герцогиней. Машинально смахнув с брюк пыль, гость опустился на обитое кожей вра­щающееся кресло и потянулся за своей сигаретой, тлевшей на краю пепельницы. Потом он снова отвел руку назад. На его открытом, жизнерадостном лице выражение недоверчивости сменилось выражением осторожного превосходства.

— Разумеется, все это строго между нами, — сказал Схюлтс.

Ван Бюнник непринужденно сидел в кресле и по-мальчи­шески раскачивался. Он взял сигарету и сдавил ее паль­цами.

— Теперь мне понятно, почему я должен был подняться наверх в шляпе. Но не зря ли ты паникуешь? Тебе-то чего

______________

1Сон во сне (англ.).

 

бояться? Нелегальной работой или чем-нибудь вроде этого ты не занимаешься... Учишь немецкому языку, сам из немцев... Раскосые глаза на продолговатом бледном лице его собесед­ника заметно сузились.

— Я переутомился, стал мнительным.

Ван Бюнник в знак согласия кивнул головой и, глубоко вздохнув, хотел было сказать что-то успокоительное, но Схюлтс поспешно добавил:

— Ты забыл первый школьный день после капитуляции, когда все мы так неосторожно вели себя в классах. Не так уж много школ, где бы преподаватель немецкого извинился перед своими учениками, что ему и дальше придется учить их этому вонючему языку, а преподаватель истории сказал бы, что уже не сможет на своих уроках придерживаться исторической правды, если она вообще, существует, и то, что они услышат в дальнейшем, будет сплошным враньем. Все эти факты мофам1 хорошо известны. Как и то, что юфрау Пизо обругала мофов и расстегнула свою кофточку, словно подставляя обнаженную грудь под штыки и пули.

Он ясно представил себе этот суматошный школьный день, когда все старались превзойти друг друга, демонстрируя свою отвагу и патриотизм. Схюлтс умолчал о том, что сам он неожи­данно для себя подал этому пример, а слова Бюнника насчет истории были всего лишь подражанием сказанному Схюлтсом о немецком языке и он, разумеется, не ждал, что Ван Бюнник ему об этом напомнит.

— Если так, то и мне есть чего бояться, — сказал Ван Бюнник, подавшись вперед.

— Вот видишь, оказывается, устраивать тайники не так уж глупо...

— Я считал, что у мофов есть заботы поважней.

— И эта тоже в числе многих прочих. А знаешь ли ты, что года два назад у меня дома был обыск? Явился какой-то тип из СД с досье, на котором сверху было написано мое имя. Отобрал у меня все сочинения Томаса Манна, а книги писате­лей-евреев так и остались на полках. Когда я попытался уго­ворить его оставить мне Томаса Манна, дескать, он, как сов­ременник Гёте и Шиллера, вполне безвреден, он ответил;

____________________

1 Мофы — презрительная кличка, данная немцам населением Гол­ландии и Бельгии во время оккупации.— Здесь и далее примечания пере­водчиков.

 

«Оспаривать наши действия вам категорически воспрещается». Мерзкий субъект, сигарету и ту отказался выкурить.

— Вот уж не стал бы ему предлагать, — сказал Ван Бюнник.

— Я тогда держал собаку, и она вместо приветствия как вскочит на него, а он, защищаясь, прикрыл низ живота моим досье. Кажется, они всегда так делают. Половые органы в ко­нечном счете самое драгоценное из всего, что у них есть.

— Ты имеешь в виду их расовые признаки?

— Нет, их умственные способности.

Ван Бюнник осмотрительно хмыкнул, как будто то, что сказал Схюлтс, следовало еще обдумать.— Но вообще-то волноваться незачем, — беспечно продолжал он.— Конечно, при твоем теперешнем состоянии... Хоть ты и неплохо выгля­дишь, не скажешь, что болен... и все-таки я согласен, что тайник — недурная штука. И у меня ведь рыльце в пушку. Я тоже скомпрометирован всеми этими нелегальными публи­кациями и прочим...

