Губная помада госпожи Оота

Почистив зубы, Кикудзи вернулся в спальню. Служанка ставила цветок повилики в подвесную вазочку - декоративную тыкву-перехватку.

Снова забираясь в постель, Кикудзи сказал:

- Сегодня я встану, но попозже.

Он лег на спину, запрокинул голову на подушку и стал смотреть на цветок в тыкве, висевшей в углу токонома. Служанка, уже выйдя в соседнюю комнату, спросила:

- А на службу вы сегодня не пойдете?

- Не пойду. Отдохну еще денек... Но с постели встану.

Кикудзи простудился - у него были сильные головные боли, и последние пять дней он на работу не ходил.

- Послушай, где это ты нашла повилику?

- В имбире, у садовой ограды... Там выросла, всего-то один цветочек и расцвел.

Дикая повилика. Сама выросла. Стебелек тоненький, листья малюсенькие, и один-единственный цветок - простенький, скромный, темно-фиолетовый.

Однако и от мелких листьев, и от темно-фиолетового цветка, свисавших из тыквы, смуглой, будто покрытой потемневшим от времени красным лаком, веяло полевой прохладой.

Старая служанка, жившая в их доме еще при отце, порой бывала изобретательной.

На висячей цветочной вазочке еще сохранилась облупившаяся лакированная печать мастера, да и на старом ветхом футляре было написано, что это работа Сотан. Если надпись не обманывает, значит, этой тыкве около трехсот лет.

Кикудзи не разбирался в искусстве подбирать цветы для чайной церемонии, да и служанка наверняка в этом ничего не понимала, но ему показалось, что повилика подходит для утренней чайной церемонии [По-японски повилика - асагао, что значит " лик утра" ].

Кикудзи глядел на цветок и думал: в трехсотлетней тыкве нежная повилика, которая проживет не более одного дня...

Может быть, в таком сочетании есть своя гармония?.. Может быть, это гораздо изящнее, чем ставить европейские садовые цветы в кувшин сино, которому тоже не меньше трехсот лет...

Ему почему-то стало тревожно: сколько же часов проживет повилика?

За завтраком Кикудзи сказал подававшей еду служанке:

- Я думал, повилика прямо на глазах завянет, а она еще свежая.

- Да, еще свежая.

Кикудзи вспомнил, что хотел поставить пионы в сино, подаренный ему Фумико. Пионы - в знак памяти о госпоже Оота. Когда Фумико подарила ему сино, время цветения пионов уже прошло, но отдельные цветы, может быть, где-нибудь еще и сохранились. А сейчас поздно.

- Я совсем забыл, что у нас была эта тыква. Как только ты ее отыскала!

- Я вспомнила.

- Не знаешь, отец ставил когда-нибудь повилику в эту тыкву?

- Не знаю, кажется, не ставили. А я так просто... сама поставила... Ведь повилика - вьющееся растение и тыква эта тоже. Вот я и подумала...

- Что? Вьющиеся растения?

Обескураженный Кикудзи рассмеялся.

После завтрака он попробовал почитать газету, но голова вскоре сделалась тяжелой, и он растянулся прямо на татами в столовой.

Служанка вошла в столовую, вытирая мокрые руки.

- Ты мою постель не убрала?

- Нет, но извольте подождать чуточку, я приберу в комнате.

Когда он вернулся в спальню, в токонома уже не было повилики. И тыквы тоже.

Кикудзи хмыкнул. Убрала. Наверно, чтобы он не видел печального увядания цветка.

Ему стало смешно, когда служанка сказала, что и повилика и тыква - вьющиеся растения. Наверно, все же этой старой женщине в таком своеобразном виде передались эстетические привычки ее бывшего хозяина.

Кувшин сино, пустой, так и стоял в токонома.

Если вдруг придет Фумико, ей будет неприятно такое небрежное отношение к ее подарку.

Кикудзи, принеся кувшин домой, в тот же день поставил в него белые розы и бледные гвоздики.

Ведь такие же цветы стояли в нем перед урной с прахом госпожи Оота - цветы, посланные Кикудзи на седьмой день поминальной недели.

Возвращаясь от Фумико с кувшином в руках, он зашел в тот же самый цветочный магазин и купил те же самые цветы, что и накануне, - розы и гвоздики.

Но потом он уже не ставил в кувшин никаких цветов. Ему казалось, стоит прикоснуться к этому сино, и в душе поднимется такое волнение, которое нечем будет унять.

Порой, идя по улице, он вдруг останавливал взгляд на какой-нибудь идущей впереди женщине средних лет и инстинктивно шел за ней. Потом, опомнившись, мрачнел и бормотал:

- Тянет, словно преступника...

И тогда он видел, что женщина совсем не похожа на госпожу Оота. Только линия бедер чем-то напоминала ее фигуру.

И все равно в эти минуты им овладевало нестерпимо острое желание. У него перехватывало дыхание, но через секунду желание сменялось изумлением, все это переплеталось, наслаивалось друг на друга, и он вдруг приходил в себя, как человек, только что намеревавшийся совершить преступление.

Преступное желание... Откуда оно, спрашивал он самого себя, пытаясь заглушить то, что в нем поднималось. Но ответа не было, а тоска по госпоже Оота возрастала.

Ему делалось страшно - с такой силой ощущал он живое тело мертвой. Что же с ним станет, если это чувство будет вечно его преследовать?..

Может быть, это совесть его терзает, не дает покоя памяти чувств?..

Убрав сино в футляр, Кикудзи улегся в постель. Стал рассеянно смотреть в сад. Загремел гром.

Гроза, далекая, но сильная, приближалась с каждым раскатом.

Отблески молний пробегали по деревьям сада.

Но ливень опередил грозу. Гром начал отдаляться.

Дождь был сильный. Струи поднимали фонтаны песка на дорожках.

Кикудзи встал и набрал номер телефона Фумико.

- Оота-сан переехала, - ответили ему.

- Как?.. - Кикудзи опешил. - Простите за беспокойство, но вы не могли бы...

Он понял, что Фумико продала дом.

- Простите, вы не знаете, куда переехала Оота-сан?

- Извините, пожалуйста... одну минуточку...

С ним, кажется, говорила прислуга. Через секунду она снова взяла трубку и назвала адрес и телефон, должно быть, прочитала по бумажке. Кикудзи записал - дом господина Тодзаки и номер телефона. Позвонил туда.

- Да, это я, Фумико... Простите, заставила вас ждать...

Голос Фумико прозвучал неожиданно весело.

- Фумико-сан, вы меня узнаете? Это говорит Митани... А я звонил вам домой...

- Да?.. Ой, как все неудобно получилось... Простите, пожалуйста!..

Голос у нее прерывался и замирал, как у матери.

- Когда же вы переехали?

- Да вот, переехала...

- И даже не сказали, не известили меня...

- Дом я продала... Уже некоторое время живу у подруги, пользуюсь ее гостеприимством...

- Значит, продали?

- Да. Я колебалась, сообщить вам или нет. Сначала решила - не надо, нельзя этого делать, А потом неудобно стало...

- Зачем же вы колебались?

- Не стоило, да?.. Вы правда так думаете?

Кикудзи вдруг почувствовал легкость и свежесть, словно весь омылся прохладной водой. И удивился сам, что такое ощущение можно почувствовать от телефонного разговора.

- Знаете, я все смотрю на ваш подарок, на сино... Как взгляну, так сразу хочется вас увидеть.

- Да?.. А у меня есть еще одно изделие. Маленькая цилиндрическая чашка. Я в тот раз хотела подарить ее вам вместе с кувшином, но... Понимаете, это мамина чашка, она из нее постоянно пила, и на краю остался след губной помады... Я...

- Что?.. След помады?

- Это мама так говорила...

- Как это может быть? След губной помады остался на керамике?

- Да нет! Не то... У этой чашки красноватый оттенок. А мама говорила, что это ее помада впиталась. Сейчас, уже без мамы, я хорошенько разглядела чашку. У края, в одном месте, действительно есть мутноватое пятно, краснота там немного гуще...

Неужели Фумико совершенно равнодушно говорит об этом? Кикудзи даже слушать не мог, не то что продолжать разговор на эту тему.

Он поспешно сказал:

- Здесь жуткий ливень. А у вас?

- Когда вы позвонили, как раз в тот момент тут так громыхнуло, что я вся съежилась.

- После дождя, наверно, посвежеет, а то такая духота... А я сегодня дома. Вот уже несколько дней не хожу на работу. Вы свободны? Может быть, придете?

- Спасибо. Я вообще-то думала зайти к вам, но раньше хотела устроиться на работу. Тогда бы и пришла, если бы все-таки решила прийти.

Прежде чем Кикудзи успел ответить, Фумико сказала:

- Но я так обрадовалась вашему звонку, что сейчас приду. Хотя... не стоит, наверно, больше видеться с вами...

Кикудзи подождал, пока кончится ливень, оделся и велел служанке убрать постель.

Он вроде бы не собирался приглашать сегодня Фумико и вдруг пригласил. И сам удивился.

Но еще больше его поразило ощущение легкости, наступившее после телефонного разговора. Стоило ему поговорить с Фумико, и груз вины перед госпожой Оота свалился с плеч.