Нелегальные публикации Ван Бюнника были хорошо известны Схюлтсу. Их называли так только потому, что они появлялись в подпольной печати. Содержание этих опусов было таким безобидным, что эти статьи и брошюры не могли подвести ни автора, ни издателя, ни наборщика, ни распространителя. Идиллические обзоры на историческом фоне с ассоциациями из эпохи наполеоновских войн, и притом без единого не только крепкого, но даже приперченного словца. Год назад Схюлтса тоже уговаривали дать что-нибудь в подпольную печать, но он отказался.

— Мы не можем себе позволить быть героями, — взмахнув рукой, сказал Ван Бюнник, — незачем ждать от нас подвигов. Но если мы чувствуем себя хорошими патриотами, это тоже чего-нибудь стоит, и мы обязаны доказать это любым способом, в той или иной форме. Огонь на алтаре надо поддерживать неустанно. Мы, интеллигенты, располагаем очень ограниченным оружием, но я все же льщу себя надеждой, что в итоге мы достигнем большего, чем группы Сопротивления, которые кромсают провода и подстреливают коллаборационистов. А рас­плачиваются за это ни в чем не повинные люди. Вот это я считаю преступлением. Высокомерие этих господ просто невыносимо, ты ведь знаешь, у этих людей склад ума ничуть не отличается от нацистского. В истории сколько угодно таких примеров, люди часто заимствуют дурное у своих врагов. Ты настрой­щика Эскенса знаешь? Неужели нет? Такой плюгавенький.

 

Ну, ты много потерял. Никак не выставишь его за дверь: ругает немцев, болтает о дне возмездия, о ножах и прочих вещах в том же духе и о том, что он будет делать, кровожадный парень...

— На словах — как и все подпольщики, — небрежно сказал Схюлтс.

— Не сказал бы, — укоризненно возразил Ван Бюнник.— Люди в подполье кое-что делают. В конце концов каждый должен сам для себя решить, на что он готов пойти. В таких вещах нет общей мерки... Я все могу принять: ведь к освобож­дению ведут самые разные пути, хотя оно будет исходить не от нас, но чего не приемлю, так это предательства, в какую бы форму оно ни облекалось.

Эти слова он произнес так многозначительно, что Схюлтс посмотрел на него выжидающе, как если бы за ними должны были последовать прямые обвинения. Смахнув еще раз пыль с колен, Ван Бюнник сел, заложив ногу за ногу, и сказал:

— Мог ли ты ожидать от Мин Алхеры, что она будет вести себя плохо? А между тем это факт. Не то чтобы она вступила в НСД 1, но ее видели в городе с мофом. Так по крайней мере утверждают, мы еще проверяем эти слухи. Пизо и Бакхёйс сразу же перестали с ней разговаривать, ты же их знаешь. Ее видели в кафе с немецким офицером. Ожидал ли ты от нее такого?

— Нет, — ответил Схюлтс, — и только потому, что считал ее слишком инертной даже для этого. Может быть, неудачная помолвка подтолкнула ее...

— На предательство? Ты говоришь так, будто оправды­ваешь ее. А еще учительница английского. Ну а директор наш только о том и мечтает, чтобы в школе была тишь да гладь. Уговорил своего сына подтвердить, как этого требуют от сту­дентов, в письменном виде свое лояльное отношение к оккупа­ционным властям, но парень, видно, из другого теста... он теперь снял свою подпись... Вот, собственно, последняя но­вость, какую я хотел тебе рассказать, — мягко произнес Ван Бюнник, как если бы он разговаривал с выздоравливающим, которого следовало возвращать к жизни постепенно.

Схюлтс зажег сигарету и, окутанный табачным облаком, стал рассуждать. Он зажмурился от дыма и, слегка отвернув­шись, скашивал на Ван Бюнника свои узкие глаза такого же

__________________

1 НСД — национал-социалистское движение—партия нидерландских фашистов.

 

голубовато-серого цвета, как и пелена табачного облака; поймав взгляд Ван Бюнника, он быстро отводил глаза, как будто подцепляя своего собеседника кончиком пинцета, а потом отпуская; никакого притворства в этой игре глазами не было.

— Из таких, как Алхера, и получаются лучшие борцы: если уж они борются, то не из спортивного интереса, а потому, что не могут не бороться. Ее сжигает страсть, она сверкает в ее взоре, ты посмотри ей в глаза, они горят изнутри пламенем ярче любого огня, на подбородке у нее растут волосы, а бюст как пупочная грыжа...— Он продолжал развивать свою мысль, не обращая внимания на взрыв веселого смеха Ван Бюнника.— По всем этим признакам ей, пожалуй, как раз и надо вступить в связь с кем-нибудь из вермахта. Кстати, из нее вполне мог бы выйти детский врач. У меня есть знакомый врач, на которого она удивительно похожа...

Деликатно улыбаясь, с недоверчивым видом, словно всеэто были симптомы нервного заболевания Схюлтса, которые он до сих пор напрасно искал, Ван Бюнник нарушил молчание.

— Вот уж не знал, что ты так склонен к детерминизму. Ну а Пизо и Бакхёйс, те уже заранее приговорили ее к смерти, но ты же ее знаешь, она держит себя как ни в чем не бывало.

— Из таких получаются лучшие борцы, — повторил Схюлтс.

— Ее ученики об этом уже прослышали, и, когда она пришла в четвертый класс на урок, на доске была нарисована бритая голова, а чтобы...

— Бритая?

— Ну да, ее обреют, когда кончится война, как делали в Бельгии в 1918 году... и, чтобы не казалось, что это просто безволосая голова, знаешь, есть такие куклы, они еще нарисо­вали рядом что-то вроде бильярдного кия, я видел этот рисунок, не очень-то понятный...

— Нет, почему, вполне понятный, — протянул Схюлтс, сдерживая себя, чтобы не высмеять обывательскую болтовню Ван Бюнника.— Не иначе как дело рук Крамера, он парнишка остроумный. Если только не энседовец... Впрочем, в четвертом классе их еще нет... В истории, которая произошла со мной, был замешан один из учеников-энседовцев — Пурстампер.

— В истории с тобой?

Схюлтс круто повернулся лицом к собеседнику, но, не успев вовремя затормозить движение, опять оказался сидящим вполоборота к Ван Бюннику. Он сильно затянулся и, открыв рот, выпустил облако дыма.

 

— Ты, конечно, знаешь, что мой брат переметнулся к фа­шистам, и так активно, что два с половиной года назад вступил в части СС. По последним сведениям, дослужился на Восточном фронте до шарфюрера. Трусом его не назовешь, скорее, пусто­головым парнем. Отец мой, с которым я теперь не общаюсь, член партии НСД, что, впрочем, вполне понятно, если учесть его немецкое происхождение. Наша фамилия, собственно, Шульц с «ц» на конце, я пишу «тс», а «у» произношу на голланд­ский манер, как «ю», свое имя, Иоганн, пишу с одним «н». Лучше было бы, конечно, если бы я переиначил свою фамилию на голландский лад: Схоут, Схоутен или что-нибудь вроде этого...

— М-да, вот так история, — смущенно сказал Ван Бюнник, который, пока Схюлтс рассказывал, сочувственно кивал голо­вой, чтобы показать, что внимательно слушает, — мой племян­ник тоже примкнул к нацистам, вообще-то он неплохой маль­чишка, но дурак дураком. Ты же знаешь, какие они...

— А ты вот и не знаешь. Прости, я не то хотел сказать. Да, я, конечно, знаю, какие они. Года два назад, когда проис­ходили стачки и люди протестовали против того, что фашисты преследуют евреев, когда разогнали Нидерландский союз1, мы все были взвинчены до предела. Пришел я как-то в четвер­тый класс, случайно совпало, что это был тоже четвертый класс, и увидел на доске выведенные мелом большие буквы: СС. И больше ничего. Смысл этой надписи был мне вполне понятен.