Может быть, из-за голоса Фумико? Голос дочери воспроизводил все интонации матери, словно с ним говорила ожившая госпожа Оота.

Бреясь, Кикудзи забавлялся: стряхивал с кисточки мыльную пену прямо на листья кустарника, а потом мочил кисточку под струйками дождя, стекавшими с крыши.

После полудня кто-то пришел. Кикудзи выскочил в переднюю, надеясь увидеть Фумико. Но перед ним стояла Тикако Куримото.

- А-а, это вы...

- Давненько у вас не была, вот и решила проведать. Как вы себя чувствуете в такую жару?

- Неважно.

- Ай-ай-ай! И цвет лица у вас нездоровый. Тикако, наморщив лоб, разглядывала Кикудзи. Фумико, наверно, в европейской обуви придет, подумал он, а я, услышав стук гета, почему-то решил, что это она...

- А вы, - Кикудзи в свою очередь посмотрел на Тикако, - зубы вставили... Сразу помолодели.

- Да, выдалось свободное время... Только слишком уж белые! Ну да ничего, скоро потемнеют.

Пройдя в ту комнату, где только что лежал Кикудзи, Тикако взглянула на токонома.

- Ничего нет, и чисто и пусто стало, - сказал Кикудзи.

- Да, пусто. Что ж делать, ведь все время дожди шли. Но цветы-то уж могли бы... - Тикако повернулась к нему. - Кстати, что вы решили насчет сино?

Кикудзи молчал.

- Вам не кажется, что его лучше вернуть?

- Это уж мое дело.

- Не совсем так.

- Во всяком случае, не вам указывать, как мне поступить с ним.

- Не совсем так... - Тикако ослепительно сверкнула вставными зубами. - Я как раз для того и пришла, чтобы дать вам совет. - Она вдруг вытянула руки и взмахнула ими, словно отгоняя что-то. - Из этого дома надо изгнать колдовские чары, не то...

- Не пугайте, пожалуйста!

- Но я хочу предъявить вам определенные требования!. Как сваха...

- Если вы имеете в виду дочь Инамуры-сан, то я вам очень благодарен, но отказываюсь.

- Ну что вы, что вы! Отказываться от брака с девушкой, которая вам по душе, только потому, что сваха не нравится! Это просто глупо. Сваха всего-навсего мостик. Так, пожалуйста, топчите этот мостик. Ваш отец всегда пользовался моими услугами без всяких церемоний.

На лице Кикудзи отразилось явное недовольство. Но Тикако уже вошла в раж. У нее поднялись плечи, как всегда, когда она говорила с увлечением.

- А как же иначе? Со мной ведь легко, не то что с госпожой Оота... Вообще, хорошо бы вам все рассказать обо мне и о вашем отце. Но, к сожалению, и рассказывать-то нечего. Для вашего отца я была пустое место. А минутное увлечение вспыхнуло и тут же угасло, я и ахнуть не успела... - Тикако потупилась. - Нет, я не держала в сердце обиды. Всегда была рада ему услужить. А он и пользовался моими услугами, всегда пользовался, когда была надобность... Мужчины это любят - пользоваться услугами тех женщин, с которыми у них что-то было. Впрочем, я не в накладе. Благодаря вашему отцу у меня развилась здоровая житейская мудрость.

- Гм...

- Так что эта самая мудрость в вашем распоряжении.

Может быть, она по-своему права, подумал Кикудзи. От Тикако повеяло вдруг беспечностью, беззаботностью.

- Понимаете, Кикудзи-сан, человек не может быть благоразумным и мудрым, если в нем слишком сильно мужское или женское начало.

- Да? Значит, мудрость среднего пола?

- Иронизируете? Ну, ну... Однако, когда превращаешься в существо среднего пола, начинаешь насквозь видеть и мужчин и женщин. Вас не удивляет, как это госпожа Оота отважилась умереть, оставив дочь одну-одинешеньку? Ведь у молодой Оота-сан никого не было на свете, кроме матери. Я думаю, мать на кого-то надеялась. На вас, например, вы, мол, после ее смерти позаботитесь о девушке...

- Да как вы смеете!

- Я много думала об этом, очень много. И появилось у меня подозрение... Ведь госпожа Оота своей смертью помешала вашему браку. Смекаете? Не так-то все это просто. Был у нее свой резон умереть.

- У вас чудовищная фантазия, - сказал Кикудзи, но сам был сражен наповал этой фантазией. Словно молния ударила перед глазами.

- Кикудзи-сан, вы же сказали госпоже Оота, что посватались к дочке Инамуры-сан?

Кикудзи отлично помнил, что рассказал, но сделал удивленное лицо.

- Я? По-моему, вы сообщили госпоже Оота по телефону о моем предполагаемом браке!