— Представляю, как тебе было неприятно.

— Сперва я не знал, как на это реагировать. Потом обра­тился к классу с речью. Сказал, что понимаю, что буквы СС не означают сокращенного названия Государственных железных дорог 2, что они адресованы мне, но я за своего брата не отве­чаю и потому прошу в дальнейшем свои плоские шуточки держать при себе. И десяти минут не прошло, как буквы ис­чезли.

В голосе Схюлтса прозвучали повелительные нотки, наст­роение у него испортилось, и он замолчал. Он вовсе не соби­рался оправдываться перед Ван Бюнником.

___________________

1Общественно-политическая организация, возникшая в 1940 году с целью объединить население в условиях немецко-фашистской оккупации. За отказ идейно поддержать Германию в войне против Советского Союза Нидерландский союз был распущен в июле 1941 года.

2 Staatspoorwegen (голл.) — Государственные железные дороги.

 

— Но они же знали, что ты... что с тобой все в порядке? В противном случае ты мог бы им напомнить...

— То, что я им говорил о языке этих бандитов? Да ты спя­тил!

— Гм...— стиснув зубы, сказал Ван Бюнник, призывая на помощь все свое человеколюбие, чтобы отнести грубость Схюлтса за счет его больных нервов, и посмотрел на часы.— Впрочем, ты прав, это было бы не совсем педагогично.

— Убирайся к черту со своей педагогикой! С чего это я дол­жен был извиняться? И они это знали. Вот почему я подозре­ваю Пурстампера. Он как раз учился в четвертом классе, ос­тался на второй год.

— Ему-то это зачем? Какое ему дело?

— Для провокации. Это в его духе. И я бы не удивился, если б оказалось, что это подстроил папаша Пурстампер. Когда урок кончился, ребята сказали мне, что о моем брате они не знали и что буквы написал, наверное, кто-нибудь из другого класса. Они и сами были растеряны. Пурстампер скорее всего пробрался в класс еще до начала урока. Но с тех пор у меня больше недоразумений не было.

Во входную дверь позвонили. Схюлтс вскочил, бросился к окну и выглянул на залитую солнцем улицу. С обеих сторон к раме были прикреплены зеркала, немного наклонно, чтобы в них отражалась улица вплоть до самого крыльца. Внизу раздались шаги. Схюлтс со своей неизменной улыбкой обер­нулся к Ван Бюннику, тот встал и подошел к нему. Теперь оба они стояли у окна и чего-то ждали, оба рослые, худощавые, слегка сутулые, какими нередко бывают молодые ученые, но у Схюлтса плечи были крепкие, угловатые, а Ван Бюнник, хоть и был долговязый, казался сгорбленным и старообразным.

— Машины не видно, — тихо сказал Схюлтс, не спуская глаз со своего гостя, — но это еще ничего не значит, могли оставить за углом...

— Может, спуститься в тайник? — с напускной бодростью спросил Ван Бюнник. Он побледнел. Прислушиваясь к доно­сившимся с улицы звукам, они посмотрели на шкаф, на котором Безобразная герцогиня выполняла обязанности цербера. Ван Бюнник побледнел еще сильнее, и Схюлтс сказал;

— Если они нагрянут, юфрау Схёлвинк нажмет кнопку электрического звонка у порога, его слышно и здесь, и в ком­нате за шкафом. Но когда имеешь дело с женщинами, не всегда... ты же их знаешь...— Схюлтс забавлялся, ему до-

 

ставило удовольствие ввернуть как бы невзначай, но к месту любимое выражение Ван Бюнника.

Вскоре пришла хозяйка, женщина лет пятидесяти, красно­лицая, с карими, блестевшими от возбуждения глазами.

— Ничего особенного, менеер. Это отец вашего ученика Кейси.

— Кейси? — протянул Схюлтс.