- Да, сообщила и попросила не мешать. Как раз в тот вечер она и умерла.

Наступило молчание.

- Однако, Кикудзи-сан, -снова заговорила Тикако, - интересно, откуда вы знаете, что я ей звонила? Она приходила к вам?

Кикудзи смешался, застигнутый врасплох.

- Ясно, что приходила! Я помню, как она тогда вскрикнула в телефон.

- Вот это здорово! Выходит, это вы ее убили!

- Можете считать, что я. Вам так легче будет. А я привыкла играть роль злодейки. Ваш отец за то и ценил меня, что по мере необходимости я всегда отлично исполняла эту роль. Вот и сегодня я в этой роли явилась к вам. Не ради памяти вашего отца, а так - сама от себя.

Кикудзи показалось, что эта женщина буквально исходит ненавистью и неистребимой, хронической ревностью. Но Тикако продолжала совершенно спокойно, словно разглядывала собственную ладонь:

- А вам, Кикудзи-сан, не следует знать, что делается в стороне от вас. Если уж очень неприятно, чертыхнитесь про себя - вот, мол, настырная баба, лезет и лезет не в свои дела. А я тем временем отгоню колдунью и сделаю так, чтобы добрый брак состоялся.

- Вы лучше не упоминайте больше об этом добром браке, сделайте одолжение.

- Хорошо, хорошо, мне и самой не хочется путать такое святое дело с госпожой Оота... - Тикако вдруг заговорила в более мягком тоне. - Впрочем, Оота-сан не была таким уж дурным человеком... Она, наверно, молилась, умирая, чтобы вы взяли ее дочь в жены. А вам небось ни единым словом об этом не намекнула...

- Опять вы с вашими глупостями!

- Но ведь так оно и было! Неужели вы думаете, Кикудзи-сан, что ей никогда не приходило в голову выдать за вас свою дочь? Если вы так думаете, значит вы просто-напросто витаете в облаках. Она же была одержимая, и во сне и наяву мечтала только об одном - о вашем отце. Пожалуй, это можно назвать даже цельностью натуры. Она и дочь свою запутала, как в бреду действовала. А в результате жизни лишилась... Посмотреть со стороны - рок над ней тяготел или проклятие какое-то... И зачем она расставляла свои колдовские сети...

Кикудзи встретился взглядом с Тикако. Ее маленькие глазки экстатически закатились и в то же время смотрели прямо на него. Он не выдержал, отвернулся.

Кикудзи позволил развязать ей язык, не одернул ее, не остановил. И не столько из-за собственной уязвимости, сколько из-за оцепенения, охватившего его после чудовищного предположения Тикако.

Неужели госпожа Оота действительно хотела женить его на своей дочери?.. Такая мысль ему в голову не приходила. Да и не верил он в это.

Скорее всего это злые, необоснованные домыслы Тикако. Ревность, такая же безобразная и неистребимая, как темное родимое пятно у нее на груди...

И все же слова Тикако были ошеломляющими, как удар молнии.

Кикудзи стало страшно.

А может, он сам мечтал об этом в глубине души?.. Ведь бывают же на свете случаи, когда увлечение мужчины матерью через какое-то время переходит на ее дочь... Но Кикудзи еще был пьян от объятий госпожи Оота, как же он мог увлечься ее дочерью? И все же он тянется к этой девушке, тянется всем телом, тянется, сам того не замечая. Неужели он действительно во власти колдовских чар?

Сейчас ему казалось, что он стал совершенно другим человеком после близости с госпожой Оота. Что-то в нем умерло, что-то онемело.

Вошла служанка.

- Барышня Оота-сан изволили пожаловать. Сказали, что, если у нас гости, они придут в другой раз...

- Что?.. Она ушла?

Кикудзи поспешно вышел в переднюю.

2

- Простите, я...

Фумико подняла голову и взглянула Кикудзи в глаза. В этот момент хорошо была видна вся ее шея, белая, тонкая.

В ямке, где кончалась шея и начиналась грудь, лежала едва заметная тень.

Или освещение такое, или она похудела?.. От этой бледной тени Кикудзи стало чуть-чуть грустно и в то же время необыкновенно легко, словно камень с души свалился.

- А у меня Куримого...

Он сказал это спокойно, без малейшего усилия над собой. Напряжение, еще секунду назад державшее его в тисках, куда-то улетучилось, стоило только ему увидеть Фумико.

Она кивнула.

- Я догадалась, вон ее солнечный зонтик...

- А-а, этот...

В углу стоял серый зонтик с длинной ручкой.

- Может, вам неприятно? Если хотите, отдохните немного в чайном павильоне. А Куримото я сейчас выпровожу.

Сказав это, Кикудзи вдруг удивился самому себе: ведь он знал, что придет Фумико, почему же сразу не постарался отделаться от Тикако?..

- Мне все равно, - сказала Фумико.

- Да? Очень хорошо! Тогда прошу вас, проходите пожалуйста.

Войдя, Фумико приветливо поздоровалась с Тикако, словно и не подозревала о ее враждебном отношении.

Последовали традиционные слова соболезнования и традиционная благодарность за выражение соболезнования.

Тикако сидела откинувшись, чуть приподняв левое плечо, как на уроке, когда она внимательно следила за действиями ученицы.

- Да, очень грустно... В теперешнем мире мягкие, ранимые души не выдерживают... Вот и ваша мама умерла, увял последний нежный цветок.

- Ну, не такая уж она была мягкая...

- Как горько ей, наверно, было оставлять вас одну-одинешеньку.

Фумико не поднимала глаз. Ее пухлые губы были крепко сжаты.

- Я думаю, вам действительно очень одиноко, - продолжала Тикако. - По-моему, самое время возобновить занятия чайной церемонией.

- Я, знаете ли, уже...

- Поймите, это очень отвлекает!

- Да, но сейчас я в несколько другом положении. Чайная церемония мне уже ни к чему.

- О-о, зачем вы так говорите?! Не надо принижать себя! - Тикако картинно воздела руки, до этого спокойно лежавшие на коленях. - Сезон дождей прошел, вот я и пришла в этот дом. И знаете для чего? Откровенно говоря, хотелось посмотреть, в каком состоянии чайный павильон. - Она мельком взглянула на Кикудзи. - Не составите ли вы мне компанию, Фумико-сан?

- Даже не знаю...

- С вашего позволения возьмем для церемонии сино - в память вашей матушки.

Фумико наконец подняла глаза и взглянула на Тикако.

- Поговорим, побеседуем, вспомним маму.

- Пожалуй, не стоит. А то я еще там расплачусь.

- А почему бы и не поплакать? Поплачем вместе. Ведь скоро у Кикудзи-сана появится молодая жена, и кто знает, может быть, мне будет заказан вход в чайный павильон. А у меня с ним столько хорошего связано... - Тикако улыбнулась и неожиданно строгим тоном добавила: - Конечно, если сговор останется в силе и свадьба Кикудзи-сана с Юкико Инамура состоится.

Фумико кивнула. На ее лице ничего не отразилось. Лишь крайняя усталость была заметна на этом лице, так похожем на материнское.

Кикудзи сказал:

- Зачем вы так говорите? Это нехорошо по отношению к Инамура-сан. Ведь ничего еще не решено.

- Я и сказала - если все останется в силе, - возразила Тикако. - " У доброго дела много помех" - правильная поговорка, так оно обычно и бывает. А пока никакой ясности нет, вы, Фумико, считайте, что ничего и не слышали.

- Хорошо! - Фумико опять кивнула.

Тикако, позвав служанку, пошла убирать чайный павильон.

- Осторожно, тут в тени листва еще мокрая, -донесся из сада ее голос.

3

- Утром, когда я вам звонил, вы, наверно, слышали в трубку, какой здесь был дождь, - сказал Кикудзи.

- Разве можно услышать дождь по телефону? Не знаю, я не обратила внимания... Нет, правда, разве можно услышать в трубку такие вещи - шум дождя в вашем саду?

Фумико взглянула на Кикудзи, потом перевела взгляд на сад.

За кустами и деревьями шуршал веник - это Тикако подметала чайный павильон.

Кикудзи тоже посмотрел на сад.

- И я, наверно, не слышал, как шумит дождь у вас. Но дождь был очень сильный, и мне потом начало казаться, будто я слышу.

- Да, настоящий ливень! И гром был ужасный!

- Вы сказали по телефону, что сильно ударило.

- Знаете, как странно... Оказывается, дети даже в мелочах порой похожи на родителей. Помню, когда я была маленькой, мама в грозу, как только грянет гром, прикрывала мою голову рукавом кимоно. А летом, выходя из дому, всегда смотрела на небо - не собираются ли тучи... И я точно так же... Когда гремит гром, мне хочется закрыться рукавом.

Фумико немного смутилась, стыдливо сжала плечи.

- Я принесла чашку сино, - сказала она и вышла в переднюю.

Вернулась, поставила чашку перед Кикудзи, но обертку не развернула.

Однако, видя, что Кикудзи не решается дотронуться до свертка, придвинула сверток к себе, развернула бумагу и вынула чашку из футляра.

- Кажется, ваша мама любила те две чашки, парные, работы Рёню... И пила из них чай ежедневно, - сказал Кикудзи.