— Вот видишь! — радостно вскрикнул Ван Бюнник.— Тебя опять подключили к работе. Но кто же, черт побери, этот Кейси?

— Разве у нас в школе есть ученик по имени Кейси? — спросил Схюлтс сперва юфрау, потом Ван Бюнника.

— Значит, не нужно прятаться? — очень довольный, об­ратился Ван Бюнник к юфрау Схёлвинк.

— Нет, менеер, все в порядке. А не то я дала бы вам знать. Я уже придвинула ногу к звонку, но в окно видно, что это... что это не какой-нибудь вонючий моф...

— Он мог быть и голландцем, — назидательно сказал Ван Бюнник, — так называемым голландцем, из НСД или из СД.

— Нет-нет, менеер.

— Кейси, — поспешно сказал Схюлтс.— Корнелиса в школе зовут Кором, Пурстампера зовут Питом, его старший брат Кеес уже не учится в школе... А может, это Пурстампер явился меня арестовать, или выжать из меня какие-нибудь сведения, или попытаться обратить в свою веру... Вот что, Бюнник, надо принять отца этого Кейси... Пригласите его к себе, юфрау. Постараюсь отделаться от него как можно скорее.

Хозяйка кивнула и вышла из комнаты.

— Я пойду, — сказал Ван Бюнник и взял со стула свою шляпу.

— Надеюсь, ты на меня не в обиде. А вообще-то папаша этого Кейси или Кора подал мне мысль. Завтра появлюсь в школе.

— Уже завтра? Стоит ли? Выглядишь ты вообще-то не­плохо, но...

— Прошло, слава тебе господи, ни много ни мало два месяца, пора бы уже, тебе не кажется? — сказал Схюлтс и направился к лестнице, опередив Ван Бюнника.

— К чему торопиться, дружище?

Ван Бюнник все не уходил. Он широко улыбался и, каза­лось, никак не мог решиться грубо разорвать человеческие связи, на несколько часов оставив больного друга без надзора;

 

оживленно жестикулируя, шаркая ногами, он повторял, что Схюлтсу незачем торопить события и что нервное переутом­ление — это не пустяк. Споткнувшись о коврик, он проверил, где находится потайная кнопка, надел шляпу, снял ее, пожимая Схюлтсу руку, и наконец, плюнув на все, отважился выйти на солнечную улицу и зашагал, молодцевато выпрямив свои сутулые плечи, вытянув вперед длинную шею.

Схюлтс облегченно вздохнул и бросился в комнату на ниж­нем этаже. У закрытой двери его поджидала юфрау Схёлвинк. Вся сияя, она пошла ему навстречу.

— Менеер Ван Дале вернулся.

— Да, — прошептал Схюлтс, — я так и полагал. А насчет отца Кейси это вы сами придумали?

— Да, менеер. Надо же было его как-то назвать. Перед чужими, правда? Он сам велел мне, когда услышал, что вы не один...

Схюлтс взялся за дверную ручку.

— Как он выглядит?

— Похудел немного, но волосы целы.

Она было остановилась, исполненная любопытства, но Схюлтс взглянул на нее, сжав губы, и она вернулась на кухню. Дверь скрипнула, в комнате с наполовину задернутыми зана­весками было почти темно. Возле стола стоял коренастый молодой человек с острым подбородком, покрытым недельной щетиной. Схюлтс протянул ему руку.

— Арнольд, — сказал он сиплым голосом.

— Баудевейн, — ответил тот. Найдя друг друга на ощупь, их руки встретились. Они стояли, прислушиваясь к тиканью каминных часов, скромная позолота на них, казалось, погло­тила весь тот слабый свет, который проникал в комнату.


Поделиться с друзьями:

mylektsii.su - Мои Лекции - 2015-2024 год. (0.014 сек.)Все материалы представленные на сайте исключительно с целью ознакомления читателями и не преследуют коммерческих целей или нарушение авторских прав Пожаловаться на материал