- Да, но чаще все-таки пользовалась этой. Говорила, что в черной и красной чашках теряется зеленый цвет чая.

- А ведь верно! На черном и красном фоне зеленый цвет теряет свою прелесть.

Кикудзи все не решался взять в руки вынутую из футляра чашку, и Фумико сказала:

- Наверно, это неважное сино.

- Нет, что вы!

Но он все еще не решался взять чашку.

Белая глазурь, как и говорила утром по телефону Фумико, была с едва заметным красноватым оттенком. Красный оттенок словно бы проступал откуда-то изнутри.

У верхнего края был виден легкий коричневатый налет. В одном месте бледно-коричневый цвет чуть-чуть сгущался.

Наверно, этого места касались губы и от постоянных прикосновений глазурь немного испортилась и пропиталась чаем.

Кикудзи смотрел на это место, и оно постепенно начало казаться ему красноватым.

Неужели это действительно след от губной помады, как сказала Фумико?

На внутренней стороне чашки в этом месте тоже был заметен бледный красновато-коричневый налет.

...Цвет слинявшей губной помады... Цвет увядшей, высохшей алой розы... И... цвет крови, давным-давно капнувшей на белоснежную поверхность... Сердце Кикудзи забилось сильнее.

И в то же время опять его охватило болезненно-острое желание. Какой ужас, подумал он, какая грязь!..

На чашке были нарисованы синевато-черные широкие листья какой-то травы. В некоторых местах рисунок слегка побурел.

Простой, реалистический рисунок заглушал в Кикудзи нездоровую чувственность. И строгая форма чашки тоже.

- Прелестно! - сказал он и наконец взял чашку в руки.

- Не знаю, я плохо в этом разбираюсь... Но мама очень ее любила, постоянно пила из нее чай.

- Да, для женщины она, безусловно, хороша. Для женщины...

Кикудзи сказал это и почувствовал: мать Фумико была женщиной, и для него и вообще...

Зачем Фумико принесла ему эту чашку? Да еще со следами от губной помады матери?

Что это - наивность или душевная черствость?

Кикудзи держал чашку в ладонях, но старался не касаться того места, где виднелся странный след.

- Фумико, уберите ее, пожалуйста! А то Куримого начнет ее разглядывать, и тогда разговоров не оберешься.

- Хорошо.

Фумико положила чашку в футляр, завернула и вышла в переднюю.

Конечно же, она хотела подарить ему эту чашку! Для того и принесла. Но упустила подходящий момент, а может быть, решила, что сино ему не понравилось.

Вошла Тикако.

- Кикудзи-сан, вы не дадите кувшин госпожи Оота?

- А может, обойдемся нашим? Тем более, что у нас в гостях Фумико-сан.

- Вот странно! Именно потому, что Фумико-сан здесь, я и хочу взять тот кувшин. Мы же хотели поговорить, вспомнить ее мать. Кувшин ведь подарок... В память о покойной...

- Но вы же ненавидите госпожу Оота! - внезапно сказал Кикудзи.

- Ненавижу? Вот уж неправда! Просто мы не сходились характерами. Да и как можно ненавидеть покойника?.. Конечно, мы не симпатизировали друг другу, это верно. Опять же из-за несходства характеров. И потом я ее ведь видела насквозь...

- Кажется, видеть насквозь - ваша специальность.

- Если боитесь, прячьте от меня свою душу. Вот и все!

Вернулась Фумико. Она села неподалеку от порога. Тикако обернулась к ней, слегка вздернув левое плечо.

- Фумико-сан, дорогая, давайте уговорим хозяина дома дать нам для чайной церемонии сино вашей матушки.

- Да, пожалуйста, Кикудзи-сан! - сказала Фумико. Кикудзи вынул из стенного шкафа кувшин.

Засунув за оби сложенный веер, Тикако взяла кувшин и пошла в чайный павильон.

- Знаете, я испугался, когда утром позвонил вам по телефону и услышал, что вы переехали. Неужели вы одна справились и с продажей, и со всем остальным?

- Да. Одна. Но мне повезло. Дом купил наш знакомый. Он жил в Ооисо в маленьком доме. Хотел со мной поменяться, но я предпочла продать дом. Жить одной, даже в маленьком доме, как-то неуютно. Снимать комнату - куда меньше хлопот, особенно когда ходишь на работу. А пока что я нашла приют у подруги.

- Вы уже устроились на работу?

- Нет еще. Когда встал вопрос о работе, оказалось, я ничего толком не умею. - Фумико улыбнулась. - Ведь и к вам я собиралась зайти уже после того, как куда-нибудь устроюсь. А то грустно как-то приходить в гости и бездомной и безработной, когда ничего не делаешь, попусту болтаешься.

Кикудзи захотелось сказать, что именно в такое время и нужно ходить в гости. Он представил Фумико в незнакомой комнате: сидит одна, грустит. Но девушка не выглядела грустной.

- Я тоже хочу продать свой дом. Собираюсь, собираюсь, да никак не решусь. А пока что все приходит в упадок: желоба текут, татами в дырах. Но чинить уже не охота.

- Зачем продавать? Вы, наверно, женитесь и приведете сюда жену, - громко сказала Фумико. Кикудзи взглянул на нее.

- Вы повторяете слова Куримото... Неужели вы думаете, что я сейчас в состоянии жениться?

- Это из-за мамы? Вы страдали, да? Но теперь-то уже все в прошлом... Так и считайте - все в прошлом.

4

Тикако быстро привела в порядок чайный павильон - сказалась привычка.

- Удачно я подобрала посуду, подходит к этому кувшину? - спросила она.

Кикудзи не ответил, он в этом не разбирался. Фумико тоже молчала. Они оба смотрели на кувшин.

Вещь, служившую цветочной вазой перед урной с прахом госпожи Оота, сейчас использовали по прямому назначению.

Чьи только руки не касались этого кувшина... Руки госпожи Оота, руки Фумико, а Фумико - из рук в руки - передала его Кикудзи... А сейчас над ним колдуют грубые руки Тикако.

Кувшин со странной, почти роковой судьбой. Впрочем, у каждой вещи своя судьба, а уж у посуды для чайной церемонии - тем паче.

Прошло триста, а то и четыреста лет с тех пор, как был изготовлен этот кувшин. Кто пользовался им до госпожи Оота, кто был его обладателем, чьи судьбы оставили на нем свой незримый след?..

- Сино делается еще прекраснее у очага, рядом с чугунным котелком. Вы не находите? - сказал Кикудзи, взглянув на Фумико. - И какая благородная форма! Котелок еще больше ее подчеркивает.

Светлая глазурь сино излучала глубокий сияющий свет.

Кикудзи сказал Фумико по телефону, что стоит ему посмотреть на сино, как сразу хочется ее видеть.

Может быть, тело ее матери тоже излучало внутренний свет - свет женщины?..

Было жарко, и Кикудзи не задвинул сёдзи в павильоне.

В проеме, за спиной Фумико, зеленел клен. Тень от густой листвы лежала на ее волосах.

На фоне светлой зелени четко вырисовывались изящная длинная шея и голова Фумико. Руки, обнаженные выше локтя, - должно быть, она впервые в этом году надела платье с короткими рукавами - казались голубовато-бледными. Фумико была худенькой, но и плечи и руки выглядели округлыми.

Тикако тоже любовалась кувшином.

- Как бы то ни было, но такой кувшин оживает только во время чайной церемонии. Просто грешно использовать его как посудину для цветов.

- Но мама тоже ставила в него цветы, - сказала Фумико.

- Чудеса! Памятная вещь вашей матушки в этом павильоне!.. Впрочем, госпожа Оота, наверно, обрадовалась бы.

Тикако, должно быть, хотела уколоть Фумико, но та спокойно произнесла:

- Мама часто пользовалась этим кувшином как цветочной вазой. А что касается меня, я не собираюсь больше заниматься чайными церемониями, так что...

- Не говорите так. - Тикако огляделась вокруг. - Чайная церемония - благое дело. А уж этот павильон... Нигде я не обретаю такого душевного равновесия, как здесь, когда мне разрешают переступить его порог. Я ведь видела не один десяток чайных павильонов, но такого, как этот, не встречала... - Она перевела взгляд на Кикудзи. - В будущем году пять лет исполнится, как скончался ваш отец. Устройте, Кикудзи-сан, торжественную чайную церемонию в день годовщины!

- Пожалуй. Забавно будет, если гостям подать подделку, не имеющую никакой ценности.

- Как вы можете?! Да и среди чайной утвари покойного господина Митани нет ни одной поддельной вещи.

- Да? Но все равно это было бы забавно! Чайная церемония - и подделка! - Он обратился к Фумико: - Знаете, я никак не могу отделаться от ощущения, что в павильоне дурно пахнет то ли плесенью, то ли какими-то ядовитыми испарениями. Вот мне и пришла мысль принести сюда в поминальный день ненастоящую утварь: ядовитые пары не выдержат, улетучатся. Это будет вместо заупокойной службы по отцу. А потом я навсегда покончу с чайными церемониями... Впрочем, я ими вообще не занимался.

- Хотите навсегда выкурить назойливую бабу - и все-то она сюда ходит, и во все-то лезет. Чтоб, значит, чистый воздух был, чтоб духу ее не было... - Тикако, чуть усмехаясь, тщательно размешивала чай бамбуковой щеточкой.

- Вот именно!

- Не надейтесь, ничего у вас не выйдет! А вот когда завяжете новые родственные связи, тогда, пожалуйста, рвите старые.

Показывая взглядом, что все готово, Тикако поставила перед Кикудзи чашку.

- Фумико-сан, наслушавшись шуток хозяина дома, вы, пожалуй, подумаете, что памятная вещь вашей матушки очутилась в плохих руках. А я вот смотрю на это сино и словно бы вижу на глазури лицо госпожи Оота...

Кикудзи опустил пустую чашку на подставку и тоже посмотрел на кувшин.

Что там увидела Тикако? Скорее, в черной лакированной крышке отражается ее собственная, не очень-то привлекательная физиономия.

Но Фумико была рассеянной.

Кикудзи не мог понять, притворяется она или действительно не замечает колкостей Тикако.

И вообще странно, что Фумико не выказала ни малейшего неудовольствия и сидит здесь, рядом с Тикако.

И разговоры Тикако о предполагаемом браке Кикудзи тоже, кажется, ее нисколько не трогают.

Тикако, ненавидевшая госпожу Оота, а заодно и ее дочь, вкладывала в свои слова оскорбительный для Фумико смысл, но девушка не выражала никакого протеста, даже, казалось, внутреннего.

Неужели Фумико погружена в такое глубокое горе, что все это скользит мимо, не задевая ее?.. Или, потрясенная смертью матери, она сумела возвыситься над житейской суетой?.. А может, она унаследовала характер матери и не умеет сопротивляться ни себе, ни другим, ибо ее чистота выше всего на свете...

Впрочем, и он, Кикудзи, никак не попытался оградить Фумико от выпадов Тикако. Значит, он тоже какой-то не такой, мягко выражаясь, странный.

Но все же самым странным, даже чудовищно странным было присутствие здесь Тикако. Сидит себе в его чайном павильоне и спокойно прихлебывает чай, который сама же и приготовила.

- Малюсенькие у меня часики, так неудобно для близоруких глаз, - сказала Тикако. - Подарили бы мне, Кикудзи-сан, карманные часы вашего отца.

- Никаких карманных часов у него не было! - отрезал Кикудзи.

- То есть как это - не было?! Ваш отец всегда их носил. Фумико-сан, вы помните карманные часы покойного господина Митани? Ведь он всегда носил их - и когда у вас бывал, верно?

Тикако всем своим видом выражала удивление. Фумико опустила глаза.

- Десять минут третьего, кажется. Стрелки двоятся, как сквозь туман вижу...

Тикако изменила тон, заговорила оживленно, деловито.

- Инамура-сан организовала для меня группу. Сегодня в три у нас урок. Прежде чем идти к ним, я хотела бы узнать ваш ответ, Кикудзи-сан. Ведь я и зашла сюда поэтому.

- Передайте, пожалуйста, Инамуре-сан, что я решительно отказываюсь.

Но Тикако постаралась его ответ обратить в шутку.

- Хорошо, хорошо, так и передам - мол, решительно, очень решительно! - Она рассмеялась. - Хоть бы уж поскорее все образовалось, тогда, глядишь, с вашего позволения, будем проводить уроки в этом павильоне.

- А вы посоветуйте Инамуре-сан купить мой дом! Я все равно собираюсь его продать в ближайшее время...

Не обращая больше внимания на Кикудзи, Тикако повернулась к Фумико.

- Фумико-сан, вы не собираетесь домой? Может, выйдем вместе и немного пройдемся?

- Хорошо.

- Я быстренько тут уберусь!

- Разрешите, я вам помогу.

- Как вам будет угодно...

Но Тикако, не дожидаясь Фумико, одна направилась в мидзуя.

Оттуда послышался плеск воды.

- Фумико-сан, останьтесь! Не надо уходить с ней, - тихо сказал Кикудзи.

Фумико покачала головой:

- Я боюсь.

- Бояться не надо.

- А я боюсь...

- Ну, тогда выйдите вместе с ней, пройдитесь немного, заморочьте ей голову и возвращайтесь.

Фумико снова покачала головой и встала, одергивая тонкое летнее платье.

Кикудзи, не успев подняться, снизу протянул к ней руки: ему показалось, что Фумико пошатнулась.

Она покраснела.

Когда Тикако спросила ее про карманные часы, у нее слегка порозовели только веки, а сейчас лицо у нее стало алым - стыд, поначалу незаметный, как бутон, теперь был в полном цветении.

Фумико взяла кувшин и пошла в мидзуя.

- А-а, решили вымыть собственноручно? - донесся оттуда хриплый голос Тикако.